Выходные в доме творчества Переделкино

В чудовищное лето 2010-го заселилась на выходные в Дом творчества «Переделкино». На другом берегу рельсов разлеглось Новопеределкино, т.е. уже Москва, кисельная от жары, но здесь, в старой части, еще можно получить порцию дачно-загородного духа и воздуха. Заросшая травой, как тиной, территория. Этакий «огромный запущённый сад, приют задумчивых…» – но не дриад, нет.
Короче, в номер меня  поселили из милости, после множественных уговоров войти в положение изжарившегося на московской сковородке поэта. В старом корпусе. С удобствами на этаже. Не только без кондиционера, но даже без элементарного вентилятора. Лишь раковина пялилась уныло. Но зато – высокие потолки, облупленные мебеля – всё по-сталински размашисто, ар-деко этакое. На коридорных стенах – ч/б паноптикум (зачеркнуто) иконостас советских писателей. Например, рядом с моей дверью висел сам поэт В. Б. (царствие ему небесное), который когда-то  (мне было 18) облагодетельствовал юное верлибрическое дарование советом стихов вообще не писать, ибо без рифмы – негоже…
А рядом с заржавленным, обшарпанным нашим корпусом – пафосный ресторан «Дети Солнца». Я сначала в простоте душевной подумала – Макс Горький. Потом вспомнила, что неподалеку – эпическое в «лихие девяностые» Солнцево. И, радостно сложив два и два, заглянула в меню. Так и есть: салатики – от 900 (девятисот) руб. Ну-ну… На следующий день в этом «солнечном» ресторане играли масштабную свадьбу, с потными и несчастными музыкантами в беседках, аниматорами, воздушными шарами и прочей веселухой. Это всё – на фоне древних табличек: «Соблюдайте тишину. Писатели работают».
Зато в столовой – антикварные каши и винтажные борщи, а также неизбежный слоеный пирожок (зачеркнуто) прозрачный компот, всегда готовый к услугам.
По корпусу и вокруг слоняются унылые трясущиеся девяностолетние совписы с неугасимым, остреньким таким огоньком в глазёнках. Один мне попался на роскошном общем балконе нашего корпуса. Бодрый старец невинно дышал вечерним хвойно-туйным воздухом с примесью дыма горящих торфяников и искоса на меня поглядывал – этакую (в его представлении) «фемину». И уж сделал он шажок по направлению к, и ротик приоткрыл, дабы познакомиться с дамочкой, но был опережен.
Я: Чудесно здесь, не правда ли? Дух былых времен еще витает. (От ковровых нечищеных дорожек и обшарпанной полусломанной мебели несет  неизбывным совковым душком.)
Совпис (мечтательно): Н-да…
Я: Ведь правда, вот тут, именно тут жили, отдыхали, творили и Вера Панова и этот… автор «Кавалера Золотой звезды»…
Он (нравоучительно): БабаЕвский.
Я: Вот-вот… А холодная вода в душе опять не течет.
Совпис нежно молчит, вдыхая туйно-торфяной коктейль.
Я (тихо зверея): А вот интересно, почему для писателей… СОВЕТСКИХ… удобства спроектировали все же не в номере, а на этаже? А? Чтоб всем сразу было понятно: классик соцреализма такой-то пошел до ветру? Не загордились чтоб и от коллектива не отрывались – так, что ли?
(Совпис угрюмо сопит. Судя по всему, коктейль воздусей его уже не радует.)
Я (аж самой противно): За что ж так Софья Власьевна своих певцов-то?
Совпис (тоже тихо, но явно зверея): А кто такая Софья Власьевна?
Я: Ужли не знаете? А ведь в те времена любой диссидент знал… Власть это наша, то есть, ваша. Советская. Сов. Власть… Впрочем…
(Совпис величественно удаляется.)

Ну вот, зачем я так? Ведь все срока давности уж вышли! Ходят они, старички эти благостные, трясущиеся, по аллейкам. Поддерживают их под локоток жены-детки-приживалки. Пьют они свой прозрачный компот. И никого ведь больше не трогают, никого…
А затем, что стыдно. Мне там всё время было неимоверно стыдно. И не за совписов даже, а за себя. Мандельштам вот с Цветаевой в этом «доме творчества» не были и быть не могли, а эта поэтка – гляди-ка, в номер заселилась! Пусть и с удобствами на этаже… Да еще компотом недовольна!
Одним словом, веселуха.