Горят поэты без следа. Пирушка

СГОРЯТ  ПОЭТЫ БЕЗ СЛЕДА
Глава из романа "Рукописи горят"

Нас трое в заброшенном доме осталось,
И ночь нависала, как плащ чародея,
И где-то звезда в полумраке металась,
И пламя  в печи загорелось яснее.


На старой даче в Переделкино, где не было ни одной живой души, пировали трое.
Ну,  пировали, вероятно, это громко сказано. Просто  Абадона привел своих приятелей, с которыми враги отдыхают, чтобы приобщиться к  творчеству не графоманов, а профессионалов, тех, кто был издан на бумаге, да ни один раз, получил даже какие-то премии и награды  за бессмертные творения. Да и похоронены эти парни  если ни у Кремлевской стены, то на Новодевичьем и Ваганьковском, или на Литературных мостках в Питере. Но чаще всего все-таки в этой столице  столиц, потому что  эти самые изданные старались сразу перебираться в столицу, ведь их издали, причислили к лику поэтов, а кому не известно, что «Поэт в России больше, чем поэт»- давно аксиомой или великим заблуждением стало.

И не только в «Роман-газете», но и книжке, в дюжине книжек красуются неумелые, часто нелепые творения, которые только на старых дачах и можно отыскать днем с огнем, потому что вывезли их туда, да и бросили.
И словно те, кто рассказывал о любовных похождениях во время чумы, так в муках адовых рождался «Декамерон»,   эти рассказывали о тех временах, когда издавали не за свой счет и не любовниц или жен олигархов, а рабоче-крестьянских поэтов, порой благословлённых на бой и творческих подвиг графом Толстым или В. Катаевым, но чаще всего парткомом и обкомом партии.

(Интересно, заглядывали ли те, кто кидал их в мир в эти рукописи и книги?)
- Странно, - заговорил Коровьев, - в те времена почему-то проза была вот в этих странных газетах, - он ткнул на гору желтых, изъеденных мышами творений,-  но их подписывали по почте, а в книжных магазинах были исключительно поэты в таких тощих книжках от 20 до 50 копеек, сколько же их там было. Сотню можно было на пятерку купить, хотя кто-бы решился потратить на всех на них столько денег? Наверное, только жены, любовницы и ближайшие родственники, ведь их даже в школе  по программе не давали детишкам читать, хоть тут не косякнулись.
- А зачем нам было столько поэтов? –спросил Азазелло, бес хоть и восточный, но считавший этот мир своим.

- А не зачем, - развел руками Коровьев, - просто они считали, что если ты издался, неважно как,  да еще не один раз, так ты уже и поэт, это уже и профессия. Вот и перли туда любыми путями, знал я одного пастуха, так он прямо в чистом поле как умел, так и писал свои вирши.

 Читать, конечно,  невозможно, но таким пробивным оказался, что издали, потом хор какой-то спел его шедевр, а тут уж не остановить. И у всех встречи с читателями, все важные и вечно пьяные, а потом уже и старость накатила, а так и не успел понять, что бездарность и на бумаге останется бездарностью, а бумага все стерпит, даже это стихоплетство.

Пока они так говорили, кот Бегемот, который никак не мог отстать от своих товарищей, притащил огромную  коробку из-под старого телевизора( как только он ее доволок, плут такой),  хлопнул на пол, чихнул, поковырял когтем в носу и  заявил:
- Вот вам сокровище раскопал, наш хозяин, оказывается,  коллекционировал эти шедевры.

Он перевернул коробку на бок, и  те самые книжицы, о которых только что говорили бесы, полетели на пол.
Сколько их тут было – тьма. Дешевые, маленькие, бумага пожелтела от времени так, что и половины букв не разобрать, стерлись даже имена на обложках, их можно было выяснить только в выходных данных с большим трудом. Но кому и что могли сказать эти имена?

- И что ты нам предлагаешь, прочитать это все? Только не говори, что кто-то хоть раз должен открыть это все и прочитать… Не прокатит. Столько даже нам не выпить, то есть не прочитать.

- А я и не предлагаю, - замахал лапой кот,-  у нас конечно вечность впереди, но нельзя же есть совершенно тухлую осетрину. Даже мы травануться можем, помереть не помрем, но мучиться будем долго.
- А зачем тогда все это?- пытал кота Азазелло, - все так хорошо начиналось, и надо же было так испортить.
- Я предлагаю проверить -  горят ли поэты или не горят. Да и камин растопить не мешает, нам тут еще ночь ночевать, холодно, ветер северный, умеренный до сильного
Бесы переглянулись.

- А может тут что-то стоящее есть, - Коровьев стал перебирать лежавшие ближе к нему книги, Абадана присоединился к нему, кот уже начал разводить огонь в камине.

- А ты не забыл, что не горят дьявольские рукописи? Ведь это была шутка Мефистофеля.
- А мы что перепрограммировать не сможем? – обиделся Бегемот, - не сгорит то, что чего-то стоит и имеет какую-то литературную  ценность, с дьяволом у них тоже были какие-то проблемы, насколько я могу судить.

Огонь в камине полыхал всю ночь. Поэты сгорали без следа. Только прах творений оседал на дно…

Кот на прощание бросил туда и коробку, чего ей тут пустой пылиться, раз они так проворно расправились с ее содержимым.

В мутном свете луны бесы  заметили слабые тени тех самых поэтов, которые  давно появились  тут, и теперь смотрели за тем, как сгорали их творения, те самые, с которыми они носились, которыми так гордились.

Как оседали они прахом в камине, именно прахом, а не пеплом.  Надеяться на то, что  можно что-то  спасти – глупо, бедные, бедные поэты. С бесами не поспоришь, да они и не спорили в этом крематории для их великого творчества.

Но почему же они медлили, видя, что все их творчество, которое должно было стать  бессмертным, в их мечтаниях точно, исчезло без следа.
Чего же они ждали? Почему не уносились прочь, стремясь забыть увиденное – этот настоящий фильм ужасов для каждого из поэтов-профессионалов

Нет, им еще хотелось взглянуть на эти три книжки, которые вытащили из этой груды и сохранили бесы.
- Кто? Кто остался? –словно эхо звучали их голоса в тумане.

- Давид Самойлов, Юрий Левитанский, Владимир Соколов, - на разные лады повторяли  тени.

Они пытались отыскать этих трех счастливчиков, вдруг они на этот раз не отстали от всех, остались в сонме профессионалов.
- Да покажите нам хоть их, -  капризничал кот, - ведь были же поэты и в ваше время, а я уж думал, что не будет ему оправдания, нет, нашлось.

- Их никогда не было среди нас, они оставались  сами по себе: не светились, не участвовали, не привлекались, - развел руками кто-то из больших поэтов, вся дюжина его книг сгорела без следа,  и он теперь казался самым несчастным, но разве с бесами и с огнем поспоришь…

- А что, все правильно, трех поэтов и достаточно для второй половины 20 века, не в количестве счастье. А что  с остальными? Да  просто это было время величайшего обмана. Ни одна страна в мире не может себе позволить столько профессиональных поэтов в одно время в одном месте. Вот и рухнуло все, но не печальтесь, мы  всю ночь  грелись у огня, а это не так уж и мало, да и не только мы одни, сколько такого добра на старых дачах, кто-то не замерзнет от холода, пока еще есть ваши книжки.
Бегемот, как  мог, старался утешить бедных поэтов, но они казались безутешными.

- Надо предупредить новых, чтобы не занимались ерундой, - решил сердобольный Коровьев.
- Ну,  это невозможно, но не зря же мы  изобрели  мировую паутину, никто больше не сможет считать себя профессионалом, и деревьев на книги переводить не будут, и хранить на старых дачах не надо, таскаясь с ними как с писаной торбой. Здесь все проще и легче.

- Но и мы уже не сможем у огня погреться, - тяжело вздохнул Азазелло, он старался во всем найти что-то хорошее.
-А тут ты не прав, того, что было издано в 20 веке и на нашу вечность хватит, палить не перепалить, нам хватит, - успокоил его кот.

После этих слов тени поэтов исчезли, им стало совсем грустно. Приговор вынесен, а еще говорят, смертные приговоры отменили? Тогда это как называется?

Разве можно утешиться властителям дум тем, что три беса в вечности согреются их изданными книгами, и согреются, не читая, сжигая их в камине, был один чудак, который готов был все спалить, чтобы обогреть свою любимую, но все они хотели другого.

Да, им было за это заплачено, хорошо заплачено в свое время, но разве об этом они мечтали тогда?

Недаром говорится, что надо бояться своих желаний, когда они сбываются.
Но что теперь говорить о том, что сгорело без следа. А как хорошо все начинали за здравие, жаль, что кончили костром на старой даче, нет, не пожаром, а именно каминным огнем.

Но как говорил премьер  в том времени, когда их уже не издавали так щедро:
- Хотели, как лучше, а получилось, как всегда…
Но неужели это было кредо не только в жизни, но и в творчестве?

Пирушка… Ночные тайны.

И свет огня мелькнет в пенсне Фагота
Ю Визбор

Нас трое в заброшенном доме осталось,
И ночь нависала, как плащ чародея,
И где-то звезда в полумраке металась,
И пламя  в печи загорелось яснее.

О чем говорили, не помню, не знаю,
Мы в сказочный мир открывали дорогу,
И там, в зазеркалье старуха седая,
Смотрела на эту пирушку нестрого.

А рыжий шутил, но о чем, непонятно,
Он зеркала суть нам хотел передать,
Но мрак был зловещим, и звезды, как пятна,
На черном плаще проступали опять.

И словно бы время имело значенье,
И слово казалось, чарует внезапно,
И только у зеркала больше прозренья-
Ответа не ждем, я нема и азартна.

Огонь синеватый, его откровенья,
Мое пониманье, романа начала,
Но что это снова? Мираж и прозренье
Нас трое в заброшенном доме, звучала

Минорная знаю «Баллада» Шопена,
Да только закончили пир мы в мажоре,
Рассвет,  он врывается в жизнь постепенно,
На радость на нашу, кому –то на горе,

И белая стая, небесная стража,
Нам свет возвращает легко, беззаботно.
Дожили, допели, и что еще надо?
Огонь отразится в пенсне у Фагота…