Из воспоминаний неизвестного журналиста

     Пока я медленными глотками допивал очередной бокал виски со льдом, в пустеющий бар шумно ввалилось несколько девушек. Вслед за ними, словно пастух за стадом овечек, медленно шел молодой человек, держа в руке, почти пустую, бутылку водки. Подойдя к стойке, он заказал спутницам выпивку, и, нежно поцеловав одну из них, побрел к моему столику.
- Можно мне к вам присоединиться?
- У вас, кажется, есть компания, – холодно  заметил я. – но, если вы предпочтете обществу этих милых дам мое, мне будет, как минимум, интересно узнать – почему?
- Они мне надоели, – с улыбкой признался юноша и сел напротив меня, – я закурю, вы не против?
      
      Я покачал головой, и пока он не спеша доставал из пачки сигарету, я, лучше раз-глядев, понял его сытость обществом девушек: он был совсем еще молод, лет двадцати пяти, высок, красив, и, судя по костюму и дорогим часам, нужды ни в чем не имел – типичный мажор, какие не страдают от недостатка внимания. Меня удивил лишь его проницательный взгляд – что-то странное скрывалось в нем, не имевшее в себе даже намека на мальчишескую самоуверенность и нахальство.  Его карие глаза принадлежали, будто, зрелому мужчине, статному и опытному.
- О чем вы думаете? – прервав мои размышления, спросил молодой человек.
- О вас, – честно признался я.
- И что вы обо мне думаете?
- Мне  кажется, что ваша внешность самым наглям образом обманывает окружающих.
      
        Во взгляде моего собеседника появился игривый огонек, и он как-то странно улыбнулся:
- И что-же скрывает моя внешность?
- Опыт. Мне кажется, что вам довелось пережить то, что мало кто встречает на своем жиз-ненном пути. Вас выдают глаза.
- Скажу, вам, что вы не первый и даже не сотый человек, который заметил это. Люди на-чали замечать мое отличие от них тогда, когда научились мыслить, а это произошло тысячи лет назад.
      
         Он пристально и дерзко смотрел на меня, следя за реакцией и выпуская колечки табачного дыма.
     Я усмехнулся.
-Что вы имеете ввиду?
- Точно то, что сказал.
- То есть вам тысяча лет. – С сарказмом констатировал я.
- Нет что вы! Мне гораздо больше! Я уже и сам не знаю – сколько, – с улыбкой ответил молодой человек. На лице его появилась задумчивость. – Когда живешь так долго, рано или поздно перестаешь считать годы.
- Не трудитесь! Что есть - время? – я как-то странно засмеялся.
       
         Я не знал – в своем ли уме этот парень, но его слова задели мое любопытство, а профессиональная привычка - задавать прямые вопросы - победила тактичность.
- Кто вы? – спросил я, имея ввиду: «Кем вы себя возомнили?»
- Кто-то называет меня Богом, кто-то Всевышним, но мне больше нравится  Создатель. «Создатель этого мира» – звучит неплохо! Но этим дамам, – он кивнул в сторону веселя-щихся девушек, - я известен как мистер Смит.

        Удобно выбирать имя Смит, когда ты на день становишься  другим человеком или просто избавляешься от прошлого. В этом был смысл.
- Я не настолько пьян, чтобы поверить вам, мистер Смит! И вообще, вы не похожи даже на человека, который верит в бога.
Юноша засмеялся.
- От чего же?
- Ну, взять, хотя бы, ваше эффектное появление и литровую подругу, которую вы с такой нравственностью поглощали. Вы больше походите на дьявола.
      
         Смит с грустной улыбкой затушил сигарету и  одним глотком осушил бутылку:
- Типично-человеческая логика. Я не могу быть богом только потому, что беру от жизни блага, которые мне были дарованы? Человек рожден для того, чтобы получать наслажде-ние, а не лишаться их. Но уже многие века люди считают, что только страданиями проло-жат путь на небеса. Эта теория – чушь, придуманная религиозными лицемерными ослами, для того, чтобы сделать вас рабами могущественной системы, не более. А вы и рады были поверить! Как удобно, когда каждый аспект вашей жизни подчиняется одному фактору – страданию. Трусость теперь можно было оправдывать страхом перед Богом, а покорную тяжелой судьбе жизнь - желанием попасть в рай. Из вас сделали бездушную немую машину, которая беспрекословно подчинялась церкви и выполняла все её приказы. Но сами «служители Бога», как они себя называли, и не думали заниматься аскетизмом. Они наслаждались жизнью, растляли детей и теряли сознание от выпитого вина; рядились в золото и поглощали изысканные блюда, когда простой народ мечтал о корке хлеба.   
         
        Прошли те времена, но человеческий мазохизм будто стал инстинктом выживания; ему была дарована свобода, распоряжаясь которой, он вновь и вновь ищет тирании, и не важно – кем она будет дарована  – супругом, начальником или самим собой.
 
        Смит усмехнулся и, качая головой от недоумения, продолжил.
- Вы жаждете благ, а получив, превращаете их в зло: я дал вам огромные энергетические ресурсы, а вы сделали его оружием, я дал вам вино, а вы стали алкоголиками,  я даровал вам жизнь, а вы стремитесь к смерти. Имей вы хоть каплю чувства меры, благодарности, у меня не возникало бы желание уничтожать вас. Я долго думал об этом…  Мне уже надоело внушать людям то, что они никогда не захотят и не сумеют понять. Вы обречены погубить самих себя.      
      
       Я не случайно обратился именно к вам: я ухожу. Поведайте мои слова людям, они лучше понимают себе подобных, а я могу лишь надеяться, что ваша статья заставит их за-думаться о своих жалких жизнях.
   
        Смит посмотрел мне в глаза:
- Роберт, для вас ещё не все потерянно, я знаю, что у вас нет веры в меня, и я не виню вас, прошу лишь – поверьте в себя.
   
        Он встал изо стола, и, снова надев ухмылку, добавил: «Та очаровательная блон-динка за стойкой с вас глаз не сводит, не теряйте время»
     
        Позвав за собой одну из девушек, и оставив меня в состоянии безмолвного шока, он побрел к выходу,

   
       
        Я не могу с уверенностью сказать – говорил я с человеком или с богом, но одно мне было совершенно ясно – я был обязан выполнить его просьбу.
    
        Придя домой, я вылил в раковину всё спиртное, что было дома, а утром достал из кла-довки печатную машинку, которую получил за победу в литературном конкурсе, будучи ещё студентом.   
      
        Мою маленькую квартиру вновь наполнил шум клавиш, похожий на старую любимую мелодию, играющую в ритм ударов сердца. Он осушил мои вены, которые заполняла безысходность, и пустил по ним давно забытый азарт, воскресивший меня.
    
        Я снова писал, я снова был жив.
    

                Роберт Вериндер 11.07.11.