грохот урагана

 - Ну и все, всю деревню отправил под снос. Была бы она на сопках, так не стали трогать. А так, сам понимаешь. Да приняли меры, приняли. И в сроки почти укладываемся... Не-е, обижаешь, Степанов, как есть обижаешь... Ну что ты за человек ей богу! Партия это наш рулевой. Как сказали на последнем пленуме так и будет! Закончим в срок. Ага. Да. Да ты не представляешь сколько труда стоило остальные деревни вывезти! А бросать дома не хотят. Да.  Скотину им, видите ли бросать жалко. Чуть не силком оттуда людей вывозим.
    Ну, а я что говорю? В городе им и квартира со всеми удобствами и плита электрическая и телевизор, ну что еще... Не поверишь, но иные что такое электричество знать не знают! Лучину жгут. Дровами печь топят. А в городе им трудно. И сам понимаю... Но сказано вывозить - вывозим.
    Горбылев когда говорил по телефону всегда размахивал руками, зажав трубку плечом. Привычка жестикулировать досталась от матери, от нее же перенял и  тягу к искусству.
    В углу кабинета стоял мольберт с неоконченным пейзажем. Назывался  "грохот урагана". Писал масляными красками и все вблизи  было похоже на разноцветные мазки, а отойти подальше, скажем, метра на три и тогда, словно с высоты птичьего полета была видна широкая долина сжатая по краям лесистыми сопками. Тут и там чернели пятна обугленных деревушек, тонкой ниткой голубела река,а  все остальное было покрыто лесом с узкими просеками и над всем этим, на самом горизонте поднимался девятый вал. Он пенился, бушевал, клокотал где то внутри, ему ничего не стоило обрушиться на замершую словно в испуге долину девяти солнц. Название было придумано самолично Горбылевым, так случайное название. И, какая в общем то разница, если через несколько секунд ее не станет, а будет лишь пенная выше облаков стена серо черной от земли глины воды.
   
    Горбылев хотел лично наблюдать за этим. Ведь событие века! Самая крупная в истории ГЭС.
    А он лишь винтик, или почти бог, ведь не разрушает он, строит то, что позарез нужно миллионам людей. Девять деревень ничто по сравнению с тем, что можно построить там, за сопками.
    И не утерпев приехал, бросил канцелярские работы свои и три часа ехал сидел рядом с шофером, трясся на разбитых ухабах лесных дорог, пару раз застревая в глиняных лужах, матерясь толкал выталкивал и грязный усталый но довольный тем, что работа постепенно подходит к концу.Ведь готовы установлены на свои места громадные колеса турбин, высокие, выше леса стальные азурные конструкции стоят ровнехонько, ждут не дождутся когда по их медным, алюминиевым жилам потечет ток в шесть тысяч и одну сотую мегаватта.
   
    Карпилин вот уж два года как стоял в сухом доке. Корабль ушел к другому капитану. А Карпилин ушел на пенсию. Крики чаек снились порой и слишком часто просыпался он среди ночи и чудилось ему, как нарастает грохочет девятый вал и судно не выдерживает кренится на бок ломая палубные надстройки и железнодорожные контейнера скользят обрывая стальные тросы и падают падают падают...
    На стене мерно отмеряли ход времени часы с кукушкой прозванные им не иначе как склянки, потому что кукушка была ленива и кукукнув два раза пряталась восвояси и смеясь говорил он про нее: старенькая она, старше меня.
    Дом был тоже старый. Но добротный. Сложен не то из кедра не то из лиственницы и бревна и стены его в обхват толщиной казалось могли выдержать любой натиск. Любой. Даже девятый вал. Так казалось так было всегда и капитан был спокоен.
    Дом стоял флагманом на высоком пригорке и долина перед ним была как на ладони.
    Песочного цвета пропыленный газик скрипнув тормозами остановился неподалеку. Утро было по весеннему свежим и коричневая с черными подпалинами корова удивленно замычав стукнула рогами в закрытые на ночь ставни. Невиданный зверь казался немного страшным и пахло от него неприятно. Она даже отошла подальше от выхлопной трубы тем не менее внимательно следя что бы он не бросился на ее хозяина.
    - Марусь, - сказал Карпилин, - не кипишуй, Марусь. Наши это. Свои. Строители. Понятно?
    Корова мотнула головой и отошла чуть далее делая вид, что щиплет траву, но то и дело кося глазом то на невысокого человека с черным портфелем то на долговязого чуть моложе, поминутно курящего крепкие папиросы "БАМ" а впрочем, первый казался ей более страшным, от него, несмотря на веселье исходила непонятная угроза.
    Непонятно о чем они там разговаривали, корова не понимала. Она отвлеклась на яркую бабочку порхавшую с цветка на веток и пошла за ней. Медный колокольчик позванивал тихонько в такт мерной поступи.
    
    - Капитан остается на корабле. - сказал Карпилин. - Надеюсь это понятно?
    - Не дури, Карпилин, - сказал Горбылев. У меня план, понятно? А ты в него не вписываешься.
    - Не вписываюсь, - согласился Карпилин. Я свое отходил. Списали на берег как ненужную баржу. Так что езжайте как вы с миром.
    - У меня полномочия, - напомнил Горбылев. - Неподчинение власти - карается, сами знаете.
    - Знаю, - а на берег все равно не cойду. Топите. Ваше право.
    - Мы свои права знаем, - сказал молчавший до того хмурый шофер. Свяжем щас по рукам и ногам и на задки. А корову пристрелим. Меньше мучиться будет.
    Карпилин переступил с ноги на ногу.
    - Понятно. Значит, не хотите по хорошему... Ну что ж...
    Вразвалку, скрипя досками поднялся в полутемные сени, негромко переставил кадушку.
    Вышел на свет неся в руках добротную двухстволку.
    - Одна тебе другая ему. Так что убирайтесь-ка вы подобру поздорову!
    - Пошел ты! - Зло сказал переменившийся в лице Горбылев.
    Только что стоял он улыбаясь, а вот теперь словно ощетинился. Ощерился недобро. - Так тебе с рук не сойдет. Не сойдет...
    - А ну его, Горбылев, ничего с ним не сваришь, - сказал шофер бросая на траву окурок.
    - Ставь подпись. - Сказал Горбылев и повернувшись чуть боком, словно солнце стало слепить глаза, протянул черную папку, - ставь ставь. Что отказываешься ставь, что добровольно.
    - Эт завсегда пожалуста. - Карпилин присел на завалинку и размашисто написал: ни с чем не согласен. - Карпилин. - Поставил подпись число.
    - Неправильно написал, - сказал шофер, - не так надо.
    - Да пусть, - устало сказал Горбылев. Он даже стал как то меньше ростом, - скажем потом, что сопротивляться начал. Винтовкой угрожать. А пока за подмогой ездили поздно стало...
    Ты, капитан, девятый вал видел? - Обернулся, посмотрел прямо в глаза Карпилину.
    - Видел сказал Карпилин.
    - Увидишь еще раз, - пообещал Горбылев. И прощай. Жаль что так получилось.
    И почему то, сам не понимая отчего, но Горбылев немного завидовал этому седому чудаку с двухстволкой в руках. Отчего то казалось, что он в чем то сильнее его его, Горбылева. Силой духа что ли... Упрямством своим. Непокорностью быть может.
    Красная ракета вспыхнула на излёте ночи. Прочертив небо, скрылась за облаками. Потом вторая. Третья. И вместе с ней, словно сорвавшийся с цепи бык, сквозь взорванную только что гранитную дамбу, сплошной серо-чёрной стеной пошёл водяной вал.
     Глухо толкнуло землю, и кукушка, молча высунувшись, спряталась обратно. Но часы шли. Стальные гирьки были у самого пола.Тонко-тонко задрожали стёкла с открытыми на ночь ставнями.
     А за добротной стеной из лиственницы где равномерно отсчитывали секунды ходики нарастал и нарастал грохот урагана