Сказка о Подсолнухе и времени

Если бы ему дали имя, его непременно звали бы – Подсолнух. Крупные кудри всех оттенков знойного лета и голос, грудной и глубокий, словно распаренный внутри грудной клетки тем же солнцем, что выбелило пряди его волос. Его желто-зеленые глаза под цвет травы с летнего луга, на краю которого в тени ветвистой ивы он раскинулся, утомленный зноем, были устремлены в небо. Листья дерева мягко щекотали его раскинутые над головой руки и лицо, в тени кажущиеся еще более темными от загара. Он не был рожден в эту пору года. Скорее даже совсем наоборот. Но если бы однажды он собрался вспомнить свои проведенные в этом мире годы, всякий год он считал бы по лету, проведенному здесь.

Первая разодранная коленка – это раз (загнул палец). Как о нем говорили все вокруг, когда он удержал поводья и не шлепнулся с лошади, поднявшейся на дыбы. Как нашли озеро, что в паре часов на велосипеде, установили там тарзанку и с улюлюканьем сигали в холодную от ключевых источников озерную воду. Загибая второй палец, он не смог не улыбнуться, вспомнив чумазую девчонку, с вечно разбитыми коленками и пахнущую земляникой. У нее всегда находились леденцы  в карманах красного в белый горошек сарафана. Он даже дрался с другом за сплетенный ею венок из одуванчиков! Это было почти так же здорово, как борьба за тарзанку и игры в краснокожих и захватчиков. Подсолнуху всегда везло быть краснокожим, а еще индейцы всегда отвоевывали у белых их озеро. Невероятная удача! Ему всегда везло. Он даже как-то подрался с соседским козлом, решив показать им всем, что он не какой-то городской в пижонской рубашке с аккуратно расправленным воротничком, выглаженных по стрелкам штанах и глупых ботинках, сверкающих от усердной чистки их щетками. Нееет, он не такой! Школа всегда оставалась дома. Когда он приезжал сюда, ему приходилось каждый раз доказывать, что он такой же свободный как они все, забывать всю ученость и драться с козлом. Кое-где словно вспыхнуло и обожгло, так отчетливо он припомнил встречу с рогами своего противника, но третий палец все же загнул. Тогда он здорово смеялся. Все смеялись. Один лишь козел остался угрюм.

И все же козел и та дикая лошадь были в один год. Да, теперь он уверен.

Воздух стал более тяжелым и горячим. Далеко за полдень, а он загибал только восьмой палец, погруженный в свои детские мечты. Беззаботность, запах пирожков с луком, что обжигали пальцы и язык, ее скрежещущий голос и шершавые руки, всегда с запахом молока и сусла, луковых пирожков и еще какого-то неведомого ему запаха, именно ее, каким никто и никогда больше в его жизни не пах. На десятый палец бабушки не стало. А с ним пропало очарование этих мест с запахом одуванчиков и свежескошенной травы, а иногда и девочки, что пахла земляникой, с темными волосами, как его вороново перо вождя краснокожих, и солеными щеками. Он загнул по второму кругу четвертый палец и вспомнил прошлое лето. Его душа тогда вновь наполнилась летним одуванчиковым соком.

Теперь он редко приезжал сюда. Хотя здесь были его лошади, усыпанные земляникой опушки леса и дом на краю подсолнечного поля, в котором жил он, когда-то, полностью счастливый мальчишка, с волосами цвета пылкого лета и зелеными-презелеными глазами. Он был молод. Ему нынче было каких-то пятнадцать лет.

15.03.2012