Рыба. 1 часть

Иголкин был человеком наоборот. Например, когда ему что - то говорили, он отрицал, но в душе соглашался, что запутывало собеседника и вводило его не то в ступор, ни то в смущение. Любой психически здоровый человек сразу бы постарался исправить ситуацию, но не Иголкин. Последний лишь подливал масло в огонь, чувствуя беззащитность собеседника, сразу же начинал признаваться во всех своих грехах и открывал неимоверное колличество секретов и тайн, как будто этот несчастный был священником. Девушкам же Иголкин признавался в любви. Их было меньше по понятным причинам(Иголкину не повезло в внешним видом), а боялись они сильнее. Звали его Тимофеем Федоровичем, а работал он слесарем за предприятии. Каждый день он приходил на работу и садился на грязный, сколоченый из кусков фанеры ящик. Острыми глазками он смотрел на проходящих мимо барышень и громко цокал языком, в надежде услышать грубый ответ на его хамство. А больше Тимофей Федорович Иголкин ничем не занимался в рабочее время.
Однажды Тимофей Федорович шел по улице. Стояло лето. У бакалейщика пахло колбасой, которую жарила его супруга Настасья, а его детишки бегали возле лавки зазывая покупателей. На их зов повелся и Иголкин. Он жадно осматривал витрину, но так ничего и не нашел по карману. Огорченный он поплелся прямо навстречу трамваю, который резко остановился, а кондуктор вышел из кабины и прогнал Иголкина с путей. Тут ему попалась Рыба.
Рыба - это такая барышня с желтыми рыбьими глазами. Пьяной походкой она металась из стороны в сторону и напевала песню про хромого старика, хромую лошадь и что - то про табуретку, которой в нее кинули. Полицейские ее никогда не трогали: она поэтесса. А такие променады Рыба совершала кажую пятницу, выходя из трактира. Не подумайте что она была пьяна, упаси Боже! Если бы она была не трезва, то все было бы гораздо хуже. Каждый вечер пятницы она шла в трактир и напивалась чаю, потом Николаша, сын трактирщика, начинал играть на гармони. Рыба пела свои романсы и развлекала посетителей. Потом пускалась с некоторыми из них в пляс, да так, что те отбивали ей ноги. Девушка получала свои заработанные пять рублей и семь копеек, и счасливая, напевая, устремлялась домой.
Домом ей была маленькая комнатушка, которую она снимала у старой квартирантши за двадцать рублей в месяц. А если доплачивала, то бабка еще и прибиралась. Не жизнь, а сказка.
В поэтическом клубе Рыбу звали Верочкой Кошкиной, в журнале, где она выпускалась, ее псевдоним был Элен Руаль, а для всех остальных она так и оставалась Рыбой.
Итак, Иголкин расстроеный направлялся куда глаза глядят, а Верочка направлялась ему навстречу. Она была его тайная любовь. Он посылал ей гвозди. По почте, посылкой. А как известно, редко что из отправленного попадает в руки прямо адресату. Старая Верочкина квартирантша без задней мысли, на что такой странной барыше гвозди, тут же отдавала их своему мужу. Тот мог с помощью гвоздей абсолютно все: и полку прибить, и хрустальную бабушкину вазу склеить. Вот за это его все в доме и обажали. Он однажды починил Верочкиной соседке, молодой машинистке, печатную машинку с помощью гвоздей, а та его за это так рацеловала, что потом квантирантша запретила мужу помогать машинисткам. А он все равно помогал, а они его чаем поили.
При встрече с Рыбой, сердце Тимофея Федоровича так и забилось. Тук - тук - тук - тук! Он побледнел и упал в обморок. Надо сказать, что телосложения и здоровья он был хилого. Иголкин сутулился так, что ребра на спине ну очень пугающе выпирали. Он был из тех людей, чей возраст определить точно нельзя. Ему можно было дать и двадцать лет, и пятьдесят, и восемьдесят, но в паспорте точно виднелось без малого сорок годов. Иголкин носил усы, но не густые и мягкие, как у важных чиновников и политиков, а редкие, щеточкой. У него была лысина прямо на темячке, которую он презрительно прикрывал фуражкой, и длинный, острый, с маленькой горбинкой и большими ноздрями нос. С носом он смирился, ведь его никак и не прикрыть было.
Иголкин очнулся на том же месте спустя пять минут. Пред ним был образ той замечательной, неповторимой и талантливой желтоглазой Верочки, которая нежно дула ему на нос, уверяя любопытных прохожих, что это помогает не хуже нашатыря. Но все таки одной тетке надоело следить за верочкиными манипуляциями и она открыла уже почти пустую скляночку из под нашатырного спирта и сунула Иголкину прямо под нос. Тот резко присел, но тут же упал обратно, ударившись об каменную мостовую затылком.
Верочка Кошкина была одной из тех барышень, которые любили литературное общество. Подражая гениям, они стремились к свободе, к равенству полов и прочим социалистическим радостям. Верочка была не богата. Все ее состояние было надето на ней. Шляпка обычная, но если прикрепить перо, то сгодилась бы и как праздничная, платье из темно - синей хлопковой ткани, чулки самые дешевые и потертые черные туфли с поперечным ремешком. Главным украшением была брошь, которую она носила как кулон на серебрянной цепочке. В серебряной броши был изумруд, который в ноябре она заложит, чтобы купить пальто на зиму и что ни будь еще. Трактирщик обещал кормить задаром.. .   Трактирщик всегда что ни будь, да обещает. Напримет, обещал своему старшему сыну, пятнадцатилетнему Николаю, что женит его на Рыбе, если тот что ни будь натворит. Сын в ответ смотрел на отца как на сумасшедшего, потом переводил взряд на танцующую Верочку и, с показательным омерзением, взгляд Николая снова падал на отца. А трактирщик лишь грозил пальцем и смеялся над испуганым сыном.
Рыба отвела Тимофея Федоровича во двор маленького дореволюционного двухэтажного домика, в тень. Во дворике росла рябина и акации, получался такой небольшой навес над лавочкой, но тут же рядом была солнечная сторона. На солнце была поставленна песочница. Но был вечер и малыши там не возились. Скорее, они ели свой ужин, а родители, бабушки и дедушки слушали как сосед играл на трубе.
Верочка смущенно сидела с одного края скамейки. На другом же краю сидел не менее смущенный Иголкин и громко дышал. Еще никогда он не был так близко от своей возлюбленной. Они сидели так час или полтора. Потом Верочка поняла, что ей уже очень сильно пора домой, а то квартирантша закрывает входную дверь на особый, в единственной экземпляре, ключ и засыпает. А потом с улицы до нее не достучаться, а дворник кричать ночью запрещает, сразу же выходит из своей сторожки и машет на нарушающего тишину своей метлой.
Верочка тихо спросила:
- Вам уже лучше, гражданин?
Иголкин хмуро взглянул на нее, отрицательно покачал головой и снова начал громко сопеть.
- Я могу пойти домой? Мне очень надо, -умоляла Верочка, - Скоро хозяйка дом закроет и придется опять в дворницкой ночевать.
Иголкин испуганно взглянул на Верочку, и, поняв свою оплошность, быстро отвернулся и рявкнул:
- Нет! - и тут же добавил, -А вдруг мне снова будет плохо? Вы об этом подумали?
Он боялся, что их встреча закончится, так и не начавшись и старался любыми способами продлить ее. А Верочка думала о том, какой Иголкин прямой и серьезный человек, что захотел он, чтобы она, Верочка, осталась, так прямо ей и сказал. Вот такие люди не погибают от робости, не боятся просить о помощи, вот такие люди смогут бороться за свободу, вот такие люди и нужны стране. Сразу у Верочки в голове заиграли мотивы революционных песен, замахали красные флаги, и она вспомнила детство.
Когда началась революция, Верочка и ее мама были в Москве. Верочке было девять лет, это давало ей возможность запомнить все или, во всяком случае, многое. Странно, что это событие, происходящее на ее глазах, не напугало, а наоборот воодушевило Верочку. Спустя одиннадцать лет она стала писать стихи, и вообще стала совмещать несовмещаемое: Верочка не ходила на собрания и в прочие общественные места, она их не переваривала. Она ходила только в поэтический клуб, редакцию и трактир.
Они сидели и сидели под шумящими акациями и напряженно думали каждый о своем. Иголкин искал предлог познакомиться, а Верочка искала повод пойти домой, не смотря на ее уважение к личности Иголкина.
- Так вот, - начал Иголкин, - как мне вас величать, раз уж мы здесь сидим порядочное колличество времени?
- Меня? Вера Васильевна Кошкина, - ответила Верочка, - Да, и правда, времени много уже, пора бы и по домам.. .
- Сидите! - прервал ее Иголкин, - Кажется, голова еще кружится.
- Мне правда пора, мне надо домой, -лепетала, чуть не плача, поэтесса, -В конце концов, какое право вы имеете меня заставлять сидеть здесь? Я свободная личность! Да, именно так, и вы не остановите меня, у вас же голова кружится! - из крайности в крайность бросалась Верочка.
Тут у Иголкина поехала крыша. Он начал лихорадочно трястись и со слезами на глазах громко воскликнул:
- Я присылал вам гвозди, я! Вы, наверное, сидели себе, дома, и думали, кто этот неизвестный, может быть плотник? ! - Тимофей Федорович странно засмеялся, - Вы ошибались, никакой я не плотник, я обычный слесарь. Теперь вы все знаете. Скажите, простой слесарь достоин вашей руки? Вы распишитесь со мною? Только молчите! Я угадаю.
Рыба ревела белугой, Иголкин все еще ходил по двору и нес всякий бред. Жители дома выглядывали из окна. Одни возмущались, что те нарушали порядок, другие кричали Верочке:
- Не ревите, гражданка! Выходите за мужика замуж, он же просит, только не ревите, не мешайте отдыхать!
На следующий день, проснувшись в своем дворе на лавочке, Вера с ужасом начала вспоминать вчерашнее проишествие. После того, как на ее глазах сошел с ума человек, а она(советское позорище) убежала, вместо того, чтобы помочь в трудной минуте больному (Ах, Верочка, да за такое и донесут и расстреляют), скрылась у всех на глазах. Голова у Верочки закружилась и она напряженно вспоминала последствия вечера. Она прибежала домой, точнее во двор, где сидел дворник и курил папиросу. Она печально пропросилась переночевать, тот впустил, показал на печку и даже подал ватник. А потом как в тумане. Кажется, Верочка красная и смущенная выбежала на улицу. Никогда она больше не будет приходить поздно домой!
Верочка мучилась, ей было стыдно. Она решила найти того странного гражданина и принести извинения. Ей пришло в голову, что он плотник(интересно почему), а это легко подсказало ей, куда отправлятся.