Испитая чаша

(в соавторстве с Filwriter)

Сигарета переломилась возле фильтра, и Вилли Шейкскоп затряс рукой – ему чудилось, будто вместо табачной требухи сыплются малиновые искры трассеров. Краем глаза зацепившись за бледную фигуру, Вилли развернулся резко, до острой боли в коленях.
- Чёрт... с-сука...
Всего лишь отражение. Дрожащее, скомканное, кривое на полосуемом тугими осенними струями ночном окне.
Пальцы несколько раз царапнули глянцевую пачку, выковыривая новую сигарету. Бумажник потянулся следом за неуклюжей рукой и шлёпнулся на пол, раскрыл пасть. Неожиданно яркая в окружающей полутьме фотография стрельнула в глаза, словно солнечный зайчик. Вилли воровато оглянулся, сгрёб бумажник и припечатал его к груди. Несколько секунд молчал, слушая, как стучит спешащим хронометром под фотографией сердце. Отражение вылупилось чёрными изуродованными провалами.
Капли били по карнизу и стеклу, визжали, прыская рикошетом. Ободранные тополя кренились, сквозь скользкие рёбра ветвей мигали, кривляясь, оранжевые фонари. Вилли поёжился, шевельнулся убежать, но поборол страх и замер, по миллиметру приближаясь к окну, прилипая к нему сначала потными ладонями, потом – морщинистым, тёмным от несмываемой пороховой копоти, лбом. Дождь выстроился в желанную картинку. Червеобразные ручейки стали лоснящимися глиной окопами, щербатое небо превратилось в прокопчённую землю, искусанную оспинами свежих воронок, капельная дробь зазвучала треском очередей, а залитый лужами асфальт обернулся глазами Александра.
Из прокушенной губы Вилли охотно заструилась кровь. Он вытер подбородок кончиками пальцев, продолжая стискивать зубы.
На этот раз Александр появился слишком рано. Обычно улыбающиеся глаза сегодня хохотали.
- Вилли... Вилли... – свистел в его горле хриплый ветер. – Мы решили назвать его «Вилли»...
Стекло лопнуло и осыпалось, крупный осколок остался дрожать в верхней части рамы зловещей гильотиной.
Дождь не попадал на выгоревший почти добела маскхалат Александра, только несколько грязных багровых капель плюхнулись на живот и растеклись кляксами-осьминогами.
- Я пообещал вернуться, она будет ждать... Позаботишься о них?
Лицо улыбалось, а руки суетливо дрожали, отпихивали в сторону винтовочный ствол. Ветер засвистел-заметался. Вилли вцепился в цевьё и рукоятку, и кожа тут же прилипла к холодному, как могила, дереву. Палец надавил на спусковой крючок, проминаясь до кости. Играла радужными переливами и вибрировала гильотина. Александр улыбался.
Громыхнуло так, что на город обрушилась кромешная тьма.
Обрушилась со звоном битого стекла, со сбитым в тугой комок многоголосым кличем бегущих на смерть, с расколовшейся изнутри черепной коробкой.
- Вилли... – свистнул напоследок ветер и потонул в мягкой, как вата, тишине.
Дрожа на залитом дождём полу, среди хрустящих осколков, Шейкскоп глотал огненную воду до тех пор, пока треск очередей не стал дождём. Гулкий, как тронный зал, коридор школы пугал бесконечностью. Поднимаясь, Вилли порезался. Долго смотрел, как красятся кровью главные линии: жизни, судьбы и любви. Успокоившись и собравшись с силами, Шейкскоп заскользил плечом по стене, ощупью добрался до сторожки, где повалился на застеленный вытертым пледом диван.
Заверещал телефон, и не успокаивался долго, но Вилли, отгородившись засаленной подушкой, провалился в сон – в единственное место, куда Александр забраться не мог.
Вилли проснулся, но долго не мог открыть глаза. Одежда прилипла к телу, кошмар лизал спину холодным языком.
Кое-как он встал и, шатаясь, подошёл к столу.
Разбитая кружка склеилась на глазах, запрыгнула на стол и наполнилась горячим чаем, звякнула ложечка мёда. Пар извивался, как кровь под водой. Вилли тяжело опустился на стул. Тарелка появилась на освещенной части стола, яичница натекла из воздуха, шлёпнул о тарелку ломоть чёрного хлеба. На краю стола зашелестела газета.

Убийцы рядом
С войны вернулось несколько сотен солдат-убийц, обративших оружие не против врагов нации, но против своих товарищей.
Пока настоящие патриоты проявляли свой недюжинный героизм: защищали Родину, рисковали жизнью – убийцы крались в задних рядах, стреляя им в спины …

Вилли рванул страницу, осыпав крошками разворот газеты. Не бывает таких статей. Не может никто это писать. Ему почудилась, что со следующего разворота смотрит Александр, – он вырвал еще одну страницу.

Президент открыл ветеранам дверь в Нирвану
Группа ученых проводит опыты по созданию новой реальности, которая будет связана с человеческим сознанием. Основываясь на явлении электромагнитной индукции, а также новых разработках в области мыслительной энергетики, ученые создали Паутину сознания…
Паутина электронов встает мерцающей и потрескивающей электрической стеной на плоскости пыли и праха. Ветхим по ветхому, пылью по пыли строятся дома, пуская корни в человеческие мысли, которые все больше и больше заняты физикой.
Основываясь на примитивном, практически животном взаимопорождении переменных электрического и магнитного полей и электрического тока, ученые смогли подключить материю полей к материи мысли. Электроны мысли, по своему строению, практически точная копия электрона в составе любого тока…
Атом мысли, мыслительный кирпичик человеческого сознания, состоящий из электрона – костяк мысли, его бьющийся в исступлении сердечник, усиливающий импульс замысла, - протона и нейтрона – эти частицы соотносят реальность с задумкой, проецируют поток сознания на предметы и придают вещам их повседневную форму.

Вилли выбросил газету. Та, не долетев до выдавленного из воздуха ведра, вспыхнула. Шейкскоп замер, сжал пораненной рукой скатерть. С легким хлопком развалился и, начиная обрушиваться досками на пол, растаял стол. Стены дома покрылись конопушками пулевых отверстий. Высоко – над крышей, изуродованной щербатой черепицей, теряющей лоск с каждой секундой, над облаками, над солнцем, заливающимся кровавым багрянцем, предвещающим холодный рассвет – тревожно замигали датчики и маячки.

Зажмурится! Боль сжала в кулак глазные яблоки. Уши заложило до того, как Шейкскоп успел заткнуть их руками! Раскрыть рот, как во время артиллерийского залпа! и закричать! Заорал во всю глотку, царапая воздух слюнями и едва заметными волокнами кожи.
Крик, как мокрая тряпка, остудил мозг и рассеял ужас. Помогло.

Домой, в пустую тишину, идти не хотелось, и Шейкскоп шаркал стариковскими шажками, разгребая листья в лужах ботинками. Он привычно просеивал мысли, мешая им собраться, уплотниться и превратить окружающую серость в его личный пейзаж. Сырая сигарета тлела тяжело и вонюче. Дым не доходил до лёгких, он застревал в горле, только горький осадок проваливался ниже – там Вилли выдумал себе вечно кровоточащую дыру.
На перекрестке, в который воспоминания о детстве воткнули многорукий указатель, Вилли догнал Александр. Он шел рядом молча, будто стеснительный школьник, провожавший подругу до дома. Так они провожали Розу. Так, возможно, кто-то провожал ее во время войны, когда на нее пала тень снаряда...
Днём он не казался страшным и величественным. Угловатый, одетый в нелепый маскхалат, он заискивающе поздоровался и тихонько шёл рядом, сзади и справа, разглядывая Вилли в витринах. Тяжёлые сапожищи, заляпанные рыжей грязью, хлопали по лужам так, что брызги долетали до сереньких брюк Шейкскопа. Это было невыносимо.
- Я не хочу тебя видеть! – закричал Вилли.
Прохожие, занятые собственными грёзами, не отреагировали, но Александр тут же съёжился.
- Я не хочу, слышишь?
- Вилли... – унижённо пробормотал Александр, но крик Шейкскопа перебил его:
- Никогда больше не зови меня! Слышишь? Я не хочу больше этого слышать! Чего ты хочешь? Зачем ты ходишь за мной?
- Я всё время забываю сказать: позаботься о них. О Марте, и маленьком Вилли.
Вилли с ужасом почувствовал, как узкий ремень давит плечо, и рывком сбросил винтовку, словно тяжкий грех. Глаза Александра засветилось радостью.
Мысли путались, а вместе с ними в узел сворачивалась реальность вокруг Вилли. Небо неровными мазками ложилось на землю. Пространство скатывалось в комок вселенского пластилина – смешивались цвета, изменялась форма предметов.
Сквозь набухающий плотью туман, в свежей испачканной форме, в каске набекрень бежал Александр, с тёмными впалыми глазами и синим подбородком. В небе входили в пике и с торжественным карканьем выходили из него расплывчатые крылатые существа идеальных пропорций. Вилли чувствовал запах окопной травы и вкус свежей глины на зубах. Александр широко улыбнулся при виде Шейкскопа, помахал белой рукой с красивыми пальцами талантливого пианиста. Второй рукой он расстегивал воротник, чтобы выпустить теплый запах своего тела и глотнуть наконец свежего воздуха…

Вилли проснулся. Серое одеяло мёртво лежало на нем и свисало с кровати. За окном светилось бессолнечное небо, а воздух стоял – чистый и прозрачный, как слеза на ветру.
Обои втянули в себя тараканов, электроны мысли разогнали тучи, а где-то на Солнце, отголоском протуберанца, мелькнули грустные глаза Александра. Конец сна - это не конец кошмара и не начало светлого дня.
Мир вокруг Вилли не рухнул, не самоуничтожился и даже не пострадал. Он встретит Александра сегодня, и завтра, и послезавтра. Ученые дали ему огонь, чтобы согреть, а память и прошлое сожгли его изнутри. Рядом горел капитан Уильям Форкворд, лейтенанты Ларри Уицкин и Марлон Вальдо, дюжина рядовых, чьи имена Вилли уже не помнил. Их преследовали. Кого-то в одиночку, а кого-то - целые стаи.

Доктор М., придумавший электрон мысли, в предсмертной записке написал:
"Счастье науки - горе ученых".
За подтверждение этой догмы послужила его простреленная голова.

***
Вилли и Александр сидели на скамье посреди кухни. На пол упала чашка и разбилась. Разбилась и осталась лежать осколками. Александр улыбнулся, стряхнул крошечные белые кусочки с тапка и закурил; закурил и Шейкскоп. Фарфоровая чашка разбилась, но вода, которая должна была из нее хлынуть, уже давно истекла…