Боря-Боренька
Было жутко смотреть на это со стороны. На это всегда жутко смотреть, но сейчас было особенно. Зная, что помочь уже нечем, что прошли все мыслимые сроки, что выжить в уже не дымящихся обломках невозможно ни по каким законам – ни по законам физики, ни по Божьим. Помогать надо было ей, но она не хотела помощи – она хотела сына. Живого. Такого неуклюжего и родного. С маленькой родинкой под левым глазом, которая совсем не портила его, а придавала лицу смышленое не по годам выражение. Четыре года. Всего четыре года счастья и каждодневной, каждочасной боязни потерять единственное, что у нее есть. Всё это знали мы – спасатели. Всё это рассказала нам его мать за те дни, во время которых мы зубами грызли бетон, пытаясь найти Борю-Бореньку.
- Зуев, - капитан выглядел плохо - скулы ввалились внутрь лица, обветренные губы, потухшие от усталости глаза. – Сворачивай свое отделение – приказ комбата.
- Товарищ капитан, - я смотрел в сторону. – Разрешите задержаться на сутки.
- Товарищ старшина! – повысил голос тот. – Приказы не обсуждаются! Свернуть отделение и в часть, шагом марш!
- Слушай, капитан, - я перешел на шепот. – Ты человек или нет? Я чувствую, еще день и мы его откопаем.
- А ты слушай меня, экстрасенс х..ев, - капитан притянул меня к своему лицу. – Ты думаешь, мне не жалко ее? Я уже за две сотни таких развалин расковырял за службу, понял? Так что, давай…
- Пошел в жопу!
Я развернулся и пошел в сторону своей палатки. К вечеру лагерь опустел – остался я и мать. Она уже не ходила – не было сил. Просто сидела на обломке стены.
- Идем, мать, поешь горячего, тебе надо.
В ее глазах не было ничего – ни воли, ни сил, ни слез. Только надежда. Надежда горела маленькой искоркой в самой глубине.
- Ты найдешь его, Зуев, - она покачала головой с грязными нечесаными волосами. – Я знаю, ты его найдешь.
Утро серело туманом, скрывая нелепые нагромождения того, что когда-то было домом. Я набрал в котелок мутноватой воды из ручья и вдруг услышал собачий вой. Он несся со стороны развалин. Подойдя ближе, я увидел лохматого беспородного пса, сидящего на бетонной плите. Он не выл. Он стонал, как стонет от боли человек.
- Друг, – мать сидела рядом и гладила его по большой голове. – А я думала, ты умер. Мы искали тебя три недели. Боря-Боренька плакал не переставая, не ел три дня. Где ты был?
Пес ткнулся носом ей в ладонь, пристально посмотрел мне в глаза, поднял голову и застонал.
- Мать, - я подошел ближе. – Ну-ка, отойди. И пса своего забери. Тихо всем!
Я упал на холодную шершавую плиту, прислонившись ухом к трещине. Где-то слева стрекотал кузнечик и это очень мешало. Скосив глаз, я увидел, как мать зажала обеими руками морду Друга. Из трещины тянуло теплом и еще чем-то. Чем?
- Боря, - я вжал губы внутрь трещины. – Боренька, отзовись, сынок!
Теперь ухо. Я превратился в радар. Стон. Показалось? Нет. Вот еще один.
- Тихо, я сказал!
- Это не мы, - задрожал ее голос в ответ.
- Так, быстро, - я вскочил на ноги. – В палатке мобильник, вызывай всех, до кого дозвонишься. А я буду потихоньку разбирать.
Через час мы его достали. Живого! Капитан молча пожал мне руку, сказал представит к награде. А мне она ни к чему, ведь это Друг его нашел. Мать снова плакала, но теперь от счастья. Друг лаял. Боря-Боренька лежал на носилках и улыбался ласковому утреннему солнышку. И родинка под его левым глазом улыбалась вместе с ним. А я? Я позвонил маме.
Свидетельство о публикации №212033102330