Фрида

Августовская ночь не та, что укутывается в дымчатую муфту из
света, а непроглядная, черная как локоны страстной испанки, укрывает избы. Уже на крыльце передо мной сгущается мрак. Напротив крыльца - пригорок, поросший сорной травой, да проворным кустарником. Справа – забор, слева - тёмный поворот, из-за которого вот-вот подмигнёт желтым глазом случайный гость.
Напряжённое ожидание скрипучей струной пронзает протяжный вой. В цветущее прежде село проникает сырость, отвоёвывающая территорию. Влажные рукава тянутся к каждому дому.
Под босой ступнёй жалобный скрип издаёт доска в прогнившем одеянье. В
доме всё так же слышатся голоса нетрезвой компании, с каждой минутой, словно удаляющейся от меня в пространстве и времени. Пустота ударными стучит по засыпающему селу.
Сбежать, нога торопливо переступает порог, но ухо уже слышит надрывное мяуканье под половицами.
Мрак ослепляет меня с новой силой. Сбежать.
Яркие краски деревенской кухни скачут перед глазами.

- Тёть Галя, у вас котята? – в ужасе слышу свой голос.
Дородная баба, смешивающаяся в моей голове с обличьем
арлекина,  удивлённо вскидывает бровь.
- Котята?
- В сенях или под крыльцом…
- Всё нормально, собака соседская под домом ощенилась, идиспать.
«Всё нормально, спать, всё нормально, спать» - беспрерывно
стучит в моей голове.
Голова. Голова, отяжелевшая от сырости. Все спят. Одеяло
холодной тиной липнет к замёрзшему телу. Завтра поминки. Дом без призраков, без
приведений, только в дальнем углу плотным облаком мрака окутано кресло, да у изголовья дивана, не останавливаясь, плетут паутину дюжина пауков. «Всё нормально, спать, всё нормально, спать» - встречаю я промозглый рассвет,забываясь в полубреду.
Утро будит меня головной болью и надрывным кашлем.
Дворик, устланный деревянным настилом, чуть прогибается под табуретом, на котором курит уже подвыпившая тетя Галя. У неё в ногах вертится крохотная
собачонка. Зыбкая настороженность деликатно тыкает меня в плечо.
- Что это у вас за собачка?
- Тварь соседская, прибила бы её! Ух, паршивая, - откидывает
псину ногой.
Кудрявая дворняжка, чуть покосившись на меня вновь трётся о её ногу.
Переваливаясь тётя Галя заходит в дом и возвращается через
пару секунд с тарелкой, которую тут же бросает собаке.
- Прибила бы! Ладка, зараза, вот приведи мне ещё кобелей:
пристрелю, к чёртовой матери! Все грядки перетоптали, спать не дают, твари! – повторяет она вновь.
Что-то неуловимое всё ещё отталкивает меня от собаки, я лишь бросаю на неё короткий взгляд.

- Зачем же кормите?
- Поминки - дело святое: нельзя отказывать, - бросает она,скрываясь в доме.
Сырость ночи чуть трансформируется в утреннюю свежесть. Съев
угощение, псина настойчиво топчется у порога. Отголоски вчерашних ударных всё ещё звучат в моей голове. Что это за существо, почему здесь? Я опускаюсь на корточки перед собакой, едва заметное беспокойство проблёскивает в её взгляде.
Глаза в глаза, собака и человек, что-то мне в этом не нравится, не знаю что.Доверчивость, сальные белые кудряшки, простота псины топят душу жалостью.
-  Лааадушка, красавица, обижают они тебя?
- Так, прекрати гладить, приучишь!
- Хорошая же, чего вы её себе не возьмёте?
- Может, вы свезёте эту хорошую? А то мы её отвозили, а эта
скотина обратно вернулась! Сама бы удавила, да рука не подымается.
Собачонка ласково тычется мокрым носом в мою ладонь.
- Тёть Галь, да вы что! Смотрите, какая ласковая!
- Эта тварина щенкам глотки перегрызает!
- Что?
- Щенки вчера выли?
- Ну?
- Всё: не воют! Каждый раз одно и то же! Родит и
перегрызает, - довольно подытоживает тетя Галя.
Собака смотрит на меня большими чёрными доверчивыми глазами,
неприятно тычется мокрым носом в мою ладонь, ей всё так же не хватает любви.
Холодок мерзко пробегает по моей спине. В голове коварно всплывает «Фрида!». Морда Лады озадаченно наклоняется. Где-то в доме всё так же плетут паутину пауки, из бутылки в графин переливают водку.


Под половицами совсем тихо и отчаянно не хватает солнца.