Утро в поле

               
Я проснулся оттого, что мой пес лизнул меня в нос, он, как бы говорил этим, хозяин вставай, пришла пора, хватит спать. Потянувшись, не поднимаясь с соломы, я огляделся. Ночь уходила, солнце еще не поднялось, но предчувствие солнечного, доброго утра уже жило в природе. Вот, вот должны были появиться первые лучи, первые лучи проснувшегося солнца. Я посмотрел на запруду, от туда доносился гусиный гогот, стаи проснулись и готовы подняться на крыло, что бы до первого луча восходящего солнца, слететь на поля, на кормежку. Первая стая поднялась с воды, и сразу набрав высоту, оглядывает поля сверху и выбирает место кормежки. Вожак опытным глазом осматривает каждую неровность поля  и каждую копну, не спрятался ли где поблизости охотник, или еще какая опасность, будь то лиса, или корсак. И если вы имеете случай находиться в это время на гусиной охоте, и случайно сделали какое-либо движение, то я вас уверяю, вожак обязательно увидит ваше незначительное движение и уведет стаю на другой безопасный участок. И ваша охота, можно сказать, пропала, и вы можете расщитывать лишь на счастливый случай. Найдя безопасное место на огромном поле, вожак разведочной стаи издает громкий крик, приглашая тем самым оставшиеся на воде стаи на кормежку. Здесь, надо сказать вам, наступает самый удивительный, самый чарующий момент осеннего утра. Вы слышите уже не отдельное гоготанье одинокой стаи, а, слияние звуков всего многоголосого птичьего царства, партия за партией поднимаются  на фоне восходящего, как бы из воды солнца. Огромными, темными пятнами, прямо из-под солнца, на вас летят утки, которые даже в воздухе не перестают перекрякиваться, как сварливые не уживчивые между собой соседки. Эти долго не раздумывают, они не так осторожны, как гуси, но все же опускаются на поле после второго или третьего круга. Правильной вереницей, и, очень, низко, над землей, летит Царь-Птица, лебедь. Не осторожничая и не боясь людей, они опускаются на окраинах полей, справедливо, расщитывая на всеобщую любовь охотников. Убить лебедя у нас считалось большим грехом, да и жалко было стрелять эту величественную, красивую, гордую птицу. Клинья гусей все летят и летят с воды на поля, а, я же лежу  очарованный и стараюсь не шевелиться, придерживая Бифа рукой, провожаю взглядом стаю за стаей, пролетающих низко над моей головой,  и опускавшихся с негромким гоготаньем на поле. Солнце уже на половину показалось над чистоводом запруды, ветра нет, вода парит, остывая, отдавая тепло наступавшему утру. Пар ровными нитями тянется к небу, гладь воды уже успокоилась от слетевшей с нее дичи, и сейчас представляет собой огромное зеркало, без единой морщинки и царапины. Вдоль берега тянется зеленая стена камыша, то ровной длинной ниткой, то отдельными небольшими клочками, окружая заливы и заливчики. Кое-где, метров на сто в середину водохранилища, тянутся травяные отмели, излюбленные места водяной дичи, утки, кулика, лысухи и т.д. Да, и сейчас, в этот утренний ранний час, можно увидеть кормящиеся, стайки лысух на отмелях. Лысуха, чисто водяная птица, она не летает на поля и кормится исключительно речным и озерным кормом: мелкой рыбешкой, рачками, семенами трав. Корма ей на водохранилище вполне предостаточно, воды водохранилища изобилуют видами всякой рыбы, здесь есть и плотва, и окунь, и уклейки и еще много других видов рыб, ныряльщик же, лысуха преотличный, она достаточное время может находиться под водой для поимки мелкой рыбешки. Перевожу взгляд опять на поля, сейчас они представляют собой совершенно другую картину, ни чем не напоминающую мне, ночной идеалистический образ, ночь, копна, один, звезды и жуткая тишина, подчеркиваемая пением цикад. Поднимая за собой пыль, которая еще долго висит в воздухе, по полю идет отара, освобождая его от стерни. После прошедшей отары на поле остаются лишь выбитые следы копытец, на черной, без единой стернинки земле. Это можно сравнить с парикмахером, который стрижет солдата новобранца под нуль, без жалости стригущая машинка делает первый след на красивой, кучерявой голове, обнажая наготу человеческого черепа. Такое же впечатление производит на вас, картина опустошенного поля, по которому прошлась пасущаяся отара овец. Еще это можно сравнить с оголтелой саранчой, после которой остается лишь почва, да камень. Поднявшись с соломы, я взял Бифа на поводок, чтобы он не беспокоил кормившуюся птицу, и направился к избушке пастуха, стоявшей в конце залива, далеко вдававшегося в хлебные поля. Переделанная из старого железнодорожного вагона, передвижная избушка на обычных тракторных шинах, приобрела жилой вид, и в ней коротали короткие, летние ночи пастухи. С ранней весны и до поздней осени, когда на землю начнет ложиться первый  снег, они проводят все время в степи с отарами, а, на хлебных полях отары появляются после того, как заканчивается уборка урожая  и солома заскирдована в огромные копна. Не спеша, мы с Бифом приближались к избушке пастуха, на встречу нам выбежали две собаки, не очень определенной породы. Но, в них проглядывалось, что-то от восточно-европейской овчарки, дальше предсказывать не берусь, боясь в вести вас в заблуждение. Беззлобно полаивая на нас, они приблизились, пастух поднял голову от раздуваемого самовара, приветливо улыбаясь, махнул мне рукой. Я подошел и поприветствовал его, наши собаки знакомились друг с другом и, я не наблюдал за ними ни какой озлобленности, они  обнюхивали друг друга и дружелюбно помахивали хвостами. Мы разговорились. Пастух, его звали Уке, предложил мне отпить чаю, на что я с радостью согласился. За нашим разговором незаметно закипел самовар, одетый в металлическую, с коленом трубу, из которой валил сначала густой дым, а за тем, слышалось ровное гудение, и изредка из трубы вылетала, не успевая остыть, искорка. И маленькой, яркой звездочкой падала на утоптанную, тысячью овечьих копытец, землю и медленно потухала. Мы расположились на коврике, сбитом из овечьей шерсти, прямо на земле, В воздухе плавал аромат свежезаваренного чая, он приятно щекотал ноздри и возбуждал просыпавшийся аппетит. Мы вели беседу, пили горячий чай и ели холодное баранье мясо, макая хлеб в свежие сливки. А, утро, утро уже было в полном разгаре, дарило нам чистоту синего неба и теплоту ласковых, солнечных лучей.