Изделие номер два

                И.Бритарову


          Много лет назад, один мой знакомый, Витька, захотел сплавиться по абсолютно несложной речке в Карелии и подбирал различные материалы для самодельных надувных гондол катамарана. В этот раз, в качестве надувных элементов, он решил испробовать детские надувные шарики.
          Памятуя горький опыт Пятачка – друга Винни-Пуха, он вложил в каждый надуваемый шарик ещё четыре, пересыпая их меж собой тальком. Затем надутые, уже толстостенные шары, вкладывал в защитный чехол из прочного капрона и зашнуровывал. Одна гондола готова, аналогично – вторая. Витька с приятелем сплавились по реке, но часть шариков полопалась – из-за низкого качества резины. И вот, в  головах у них родился план – использовать вместо шариков презервативы! Качество материала на этих изделиях, как известно, значительно выше, чем на детских шариках. Осталось только достать их.
          Походив по аптекам, Витька пришёл ко мне с мольбой о помощи.
          – Володь, или у тебя рожа такая, что тебе сразу дают…
          – Ты это о чем? – сразу перебил я его – если о девках, то не сразу.
          – Да погоди ты шутить, я с просьбой пришёл. –  И Витька обосновал свою просьбу.
          – Ты мне говорил, что собираешься в командировку в Москву. Ну, зайди там в какую-нибудь крупную аптеку – и он поведал мне свою идею постройки катамарана, а вместе с идеей и свои мытарства по аптекам.
          Надо сказать, что я отнесся к Витькиной просьбе  нормально. Деньги он мне на это даёт, места много товар в портфеле тоже не займёт.  Удастся помочь, буду рад услужить.
          – А сколько штук покупать, Витя?
          – Тысячу. – Увидя мои глаза, затараторил – как раз на две двойные гондолы, плюс небольшой запас на ремонт. В коробке из-под туфель всё и уместится. – И показал приготовленную заранее и принесённую с собой коробку из-под обуви.
          Это сейчас они продаются в любом супермаркете прямо у кассы, в любом количестве, как сигареты. Молоденькая кассирша в нашей «Линии», если о них спросишь, начнет мучить тебя уточнениями – вам с силиконом или без, любите ли вы запах клубники и тому подобное. Я однажды, со злости конечно, ввернул ей, что люблю запах палёной резины. В моё время девка пятнами бы вся пошла, а эта хихикнула, да так понимающе, ещё и подмигнула мне, зараза, – мол, оценила шутку.
          А  раньше, при Советах, их было крайне трудно купить. Может выпускалось мало, или просто план производства был таким, или у власти были люди, которым оно и ни к чему –  не знаю. Но, скажем так –  народ страны победившего социализма, в которой, правда, отсутствовал секс – испытывал сильный дефицит  данной продукции.
          Изделием № 1 был противогаз. Изделием  № 2 – презервативы.  Чтобы достать это изделие или купить в аптеке, требовалось незаурядное везение и мужество. Об этом существует масса анекдотов, немало написано и стихов.
          В Москве, разделавшись с командировочными делами, я зашёл в хорошую, крупную аптеку. Одет я был строго, дорого, в командировку ездил в наше министерство. В аптеке – магазине для больных, так я аптеки называю, не было никого. Пригласив миловидную девушку к окошечку, я спросил вежливо, чуть небрежно, есть ли в наличии презервативы. Она кивнула и шопотом сказала – пробивайте восемь копеек. Подавив в себе всякие позывы к смеху, (ибо за восемь копеек можно было купить две упаковки, или четыре изделия), я сказал ей: «Мне надо тысячу»!
          Вы не видели человека, которого вот-вот хватит удар? Это было то!
          Она мне сказала – нахал! И побежала за перегородку. Вышла оттуда с молодой женщиной, заведующей. Я немедленно взял инициативу в свои руки.
          – Здравствуйте, простите пожалуйста, как вас зовут? Спасибо.  Не разрешите ли вы пройти к вам, здесь разговаривать неудобно. Ещё раз спасибо.
          В кабинете я рассказал всю правду о моём заказе, получил в ответ улыбку и вышел на улицу с наполненной коробкой из-под обуви!
          Витька, в душе не веривший в своё счастье, только и сказал – я же говорю, что тебе все дают.
          – Витька, засранец, этому учиться надо. Учиться человеческому общению. Надо разговаривать с людьми и научиться слушать их, слушать с неподдельным интересом, как это умеют делать настоящие духовники.
          – А  простые человеки, простые учителя, как я, могут этому научиться?
          – Витя, могут!  Могут и учителя и простые люди, получившие не хорошее образование, а хорошее воспитание, или не получившие его, а ВЫУЧИВШИЕСЯ ему!
          Я хорошо относился к Виктору, знал его непростую судьбу и, чем можно, помогал. Помог когда-то и со школой инструкторов туризма.
          Окончив эту школу, Витька несколько лет проводил своё лето, работая на турбазе инструктором, где и я когда-то работал летом, в свой отпуск.      
          Турбаза была популярной.  К лету все путёвки распродавались, как горячие пирожки. Популярность её была обусловлена в первую голову тем, что  находилась она совсем недалеко от Города знаменитых музеев, куда непременно хотели попасть отдыхающие. И посмотреть на сам Город –  музей под открытым небом.  Сел на электричку – и через двадцать пять минут ты на вокзале, в Городе.         
          Туристы прибывали на базу в определённые сроки – заезды, на двадцать дней.  Двадцатидневный заезд, включал в себя –   
 а) пятидневное пребывание на базе перед лодочным походом с выездами в Город.
 б) десятидневный поход по необыкновенно красивой  Реке с системой озёр, проток и волоков.(Смотри снимок).
 в) пятидневное пребывание на базе после похода, с ежедневным посещением Города, бесконечными экскурсиями по музеям и посещениями знаменитых достопримечательностей Города и окрестностей.
          Заезд туристов – это прибытие семидесяти пяти человек, размещение, ужин, а на следующий день – разбивка на три группы к трём инструкторам и, собственно говоря, знакомство друг с другом.
 К сожалению инструкторов, из семидесяти пяти человек заезда, мужчин обычно было пятнадцать, двадцать человек. А надо грести, рубить дрова, носить лодки на волоках. Ну, как без мужиков?
          В это время из похода возвращались и туристы предыдущего заезда. То есть, их одновременно на базе находилось сто пятьдесят человек, из них – сто двадцать женщин. А сто двадцать молодых женщин при тридцати мужиках, я вам скажу это… Слава богу, на турбазе были инструкторы – здоровые, молодые, спортивные парни, пользующиеся большим успехом у  дам. Причём сами не проявляющие для этого никакой инициативы. В клубе базы вечерами устраивались танцы, атмосфера была раскованной, скажем, почти курортной, с курортными романами, знакомствами. 
          Работа на базе имеет и свои особенности, и свои преимущества. Находишься ли ты на базе, или в походе – на еду и одежду деньги не тратишь. Небольшая инструкторская зарплата остаётся фактически целиком для свободного обращения. Сопровождая после похода туристов по экскурсиям, инструктор, если захочет, за несколько лет  работы  может очень неплохо познать свой Город, его архитектуру, шедевры музеев, да и самому «обрасти » культурой великого Города.
          В один из дней, я приехал на базу, держа в голове две  цели.
 – Переговорить с моим приятелем – Кондратьичем, по снаряжению.
 – Встретить знакомых инструкторов, с которыми когда-то работал здесь и давно не видел.
          Кондратьич был колоритный мужик, из бывших военных, отставник, работал на базе заведующим материальным складом. На голове его, венчиком вокруг лысины, росли небольшие сиво-седые волосы. Ходил он круглый год в комбинезоне от штормового костюма, из под которого выпирало небольшое пузцо. Летом, поверх комбинезона, носилась штормовка с эмблемой базы, зимой под неё поддевались свитер и меховая безрукавка. Мой приятель был мне далеко неровестник, но это был настоящий приятель. А я, если приезжал на базу, то сначала всегда шёл к нему.
          Турбаза представляла собой территорию с  несколькими деревянными финскими домами, обшитыми покрашенной вагонкой. Был на базе и клуб со сценой – фактически большой сарай с двумя входами. Одним – в торце здания, другим – сбоку сцены. Медпункт, тоже деревянный, соседствовал с инструкторской – под деревьями. Самым большим строением базы была столовая, с неплохим пищеблоком и толстыми вороватыми поварихами. Сколько их не меняли – всё напрасно. Но кормили на базе, честно скажу, неплохо.
          Материальный склад размещался тоже в большом сарае, входная дверь в него была хорошо видна из инструкторской.
          Кондратьич приходил рано. Открыв несколько замков, оставлял входную дверь открытой и подпёртой кирпичом, чтоб не захлопнулась. Поперёк дверного проёма ложился прилавок, обязательно включался радиоприёмник – Кондратьич был готов к работе.
          Помещение склада было довольно обширным. Часть его была занята стеллажами, а в другой части лежало то, что не требовало стеллажей, и там были натянуты верёвки для подсушки влажного снаряжения. Почти посреди склада, но не напротив входа, а сбоку, за старыми развешенными палатками, чтобы не было видно, находился топчан, где Кондратьич отдыхал, а рядом с топчаном стоял стол.
          – Ну, привет, Кондратьич!
          – Господи, Володька! Проходи в склад, погоди-ка,  я табуретку вытру, а то ты в цивильном. Теперь садись. Дай погляжу на тебя, а то забывать начал. Сколько лет тебя не было. Пять?! Давненько, брат, ты не держал в руках…, да не шашки, стакан, вместе со мной.
          У него была привычка – он начинал какую-то фразу, цитируя классику, а потом вворачивал своё окончание. Ещё он любил каламбуры, переделывая слова порой так, что и не узнаешь.
          – Насчет стакана, дорогой, я сейчас не гожусь.  Нет, давай не буду объяснять, но тебе я, конечно, привёз – и я выставил на стол бутылку «Столичной». Кондратьич пил только водку.
          Кондратьич радостно глянул на меня – «Столичную» он пил редко, она стоила дороже «Московской», да и не всегда была – налил себе  неполный стакан, достал завёрнутое в газету «Красная Звезда» сало, хлеб и помятый, пустотелый, солёный огурец из базовской столовой. Не торопясь, порезал всё на дощечке, подложив под неё вафельное полотенце, взял в правую руку стакан.
          – Ну, с прибытием, Володя. Быть добру!
          Пил он водку долго, отрываясь, смакуя, смотря то на стакан, то на меня. Закончив пить, стряхнул капли водки из стакана на пол и вытер рот тыльной стороной левой руки. Закусывал бережно, собирая хлебные крошки, мусоля во рту шкурки от сала. Пососав шкурки, обсосыши не выбросил, отложил для приблудного кота – приучил, мол, я его к салу.
          – Давай, расскажи, Кондратьич, Как ты здесь без меня живёшь?
          – О-хо-хо. Какие у нас дела, Володь, дела у прокурора. У тебя, как я понимаю, дела глобальные, а у нас –  клопальные, мы люди маленькие –  он засмеялся, радуясь и своей шутке, и встрече, и выпивке, и тому, что я пришёл поначалу к нему, а не к директору или к инструкторам. – Скажи, у тебя время есть посидеть, поговорить, а то твой Витёк, да дружки его – Борька, да Толян, щенки вонючие, никогда не зайдут посидеть по-человечески, только гадость от них и ждёшь!
          – А чего ты на них пургу гонишь?
          – Не хочу о говне за столом и говорить. Так ты как, торопишься?
          Много времени у меня не было, но уйти раньше, чем часа через полтора, два, я бы отсюда не смог – смертельно обижу хорошего мужика.
          – Не тороплюсь. Считай, что я сегодня манси или якут.
          Когда-то я ему рассказывал, что, сидя в мансийском посёлке и ожидая оказию, в виде какого-нибудь катера, чтобы попасть в цивилизацию – «жилуху», притворно пожаловались охотнику, у которого коротали это ожидание, что вот, мол, уже неделя, как нас на работе ждут. Тот удивлённо на нас посмотрел – о чём разговор, всего-то  неделя! 
          А будучи в Якутии, спросили случайно встреченного на маршруте «оленавода» – далеко ли отсюда до перевала?  Тот посмотрел на горы, потом на нас, почесал «репу» и ответил – пока дойдёте, раза три, однако, чай попьёте.
          Познакомились мы с Кондратьичем, «замунделом*», как он себя иногда в шутку называл, здесь же на базе, несколько лет назад. Мы сидели в инструкторской и рассматривали нитку маршрута с молодыми стажёрами.  Предстояло взять их на маркировку маршрута перед сезоном.  Зашёл к нам мужчина, поздоровался, представившись – Кондратьич, сказал, что он новый заведующий материальным складом. Для инструктора – это очень важная фигура на базе. От него зависит, как оденется твоя группа –  в новое снаряжение, или в старьё, ещё не списанное, какие палатки, спальники ты получишь на поход.
          – Я посижу, ребята с вами, послушаю. Не помешаю?
          – Конечно, садитесь – обратился я к нему – вот кружка, чайник электрический, вот заварка, сахар. Хотите, есть кофе, правда растворимый.
          Ему было в то время, на вид, пятьдесят пять, шестьдесят лет. Лицо бритое, немного одутловатое, незапоминающееся. Но улыбался он хорошо, и лицо сразу оживало.

 * «замундел»  - заместитель по универсальным делам, согласно терминологии Кондратьича.
         
          Мы, водя пальцами по карте, указывали стажёрам характерные для ориентирования места, просили запомнить их на маршруте, зарисовать потом кроки этих мест. Кондратьич внимательно слушал, но где-то вмешался и дал один очень дельный совет.
          – Откуда вы это знаете – я удивился. – Вы что ходили здесь раньше, или из местных?
          Это потом, когда мы с ним стали на «ты», он признался, что воевал здесь, да не просто воевал, а был на немалой должности в штабе разведки фронта. Понятное дело, местность эту знал, как пять пальцев. А в туризм, по его выражению, попал случайно.
           – Подумал я, Володь, что мне дома торчать? Надо где-то при готовой жратве поработать, самому мужику жить трудно, хотя у меня пенсия неплохая, военная.  Здесь мне мой приятель, тоже отставник, подсказал, что на соседней турбазе нужен завскладом.   
          – Завскладовская зарплата, конечно, никакая. Зато кормёжка круглый год бесплатно, зимой и летом в штормовом костюме хожу, бельишко постирают. Пришёл, работаю, месяц нормально, но я  же выпиваю, что, кстати, никому и не мешает.  А директор там –  из бывших комсомольцев, ему может нужно себя утверждать, стал на меня бочку катить. Ну, я его и послал. Далеко, как ты понимаешь. Ушёл, пусть найдёт другого дурака на матерьяльную ответственность за эти копейки. Сюда пришёл, директору всё честно рассказал, видишь, взяли. А кому я вообще-то нужен с моим здоровьем?
          И поведал мне ещё Кондратьич – что у него инвалидность, вторая группа, пожизненно.  А инвалидность оттого, что несколько осколков вынули, а остальные рядом с сердцем – трогать их нельзя, но помереть, если осколок двинется, можно. И сразу. Жена у него (золотая была жена) умерла, сын спился в «лоскуты», по его же терминологии. Где-то есть дочь, далеко, в Сибири, но адрес потерян, да и хрен с ней, шалавой. Словом, был "замундел", человек живой, пьющий и коммуникабельный, одиноким, чем крайне тяготился. Вот и пригрел такого же как и он бедолагу – приблудного кота.
          Воевал он на разных фронтах, заканчивал войну на Карельском, несколько раз лично брал «языка». Был тяжело ранен в одной из ходок за линию фронта, ребята его едва вытащили. После госпиталя имел право комиссоваться по инвалидности, но остался на службе, правда, уже как штабист.
          Когда мы с ним познакомились и побольше узнали друг о друге – притёрлись –  он любил употреблять это слово, то свою тягу к человеку, к общению, «чтоб поговорить и послушать» – он щедро распространил на меня. Для этого, оказывается, нужно было немного  - выслушать человека. И я был одним из немногих. Почему так происходит, не знаю, не хочу никого судить.
          Я  тогда сидел и, казалось, слушал сценарий из нашего советского кино. Но это же было не кино –  передо мной наяву был земной, нефотогеничный человек, буднично рассказывая об удивительных деяниях нашей фронтовой разведки, не требуя взамен ничего, кроме единственного – быть выслушанным.
          Будучи сыном военного офицера, тоже фронтовика, я, понятное дело,  понимал и видел, что воздаём дань их подвигу только на День Победы, а потом отмахиваемся как от мух, от их бесконечных рассказов. А как же им, ветеранам, хочется рассказать, поделиться прошлым и окунуться, тем самым, в свою молодость!
          На турбазе, запрятав желаемое  в глубину души, он надеялся найти не только работу с харчами, но и приятеля или приятельницу. И выпить ведь с кем-то надо, и поговорить. Как представительницы противоположного пола, женщины его не интересовали. Но для руководства базы он был лишь завскладом, да ещё и пьющим (правда, в меру), а с инструкторами –  как-то не сошёлся.
          В это время в дверях показался Витька. Нас с Кондратьичем он не видел, нас закрывали висевшие палатки. Зайти в склад он тоже не мог – поперёк проёма был прилавок, да и хозяин склада пускал в него только «своих».  Для всех остальных, посещение материального склада было строго по регламенту –  Так, давайте накладную. Распишитесь в получении. Всё получили, проверьте?  Ещё раз проверьте. До свиданья.
          – Кондратьич, ты здесь – негромко спросил Витька.
          – Ты что, мудозвон, не видишь, дверь открыта. Думаешь, я помер? Чего надо.
          – Да вот, забыл вчера попросить у тебя ещё пару вёдер, да спальник один заменить бы.
          – Иди к старшему инструктору, пусть он тебе подпишет накладную. Подпишет – выдам.
          – Так он в город уехал, а мне завтра выезжать с группой.
          – Вить, тебе со мной ни сейчас, ни завтра, без бумажки никогда больше ничего не светит. Иди, побирнись у других инструкторов, может, кто чего и даст.
          Когда Витька ушёл, я, прямо скажу, ошарашенный услышанным, уставился на Кондратьича.
          – Да не хотел я, Вов, тебе об этом вообще рассказывать, но раз ты услышал, как я Витька шуганул, то придётся.
          И он, волнуясь, матерясь, вставляя красочные жаргонные словечки, поведал мне свою обиду.
          Я постараюсь минимизировать его лексикон.
          Оказывается Витька, используя мои отношения с Кондратьичем, как-то привёл к нему в склад Толяна и Борьку, с которыми оканчивал инструкторскую школу. Они, видя, что завскладом любит принимать на грудь, стали потихоньку, ежедневно его подпаивать. Витьке бы урезонить их, нет, он был полностью с ними. Выцыганили они у него за водку немало хорошего снаряжения, ну так спасибо скажите, остановитесь, ребята.
          – Ты представь, Володь, в клубе через час начнётся вечер перед завтрашним походом. Директор напутствовать будет. На сцене три инструктора, Витька, Толян и Борька, которые завтра поведут группы, а в зале все желающие. Да ты же знаешь, как это бывает.
          – Так вот, где-то за час перед этим, заваливаются они ко мне, а я поддал очень  неплохо, отдыхаю, лежу, музыку советских композиторов слушаю – мне-то в клуб не идти!  Да-а. Вот, этот амбал, Борька, и говорит мне – Кондратьич, ты скоро или срок будешь мотать, или алименты людям платить.
          – Ты что, Боря о..ел, у меня на складе полный ажур, какие алименты?
          – Да такие. Ты туристам презервативы не выдаёшь, они в поход идут, а там одна молодежь, сам всё понимаешь.
          – И тут я, Вова, дал слабину. Поддавши, видать, был сильно. Мне бы сразу надо его послать, а я… мямлю – так никогда раньше их и не выдавали, не было этого.
          А Борька этого ответа прямо-таки ждал.– Как знаешь, Кондратьич. Может, тебе и не зачитали это постановление, но это, как говорил прокурор Вышинский, не освобождает от ответственности.
          – И врачиха тебе наверняка подтвердит – Витька, мудозвон, тоже влез в разговор, помогая Борьке.
          – Если б я знал, что они, щенки вонючие (это выражение было у Кондратьича высшей степенью презрения и ненависти) и у врачихи перед этим побывали, то, опять же, послал бы их. Но ты понимаешь, они развернулись и спокойно ушли. А я заменжевался. Подождал немного и рванул в медпункт. А там наша мымра-фельдшерица, крыса кривоногая, чаи гоняет. Да нет, это я на неё уже просто со злости. Так она баба хорошая, а, вишь, не везет с замужеством. Так вот, я её пытаю, Варя, говорю, ты должна презервативы выдавать?
 А сам задыхаюсь, сердце ты моё знаешь. Но вот здесь она, сучка, виновата. Чтобы  ей сказать мне –  вы, мол, что, Кондратьич, с какого дерева упали? Какие презервативы? Так нет, ответила, как наверно эти щенки её подучили – медпункт этими вопросами не занимается.
          Он прервался, потом зашёлся кашлем, замахал руками и, схватив бутылку, налил полстакана. Выпил, утёр рот, продышавшись, продолжал.
          – Опять же, был бы я трезвый, или как обычно поддатый,– ничего, пошёл бы спать, утром посмеялся, да и всё. А тут мне, как пелена какая глаза от злости закрыла. Нагнул голову как бык и в клуб. Стою у двери, слушаю, внутрь не захожу, дверь чуть приоткрыл и вполглаза-то гляжу.
           А там весело, директор что-то трёкает, народ смеётся, а три эти щенка на сцене сидят. Герои грёбаные. В это время, слышу, как наш директор говорит: « Ну, что, товарищи. Вижу, всё нормально, завтра в девять выезд на маршрут. Три автобуса для вас и машина для снаряжения будут к восьми на базе, нужно до завтрака погрузить продукты и снаряжение в машину».
          – Здесь, Володь, я распахиваю дверь и кричу – никто завтра никуда не поедет. Презервативы не выданы, а я алименты платить не собираюсь!
          – Народ поначалу опешил, а потом все начали ржать, девка одна орёт – ой, счас уписаюсь, хохот стоит, не остановить, а я не понимаю, чего им смешно. Тут наш директор, видно учуял от меня запашок, говорит:" Спасибо вам, дорогой Кондратьич, за уменье поднять людям настроение перед походом"!  А потом мне на ухо – иди, твою мать домой, проспись, утром поговорим.
          – Гляжу, а щенки-то со сцены скрылись, выскочили, небось, через боковую дверь.
          – Вышел я из клуба, Вов, веришь, как тогда из госпиталя – абсолютно трезвый, но не знающий, на какой я земле сейчас. Пустота внутри и боль. И заплакал я, как добрался до своего топчана. Ты знаешь, да так горько, как плачут малые дети, никак не мог успокоиться.
          – Слушай, дай я выпью, а то заведусь – и он налил себе. – Вов, а может и ты со мной, по маленькой – он так просительно смотрел, что я, не выдержав, кивнул головой. –  Мы выпили, он немного успокоился и продолжал.
          – Утром, первый раз как работаю на базе, не пришел проводить группы на маршрут. Обычно приду, может что-то надо ещё из снаряжения, да так, на людях и повеселее. Склад открыл, прилавок поставил – и на топчан. Лежу, глаза вперил в потолок, башка пустая, тоскливо ужасно. И вот пустой башкой думаю, зачем жил и зачем живу на свете. Устал я, видать, один жить.  Никогда не мог себя  бобылём представить.
          – Многое б дал – ну, найдись где-нибудь баба какая, да чтоб не сильно молодая, мне-то от неё что –  лишь запах бабы нужен в доме, да поговорить. Сам-то я знаешь, как в том анекдоте твоём про отставников.
          Когда-то я рассказал ему анекдот, как встречаются два знакомых отставника, и один спрашивает: « Ну, как ты, дружище, на женском фронте воюешь»? А тот ему: « Какая война, я уже пять лет как импотент». Второй подумал, перекрестился и говорит: « А я, слава Богу, только год»!
          – Да, Володь, лежу я на топчане, бутылка непочатая рядом стоит.  Её Витёк вчера, по-моему, поставил на стол, когда эти щенки приходили. А что делать, как жить с этим стыдом дальше, не знаю. Тут подымается прилавок и заходит в склад Николай, директор значит наш. Я его как увидел, сел на топчане, а он на табуретку, вот как ты сейчас сидишь. Посидел он, огляделся и говорит: «Кондратьич, у тебя закуска есть? Если есть, давай выпьем».
          – Ты понимаешь, Вова, я чуть не охренел от неожиданности, стал нарезать сало, хлебушек, огурец – у меня другой закуски и не бывает. Он налил мне полстакана, себе чуть больше и говорит: «Я про тебя, дорогой, всё знаю. Как ты работаешь, тоже знаю, спасибо. Я вечером, как ты ушёл, вызвал к себе этих щенков, как ты их называешь. Переговорил с ними, провёл следственные, так сказать, действия, всё понял. Чтоб не сорвать поход, всё оставил на местах, но, до возвращения. Ну, давай, Кондратьич, выпьем с тобой. Первый раз ведь с тобой пью».
          – Вот ведь человек. И успокоил меня, и выпил со мной, и разобрался, что к чему. Вроде и не шляется туда, сюда по базе, а всё знает, оказывается. Может он из тех, из той конторы?
          – Да нет, я Колю давно знаю, нормальный, свой, умный мужик, не из «графьёв».
          – Ну, а как поход закончился – продолжал Кондратьич –  щенки пришли сдавать снаряжение. Я думаю, им не хотелось бы меня и видеть, а куда деваться. Ты знаешь, я никогда не мелочился, ну, потеряли весло или багор, черпаки часто забывают на стоянках, спальники промокшие около костра сушат, да прожгут. Всем помогал потихонечку, аккуратно списывал.
          – А в этот раз – всё, ребята, облом. И насчитали в бухгалтерии нашим орлам так, что не то что зарплату не получат – ещё и остались базе должны.  Борьке и Толяну  директор  в работе со  следующими  заездами отказал – мол, инструкторы есть, пока вы не требуетесь. Витька, мудозвон, похоже пошёл в поход песни петь тоже в последний раз. Я так думаю. Николай, как директор, мужик жесткий – недаром сам всю жизнь в туризме.
          – Вот я тебе, Вова, всё про этот случай с презервативами и рассказал.  А сейчас, если позволишь, я ещё пять грамм себе налью.
          В этот день ушел от него я часа через четыре, договорившись, что когда приеду с молодёжью пройти маршрут по Реке, дней на десять, то он мне поможет и с лодками и со снаряжением. Директор со старшим инструктором выехали в Город на очередное совещание «по всё большему охвату трудящихся туризмом» и я никого не застал. Пока ехал назад в электричке, всё думал. Больше о Кондратьиче, но немного и о Витьке, с которым так и не свиделся. Дурак ты, Витька. Можно, конечно, всё списать на молодость, но она, эта молодость, не должна скатываться к инфантильности.
          Прошло несколько лет, я давно перебрался на другое место жительства. Созваниваясь с приятелями, узнал, что лодочный туризм на Реке практически умер, все базы закрыты. Нет, не развалились, а перешли в частные руки, под гостиницы, сауны, ну и так далее. Люди, отдавшие походам на базах всю жизнь, оказались не у дел. Горько, но это так. И не только в туризме.
          Потихонечку всё забылось, как будто и не было вовсе. Потускнели яркие краски пейзажей Реки, образы и лица людей, которых я когда-то хорошо знал и с которыми «инструкторил», когда у меня была возможность.
          Но вот, несколько дней назад, стоя в бесконечной очереди в кассу в своём супермаркете, услышал, как девушка-кассир дотошно расспрашивала покупателя, какой именно ему нужен товар. Я прислушался – разговор шёл об изделии № 2, который теперь можно на выбор купить, где хотите.
          Я сел в машину, завёл её, но почему-то не поехал. Прикрыл глаза и перенёсся  мысленно назад, на много лет назад, в то, сладкое для меня время, когда воробьи были крупнее, а снег белее. Перенёсся в радостные моменты моей молодости. Конечно, вспомнилась и турбаза. Но, к сожалению, как я сказал, никого из лиц того времени память удержать уже и не захотела.
          Кроме одного. Кроме Кондратьича.