Орден черной розы в разработке

Глава 1
«Энерриль. Книга четырех стихий»

Начало недели как мне стало ясно - это не только начало повседневных занятий, наполняющих грядущий день скучной рутиной, но и время, когда вся устоявшаяся жизнь человека может начать в корне меняться, полетев либо к чертям под хвост, либо понестись вместе с ветрами приключений к неизвестному далеку. Со мною же как раз произошло и то, и другое.
И сейчас, спустя десять лет, сидя в удобном кресле в уютной комнате своего дома, я, вероятно, должна возблагодарить тот судьбоносный день, с которого все и началось. Но прежде чем приступить к повествованию своей невероятно захватывающей истории (иначе не назовешь) я прямо таки обязана сказать хотя бы пару слов о себе.
Итак. Имя мое Наттисса. Моя мать, да хранят ее душу боги, покинула эту грешную землю, когда я была еще младенцем, и моему досточтимому батюшке ничего не оставалось, как самому заняться моим воспитанием.
Мой отец, известный в некоторых кругах светского общества, граф де Леурий, владелец имения в западных землях, находящейся при нем крошечной деревни – всего в несколько дворов, и небольшого, но весьма красивого, замка около столицы Пертоно - нашего королевства.
Не смотря на то, что я всем сердцем люблю, и вероятно, буду любить до смертного одра, мой родной город, в нем, а вернее, в его устоях, есть уйма недостатков, которые, будь моя воля, изменила бы сразу же. И одним из таких недостатков является необходимость в определенный срок выходить замуж (или жениться) в не зависимости любишь ты или нет избранника семьи. Да, это неизбежность и обязанность каждой девушки моего времени, однако я считаю, что даже неизбежность можно изменить. Стоит только пожелать.
И мне представилась такая возможность, когда настал счастливый день моего шестнадцатилетия (хотя я бы назвала этот день черным днем календаря, когда выносится решение об окончании вольной жизни). Утром служанка, учтиво поклонившись, и пожелав «доброго утра юной госпоже», подала легкое платье из синего шелка, и застегнув его, тихо удалилась, прикрыв за собою двери моей спальни.
Неторопливо (а куда спешить? «Эшафот» все равно никуда не сбежит), подойдя к зеркалу, я критично оглядела свое отражение, и не удержавшись, скорчила пару смешных рожиц стройной, красивой девушке, с аристократичными чертами бледного лица, темно-русыми волосами уложенными в затейливую прическу, и чуть иронично глядящей на меня большими карими глазами с той стороны зазеркалья.
Ну вот… С днем рождения тебя, Тиса… - Негромко произнесла я, как-то невесело улыбнувшись отражению. – Интересно, скоро ли батюшка придет?
И словно в ответ на мои мысли, в двери моей спальни деликатно постучали.
Входите… - Отозвалась я, после непродолжительного молчания. Дверь бесшумно отворилась, и на пороге моей комнаты появился отец.
Всегда следящий за своим видом, он и сейчас выглядел безупречно. Камзол из дорогого бархата без единой складки, темные брюки заправлены в высокие голенища сапог, на крепких плечах тонкий плащ с изящной вышивкой.
Вообще, отец для меня был, и остается единственным идеалом мужчины, и я хотела бы, чтобы мой будущий супруг был таким же. Таким же красивым, мудрым, смелым. Таким же чутким и заботливым… И чтобы обязательно прислушивался к моим советам. Но если даже чего ни будь из этого у него не будет – я не расстроюсь. Ведь я – женщина, а женщина всегда может воспитать в мужчине необходимые качества.
С такими вот мыслями я стояла, и чуть склонив голову, любовалась своим отцом. Какой же он все – таки красивый… темные волосы с нитками седины аккуратно зачесаны назад, меж бровей, если присмотреться, пролегла небольшая морщинка. Чуть крупноватый нос и небольшая, подстриженная бородка. На тонких губах играет теплая улыбка, а в синих глазах нет-нет, да промелькнет отцовская печаль о так быстро растущих детях.
Сделав шаг вперед, граф раскрыл объятия, и я не преминула укрыться у него на груди, наплевав на все нормы поведения знатной леди.
С днем рождения, Натти… - Ласково произнес отец, нежно проведя рукой по моей спине. – Как же быстро ты выросла…
Отец, не нужно, мне ведь лишь шестнадцать! И пока что жалеть не о чем. – Как можно более жизнерадостнее отозвалась я, подняв голову и заглянув в глаза отца.
Да, ты права. Сожалеть пока не о чем… Как ты спала, дорогая? – Быстро сменил тему отец.
Благодарю, довольно мирно. – С улыбкой ответила я, решив скрыть тот факт, что сегодняшнее сновидение было отнюдь не спокойным – постоянно виделась какая то непонятная муть. – А ты?
Все хорошо, милая. Приятно, что ты тревожишься обо мне, хотя и не стоит.
Я ведь твоя дочь, а значит должна тревожиться за твое здоровье. – С наигранным полу возмущением качнула головой я.
Ну, хорошо. Тебя не переспоришь. – Со смешком отозвался отец, пальцем погладив меня по щеке. – Пойдем вниз? Слуги приготовили дивный завтрак.
Пойдем конечно! Я голодна, и с радостью разделю с тобой трапезу.

***

Трапеза в малой гостиной прошла тихо. Ни я, ни отец, по рамкам этикета, не проронили ни единого слова во время еды, хотя сказать хотелось так много… Наконец, когда завтрак был окончен, и я, промокнув уголки губ салфеткой, хотела было удалиться, отец заговорил.
Наттисса, милая, сегодня тебе исполнилось шестнадцать лет, и я хотел бы вручить тебе один подарок. – С этими словами, граф поднялся из-за стола, и галантно протянув мне руку, помог встать, сопроводив затем к выходу из имения.
Гордо расправив плечи, я шла под руку с отцом, но все же не могла успокоить свое любопытство, то и дело гадая о таинственном подарке. Выйдя на порог, я вдохнула легкий порыв свежего весеннего ветерка, и улыбнулась: все-таки жизнь прекрасна, даже когда тебе настает шестнадцать. Теплое солнышко пригревает, разнообразие цветов на ухоженных цветниках радует глаз, небо чистое, без единого облачка, и вдобавок изредка доносится приближающийся перестук подкованных копыт. Перестук? Я в некотором удивлении вскинула брови, взглянув на сдержанно, и как-то подозрительно загадочно улыбающегося отца. Для конных прогулок как – то рановато, а обычным «выгулом» наших лошадей занимаются лишь конюхи…
Чуть нахмурившись, и сопоставив все, я вдруг поняла причину его улыбки. А поняв, с трудом подавила радостный вопль.
Со стороны конюшен, ведомый под уздцы слугой, шел, хотя нет, скорее плыл, тонконогий гнедой жеребец. Шелковистая грива струящимися волнами спадала на бок, в глубоких глазах затаилась какая то хитринка, словно жеребец в уме прикидывал, смогу ли я им управлять, ноздри то и дело расширялись от мерного дыхания, а под кожей тугими сплетениями перекатывались мышцы.
Затаив дыхание, я даже не заметила, как отец отпустил мою руку, и отступив на шаг, довольно смотрел, как я, робко подойдя к грациозному животному, и зачарованно глядя на него, осторожно провела ладонью вдоль морды.
Чуть склонив голову, животное легонько стригло ушами, прислушиваясь к окружающему, и слегка недоверчиво ткнулось храпом мне в плечо, обнюхивая новоявленную хозяйку. Поразмыслив некоторое время, и позволив мне вдоволь наглядеться, жеребец опустился на колени, предлагая взобраться к нему на спину.
Забрав поводья из руки изумленного конюха, я хотела было оседлать жеребца, но была остановлена тихим, нерешительным предложением слуги:
Позволит ли юная госпожа принести седло?
Чуть склонив голову к плечу, я хмыкнула, прикидывая. Без седла я ездила лишь однажды, и то, когда проиграла спор со своими сверстниками – братьями Мэдли, из соседнего имения. Но сейчас…
Нет. Я хочу проехать без седла.
Как изволит госпожа… - покорно ответил конюх, и поклонившись, отошел на несколько шагов от коня.
Взявшись за холку одной рукой, я припомнила чему меня учил отец, и оттолкнувшись от земли, перекинула ногу через спину животного. Насколько это возможно, удобно устроившись, я несильно тронула узду, и жеребец, поднявшись с колен, тихо пофыркивая, послушно пошел вперед. Его ходьба была такой плавной, что я почти не замечала неудобств при езде, слегка покачиваясь от его поступи.
Этот жеребец был идеален… Во всяком случае мое первое мнение о нем сложилось именно таким.
И я с удовольствием отметила, с какой гордостью и радостью во взгляде отец смотрит на то, как я объезжаю «подарок». И радоваться было чему: ведь отец сам обучал меня верховой езде, стараясь, чтобы я запомнила как можно больше. Также он обучал меня и фехтованию на легких мечах и рапирах, считая, что девушка должна уметь все, чем вызывал недовольное ворчание моей нянюшки. Марселла же, глядя на наши занятия, лишь осуждающе качала головой, но молчала. Ведь слово, а тем более желание господина – закон.
А еще, перед сном, когда отец заходил пожелать мне добрых снов, он обязательно рассказывал какую ни будь интересную легенду. Книги сказок у нас дома хоть и были, однако отец ни разу не приносил мне их, предпочитая им различные истории, повествующие о сражениях доблестных рыцарей с драконами. Которые стремились высвободить прекрасных принцесс, защитив их честь (хотя мне до сих пор не ясно от кого: от драконов, или от таких же доблестных спасателей?), о волшебных артефактах и о колдунах-чернокнижниках, творящих зло всему роду людскому.
Я была в восторге от этих захватывающих историй, ведь проникать в глубь времен, узнавать через легенды о давно прошедших временах, это так увлекательно! Тем более, с каждой рассказанной историей у меня крепло ощущение, что многое из этих историй – правда. И сейчас, пускай и незаметно, но вместе с обычным, будничным миром, развивается и таинственный, неизведанный мир. Мир, в котором волшебство и подвиги встречаются на каждом шагу, где встретить эльфа или дриаду дело обычное…
Углубившись в собственные раздумья, я и не заметила, как конь, дойдя почти до самого выезда из имения, остановился, и начал украдкой пощипывать цветник, а я, вместо того чтобы его приструнить, задумчиво перебирала пальцами жесткие пряди гривы.
Эй, Сполох, что это ты? – Возмутилась я такой наглости животного. Но конь лишь гулко фыркнул, и хитро покосившись на меня, продолжил увлеченно жевать мои любимые незабудки. – Нет, дорогой. Хочешь есть – покормлю на конюшне. А пока поехали обратно.
И я, слегка пришпорив жеребца, принудила того развернуться, и рысцой направиться в сторону дома, где меня уже заждался отец.
Конные прогулки всегда доставляли мне непередаваемое удовольствие, и когда отец преподнес мне в подарок коня, я в полной мере ощутила радость, на миг затмившую ожидание каверзы этого дня. А она обязана была произойти – в этом я была уверена. Ведь не каждый день ты входишь в возраст невест!
И снова все произошло так, как я и предполагала. Будто кто-то невидимый подслушивал, затем воплощая в жизнь мои мысли.
Стоило мне вернуться и попрощаться с полюбившемся питомцем, как отец, аккуратно взяв меня за руку, начал видимо давно подготовленную речь.
Наттисса, дочь моя. Все это время ты росла под моей опекой, и сейчас мне так сложно отпустить тебя, понимая, что ты уже выросла. – В бархатном голосе отца звучали нотки грусти, невыносимые для меня, и я, безусловно, сделала бы все, чтобы их не было, однако слова, произносимые сейчас, все больше заставляли меня напрягаться, пробуждая в душе смутное дурное предчувствие. – Но я не в силах остановить время. И должен принять то, что ты уже не ребенок. – Отец отпустил мои руки. – Сегодня в наше имение прибудут гости желающие повидать одну из самых видных невест королевства. Я уверен, они понравятся и тебе. А пока ступай, до вечера еще далеко, и посему можешь заняться тем, чем хочешь.
Как назло, смысл сказанных отцом слов, дошел до моего сознания быстрее, чем я успела сформулировать достойный ответ. Какие такие гости? Нет, я понимаю, у меня день рождения, но никаких смотрин я не хочу! А тем более видеть разных «желающих повидаться».
Но возмущаться уже было поздно да и бесполезно, так как граф, посчитав разговор оконченным, неспешно удалился в сторону парка разбитом при имении, оставив меня в гордом одиночестве перед неразрешимой проблемой.

***
После новости сказанной отцом, настроение было на корню испорчено. Видеть я никого уже не хотела, разговаривать с кем ни будь – тоже, и потому отправилась в единственно тихое место, в котором меня никто не мог бы побеспокоить. На чердак.
Согласна, место для леди не самое подходящее, но что делать, если каждый встреченный мною человек норовит либо поздравить с днем рождения, либо порадоваться по поводу приезда неведомого мне гостя.
Открыв старую, скрипучую дверь, я на миг погрузилась в душноватый полумрак чердачного помещения имения, но спустя несколько мгновений, когда глаза привыкли к полутьме, смогла различать очертания отнесенных сюда когда то вещей, что отслужили свой век. Несколько пустых стеллажей для книг, затянутых паутиной, добротно покрытые пылью покосившийся стол и старое деревянное кресло без подлокотника, в углу – сложенный, побитый молью ковер.
Кому как, но для меня, атмосфера чердака никогда не казалась пугающей. Еще в детстве я любила здесь прятаться от отца или Марселлы. Здесь всегда было так тихо и спокойно… сюда всегда можно было зайти, и спокойно подумать над очередной глобальной проблемой, не боясь, что побеспокоят.
Вот и сейчас, отряхнув от пыли сидение кресла, и осторожно опустившись на его край, я обвела грустным взглядом помещение в котором находилась, попутно обдумывая, как бы избежать встречи с гостем.
В гости не уехать – слуги сразу же донесут отцу, притвориться больной – уже поздно… По всему выходило, что встречи не избежать. А жаль.
Поднявшись из-за стола, я собиралась было уходить, как взгляд привлек ранее незамеченный мною объемный сундук, неприметно стоящий между стеллажей.
Недолго думая, я взялась за витую боковую ручку, и с некоторым усилием (вот зараза, тяжелый какой), вытащила его, развернув к себе.
Немного потолкав крышку, я поняла, что сундук надежно заперт. Осталось понять, зачем. Зачем запирать сундук, хранящийся вместе с другими ветхими вещами на чердаке?
Ответ созрел сам. Это нужно затем, чтобы из него не вывалилось разное барахло? Вряд ли. Или затем, чтобы любопытные вроде меня, не трогали содержимое?
Я всегда любила тайны, и не раздумывая приняла решение в пользу второго. Но что же там может быть?
Мысли о приезде гостя были отставлены на задворки памяти, и всею мной завладела жажда разгадки появившейся тайны. Быстро спустившись с чердака, затворив за собою двери, я отправилась на поиски Марселлы. Ведь она все всегда знает, и может дать пару полезных советов. А еще, она хранит ключи от всех замков имения.
Благо, времени на поиски ушло совсем немного, и добрая нянюшка оказалась на кухне, бдительно руководя слугами, готовящими праздничный пир.
Кормилица! – Окликнула я занятую делом Марселлу.
Обернувшись, рыжеволосая женщина мягко улыбнулась, увидев меня в дверях кухни.
Здравствуй, Натти.. Куда же ты пропала? Я искала тебя, чтобы ты примерила новое платье, только доставленное из столицы. Я уверена, ты будешь просто блистать в нем сегодня вечером! – Быстро говорила кормилица, одновременно следя за работой слуг. Я лишь вздохнула: ну вот, и она тоже ждет приезда потенциального жениха. Ладно, пусть приезжает. Не факт, что я дам согласие выйти за него. Пускай он будет хоть родичем короля. У меня сейчас дело поважнее.
Кормилица, скажи, у тебя же есть все-все ключи? – заискивающе улыбнувшись, начала я.
Да, но зачем тебе это?
Скажем так. Мне на глаза попался закрытый сундук, который я очень хотела бы открыть… - подойдя, я нежно приобняла няню за плечи.
Сундук? Дай–ка подумать… А где он? Насколько я знаю, закрытых сундуков у нас нет…
Он на чердаке стоит. Ну мне очень надо. У меня ведь сегодня день рождения! – Видя, что кормилица начала колебаться в принятии решения, я решила пойти с козырей, и состроив просительное выражение милого личика, капризно надула губки, что делала крайне редко, считая это излишеством. И, о чудо, Марселла оттаяла.
Сейчас взгляну. Так, этот от кладовки, этот от библиотеки… - Приговаривала она начав перебирать увесистую связку ключей - Эти от спален…. Нет. Милая, видно нужный тебе ключ потерялся. Хочешь сыру? – Заметив мое расстройство, кормилица подошла к кухонному столу, и отрезав несколько кусочков разного сыра, предложила мне, зная, насколько сильно я люблю это лакомство.
Благодарно кивнув, я приняла ломтики, и откусив кусочек от одного, невнятно спросила:
А как тогда быть? Я ведь не успокоюсь, пока не узнаю, что там… И сильно сомневаюсь, что наши гости правильно истолкуют озабоченность на моем лице во время праздничного ужина.
Покачав головой, кормилица лишь растерянно пожала плечами.
Я не знаю. Если ключ потерян, можно либо оставить все как есть, либо взломать замок.
Спасибо… - Слегка улыбнулась я, и развернувшись, вышла из кухни. Оставлять «все как есть» я не собиралась, а для того чтобы взломать замок нужно было зубило и молоток. А их можно было найти лишь в одном месте. Кузне, расположенной недалеко от конюшни.
Как на крыльях, я вылетела из дверей дома, направившись в сторону конюшен. Загадка становилась все более интересной, и с появлением сложностей, тем более желанной становилась ее разгадка.
Достигнув владений кузнеца (благо двери их были открыты, а мастера – широкоплечего детины с пушистой бородой, не было на месте) я пробежала взглядом по ровным рядам инструментов, развешенных по стенам, к радости своей найдя, наконец искомые предметы. Дело теперь оставалось за малым.
Главное, чтобы никто не привязался с расспросами.
К счастью, удача в этот раз мне соблаговолила, и беспрепятственно достигнув чердака, я опустилась на колени перед сундуком.
Прежде чем приступать к работе, я прислушалась – мало ли кому взбредет в голову заглянуть на чердак в поисках какой ни будь вещи, но все было тихо и по лестнице никто не поднимался, что меня немного успокоило. Вздохнув, я села напротив вожделенной таинственной емкости, и сосредоточившись, осмотрела замок. Ничего, вроде бы особенного в нем не было заметно: старый, местами покрытый ржавчиной, навесной замок, коим пользовались, наверно для закрытия сарая, выглядел сейчас до невозможности просто. В замочной скважине, к которой предполагался увесистый ключ, сейчас были видны остатки паутины, и совать туда зубило я не стала, а вот дужка замка… Недолго думая, я продела сквозь нее зубило, подсобив немного молотком, и после нескольких сильных ударов, часть замка с печальным треском переломилась, оказавшись внутри почти насквозь проржавевшей. Возликовав в душе, и отложив в сторону инструменты, я с замиранием сердца коснулась шероховатой поверхности сундука. Воображение уже рисовало таинственные картины, начиная от сокровищ, отобранных у дракона (правда как они оказались здесь, я не захотела задумываться) и заканчивая старинными предметами, оставшимися от далеких предков… Но увиденное превзошло все мои ожидания, мгновенно развеяв ореол таинственности. В недрах сундука лежали…. Вещи. Обычные, аккуратно сложенные старые вещи.
Разочарованию, наполнившему душу не было границ, и я еле удерживалась, чтобы не уйти, плюнув с досады, но вдруг что-то привлекло мой взгляд, тускло блеснув в свете случайно проникшего на чердак солнечного луча.
Вздохнув, я попыталась унять часто забившееся сердце, и нетерпеливо выложив покоящиеся в сундуке вещи, с удивлением обнаружила на дне завернутую в тряпицу тонкую рапиру.
Стоило осторожно взять в руки это дивное оружие, как все окружающее меня отошло на второй план. А дивиться было чему.
Изящная, с чашеобразной формой эфеса, она отражала случайные лучи солнца, отбрасывая на дощатый потолок чердака прозрачные блики. Эфес ее был великолепной защитой руке, в отличие от громоздких, большею частью, рыцарских мечей, когда пальцы были незащищены. Рапира уютно лежала в руке, не причиняя при пробных выпадах неудобства – она была словно создана под руку какой то воинственной девушки. Длина ее была не более трех футов, начиная от хвостовика, и заканчивая заточенным концом. Глядя на это совершенство, я не сумела скрыть удивления смешанного с восхищением, ведь такая длина оружия была редкостью: предпочтение сейчас почему-то отдавалось больше длинным, неудобным в поединке, рапирам, превышающим часто четыре фута по длине.
Эта же рапира была на мой неискушенный в оружии взгляд, идеальна. Она не только была удобна, но и сочетала в себе также редкую красоту, выглядя настоящим произведением кузнечного искусства. По ее гладкому, холодному клинку вилась причудливая вязь, состоящая из переплетения плюща, словно обвивающего собою сталь оружия. Меч был в прекрасном состоянии, заставляя проникаться глубоким уважением к неведомому хозяину, ухаживающим за ним когда-то, но для меня так и осталась загадкой его нахождение здесь, в сундуке. Ведь подобное оружие заслуживает гораздо большего, нежели вечного покоя в глубине сундука. Если бы этот меч принадлежал мне, я бы не чаяла в нем души, заботясь о нем, как о живом создании.
С этими приятными мыслями я бережно провела пальцами по полированной поверхности, и аккуратно отложив его в сторону, с возросшим в стократ любопытством заглянула в сундук.
Некогда дорогая, матерчатая обивка стенок его с годами выцвела и пропахла невесть как оказавшейся в нем сыростью, что губительно действовала на любое одеяние, не говоря уж об оружии...
И посему, только лишь завидев еще один сверток, в котором на поверку покоился изящный серебряный кинжал с гравировкой нашего рода, я не раздумывая извлекла его, положив рядом с рапирой. Внимательно оглядев находки, мой взгляд вернулся обратно в недра сундука, где оставался еще один, пока не исследованный мною сверток. Осторожно, стараясь ничего не испортить неловким движением, я вынула его на свет гадая, что же это могло быть. Сверток был прямоугольным по форме, и был завернут, в отличие от оружия в отрез темной парчи. Нахмурившись, я аккуратно развернула края материи, и замерла, не в силах поверить в увиденное.
На моих руках лежала старая, пахнущая сыростью и выделанной кожей, книга. Хотя нет, не просто книга – фолиант, подошло бы больше для описания этого чуда. Он был в прекрасном серебряном переплете, края его обрамляли тонкие, ажурные уголки, а на темной, бархатистой поверхности блеснула, проявившись, надпись «Энерриль. Книга четырех стихий».
Глядя на нее, я с усилием протерла глаза, так как надпись была не пропечатана на обложке, как у любых других книг. Нет, она явилась сама, сплетшись воедино из непонятных мне символов смысл которых я смогла разобрать лишь проведя по ним ладонью.
От книги, не смотря на привычную духоту чердака, исходила легкая прохлада, схожая чем – то с прохладой гладкой поверхности воды – не ощутишь пока не поднесешь руки.
Это было довольно странно – ведь фолиант пролежал в сундуке, а не в холодном погребе… Прохлада его успокаивала, убаюкивая, нагоняя странную сонливость, будто бы я расположилась не на чердаке отцовского имения, а на берегу спокойной, тихой реки, под сенью многолетних ив.
Я тряхнула головой, каким то седьмым чувством ощущая неладное, и оперлась о край сундука, стараясь подняться, но ноги не стали держать, внезапно подкосившись.
Видно душный воздух чердака так подействовал на меня, или причина была в чем-то ином, однако, только осев на пол я ощутила как сознание покидает меня.
А меж страниц фолианта, оставленного мною рядом, на полу, в миг ярко вспыхнул золотистый свет, чтобы затем угаснуть.

Глава 2
Знакомство

Утерянное сознание возвращалось ко мне неохотно. От долгого лежания на дощатом полу успела затечь спина, да и вдобавок грудная клетка ныла так, словно на нее уронили нечто тяжелое.
Раскрыв глаза и полежав еще несколько минут, я дотронулась до лба, слегка потерев его. Все, что случилось, сейчас казалось просто причудливой игрой воображения, нежели явью.
Ну не может же человек потерять сознание, просто прикоснувшись к старой книге! Не иначе во всем виноваты слишком плотно затянутый корсет и чердачная духота.
С этими мыслями я кое-как поднялась с пола, и придирчиво оглядев подол платья, досадливо фыркнула – на дорогой ткани сплошь виднелись пыльные следы. За испорченное платье конечно, обидно, но не смертельно – выстирают. Убеждение это было приятным, но увы, слишком слабым препятствием на пути роя тревожных мыслей, так и вьющихся в моей голове. Сколько времени? Ведь вечером должны прибыть гости! Что одеть? Нужно же предстать пред их очами во всей красе, хоть они мне и уже не нравится. Как объяснить отцу (если будет спрашивать) где была? И, пожалуй, самый главный вопрос – как быть с находками. Просто протащить к себе в комнату вряд ли получится, кто-нибудь может увидеть, а оставлять их здесь я не собиралась.
Немного подумав, я все-таки пришла к выводу, что вполне могу вернуться за ними ночью, когда все будут спать.
Вещи и оружие я спрячу под кровать – она у меня большая, все поместится. А вот книга… тут я приходила в тупик. С одной стороны любопытно, что в ней такого написано – ведь не просто же так ее держали запертой в сундуке, а с другой стороны было все еще немного боязно – а вдруг она действительно окажется опасной?!
Но в результате в битве между здравым смыслом и любопытством победило второе. Довольно улыбнувшись, я поправила, и постаралась хоть как-то отряхнуть подол платья, и вздохнув, решила спуститься с чердака.

***

Да…. Зря я надеялась, что моего отсутствия не заметят…. Стоило мне спуститься на второй этаж, как меня тут же окликнула кормилица.
Натти, деточка, почему же ты до сих пор не одета? Гости прибудут с минуты на минуту! Слуги с ног сбились, ища тебя… безумный день сегодня! Как будто все вверх дном перевернулось! – Торопливо говорила Марселла, спеша ко мне по коридору. Она была очень милой женщиной, и не чаяла во мне души, всегда заботясь и опекая меня. Но лишь одно меня донимало. Я с некоторых пор не переносила, когда кто-то из близких называл меня «деточкой». Мне ведь уже шестнадцать, а не шесть! С некоторым трудом уняв всколыхнувшееся было раздражение, я улыбнулась, позволив увлечь себя под локоть, и уйти вместе с кормилицей в свою комнату.
Кормилица, все хорошо… прости, что я так задержалась… Я была в библиотеке. – Врать я не любила, но иногда приходилось прибегать к этому, дабы избежать напрасных вопросов и предложений. Вздохнув, Марселла мягко улыбнулась, ласково проведя теплой ладонью по моим волосам.
Милая, ты так похожа на свою мать… Ведь она тоже часто засиживалась за книгами, порой забывая о времени… А вот твой батюшка напротив – все время посвящал тренировкам в поединках на мечах. – Рассказывая это, Марселла меж тем стала помогать мне расстегивать тугой корсет, и одевать удивительно легкое, темно-синее платье, с полукруглым вырезом и зауженными рукавами. В этот раз личный портной нашей семьи создал в истину дивный наряд, в пошиве его постаравшись отдать дань традициям, не забыв добавить комфорта современности.
Внимая рассказу кормилицы, я не скрыла улыбки – о маме слушать я не уставала никогда, со светлой грустью вникая в повествование. Оставшись без матери, я не раз подходила к отцу, стараясь узнать как можно больше, однако он не часто говорил со мной о ней, и я смогла его понять лишь повзрослев – некоторые душевные раны даже время не способно исцелить.
Кормилица, а мама умела сражаться? – Вопрос слетел с губ раньше, чем я успела подумать: стоит ли задавать его?
Да. – Мягко произнесла женщина, застегивая последние пуговицы на моем праздничном платье. – Она прекрасно умела обращаться с оружием, порой составляя не шуточное соперничество в поединках с твоим отцом… Где – то на чердаке даже осталась ее рапира.
Рапира? – Мое сердце внезапно забилось чаще, словно в ожидании какого то чуда.
Ее любимая рапира, выкованная из стали и имеющая даже, вроде бы, серебряный стержень…. Да, это оружие не раз вызывало зависть и восхищение у некоторых знакомцев нашей семьи. – Кормилица вздохнула, с легкой печалью вспоминая былые времена. – А после того, как твоей матушки не стало, отец заложил все ее вещи куда-то, дабы воспоминания не бередили душу. Если бы ты знала, как он любил ее! Они словно были созданы друг для друга…. Оба храбрые, чуточку сумасбродные, всегда готовые прийти на помощь людям… О таких друзья только и мечтать. Жаль что то время ушло.
Чуть закусив губу, я на миг прикрыла глаза, беря себя в руки. Воспоминания всегда вызывали у меня волнение. Но сейчас мне важно было узнать у кормилицы еще одну, немаловажную вещь.
Скажи, а у мамы были еще какие ни будь интересные вещи? – задала я мучащий меня вопрос, с нетерпением ожидая ответа. Затянувшееся немного молчание начало тревожить меня, и я уже отчаялась получить ответ, но неожиданно Марселла ответила.
Ты права, милая. Были еще несколько вещей. Твоя мама очень дорожила не только рапирой. У нее был замечательный походный костюм. Не знаю, зачем он ей был нужен – он ведь был сделан на мужской манер, да и не часто госпожа Вивея выбиралась из поместья… Но несколько раз я видела ее в нем – право слово, увидев ее впервые в этом наряде, я не поверила, подумав, что это юноша. А еще… - Кормилица сделала небольшую паузу в рассказе. – она очень дорожила каким то кинжалом. Вроде бы тот достался ей от ее матери…
От всего сказанного у меня голова пошла кругом. Выходит все вещи, найденные мною на чердаке, некогда принадлежали маме! Части головоломки начали становиться на свои места, проясняя некоторые запутанные моменты истории. Теперь почти все известно, и мне стало ясно, что говорить отцу о моей находке не стоит. Он вряд ли одобрит то, что я без его ведома перебирала спрятанные вещи, и тем более ему не за чем знать, что я собираюсь забрать их к себе.
Ну да ладно. Сейчас главной проблемой остался приезд гостя.
Я не собиралась показывать себя с дурной стороны, но и быть благосклонной ему тоже. Еще, чего доброго, решит, что я уже согласна выйти за него.
Придирчиво оглядев свое отражение, я удовлетворенно улыбнулась – хороша… платье сидит просто идеально, подчеркивая красоту точеной фигурки. Грациозный образ довершала затейливая прическа, переделывать которую я отказалась, решив лишь украсить ее несколькими шпильками верхушки которых венчали синие цветы, сделанные из голубого сапфира. Они были особенно дороги мне – ведь это был подарок отца… И, несомненно, ему будет приятно видеть, что я ношу их.
С этими мыслями я еще раз оглядела свое отражение, приняв решение, что пора уже спускаться – негоже заставлять ждать отца и неведомого пока гостя.

***

Спустившись в малую гостиную, я с легкой улыбкой отметила про себя, что слуги не пожалели сил для того, чтобы дом выглядел безупречно. Все вокруг блистало идеальной чистотой, а воздух наполнял тонкий аромат только срезанных бархатных роз, бережно поставленных в хрустальные вазы с водой.
Осторожно проведя пальцем по лепесткам этих удивительных цветов, я невольно перенеслась мыслями к сновидению, не дававшему мне покоя вот уже несколько месяцев подряд.
Какое то сумрачное помещение, скорее башня, нежели комната… Темные, сложенные из шершавых каменных блоков, стены, покрыты холодной испариной. В застоявшемся, почему-то, воздухе витает запах плесени, покрывающей тонким слоем низ стен.
Задерживаться боле в этом угнетающем месте, нет больше сил.
Быстрый подъем по винтовой лестнице, ведущей, похоже, на верхнюю площадку башни, кажется единственно правильным решением, чтобы избавиться от страха и чувства преследования, липкими нитями оплетающего душу.
Крепкая, дубовая дверь, ставшая преградой на пути к воле, открывается медленно, с въедливым скрипом старых петель… Последний толчок руками, и путь наверх освобожден. В лицо ударил резкий порыв ветра с дождем, заставивший на миг зажмурить глаза.
Пол площадки залит дождем и ноги скользят на камнях.
Обернувшись к оставленной позади себя двери, я увидела человека, лица которого невозможно было разглядеть из-за дождя, но и без того было ясно, что это враг. Стало страшно. Внезапный толчок в грудь заставил потерять равновесие и опрокинуться через край башни.
И каждый раз на этом сон прекращался. Каждый раз заставляя просыпаться от собственного крика, судорожно стискивая в пальцах край покрывала. Но беспокоить им отца или кормилицу я не имела права, да и не желала, успокаивая себя тем, что это просто дурной сон. Пустое сновидение, несущее в себе смысла столько же, сколько воды в засохшем колодце.
Но от чего-то на душе оставался неясный, мутный осадок, словно мои убеждения были лишь отговорками, и сон этот не просто ночной кошмар.
Ход моих мыслей внезапно был прерван аккуратным прикосновением к плечу.
Ты прекрасна. – Произнес отец, мягко улыбаясь. В его взгляде было столько заботы и ласки, что я тут же забыла обо всех неприятностях и тревогах. Отец всегда рядом. Он самый храбрый, самый смелый и справедливый. Он всегда защитит. – Пойдем, гости уже прибыли.
Легко кивнув, я бросила последний, мимолетный взгляд на цветы, послужившие причиной воскрешения в памяти видения, и подав руку отцу, направилась в сторону гостиной.
Думать сейчас о неприятном сне, не было никакого желания, и посему, сделав усилие воли чтобы отвлечься, я решила узнать чуть более подробно о гостях.
Отец, скажи, - осторожно заговорила я, повернувшись к отцу. – а кто они? Кто те люди, что решили навестить нас?
Это достойные господа. Их хорошо знают в высоком свете, как умных, благородных людей, ценителей искусства и красоты. К нам приедут граф Лоуренсий и его сыновья. Пока ты не знакома с ними, но я уверен, что они произведут на тебя впечатление.
Да уж… в том, что впечатление будет произведено, я не сомневалась ни капли, однако каковым оно будет…
Почему-то в воображении появились выхолощенные представители высшего сословия, в модных, дорогих камзолах и виднеющимися накрахмаленными воротничками тонких рубашек.
И несомненно с высокомерными выражениями благородных лиц, от которых так и веет брезгливостью и лицемерием.
Мда.. воображение у меня, оказывается, богатое. Хотя на деле составленный портрет резко отличался от представленного.
Двери в гостиную бесшумно отворились, и мне представилась честь лицезреть долгожданных гостей.
Навстречу к нам направился, поднявшись с софы, пожилой уже мужчина, с военной выправкой и внимательным, проницательным взглядом. Следом за ним подошли и двое весьма милых внешне юношей. У обоих были каштаново-рыжие волосы, и светло-карие глаза, в которых не было и намека на присущее многим родовитым господам, высокомерие. Лишь хорошо скрываемое любопытство.
Здравствуй, Лоуренсий. Я рад видеть тебя в здравии, - тепло улыбнувшись, произнес отец, затем пожав руку графу. – Хочу представить тебе мою дочь, Наттиссу.
Я никогда не любила подобные моменты, когда под внимательными взглядами невольно начинаешь ощущать себя рекой вещью, или главным экспонатом в частной галерее.
Но тем нее менее нужно было следовать правилам этикета. Чуть улыбнувшись, я распрямила плечи, и присев в изящном книксене, всеми силами своими постаралась скрыть во взгляде ту неприятную нервозность, терзавшую мою душу.
Приложив к груди руку, граф поклонился, не отводя от меня немного странного, словно бы изучающего взгляда.
- Право, Леурий, твоя дочь само очарование... – тонко улыбнувшись, произнес граф, переведя взгляд на отца. – Теперь я, и мои сыновья и сами смогли убедиться, что слухи о красоте Наттиссы правдивы.
На скулах моих выступил бледный румянец. Но не от смущения – скорее от душного воздуха, пропитанного пьянящими ароматами роз, да от излишне туго затянутого корсета.