Советская Гавань

Советская Гавань



Разговор с небом. Части III - IV

Разговор с небом

Вышла я из своего «родного дома» немножко другим человеком. В трудные минуты жизни я всегда обращаюсь… к небу. Не задумываясь, правильно это или нет, я как-то  всегда была уверена , что существует нечто, или некто, видящее меня, читающее в моей душе, любящее меня… И тогда я вступаю в диалог, поглядывая вверх, заглядывая в невидимую, но существующую бесконечную глубину над головой, над Землёй…
-Ну, что?
-А что? Не знаю… Не очень пока понимаю…
-Ну, ты же хотела. Ты же так мечтала.
-Да. Думала, увижу моё родное, нежное, светло-зелёное  поле с одуванчиками жёлтыми, только бы увидеть, только бы добраться !Лягу, распластаюсь, вожмусь в эту землю, расцелую эти шёлковые,  пахучие солнышки цветов, залью нежностью взгляда верхушки дымчато-голубых сопок, вдохну до последней клеточки аромат дальневосточных ландышей, моих любимых цветов... Вот и окажусь, наконец, дома... И жизнь свою отдам этим людям, этому краю, сделаю всё, чтобы они были счастливы. Всё,  что только смогу и что от меня  может  зависеть. Я ведь здесь родилась, я так люблю эту землю... Она – моя, а я - ей принадлежу.
-Вот как.  А как же там, в Москве?
-Не знаю.
-Там что - не земля, не твои близкие люди? А мама твоя – ты помнишь, как она заплакала, когда ты по лестнице спускалась, и друзья твои замечательные - они же тебе даже деньги на твоё путешествие собрали, а бабушка  твоя любимая -  ведь она живёт тобой. Ей даже не сказали, что ты уехала сюда, на край земли… А любовь твоя ? Неважно, что безответная. Это уж как получается.  Как с ними будет дело обстоять?
- Да. Понимаю всё.
- А ты… уверена?
- Нет, нет! Не надо этого вопроса! Я боюсь,я не найду ответа… Я не хочу его знать! Это слишком жестоко!
- Хорошо. Тогда иди и смотри. И вообще… Ты ведь уже взрослая. Думай сама, находи ответы на свои вопросы сама. Договорились?
- Да, конечно! Спасибо Тебе… Ты видишь всё, я знаю. Я постараюсь быть… умной. Обещаю.
    Года на два старше я стала за эти минуты, почувствовала почти физически. Смотря спокойно по сторонам, я пошла по направлению к детскому саду, как мне подсказали. Бывшего одноэтажного здания, выкрашенного белой извёсткой, уже не увидела, конечно.  Совсем другое здание. И вот туда уже я зашла собранной, внешне спокойной,  без романтического трепета, взрослая ведь стала.  Интересно, застану ли я там людей, которые жили в те годы в Совгавани.   Заведующая оказалась милой женщиной с сильным украинским акцентом. Усадила меня в своём кабинете, разговорились. Как только она поняла цель моего визита, её энтузиазм угас.
-А я подумала - не на работу ли к нам? Но по речи уже  вижу, что вы нездешняя. Вы в гости к кому-то приехали? Ничего себе… Из Москвы… Ну и ну! Только в восемнадцать лет такие подвиги можно совершать. У нас ведь не хватает двенадцать  человек в штате. Мы с  ног валимся, так тяжело. Некому работать- то,  некому! Я сама киевлянка, мужа направили сюда, вот,  не дождусь, пока уедем. Она смотрела на меня с нескрываемым любопытством, даже изумлением.
- Скучаете по дому?
- Ну, конечно! А что здесь хорошего? В Совгавани этой?!
Меня как по щеке ударили.
- А я… я бы с удовольствием работала в детском саду. Пока диплома нет, если бы вы разрешили.
Я с мольбой взглянула на заведующую...О! Если бы только она согласилась! Я в тот момент всё бы, наверное, бросила и осталась бы в Совгавани! В своём детстве бы осталась! Так я себе это в те дни представляла, отождествляя место и  время в своём сознании...Какая завораживающая, волнующая иллюзия!
-  Деточка! Мы бы,  может, и взяли, да ещё как взяли бы! Но вы бы сами не согласились так работать!
- Почему?
- Да потому! У нас в группе двадцать восемь человек детей! Вы знаете, что это такое?!  А норма – пятнадцать человек!
А  дети какие сложные… Редко, у кого отец есть. Да и мамочки не всегда помнят, где их дети находятся. Тяжёлый контингент.  Не принять ребёнка не имеем права. Нам так и говорят – хоть сорок человек в группе! А зарплата -шестьдесят пять рублей минус пять рублей за питание. Кто же пойдёт.  Только те, кому уж совсем деваться некуда. Некоторые за еду работают. Нянечек нет вообще. Воспитательницы всё сами делают. Я дни считаю, когда мы отсюда уедем.
От страшной обиды у меня слёзы хлынули прямо в кабинете.
-Ну, что же вы плачете? А что  вы себе представили? Вы, наверное, мечтательная девушка. Идеалистка, я вижу? Так это же нормально.  А когда вы были маленькой, по–другому,  что ли было?
Да, когда я ходила в детский сад,  у нас в группе  детей было действительно очень много, но плохого чего-то я не помню. Мне нравилось ходить в сад. Воспитательницы - молодые, добрые женщины, даже, как говорят, интеллигентные. Занимались с нами, как сегодня бы сказали, на очень высоком уровне. По маминым словам, много было людей из Ленинграда, Киева, Свердловска. Часто объявляли карантин и мы ночевали в саду.Нам показывали очень интересные диафильмы-сказки на белой стене зала, в котором мы спали на раскладушках. Это было так здорово, так интересно! Запомнилось и вспоминается всю жизнь, да с каким удовольствием...Счастливые часы моей жизни.
-Нет, зря вы так себе представляете. Вы учитесь, у вас прекрасная специальность. Не создавайте себе сказок. Поживёте здесь с недельку – вы ведь  дней на десять дней, наверное,  приехали – по визе вроде в пограничном городе нельзя больше месяца- вот и увидите всё.
Вот и ещё старше я стала, даже содрогнулась от своей наивности. Представила живо, как это может  со  стороны восприниматься. Опять вспомнилось мамино  сакраментальное «Ты жизни не знаешь!».
    Но ведь отовсюду только и слышалось, только и говорилось о безграничности счастья народа, правда, одновременно воспитывали нас в готовности к невероятным трудностям и суровой действительности ожидающей нас реальной жизни. Вот такое несоответствие, о котором тогда не задумывались мы,  бывшие ещё вчера школьниками… Жизнь представлялась ослепительно прекрасной, что естественно для такого возраста.
По дороге из детского сада я шла и ревела. Вспомнились и слёзы мамы, и  внимательный взгляд ушедшего из жизни отца, я как будто почувствовала его на себе.
- Ну, что? Ты ожидала, конечно, увидеть в своём "городе детства" счастливых людей, их улыбки, все ходят по улицам в приподнятом настроении? Ага, твоя настольная книга в детстве была... ну, да - «Незнайка в Солнечном городе», знаем, знаем.
Отец никогда ничего не рассказывал о своей жизни. Бывало, напивался, но так, чтобы соседи не знали, не видели. В нашей коммунальной квартире на три семьи его в таком состоянии никто и, правда, не наблюдал,а вот  уважали очень. В такие дни он сидел, подперев  голову рукой, глаза его наливались кровью...  Страшно боялась я таких минут. Робко спрашивала, правда, очень редко:
- Пап, ну что ты? Почему ты такой грустный?!
- Отвяжись!
- О чём ты думаешь?
- Сказано - отвяжись! Думать, дочь, надо. Очень много думать. Всё. Иди, занимайся своими делами.
  Вот и весь разговор. Но он был прав.  Как-то моя институтская преподавательница сказала нам, что думать – самое трудно занятие в жизни. Как она была права! Сколько горя от того только, что люди не хотят или не могут думать. Сначала думать, а потом действовать…
Я вернулась домой с твёрдым намерением встретить брата роскошным обедом. Он мне оставил на журнальном столике трёхрублёвую зелёную бумажку со словами:
"Ты хоть сходи куда-нибудь, покушай… блинов каких-нибудь".
Конечно. Я приехала к любимому брату, он придёт уставший с работы, а я обед не приготовлю, а сама пойду  в столовую.  "Девочка,  называется!"- сказал бы мой отец. Я же не «охрютка» ( отцовское словечко) какая-нибудь!
И я отправилась на рынок, предвкушая, какой праздник устрою. Сначала – на рынок. У автобуса на улице Школьной, где жил Саша, была такая вывеска на лобовом стекле «рынок». Повезло мне. С большой  сумкой через плечо  радостно запрыгнула в салон, усевшись к окошечку. В автобусе, кроме меня, никого не было. Люди работают, понятное дело. Прекрасное настроение вернулось. Слёзы высохли.  В конце концов, ничего такого уж ужасного не происходило. Больно нежная, сказала бы моя мама.  Да, всё не так, не совсем так, как я себе представляла.Ну и что же, ну и что же… Вот приготовлю обед из трёх блюд, будем вечером сидеть с Сашей и  разговаривать. Всё обсудим, обо всём  друг другу расскажем. Он мне всё объяснит – как они живут, про отца вспомним. Расскажет, наконец, почему так получилось, что он остался здесь, а мы вернулись в Москву.   Я начала  всерьёз об этом задумываться недавно... уж очень  странно было. Буду уговаривать уехать в Москву.  Какой же Саша у нас  замечательный! Счастье иметь такого брата. Жаль только, что живём мы в разных концах света по-существу… Абсурд  какой-то!   
А какая прекрасная у него жена! Жаль, что осталась с Сашулей у родителй в Биробиджане. Ну, ничего. Спросила у водителя автобуса, доедем ли до рынка. Он как-то странновато посмотрел на меня:
- Какого рынка?
- Ну, где можно продуктов купить. Мяса, овощей, молочное что-нибудь.
Водитель как-то ещё раз изумлённо взглянул, сдержанно хохотнул.
Прижавшись лбом к стеклу, я  с восторгом и умилением   стала рассматривать вид из окна автобуса. Я ехала по городу своей мечты всё-таки.
(продолжение следует)




Советская Гавань.  Год 1971.    Часть IV
 
Прижавшись к стеклу щекой, я закрыла глаза.

Вот я и в своём городе… В своём детстве? Кто знает?
Небо. Небо знает всё про меня.
Хорошо. Поговорим.
- Ты всё видела?
- Кажется, всё.

*   *   *   *    *    *    *    *    *   *

Я ведь даже была в том самом Доме культуры, с удивлением обнаружила перед ним памятник Ленину на высоком постаменте. Мы туда бегали смотреть фильмы совсем маленькими. Взбегали на сцену, когда шёл фильм и хлопали по экрану ладошками. Думали - дотронемся до тех, кто там, в кино, они почувствуют, что мы  по ним хлопаем, развернутся и сойдут к нам с экрана прямо в зал. Думали, они же настоящие, живые, только находятся почему-то за белым полотном, по ту сторону. А попадают они на экран по лучу светящихся танцующих пылинок, выходящему из квадратика окошечка в стене под потолком. Там ещё киномеханик сидит на высоком стульчике. Мы к нему тоже бегали, посмотрели, что он там делает. Только вот как же так всё происходит? Непонятно нам было. Мы посмотрели  фильмы  «Тайна двух океанов», «Бродяга» с Раджом Капуром и «Стрекоза» с Лейлой Абашидзе. А ещё нам показывали детский киножурнал  «Хочу всё знать» с Мурзилкой, раскалывающим  грецкий орех – символ мудрости и знаний. Когда я увидела мультфильм  "Мурзилка на Луне", твёрдо решила стать астрономом.
 Да, как давно всё это было...
 Хочется очень ещё на сопки попасть... Мы туда отправимся с братом, он возьмёт меня  с  собой на рыбалку с ночёвкой. Обещал уже.

*   *   *   *  *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *

- Я не об этом. А что ты хочешь  ещё увидеть?

- Ты же знаешь.

- Надеюсь, ты понимаешь, что всё это – образы, образы... Ты сама их создала.

- Да.Но всё-таки.Именно так я себе это представляю.

- Как? Вот «именно так»?

- Не в буквальном смысле слова, конечно.Но... по ощущениям.

- Угу..Расскажи. Как?

- Встречу с МОИМ  человеком? Как представляю? Вот... так.

  ...Уйду в лес свой родной, выйду к сопкам. Окажусь на всей этой Земле моей любимой, под небом звёздным и никого вокруг, одна на весь свет...

Наобнимаюсь сладко и нежно со всеми кедрами, елями, берёзками тонкими, нагуляюсь на всех полянках  встретившихся, нацелуюсь со всеми тёмно-зелёными тугими листочками моей ягоды , надышусь ландышами, искупаюсь во всех поющих лесных ручьях, разнежусь в пружинящих шёлковых  голубоватых мхах, наемся брусники и земляники лесной, наговорюсь досыта с совушками и кукушечками, распою все свои песни задушевные, натанцуюсь, накружусь в  этих соснах… и усну под вечер под разлапистой душистой елью… Спать буду долго. Но однажды, в  ночь перед  рассветом, проснусь. Надо мной – только свод неба  бескрайний, только тающие звёзды. Предчувствуя восход, прислушаюсь, вожмусь всем телом в траву и почувствую, как гудит Земля.

И вот загудит Земля и океан застонет. Подниму я голову…

Увижу ЕГО. Он появится как облако. Будет ступать мягко по земле, а там, где ступит – там озеро  и поляны цветущие… Плечами поведёт – и струящейся дымкой стекают с его плеч реки, а в развороте плеч – эти леса и эти сопки… Из облака проступят очертания его фигуры. Он весь в парче из созвездий, а на голове – нимб из роя бабочек златокрылых.Они ослепят меня своим сверканием в лучах солнца восходящего. Увидит ОН меня, протянет руку и подхватит, и поднимет к груди своей. Я обниму его. Он скажет:
-Я знаю всё про тебя. Вот мы и вместе. Знаю,что ждала,а я ещё больше ждал.
Я пришёл за тобой.

И больше слова будут не нужны. Никакие.

Он понесёт меня над  сопками, над реками, над полями… Мы увидим нашу Землю далеко –далеко… Мы будем во всей Вселенной одни. В глазах его будут отражаться  Галактики и мне не нужно будет даже оглядываться по сторонам, чтобы  знать направление нашего движения. Мы будем лететь по Вселенной, наши сердца будут биться в одном ритме, мы будем единым целым… И не будет счастливее нас во всём этом мире, границ не имеющем…

Я дождусь его, я ведь в этом мире появилась и для этого тоже…

-Понятно. Ты это так себе представляешь.

-Дождусь?

-Дождёшься. Только это будет… очень не скоро.Очень долго придётся ожидать.
-Согласна.
-Ну, раз так… Тебе придётся  очень много пережить и много прожить. Но ОН встретит тебя. ОН ведь тоже тебя ждёт и ты ему нужна. И всё будет так, как ты знаешь. Иди. Живи.
    *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *
Я открыла глаза. За окном начал накрапывать дождик. Мы подъехали к конечной остановке автобуса. Водитель вышел из кабины и начал что-то искать под капотом, поглядывая искоса в мою сторону. Ему было интересно за мной наблюдать.

Передо  мной оказалось чистое поле, незасеянное, уходящее далеко к самому горизонту. Брошенная земля, не нужная никому. На том поле, вдоль  незаасфальтированной  дороги, стояли врытые в землю некрашеные длинные деревянные столы. То ли как прилавки для рыночной  торговли, то ли как трибуны стадиона. В конце одного стола видна была  фигура человека с небольшим мешком. Оглянувшись по сторонам, убедившись, что никого не было вокруг, я направилась к  вероятному продавцу этого странного рынка. Крепкий мужчина лет  пятидесяти, в охотничьих сапогах с отворотами, брезентовых штанах и замызганной тёмно-синей  болониевой куртке. На голове была натянута малиновая вязаная шапочка с белыми полосочками, типичная  для конькобежцев пятидесятых годов. Он не сразу отреагировал на моё появление, погружённый в свои мысли.

Я улыбнулась, поздоровалась.

-А Вы не могли бы подсказать мне, где тут рынок? Вот, остановка конечная так называется, я здесь не знаю ничего, а мне бы продуктов купить…

"Продавец" будто очнулся. Его испуганное лицо меня напугало не меньше. Я совсем растерялась. Схватив свой немудрёный мешок, он начал трясти его передо мной, искательно заглядывая в глаза… Внутри его скарба находился вяловатый зелёный лук, перевязанный катушечными нитками по три пёрышка. Пальцами показал цену – пятьдесят копеек. Сердце моё ёкнуло. Я пожала плечами и повторила вопрос. Продавец зелёного лука сунул руку в карман и достал оттуда помятую школьную тетрадочку . Химическим красно-синим карандашом накарябал быстро «Я глухонемой». Стало не по себе. Тогда я взяла его карандаш и нарисовала в тетрадке кусок окорока, бутылку молока, пачку сливочного масла, пакет муки, кочан капусты и морковку, поставив рядом вопросительные знаки. Продавец сначала рассмотрел мой рисунок, потом начал рассматривать меня. В его лице появилось выражение затравленности и мольба. Он замахал руками крест-накрест, затряс головой, переминаясь с ноги на ногу. Ясно стало, что он решил, что это издёвка какая-то, глупая  шутка.Глухонемой продавец обернулся на автобус, схватил мешок с луком, но не ушёл… а просто перешёл к другому столу. Повернулся ко мне спиной. Я сообразила, что веду себя бестактно,но всё-таки  сунула ему рубль в карман и он мне протянул два перевязанных пучочка.

Хлеб в то время стоил шестнадцать копеек, молоко – тридцать копеек литр, мясо –два рубля двадцать копеек килограмм, сливочное масло -три рубля шестьдесят копеек килограмм, самое лучшее,  вологодское - три рубля восемьдесят копеек, но его где купишь? Какой дорогой лук, оказывается.
Водитель автобуса подождал моего возвращения, запрыгнул в кабину и завёл мотор.
- Откуда ты, красавица?
- Из Москвы.
- Ого!  Я так и понял. К кому приехала?
- К брату.
- А он что, не объяснил тебе, какие у нас тут рынки да базары?
- Не успел.
- Нну!
Дальневосточники вместо "да" часто говорят "ну", мне так нравится эта манера…
- А твой брат военный?
- Нет. Он на заводе работает.
- Нну. Значит – рыбачит. Семью кормит. Ну.
- Да, он рыбалку обожает. Своей жизни не представляет без неё. Потому и в Москве жить не захотел.
- Нну. Мы тоже без рыбалки свою жизнь не представляем,- усмехнулся водитель. Разговор на этом был закончен. Теперь я уже точно знала, что мне предстоит узнать нечто такое, о чём я и подозревать не могла…  Но что? Перед глазами проплыли телевизионные кадры о том, как всё в нашей стране "колосится и  как заполняются закрома". Счастливые лица тружеников, бесконечные рапорты о достижениях. Мне стало стыдно перед братом, его женой, четырёхлетним Сашулей. Почему? Мы же родные, почему так по-разному живём? Как такое может быть? Не должно быть такого, ох, не должно. Да, я не ходила почти в магазины за продуктами, весь день я работала, а каждый вечер – институт, дома практически только ночевала. После того, как не стало папы, прекратились супы да борщи, котлеты и жареные куры. В нашем холодильнике ЗИЛ, купленном «по большому блату» в кредит– самом дорогом предмете мебели в нашей квартире, гордости моей мамы, всегда аккуратненько лежали  два ванильных  сырочка за пятнадцать копеек и три яйца. Да  мне и не надо было больше ничего – треугольный пакет молока за шестнадцать копеек, да булочка –«калорийка» за десять копеек на обед – и нормально. Но это я, семнадцатилетняя девушка. А ребёнок, а работающий мужчина? Вот она – та самая жизнь, о незнании которой предупреждала меня мама? Весной мне захотелось  светлый польский плащ, тогда они были очень в моде в Москве, мама мне сказала:"Хочется? Заработай".
Вот я и устроилась на почту разносить газеты. В 5.30 начало работы, в 8.00 – свободна. Отлично!Очень романтично. На плащ всё равно не хватило, я заработала за два месяца работы всего пятьдесят рублей, но плащ был куплен. А вот на зимние аж французские сапоги  пришлось зарабатывать мытьём пола в булочной в доме, где жила сестра матери, у Белорусского вокзала. Правда, карьера уборщицы бесславно закончилась ожогом ноги кипятком из ведра с каустической содой, но зато какая я взрослая и самостоятельная!

Почему дальневосточники, среди которых преобладают мужчины, живут так трудно? Вопросы множились, ответы намечались, но как же не хотелось их озвучивать! Почему? Ответ предполагает решение вопроса. А какое может быть решение? По поводу решения  я точно ничего бы не придумала.

Из автобуса я вышла пораньше и пошла вдоль  улиц  города. Он  был совсем небольшим, этот мой родной город, моя Советская Гавань. На улице народу было совсем немного, но среди мужчин попадалось много нетрезвых.  Я присмотрелась. Нетрезвыми были... все мужчины, все без исключения! Значит, эти люди уже точно ни на какую рыбалку не поедут, подумалось почему-то.
Да,кажется обнаруживаются  проблески аналитического мышления. Следующим днём была суббота, мы с Сашей собирались в двухдневный поход.
Оглядываясь то и дело на тёмно-синие сопки, окаймляющие город в нежном тумане - как же мечталось об этих минутах!- я стала напевать тихонечко:

Летняя ночь светла, тёплая как зола
Так незаметным шагом до окраины я дошла…

Вспомнились фильмы «Рано утром» с замечательной песней в исполнении Эдуарда Хиля, фильм «Первый троллейбус» с потрясающим Олегом Далем…
Мы воспитывались на таких фильмах, готовы были сорваться и уехать в "голубую даль", чтобы работать от зари и до зари, лишь бы люди были счастливы.
Но всё-таки, почему все встречающиеся мне по пути прохожие, все мужчины – нетрезвые? Время ещё обеденное, как странно!  Или – ничего особенного в этом нет? Или – я опять "не знаю жизни"? Незаметно я оказалась перед своим домом, напротив которого была та самая столовая, которую мне посоветовал мой умный  Саша. Да, пожалуй, надо  пообедать. Я ещё не знала тогда , что понятие  «обед» у дальневосточников  совсем не соответствовало моему тогдашнему представлению  об обычном обеде , не говоря уже о том, что как раз с этим были очень большие проблемы.  Одним словом, надо жить. Но об этом – в следующем рассказе.