По ту сторону одиночества

Она даже не повернулась. Просто смотрела телевизор, где в модном утреннем шоу красавица-ведущая раскрывала секреты женской привлекательности. И по ее напряжённой спине я понял, что ничего хорошего в моей жизни больше не будет. По крайней мере, сегодня, и завтра, и в обозримом будущем.
Значит, на работу снова приеду злой, как черт. И сорву настроение на ком-нибудь. И чего не хватает женщинам? Внимания или… Или ты уже разлюбила меня, и плевать хотела на все мои глупые попытки помириться.
Я молча выпил кофе. И закурил сигарету. Утро сразу стало серым и безрадостным.
Когда-то — тысячу лет назад, ещё в прошлой жизни! — всё было так просто и хорошо. И мы захлебывались в поцелуях, боясь расстаться надолго. И звонили друг другу по сотне раз на день… Но с тех пор между нами эта пропасть в тысячу лет!
И это её равнодушие к той далекой и светлой страсти выводило меня из себя. А в это утро вдруг почему-то до дрожи захотелось почувствовать её прикосновение — то невесомое, волнующее и тревожное, от которого лишь один маленький шаг к счастью…

Раньше Таня часто приезжала ко мне на работу. Просто так, увидеть и обнять. Почувствовать себя любимой. Ей нравилось смотреть на меня, когда я работаю — строчу материалы или ругаюсь по телефону. Потом мы всегда убегали с работы раньше. Как-то прошлой осенью она пригласила меня на свидание в старый городской парк. Косой дождь хлестал нас холодной плетью, и мы прыгали через лужи, как влюбленные подростки, тискали друг друга в объятьях и сходили с ума от этой сладкой близости.
Теперь всё по-другому. Я зову её и не могу достучаться. Холодная и равнодушная туманность Андромеды вместо яркого и теплого солнца. Ну, сколько это может продолжаться?
Я схватил Таню за плечи и развернул лицом к себе.
— Пусти! — рванулась она от меня.
Но я схватил её на руки и закружил по комнате — как тогда, в прошлой жизни. А потом обнял жадно и ненасытно, словно прощаясь навсегда. А может быть, так оно и было.
— Всё проходит, и любовь тоже. Ты не парься… Ну, не получилось у нас. С кем не бывает… Если уже невмоготу, бросай меня — и дело с концом! Ты любого мужчину сможешь сделать счастливым. Только не каждый мужчина сможет сделать счастливой тебя. Я не сумел…
Что-то пульсировало внутри меня, а по вискам стучало так, словно там неслась в яростную атаку конница Буденного.

…Рабочий день не удался. Я поругался со всеми, с кем мог. Статью вовремя не сдал, за что получил нагоняй от шефа. Отказался от похода на пиво с друзьями. Не сказал положенное количество комплиментов нашим женщинам. И, в конце концов, просидев на работе до позднего вечера, махнул на всё рукой и поехал домой. Наверняка, Тани там уже не было, и одиночество уже занесло свой топор над моею непутевой головой. И я медленно потащился на плаху пустой квартиры.
Она ждала меня. Лишь только я переступил порог темной прихожей, её руки обвили мою шею, и я чуть не задохнулся в длинном поцелуе. И так трепетно стучало её сердце — в унисон с моим.
— Дурак! — нежность в её голосе вдруг и сразу обрушила Великую Китайскую стену, разделявшую нас ещё мгновенье назад. — Я люблю тебя!.. Это ты меня разлюбил. Ты совершенно перестал обращать на меня внимание. В том смысле, что…
— Что перестал смотреть на тебя влюбленными глазами? Не дарю подарки, цветы и не приглашаю на свидания? Да я молюсь на тебя! — и  я тут же изобразил оскорбленного в лучших своих чувствах мужа.
— Я не шучу... В последнее время мне кажется… То есть я была уверена, что ты совершенно равнодушен ко мне… Я так не хочу привыкать! Я боюсь, что мы настолько привыкнем друг к другу, что станем чужими…
Я снова подхватил её на руки и закружил по квартире. Непонятно как мы оказались в спальне. Осторожно опустив Танюшу на кровать, я тут же включил кассету с Джо Дассеном. Под его нежную мелодию целовал и целовал её, долго и невыносимо, пока не заглянул в глаза любимой женщины. Она посмотрела на меня слегка лукаво-иронично, — мол, всё идет как всегда, по налаженному сценарию, и ты, мой друг, уже ничем меня не удивишь. 

И тут я взбесился! Оторвался от Тани, кинул в магнитофон кассету с песнями Высоцкого, а потом ещё раз ухватил любимую на руки, подбросил — и не поймал. Она с визгом упала на мягкую постель, а я снова схватил её, поднял и швырнул обратно, грубо сорвал футболку и шорты… 
Бессмертный Высоцкий с надрывом пел свою «Балладу о борьбе», и в унисон с ним я рвал на части своё одиночество, спасаясь в объятиях любимой женщины. А может быть, просто тонул в бешеной страсти, позабыв о времени и о том, что ничего не проходит бесследно. Я знал, что это безумие рано или поздно закончится, и упрямое одиночество снова вернется ко мне. И потому ещё яростней ласкал и мучил Танино тело — до сладких судорог и невозможности дышать.

…Когда наваждение схлынуло, она посмотрела на меня удивленно-испугано, но не сказала ничего. Я подошел к окну, обнаженный и ещё фыркающий неизрасходованной яростью любви, чувствуя на себе её напряженный взгляд. Бархатная летняя ночь тихо мерцала миллионами звезд, и где-то там пульсировала холодная туманность Андромеды. А ещё одна такая туманность была у меня за спиной и в любой момент могла обжечь меня невыносимым холодом равнодушия. Даже после пламени дикой страсти… Нет, женщину не поймешь никогда!
Я уже ушел туда, в звездную бесконечность Млечного Пути, когда почувствовал невесомое прикосновение всего её тела. Таня так жадно обняла меня, как будто боялась отпустить в далекое ночное небо.
— Ты дурак!.. И я так люблю тебя, что становится трудно дышать… Я тебя никуда не отпущу. И впереди у нас целая жизнь…