Ломоносов и тайный орден России

 





Авторские права подтверждены публикацией в газете "Сельская жизнь" (Москва) за 19 июля 2012 года.

Авторское право на этот уникальный, эксклюзивный текст зарегистрировано данной публикацией. Заимствование в любой форме не допускается по закону об авторском праве.

 ЛОМОНОСОВ И ТАЙНЫЙ ОРДЕН РОССИИ.

Очерк-версия



ОТКУДА БЕРУТСЯ ГЕНИИ В РОССИИ?

ЛОМОНОСОВ ИЗ СТАРОВЕРЧЕСКОГО ПОМОРЬЯ

ВЕЛИКИЙ ПОМОР АНДРЕЙ ДЕНИСОВ

        ВОЖДИ РУССКОГО РАСКОЛА ВЫБРАЛИ ЛОМОНОСОВА

НАСТАВНИК РУССКОЙ МОЛОДЕЖИ ПАСТОР ГЛЮК В МОСКВЕ

КАК ПЕТР ВЗЯЛ НА ШПАГУ ЕВРОПЕЙСКУЮ ДЕМОКРАТИЮ

«ВНЕШНИЙ» БРАК ЛОМОНОСОВА

БОРЬБА  ЗА РУССКУЮ ИСТОРИЮ

       



1



Где ищут тайны гениальности великих русских  наши современники? Пытаются понять их сверхъественное, мистическое, происхождение. Изучают гороскопы, наличие «счастливых» цифр в биографии. К примеру, у Троцкого  в жизни действительно было много совпадений с этой цифрой, начиная со дня рождения – восьмого ноября. Однако это «счастье»  не оградило его от жестокой расправы.
В России существует чисто русская тайна рождения гениальных людей, известных всему миру на протяжении последних трехсот лет. Наши «сверхъественные» таланты – Ломоносов, Циолковский, Толстой, – это  выходцы из «тайного ордена» России –  Русского Раскола. Но начну с биографии Михаила Васильевича.
Ломоносов родился 8 ноября  1711 года в деревне Мишанинской Куростровской волости Двинского уезда Архангелогородской губернии в довольно зажиточной семье помора Василия Дорофеевича (1681—1741) и дочери просвирницы погоста Николаевских Матигор, Елены Ивановны (урождённой Сивковой) Ломоносовых. В мировую историю вошел как человек из народа, пришедший пешком учиться в Москву из Холмогор. Классический рассказ о том, как в декабре 1730 года из Холмогор в Москву отправлялся караван с рыбой. «…Ночью, когда в доме все спали, Ломоносов надел две рубахи, нагольный тулуп, взял с собой подаренные ему соседом «Грамматику» Смотрицкого и «Арифметику» Магницкого и отправился вдогонку за караваном. На третий день он настиг его и упросил рыбаков разрешить идти вместе с ними. Отъезд из дома Ломоносов тщательно продумал. Он узнал, что только в трёх городах России - в Москве, Киеве и Санкт-Петербурге - можно овладеть высшими науками. Свой выбор он остановил на Москве. Ломоносова ожидала долгая и нелёгкая зимняя дорога. Преодолев весь путь за три недели с рыбным обозом, Ломоносов в начале января 1731 года прибыл в Москву, где он никого не знал».
Село Холмогоры (первоначально Колмогоры, Колмогорский городок) известно с XIV века. Расцвет его приходится на конец XVII века, когда вся торговля России с Западной Европой шла через Архангельск. После создания Холмогорской епархии (1682 год) в город прибыл её первый глава, Афанасий (Любимов), который развернул бурное строительство  из камня. Тогда были возведены кафедральный Спасо-Преображенский собор с колокольней, ансамбль архиерейского дома. Тем же временем датируется приходская церковь в близлежащем селе Матигоры, в которой была просвирницей матушка Ломоносова.
В конце XVII века Холмогоры становятся одним из центров русской иконописи. Формируется своеобразный народный промысел - холмогорская резьба по кости.
Одна из самых ярких страниц холмогорской истории связана с пребыванием здесь в ссылке «Брауншвейгского семейства». В 1744 году Холмогоры были избраны местом окончательной ссылки семьи свергнутого российского императора - младенца Иоанна VI Антоновича. Сюда были доставлены его отец Антон Ульрих Брауншвейгский, мать Анна Леопольдовна («правительница России»,  регентша при свергнутом императоре в 1740—1741 годах), а также их дочери Екатерина и Елизавета. Уже в холмогорской ссылке родились двое других детей  - Петр и Алексей. Антон-Ульрих скончался в Холмогорах в 1774 году, где был тайно похоронен. Точное место его захоронения неизвестно.
 «Брауншвейгское семейство» покинуло Холмогоры только в 1781 году, с позволения императрицы Екатерины II выехало в Данию.
В 1762 году архиерейская кафедра была перенесена в Архангельск, и Холмогоры стали приходить в упадок.
Вот из этих древних Холмогор и пошел Ломоносов в Москву. Но не все так наивно просто и романтично. Историк, славист Владимир Иванович Ламанский пишет: «В целой России в начале XVIII века едва ли была какая иная область, кроме Двинской земли, с более благоприятной историческою почвою и более счастливыми местными условиями». В чем же особенность этих условий? Ломоносов  был выходцем «… из той части русского народа, которая никогда не испытывала гнёта ига и не знала рабства. Здесь обретались потомки новгородцев, не знавшие крепостного права, «черносошные», государственные крестьяне, строгие в нравах, деятельные, независимые, «умевшие за себя постоять, сплотившись в «земские миры».
Им неведомы были барщина, бремя государственных обложений, они имели деньги, развивая товарное хозяйство, торговлю и ремёсла. Поморы владели навигацией, ходили в Ледовитый океан, к Груманту, к Новой Земле. На Мурмане - промысловые становища, лов вели огромными сетями, охотились, варили соль, смолу, добывали слюду. Здесь богатая традиция художественного рукоделия. При отсутствии школ поморы учили грамоте друг друга, переписывали и бережно хранили рукописные книги. И делали все это в большой степени – люди Раскола, старообрядцы.
В Архангельске не так давно вышла книга «Архангельск Старообрядческий», где содержатся  интересные данные о семье Михаила Ломоносова. Приводятся, к примеру, его слова из первой академической биографии: «На тринадцатом году младой его разум уловлен был раскольниками так называемого толка беспоповщины, держался оного два года, но скоро познал, что заблуждает». В большинстве последующих биографий сведения о старообрядческих корнях Ломоносова (стыдливо?) замалчиваются. Однако данные о том, что он отошел от старообрядчества, документально не подтверждаются. А в исповедальной книге Куростровского прихода за 1728 год есть запись, что Василий Дорофеевич Ломоносов  и его жена Ирина  явились к исповеди и причастию, а «сын их Михайло не сделал этого по нерадению».
Когда же и при чьем посредничестве юный Ломоносов сблизился со старообрядцами? Отец его старовером не был, хотя, как и большинство поморов, сочувствовал им. Мать, Елена Ивановна Сивкова , была дочерью дьякона из Матигор. До 1720 года семья Ломоносовых проживала в доме дяди Луки Леонтьевича, который одно время был церковным старостой Куростровского прихода. То есть, по этой линии родня Михаила принадлежала к господствующей церкви. Правда, многие родственники Ломоносовых были старообрядцами. Может быть, вторая жена отца, Федора Михайловна Узкая (?-1724), старообрядка,  ввела его в раскольничью среду?
Двоюродный брат отца Ломоносова Степан ушел до 1707 года с «вольными людьми» в Сибирь, возможно, спасаясь от религиозных гонений. Самая загадочная фигура – сводный брат М. Ломоносова от второго брака отца Иван. О нем мало что известно, в большинстве биографий он не упоминается. Есть сведения, что он дожил до взрослых лет. Версия, что он попал в рекруты, не подтверждается. Быть может, воспитанный матерью М. Ф. Узкой в старообрядческих традициях, он ушел в скит, приняв новое имя?
Сводная сестра от третьего брака отца Мария (1732-1807), по мужу Головина, в девять лет стала круглой сиротой, воспитывалась старообрядцами, обучена костоправному искусству, грамоте. Своих детей тоже приобщила к старообрядческим традициям. Переписывалась с братом - Михаилом Ломоносовым. Ее сын Михаил Евсеевич Головин (1755-1790) стал профессором математики. В 1791 году она ходила пешком в Санкт-Петербург на его могилу. Умерла без исповеди и причащения, «по ее суеверию», то есть, как староверка. Ее дочь, Матрена Евсеевна (1732-1807), по мужу Лопаткина, любимая племянница Ломоносова, в молодости жила в Санкт-Петербурге у дяди. Обучилась у матери костоправному искусству. Умерла в Архангельске в семье дочери Ирины Федоровны Ершовой. Погребена на старообрядческом кладбище. Младшая дочь, Анна Евсеевна (1757-1776), тоже старообрядка, вышла замуж «по любовному сговору» за записного раскольника И. Д. Титова. Младший сын, Петр Евсеевич Головин (1762-1811), придерживался старообрядчества, хотя перед смертью был исповедан. Его жена Евдокия Кузьминична (1759-1811) перед смертью не исповедана «за суеверием» (расколом). Этот список, говорится в книге, можно продолжить и в последующих поколениях семьи Ломоносовых-Головиных. Связи их со старообрядцами были прочные и долговременные, как у многих поморских семей того времени.

2


Михаил Васильевич Ломоносов - первый русский учёный-естествоиспытатель мирового значения, энциклопедист, химик и физик. Он вошёл в науку как первый химик, который дал физической химии определение, весьма близкое к современному, и предначертал обширную программу физико-химических исследований. Его молекулярно-кинетическая теория тепла во многом предвосхитила современное представление о строении материи  и многие фундаментальные законы, в числе которых одно из начал термодинамики. Он заложил основы науки о стекле. Астроном, приборостроитель, географ, металлург, геолог, поэт, утвердил основания современного русского литературного языка. Художник, историк, поборник развития отечественного просвещения, науки и экономики. Разработал проект Московского университета, впоследствии названного в его честь. Открыл наличие атмосферы у планеты Венера. Действительный член Академии наук и художеств (адъюнкт физического класса с 1742, профессор химии с 1745).
Его слава распространилась по всей Европе. Две зарубежные академии почли за честь согласие ученого числиться их почетным членом - Стокгольмская (1760) и Болонская (1764).
  В наши дни такой разброс ученых занятий немыслим. Но тогда Россия едва вступила в море европейской науки, и образованному русскому человеку требовалось работать за троих - специалистов катастрофически не хватало во многих сферах знания. Ломоносов заполнил собою вакуум, вырастил учеников, основал исследовательские и образовательные учреждения. Как напишут потом - до него была европейская наука и русская жажда познавать. Его трудами появилась самостоятельная российская наука.
Но вот странно - остается загадкой, кто же учил  будущего гения грамоте? Существует не одна  версия о том, кто научил Ломоносова азбуке. Читать и писать могли обучить многие, но сделать его подлинно грамотным человеком – только профессионалы. Такие хорошо подготовленные наставники, знающие церковнославянский язык, риторику, стихосложение, иконопись и умеющие этому обучить, были лишь у старообрядцев.
Еще в 1916 году в книге Д. Д. Галанина «М. В. Ломоносов как мировой гений русской культуры» было выдвинуто предположение об участии в судьбе Ломоносова Андрея Денисова (1674-1730), подготовившего его переход в Москву в интересах старообрядчества. Андрей Денисов (в миру – князь Андрей Дионисьевич Мышецкий), один из устроителей Выговского общежительства – центра старообрядчества, поддерживал хорошие отношения с Феофаном Прокоповичем (1681-1736), поэтом и архиепископом Новгородским. Галанин выдвинул версию о том, что это и позволило талантливому юноше поступить в Славяно-греко-латинскую академию вопреки установленным правилам.
 Затем в 1947 году в работе Д. С. Бабкина «Юношеские искания М. В. Ломоносова» сообщалось о том, что Ломоносов обучался в Выговском общежительстве, где тогда готовили старообрядческих наставников для всей России, и был знаком с главным сокровищем монастыря – старообрядческой библиотекой. Может быть, оттуда идет начитанность Михайлы?
  Тогда – и уход Ломоносова с рыбным обозом в Москву «за знаниями» в декабре 1730 года был не ребячеством, а хорошо подготовленным отъездом ( ему даже паспорт удалось получить). Вероятно, московские старообрядцы были предупреждены о его приезде. Юношу должны были встретить, помочь устроиться и опекать во время учебы. Первую ночь он провел в рыбном ряду с обозом. А вскоре за ним пришел незнакомый приказчик-старовер и отвел жить к себе. Сначала Ломоносов поступил в цифирную школу, но там не преподавали латынь, которая в то время была языком ученых. Тот же приказчик через знакомого монаха помог юноше поступить в Славяно-греко-латинскую академию. При этом Ломоносов вынужден был скрыть свое крестьянское происхождение, записавшись дворянином. Когда обман раскрылся, Ломоносова ожидали серьезные неприятности, но дело было замято.
Принадлежность Ломоносова к традиционному для Севера направлению старообрядчества может косвенно подтверждать написанное им в зрелом возрасте в 1757 году стихотворение «Гимн бороде», содержащее сатиру на духовенство. Вот отрывок: «Борода в казне доходы Умножает по вся годы. Керженцам любезный брат. С радостью двойной оклад В сбор за оную приносит И с поклоном низким просит В вечный пропустить покой Безголовым с бородой.*** Не напрасно он дерзает, Верно свой прибыток знает: Лишь разгладит он усы, Смертной не боясь грозы, Скачут в пламень суеверы: Сколько с Оби и Печеры После них богатств домой Достает он бородой.*** Если правда, что планеты Нашему подобны светы,  Конче в оных мудрецы И всех пуще там жрецы Уверяют бородою,Что нас нет здесь головою. Скажет кто: мы вправды тут В струбе там того сожгут».
В этом отрывке видно явное сочувствие Ломоносова  Расколу. И, может быть, справедливо утверждение исследователей, которые предполагают, что первым учителем Ломоносова был ни кто иной как  Андрей Дионисьевич Мышецкий (1674-1730).  Вот о чем говорится в статье о нем из Церковного календаря христиан древлеправославно-кафолического исповедания и благочестия старопоморского согласия за 2004 год.
 Знаменитый вождь и учитель староверцев-безпоповцев Андрей Дионисьевич родился в 1674 году в селе Повенце Олонецкого края. Прадед Андрея Дионисьевича «бяше новгородской области князь Борис Александрович Мышецкий». Во время нашествия на российскую землю шведов и поляков, «егда российские местоначальницы присуждахуся за чу­жестранных кралей присягати, сей великодушный князь не восхоте того сотворити. Сего ради, оставив вся вотчины и поместья, преселися в Заонежскую пятину».
 Родители Андрея, занимавшиеся крестьянством, воспитали его «не толико бо млеком, елико молитвами, не толико хлебом, елико молебными прошениями» (Андрей Борисов. «Житие и подвизи премудрого древнего благочестия учителя, блаженного отца Андрея Дионисьевича». Рукопись XVIII века. Пушкинский дом в С-Петербурге. Р. IV, оп. 16, № 41, л. 4). С детских лет «велеумный Андрей преуспевал в мудрости, Божий страх в своем имыи сердцы». Особенное влечение имел он к книжному чтению. Беседы с выходцами из Соловецкого монастыря, их рассказы о мучениках за древне-православную веру оказали большое влияние на впечатлительного отрока. В декабре 1691 года Андрей покидает отцовский дом и, «Богом наставляем, приходит к подвигу пустынному». Вместе с «подругом» своим Иваном Белоутовым поселяется он, после долгих скитаний, в пустынном месте между озерами Таго и Белое. Неподалеку подвизался диакон Шунгского погоста Даниил Викулов. К нему стал приходить Андрей и, «о душевной беседующе пользе, к пустынному злостраданию обостряхуся». По предложению Даниила, юные пустынножители переселились к нему «во единотрапезное и единоименное житие». Андрей и сестру свою Соломонию «из бури и треволнения мирского во спасительное пристанище приводит».
А вот что говорится о братьях Денисовых в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона в статье «Денисовы, братья»:  «Андрей (1664-1730) и Семен (1682-1741) — настоятели раскольничьей Выговской пустыни, главные вожди раскола в первой половине XVIII в. Сами себя они называют то просто Денисовыми (по отцу, Дионисию), то с прибавлением прозвища "Вторушиных" или "Второго"; но несомненно, что они были князья Мышецкие. В эпоху самозванцев кн. Борис Мышецкий, новгородский помещик, ушел с семьей в Олонецкий край. Когда во второй половине XVII в. в этом крае начались бурные раскольнические движения, правнуки кн. Бориса, жившие в Повенце, пользовались громкой известностью во всем крае благодаря тому, что родич их, кн. Терентий Мышецкий, в 1660-1663 гг. был воеводой на Олонце да из самой их повенецкой семьи кн. Иаков заведовал таможней в Повенце и был составителем писцовых книг Обонежской пятины. Племянник его, Дионисий, и был отцом двух знаменитых братьев Д. Дом Дионисия посещали главнейшие из бродивших в крае расколоучителей, и одному из них, Игнатию, удалось фанатизировать старшего из сыновей, Андрея, в пользу раскола до того, что он тайно от отца (в 1685 г.) ушел в олонецкие леса к ревнителям старины, бродившим там разрозненно и плохо успевавшим укрываться от преследовавших их воин. команд. Принятый ими с восторгом Андрей скоро сблизился с Дан. Викулиным. Около 1695 г. они устроили Выговское общежительство, в котором настоятельствовал сначала один Даниил, но действительным устроителем и управителем общины был Андрей, сделавшийся скоро главой и душой старообрядства почти во всей России (см. "Выгорецкая пустынь"). Необычайно даровитый от природы, еще в доме отца грамотный и начетчик, Андрей приобрел то превосходное знание древнерусской литературы, которое при его диалектике дало ему неистощимый запас аргументов для защиты раскола. Не довольствуясь чтением древнерусских рукописей, его трудами собранных в громадном количестве в библиотеке Выговского монастыря, он инкогнито, под именем купца, посетил Киев и в продолжение двух лет слушал в тамошней акад. богословие (у Феофана Прокоповича), риторику, логику и практиковался в проповедничестве. Он был организатором внутреннего быта раскольничьих общин и защитником раскола перед правительством, которое благодаря такту Д. дало выговцам (указом 7 сентября 1705 г.) право самоуправления и свободу от двойного подушного оклада. Еще большей его заслугой перед расколом было то, что он вместе с братом Семеном создал его богословие, исторически и даже археологически им обоснованное. Семен Д., сделавшийся настоятелем Выговского монастыря после смерти Андрея (в 1730 г.), при жизни его был правой рукой во всех делах монастырского управления, а особенно в деле литературном и книжном. Еще тогда он много вынес страданий за раскол. Так, отправившись в Новгород для того, чтобы там приобрести список "великих макарьевских Миней-Четиих", он был схвачен властями и посажен в тюрьму, из которой, несмотря на заступничество вице-губернатора и самого Меньшикова, мог спастись только бегством. Хорошо знакомый с программой деятельности своего брата Андрея и со способами ее осуществления, Семен в продолжение одиннадцати лет настоятельствовал в созданном им монастыре, пользуясь советами монастырского представительства — "собора старцев" монастырских, а также "суземских старост и выборных". Время его управления было более трудное для раскола, чем время брата. Деморализация и порча нравов развились так сильно в выговцах, что сам историк Выговской пустыни, ее настоятель-раскольник, отказывается говорить об этом "срама ради". Последовал ряд доносов на выговцев (Халтурина и Круглого), которые наделали выговцам много бед и стоили им больших денег. Несмотря на эти невзгоды, Семен поддерживал и развивал все промышленные, хозяйственные и другие учреждения, основанные при брате, равно как школы грамоты, каллиграфии и иконописи, а также отправлял целые экспедиции к Белому морю для ловли рыбы, оленей, медведей и т. п., которых он, между прочим, отправлял в СПб. в подарок двору и сановникам. Сочинения Д. По каталогу раскольничьего библиографа П. Любопытного, Андрей Д. написал всего 119 сочин. Из них особенной известностью пользуются: 1) "Поморские ответы" на вопросы, предложенные выговцам синодальным миссионером иером. Неофитом. Это — лучшее и наиболее обширное сочинение, писанное Андреем при деятельном участии брата Семена, а также других выговских старейшин. Доселе это — главная из символических книг старообрядства. В ней, впрочем, далеко не все высказано из действительных верований беспоповщины, а лишь то, о чем спрашивали выговцев. Цель этого сочинения — успокоить Петра I относительно покорности выговцев императорскому величеству, в чем они и имели полный успех. Глава этой книги, содержащая в себе археологический разбор подложного, составленного Стефаном Яворским по приказанию Петра I "Соборного деяния на еретика Мартина Армянина", по справедливому замечанию покойного П. П. Мельникова, сделала бы честь любому из современных археологов по профессии. Поморские ответы в 1887 г. изданы за границей. 2) "Диаконовы ответы" — первое по времени сочинение Андрея, писанное им для нижегородских раскольников-поповцев, много оказывавших материальных благодеяний Выговской пустыне за первый период ее существования. Остальные сочинения Андрея, меньшего объема, могут быть разделены на 5 групп: 1) полемические трактаты против православия (по катал. Любоп. №№ 1, 4, 10, 27, 34, 40, 49); 2) полемические трактаты против федосеевцев (№№ 5, 6, 26, 28, 31, 91); 3) монографии исторические (№№ 3, 9, 11, 12, 32, 38); из них особенно замечательно "Надгробное слово Петру Прокофьеву" (№ 3) — обширная монография, содержащая в себе отчасти автобиографию Андрея, отчасти первоначальную историю Выговской пустыни (почти в целом составе вошла в "Историю Выговской пустыни" И. Филиппова, изд. Кожанчиковым); 4) самый многочисленный класс сочинений Андрея — его проповеди (№№ 7, 13-16, 36, 37, 41, 43-49, 63, 61-64, 68, 70-80, 92, 99-101 и др.; всего известно по рукописям более 50 проповедей), и 5) масса посланий к разным отдельным лицам, к целым обществам раскольничьим, а в особенности к братии Выговской пустыни. Из них особенно выдаются имеющие характер окружных посланий, т. е. относящиеся ко всему обществу обитателей обоих монастырей, а равно окрестных скитов, о разных предметах благочестия и благочиния, а также по поводу разных важных для раскола вообще или для выговцев в частности событий, как, например, поимка в Новгороде Семена Д., прибытие на Выг Неофита с его вопросами, издание разных неблагоприятных для раскольников правительственных указов и т. п. Сочинений Семена Д. Любопытный насчитывает 47. Семен — главным образом историк раскола, как брат его, Андрей, прежде всего его догматист, апологет и полемист. Замечательны след. сочинения Семена: 1) "Виноград российский" — сборник жизнеописаний знаменитых деятелей раскола от самого его начала; 2) "История об отцах и страдальцах соловецких" — обзор жизни и деятельности деятелей раскола, "подвизавшихся" в Соловецком монастыре во время его осады (1666-1668). В обоих сочинениях много панегиристических вымыслов, но речь в них правильная и изложение вполне литературное. Оба сочинения много раз появлялись в печати, главным образом из супрасльской типографии. Затем Семену Д. принадлежит ряд чинопоследований, выполнявшихся при старообрядческих богослужениях в часовнях Выговского и Лексинского монастырей и в окружавших его скитах, а также уставы монастырского и скитского благочиния, до мельчайших подробностей регламентировавшие образ жизни выговских монахов и монахинь, ряд инструкций и наставлений нарядникам и другим монастырским властям относительно порядка выполнения сельскохозяйственных и промысловых работ назначаемыми для того монастырскими ватагами. Вся совокупность этих правил, известная ныне под громким именем "Уложения" Д., — главным образом труд Семена. Остальные сочинения Семена, из которых известны ныне лишь немногие, имеют своим предметом полемику с никонианами и федосеевцами и нравственные наставления пастве выговской. Все вообще сочинения обоих Д., до настоящего времени, к сожалению, не только не обследованные, но и не изданные, даже не собранные, известные лишь по каталогам библиотек, в которых они разбросаны, по всей справедливости должны быть отнесены к числу замечательных произведений русской литературы Петровского времени и вполне заслуживают издания, как плод сильного и острого ума и большой эрудиции. В особенности это следует сказать относительно проповедей Д., которые по справедливости могут занять место наряду с произведениями первоклассных проповедников их эпохи. Ораторские и литературные достоинства проповедей Д. подали повод одному из историков раскола (протоиерею А. Иоаннову) заподозрить этих проповедников в плагиате, в пользовании проповедями ораторов Киевской акад. Но, не говоря уже о раскольническом элементе, в большей или меньшей степени окрашивающем в специальный колорит все проповеди Д., самое тщательное их исследование может открыть лишь изумительно близкое изучение этими проповедниками произведений древнерусской проповеднической литературы — в особенности сочинений Максима Грека (сравн., напр., напечатанное в "Летоп. русской литературы" Тихонравова слово Андрея Д. "О злостраданиях и скорбях церкви" с носящим то же заглавие словом Максима Грека). См. Андрея Борисова, "Житие и жизнь премудрого Андрея" и пр. (в рукоп. Импер. Публ. библиотеки № 1276), и проф. Н. И. Барсова: "Братья Андрей и Семен Д." ("Правосл. обозрение", 1865, и отд., М., 1866)».
Значит, учился Ломоносов с младых ногтей – у вождей русского Раскола. А это очень многое означает. Если выбор этих вождей пал именно на Ломоносова, то путь наверх ему был обеспечен.


3



Когда пожар уничтожил эту обитель, все строение и запасы, Даниил и Андрей направились за советом к иноку Корнилию. «Отец же Корнилий пророчески проглагола про Андрея: сей будет наставник и учитель, древнему благочестию проповедник», и благословил Даниила и Андрея на основание обители на новом месте. Осенью 1694 года на реке Выг, при впадении речки Сосновки, в 70 километрах от Повенца, было положено начало Выговскому общежительству (Иван Филиппов. «История Выговской старообрядческой пустыни». СПБ. 1862 г., стр. 105-107). «И начаша к ним людие приходити с разных мест и градов. А оные же отцы Даниил и Андрей приимаху их с любовию, учаще и наказующе. И начаша чины и уставы церковные. и монастырские хранити (Ив. Филиппов, стр. 107). Андрей Дионисьевич явился достойным помощником Даниила Викулова. "Хитр и сладостен бе словом. Божия бо благодать из уст его исхождаше. На праздники, по совершении всенощных пений, простираше праздничное златострунное словес учение..., чтением своим всех слушающих в плачь приводя" (Ив. Филиппов, стр. 215).
Так появился Поморский толк - умеренное течение в беспоповщине (старообрядчестве), начало которому было положено Данилой Викулиным и братьями Денисовыми, основавшими на реке Выге (Поморье) в 1695 году общину. Вот как говорили об этом  отцы старообрядчества: « Не изсяк род христианский и не прекратила своего существования Церковь Христова и по отступлении в 1666 году всего священнаго чина Церкви. Историческия данныя свидетельствуют, что в те роковыя времена род христиан, оставшихся верным Вере Христовой, должен был бежать, спасая себя и веру, в отдаленныя глухия места земли. История Выговской пустыни, которая сделалась в те времена прибежищем роду христианскому, повествует: «Егда грех наших ради Никоном патриархом премена благочестивых святоотеческих уставов учинися, бысть же сие смущение от лета осмыя тысящи сто шестьдесят второго с Никонова патриаршества. От тогда противящийся Никонову новопреданию и опасный хранитель святоотеческих древних содержаний священный архиерей и Божий человек Павел епископ Коломенский... с безчестием послан бяше в заточение в поморскую нашу страну, в Олонецкий уезд, в Палеостровский монастырь... идеже несколько время пребыв, свободно поучаше народы, утвержая ити в святоотеческом благочестии" (стр. 78 по изд. Кожанчикова). Род христиан, научаемый и утверждаемый Павлом епископом, получил видимое устройство в Выгорецком поморском монастыре, основанном иноками Соловецкой обители.
«И тако сие общежительство от соловецкия обители проистекшее есть», - говорит та же история (стр. 86). Наше христианское общество и произошло от корени Выгорецкаго монастыря, от истиннаго крещения Церкви Христовой, и, следовательно, сохранило в себе апостольскую преемственность и учение».
Преследования раскола со времен собора 1666 года, а в особенности известные двенадцать статей царевны Софии Алексеевны от 7 апреля 1685 года апреля, были причиной переселений раскольников и за границу. Они уходили из городов и селились по лесам и, как некогда казаки, отодвигались далее и далее от Москвы к окраинам государства. Вскоре отдаленное Поморье и южные окраины на Дону, на Волге, на Яике, в Сибири наполнились старообрядцами. Казаки поступили в раскол почти поголовно. Московское правительство не ослабляло между тем мер преследования: горели костры, резались языки, рубились головы, удары кнута раздавались в застенках и на площадях, тюрьмы и монастыри были полны раскольниками, царевна София, и святейший патриарх Иоаким, малоросс, «самый ужасный из всех гонителей раскола», в 1689 году велел «смотреть накрепко, чтобы раскольники в лесах и волостях не жили, а где объявятся самих ссылать, пристанища их разорять, имущество продавать, а деньги присылать в Москву».
Преосвященный Макарий в своей истории раскола, говорит, что «раскол решительно был запрещен в России и никто ни в городах, ни в селениях, не смел открыто держаться его. Потому раскольники ил таили свою веру, или убегали в пустыни и леса, где заводили для себя приюты. Но и там их отыскивали: жилища их разоряли, а самих приводили к духовным властям для убеждения, а в случае нераскаянности предавали градскому суду и часто смерти».
Понятно безвыходное, страшное положения, в каком находились раскольники, особенно - во время Иоакимова патриаршества. Им не позволялось жить ни в городах, ни в волостях, ни в лесах, ни в пустынях куда же было деваться? Ушли они в леса поморские, сибирские, печерские, чердынские, кайгородские, керженские, ушли туда, где, быть может, до того и нога человека не ступала, но сыщики и там их находили. Их ловили, и если они объявляли себя раскольниками, но не отказывались от своих верований, не присоединялись ввиду казни к господствующей церкви, готов был сруб или костер. Если не сознавались в расколе, готов был кнут, а за ним ссылка и конфискация имения. Если же они обращались в православие, им все-таки, на основании Софьиных статей 1685 года «чинили наказания», после чего отправляли в дом патриарха или епархиальнаго архиерея ради исправления на тяжкие работы «за замки и затворы, на хлеб и на воду». Раскольники бегали по лесам с разоренных жилищ в глубокие трущобы, за болота, за трясины, но усердные сыщики и здесь отыскивали их. («Исторические очерки поповщины» П. Мельникова. Часть I. Издание 1864 г., стр. 58, 59 и 60).
При таких условиях жизни не могло «явиться устроителей брачнаго порядка в церкви, так как самая семейная жизнь была необезпечена». Люди бежали, чтобы спасти веру и жизнь, и не могли и думать о брачной жизни и порядке. Но, как только удалось им найти более или менее надежное убежище для обоснования своей общественной и семейной жизни, то начали создаваться и брачные уставы, как о том говорит современник Андрея Дионисьевича Иван Алексеев: «У отцов наших, пока нужды не являлось, о богомолии не было проповеди; когда же явилась нужда, явились и доводы. Так и в нашем случае: не было нужды в народе о браке, не было о том и речей; нужда явилась, – произведено было изследование».
В 1700 году Андрей Дионисьевич написал обширное увещательно-полемическое послание Феодосию Васильевичу по вопросу о внешних браках, показав большую начитанность и глубокие познания в вопросах богословия. Проблема брака в поморском толке занимала важное место. Вначале он отвергался, но в конце 18 века в Москве возникла община новопоморцев, последователи которой выступали в защиту брака.

4

Необходимо подробнее рассмотреть проблему  брака в среде староверов, потому что этот вопрос приближает нас к пониманию предполагаемой  причастности Михаила Ломоносова к их среде.
В книгах марбургской реформатской церкви сохранилась следующая запись: «6 июня 1740 года обвенчаны Михаил Ломоносов ... и Елизабета Христина Цильх ...». Из биографических документов узнаем, что женитьба чрезвычайно осложнила положение Ломоносова. Брак приходилось скрывать от академического начальства, а бюргерская семья могла дать Ломоносову лишь временное пристанище. Петр Первый женился во второй раз на лютеранке, Ломоносов - на протестантке, также, как Ленин – на лютеранке, Лжедмитрий Первый – на католичке. Разница лишь в том, что Петр окрестил  Марту Скавронскую в православие перед венчанием,  Ленин венчался в православной церкви, хотя и без подвенечных костюмов и – по политической необходимости,  а Лжедмитрий  венчался дважды – по католическому и православному обычаям. Ломоносов же не перевенчивался в православном храме.
А теперь взглянем внимательнее на проблему заключения браков старообрядцами. Поначалу они отвергали брак вообще, в чем особенно усердствовал старец Феодосий (князь  Феодосий Васильевич Урусов). И это было понятно, поскольку  беглые староверы создавали свои обители и давали обет безбрачия. Но поскольку народу прибегало много, то постепеннро люди селились за стенами  обителей и возник вопрос заключения брака при отсутствии церкви и священнослужителей. В некоторых местах создавали семью без  священного благословения. Но тот же Андрей  Дионисьевич был противником брака без благословения. И тогда появились различные  способы освящения брачных уз: все-таки венчаться в православных храмах, а лучше – в католических костелах и кирках. Последние были ближе русским раскольникам, чем никонианские храмы, потому что так же, как и Раскол, представляли рефороматорскую церковь. Ведь Реформа;ция (лат. reformatio — исправление, восстановление) - массовое религиозное и общественно-политическое движение в Западной и Центральной Европе XVI - начала XVII веков, направленное на реформирование католического христианства в соответствии с Библией. Её началом принято считать выступление доктора богословия Виттенбергского университета Мартина Лютера: 31 октября 1517 года он прибил к дверям виттенбергской Замковой церкви свои «95 тезисов», в которых выступал против существующих злоупотреблений католической церкви, в частности против продажи индульгенций.
Основной причиной Реформации явилась борьба между зарождавшимися капиталистическими отношениями и доминирующим на то время феодальным строем, на охране идеологических границ которого и стояла католическая церковь. Интересы и чаяния зарождающегося класса капиталистов по итогам Реформации нашли проявление в основании протестантских церквей, призывающих к скромности, экономии и накоплению капитала, а также формировании национальных государств, в которых интересы церкви уже не играли главную роль.
Концом Реформации историки считают подписание Вестфальского мира в 1648 году, по итогам которого религиозный фактор перестал играть существенную роль в европейской политике. В России же старообрядчество не отказалось от этой роли до сих пор.
 Социальную базу поморского толка составили зажиточные слои населения, что предопределило умеренный характер их требований и сближение с официальной светской и церковной властью. В 1738 году поморцы, призавншие освященный брак,  даже признали и допустимость молитвы за царя, что вызвало раскол  в Расколе. В начале 20 века поморский толк превратился в наиболее влиятельное направление беспоповщины.
Так не доказывает ли причастность Ломоносова к старообрядчеству и его брак с лютеранкой, заключенный в реформатороской церкви, как это делали старообрядцы в его время?


5

Но только не  Феодосий Васильевич Урусов из рода бояр Урусовых. Это – княжеский род, татарского происхождения, восходящий к Едигею Мангиту, любимому полководцу Тамерлана. Многие из его детей приняли православие. Урусовы занимали самое высокое положение в Московском государстве. При царе Алексее Михайловиче они, в числе других знатных 16 фамилий, жаловались прямо в бояре, минуя чин окольничего. Из рода Урусовых знамениты: Петр, убивший Тушинского вора Лжедмитрия Второго, и Семен Андреевич, новгородский воевода, разбивший поляков при Верховицах. Потомки князей Урусовых -  княжеский род Юсуповых. Последний представитель которых по мужской линии Феликс Юсупов организовал убийство Григория Распутина.  Яркая предстваительница рода Урусовых по женской линии –  Евдокия, жена князя Урусова, сестра  Феодосии Морозовой, была  одной из главных зачинщиц русского Раскола и погибла в мучениях за древлеправославную веру.
Васильев (Феодосий) - расколоучитель беспоповщинской секты и основатель секты федосеевцев (умер в 1711 году). Происходил из того рода бояр Урусовых, который после Смутного времени переселился из Москвы в Новгород. Отец его был священником в Крестецком Яму, в Новгородской области, а сам он был поставлен там же в диаконы, но вскоре примкнул к расколу и, покинув свое место, сделался проповедником и учителем раскола. Не находя простора для своей деятельности в русских пределах, он в 1694 году перешел в пограничные польские области и там устроил две обители, мужскую и женскую, куда стекались последователи его учения, отрицавшие священство и брак. Прекращение религиозного преследования раскола при Петре I позволило Васильеву перенести свою пропаганду назад в Россию. Пользуясь покровительством Меншикова, он поселился со своими учениками в Великолуцком уезде, в Вязовской волости, где его учение стало деятельно распространяться не только в низших классах народа, но и среди дворян. Отправившись затем в Новгород для переговоров о переселении обителей в Ряпину мызу ( ныне – в Эстонии), Васильев был схвачен  и выдан новгородскому митрополиту Иову, который заключил его в темницу, где он и умер, подвергшись предварительно, по уверению раскольников, различным истязаниям. Вот как рассказывает об этом его сын Евстрат в написанном в 1742 году житие  своего отца.
«Мнози убо и с высоких господ в собеседование по случаю со учителем Феодосием сходяще, любезно с ним от святых писаний о древлецерковных святых содержаниях и о никоновых новопреданиях разглагольствоваху, иже суть сии: боярин Борис Петрович Шереметев, князь Александр Данилович Меньшиков, болярин Симеон Григорьевич Нарышкин, генерал Михаил Аргамаков, Иаков Корсаков, Лев Челищев, Антоний Алексеев, и прочии мнози от благородных, с ними же довольныя беседы и не единократцы бяху. Токмо вси удивляхуся духовней благодати, сущей в нем, и преизобильному во святых книгах о всем ведению».
Что, тем не менее, не помешало Якову Еорсакову по распоряжению Александра Меншикова схватить Феодосия Васильева и заточить в темницу. Но не удивительно, если учесть, что к староверам обращался и сын Петра Первого – Алексей… « В то время в велицей России монарху Петру Первому, царския скипетры содержащу, Божиею великою милостию, гонение на правоверных преста, и древлецерковные законы содержащии всюду свободно живяху, а наипаче в Копорских и Ямбурских пределах, царским повелением от начальствуемых крепко охраняемы бываху, и службы своя ко Господу Богу явно, по старопечатным книгам, исправляху. Которым мнози от высоких персон, яко и царевич Алексий Петрович, многократно прихождаху, елико слышати пения и чтения, толико паче видети желающе.
…Слышав убо сия учитель Феодосий, и видев братию свою унывающу от частаго злейших жолнеров нападения, к тому же и российскому воинству тогда вступившу в Польшу, от коего такоже не без утеснения им бяше, восхоте прейти в Российскую оттуду державу. Всещедрый же Бог вложи свое милосердие первейшему от царевых синклит, светлейшему князю, Александру Даниловичу Меньшикову (чрез возвещение Торопецкаго и Великолуцкаго коменданта, Антония Алексеева), прияти блаженнаго со всем братством и с прочими многочисленными христианы во свое охранение. Сей убо приятно их прият, и посели в Великолуцком уезде, в Вязовской волости. И даде им всякую свободу и вольность без боязни древлецерковные святоотческие законы по старопечатным книгам соблюдати. И тако оный, любимый монархом князь, по Божией милости, своею сильною рукою не мало лет милосердо их охраняше, не токмо от мирских властей, но и от духовных, не даяше ни кому обид и налог в вере и в мирских делех им творити. Искушаяй же патриарха Авраама всещедрый Бог, искуси вся ведый и отца Феодосия, да доблесть терпения его всем явлену покажет. Егда убо преселился тамо в выше явленное место, братии и женска пола вящше приумножися, найде им в хлебе и во одеждах великое оскудение и нужда.
От которыя сотворше толчею, толчаху овес, мякины всякия и колосины, и хлебы печаху. Иногда же и сих недостаяше, чего ради неким от братии малодушествующим о сем. Инии же от нарочитых советоваху блаженному, еже бы послати во грады просити у правоверных милостыню, дабы нашедшую им великую скудость поне мало уврачевати. Предивный же отец, яко твердый столп, непреклонен пребываше к таковым советом, и утеша всех, глаголя: «Братия моя! не скорбите ныне о нашедшей нам нужде, ниже малодушествуйте, но претерпим мало сие искушение, от Бога на нас попущенное, испытающаго нас, коль верни явимся, и какову надежду на Него имеем. Сами убо весте, яко на скорби и на терпение, а не на прохлады и покой, звани быхом и от мира изыдохом. Н аще терпеливи и благодарни будем, создавый нас, насыщай всяко животно благоволения, всячески не оставит ны в скудости сей долго пребывати, но вскоре отверзет богатую руку милости своея, и вся нужная наша исполнит всяким преизобилием. Иже ропотливые евреи в пустыни не сеянным хлебом, но манною, 40 лет препитавый, и пятию хлебы пять тысящ накормивый, и седьмию паки четыре тысящи насытивый, нас ли имать оставити, иже, любве Его ради, вся мирская наслаждения со сладострастными вожделениями оставльше, зде собравшася? Надеюся убо на великия Его щедроты, яко истинно не оставит, но посетит нас своею благостию милосердо не в долзе».
Сим блаженнаго словесем немедленно сбывшимся. Божиим убо смотрением, вся строящим на пользу, не по мнозем времени случися, в лето 7219 (1711 год по Р.Х.), моровому поветрию быти. Тогда от обители его братия и женской пол, мнози с покаянием благочестно жития сего отъидоша, малии числом осташася в живых. Тако же и около сущии по селам христиане многочисленнии преселишася в будущую жизнь. Во обителех бысть потом во всем великое изобилие. И братий и сестр вновь паки присовокупися в наставление ко блаженному не мало. В прошедшим 7218 годе (1710 год по Р.Х.), от того же князя Меньшикова дана бысть в Юрьевском уезде Ряпина мыза во владение им. Прейти же тамо на житие всем не бяше еще повелено. Достопамятному же отцу положися намерение, еже бы преселитися тамо, зане место оно зело угодно бе и пропитанию многим и рыбныя ловли довольно. Болезнию же студеного объят быв приснопомнимый, обаче не изнемогаше, яко же прочим обычно есть, по хотя свое желание совершити, нача собиратися в Великий Новград ехати. И негли проуведев свое тамо хотящее быти скончание, поучаше прилежно братию, а наипаче женский пол наказоваше, како правая вера и догмагы ея неизменно соблюдати и в добродетелех чистому житию прилежати, во одеждах красоты и царства не искати, и в хождении кротость и благоговение сохраняти, во всем себе всякому смирением ограждати. Часто же в беседах своих тогда надпоминая им начальство сына своего по себе.
Тогда случися вещь сицевая, ея же не восхотех молчанием преминути.
Муж некий от знаменитых, гражданин московских, живяше близ обители, уведев путешествие отца, уготова пшеничных пирогов нарочитых, и принес, даяше ему на путь. Дивный же отец не приемляше их. Той же усердно кланяшеся ему, прося прияти. Он же, не по обычаю своему, жестоко отказа ему и оная отрину. Принесый же зело оскорбися о сем и постыдеся, яко и братии сожалети такова честнаго мужа презрение. Не малу же времени по сем прешедшу уже по скончании блаженнаго, в доме онаго мужа явися от некоего содеянная нечистота, яже чадородием совершися. Тогда, познав той гражданин прозорливый дар, бывый в предивном отце, чесо ради принесенная им не прияше и отрину, истиннаго пророка его и по смерти нарицаше. Но паки на выше явленное возвратимся. Отец Феодосий, поим сына своего и еще трех от братий с собою, поеха в Великий Новград. И приехав тамо, прииде к вельможи, Иакову Корсакову. Тому убо бе приказано от князя Меньшикова привести их в Ряпину мызу. Дары же ему довольны принесе, и начат просити, дабы дал волю письменно прейти тамо жити. Болярин же оный, златолюбив сый, или большия мзды желая, или гордым бесом возмущен, исперва многая досадная словеса тому изрече. Он же ни мало смутися о сем. После, утолився от злобы, о преходе тамо обеща указ дати, обаче продолжаше. Времени же прешедшу трех седмиц, той же всезлобный Корсаков паки повеле дивному отцу к себе быти. И егда оный с сыном и с прочима двема прииде, предаде их митрополиту Велико-Новгородскому Иову. Его же повелением взяша их диаки[9]: Иаков Лапшинской и Иван Протопопов с подъячими и с приставы, и отведоша во архиерейской приказ, цепи на шеи со стулием железным им возложивше. Тогда окаянный Лапшинской удари в ланиту крепко блаженнаго отца. Он же, подражая Учителя своего Христа, приемшаго ударение от раба, на гордые их вопросы смиренно отвещеваше. И отведоша его под келию митрополичью, в палату, наричему Орловую, темноты и праха исполнену, и ноги ему оковаша. Другие же оставиша в приказе. Часто же вождаху его исперва к судии в приказ на истязание. Единою же прииде к страдальцу корабельной мастер, Феодосий Стиляев, со старцем ученым свободных наук, и начаша стязати его о древлецерковных преданиях. Дивный же отец предивне с кротостию на вся хитрословия их разумно отвещеваше и предлагаемая ими новины святых писаний силы сильно возражаше. Стиляев же, не требуя обличения заблуждений, яростным бесом подвижен, захватив своею рукою, половину брады страдальца исторже. Старец же зело, возгнушався онаго бесования, более ни что же глаголя, но абие отъиде от него, и вельми раскаявашеся о приходе своем ко злым онем. Егда же и к митрополиту страдальца привождаху, тогда оный увещеваше его, дабы отвергся древлецерковных святых законов и приял бы Никонова новодогматствования, в новопечатных книгах положенная, обещая ему, аще послушает, богатство, чести, возвышения, иерейство, игуменство, архимандритство и архиерейство.
Предивный же страдалец велеумно отвещеваше ему, глаголя: «А еже обещаеши ми богатства и высокия чести, сия вся мало временная суть сего света, в мале зело утешити нас могущая, и яко сон, вскоре мимоходящая и зельных рачителей своих внезапно нагих во он век отмещающая. Аз убо о сих небрегу, и не малейшаго рачительства к таковым не имею, и яко худые блески вменяю, будущих благих, не тлеющих, ищу, безконечных наслаждений желаю».
Сия слышав архиерей, и видев, яко выше ласкания муж, яко ни во что же вменяет настоящее житие со всем сладострастием его, что творит? Прилагает мучении страшити его, начинает великими томлении ужасати добляго. Но и сими вихров прещении не потрясе веледушнаго и ни мало поколеба в мужестве не ужаснаго, по писаному: «Праведник, яко лев, уповая ходит». Обрете бо неколеблемую и скоро сокрушавшуюся трость, но крепкий и неподвижимый столп, не разносимый водою песок, но твердый камень адамант.
Тогда предивный делом и произволением страдалец отрече ему сице: «Высокопочтенный архиерее! Ведый буди о сем, яко прещений ваших не устрашаюся, и мучений грозных не ужасаюсь. Легчайше ми здесь маловременная ваша томления терпети, нежели, послушавшу вас, от Бога без конца мучиму страдати. Еже хощете творити надо мною, немедленно творите! Готов убо хребет имею на раны, готову плоть на терзание, готовы кости на ломание, готовы вся уды на раздробление. Ибо за древлецерковная святая вся отческия содержания, о укрепляющем мя Христе, всякия муки и жесточайшия томления страдати уготовихся. И не токмо до последния капли кровь излияти, но и самую свою душу за оная вселюбезно и всежелательно положити усердствую». По сем паки архиерей многая стязания и диспуты о древлецерковном содержании, и о новодогматствованиих предлагаше ему. Но дивный страдалец святыми писании отческих законов непорочную святость показуя и утверждая, новин же неправую гнилость являя, сильно обличаше, яже здесь, за долготу слова и краткость истории любяще, оставихом.
Егда же не возможе оный митрополит диспутами его препрети и ласканием к обещанию высокочестия обольстити, потому что чудный силою словес побеждаше и смирением своим вся ни во что же вменяше, тако же прещением добляго не преодоле. Понеже ко страданию издавна желание имяше, плоть со страстьми умертвив, смерть за православие прияти усердствоваше, и всежеланием палим, будущих прелеташе. Заключив убо его во оной злосмрадней Орловой храмине, тако в велицей нужде, терпеливый страдалец, всяким злострастием удручаем, четыре седмицы страдав, преселился от здешних к немерцающему свету, в вечный покой, в лето 7219 (1711 год по Р.Х.), месяца июля на 18 число, в соборный звон по утрени. Инии же глаголют, яко убиен бысть от самаго архиерея некою доскою, сыну убо его и прочим не бывшем ту при смерти его, но инде заключенным. Тело же блаженнаго страдальца, повелением митрополичием, злии слуги из града извлекше на поле, в рове закопаша. Власяница же и вериги медныя, яже страдалец на себе ношаше, осташася на дворе, идеже стояху во граде, егда убо прииде к Корсакову, сложив оныя с себе, и по кончине его во обитель принесени быша».

7

«Во время кончины его случися тогда во граде един от ученик его, именем Василий Кононов, кий, в третью нощь по кончине страдальца, взем трудолюбное тело от рова, и отвезе поприщь пять от града, к реце, нарицаеме Варя, и тамо паки в земли его погребе.
Егда же услышася по градом, весем и селам скончание дивнаго страдальца, вси правовернии христиане, а наипаче во обителех его, начаша весьма плакати, обливающеся слезами, яко лишишася такова преславнаго учителя и сладчайшаго отца, воспоминающе твердое учение и непорочное наставление его, тако же и в добродетелех совершенство, милость, любовь, сострадание, кротость, безмолвие, смиренномудрие, молитву, воздержание, чистоту, разсуждение, утешение, и прочая благая, ими же в житии своем изрядно украшашеся. И не малое время сетующе и скорбяще о нем, не можаху от печали утешитися.
Услышав же сия и предатель его Корсаков, преложися от злобы, начат сына его и прочих от архиерея изручати, и по шести седмицах по кончине страдальца, едва свободи их и во обитель отпусти.
Егда же приехаша тамо и мало от печали отдохнувше, тогда брат его, Григорий, и сын Евстратий, и вся братия и сестры, желающе сладчайшаго отца своего и страдальца любезное тело к себе пренести, вослаша выше показаннаго Василия, погребшаго оное, с другим братом, заповедавше им неотложне, аще обрящут, поне кости любезнаго отца да привезут к ним. Она же послушание совершающе, усердно яшася пути. И егда приехаша в Великий Новград, искаху места онаго, идеже погребено бяше блаженнаго отца тело, но не обретаху. Печален же бысть о сем Василий не в мале, и размышляше в себе: «Аще и обрящем его, рече, но како может быти цело доселе, толику уже времени прешедшу, паки же и без гроба сие погребено есть». Сия размышляющу ему, и помолившуся Богу и Пресвятей Богородице, на воспоминание чудесе знамения ею, и мало уснувшу, явися дивный страдалец ему и глагола: «Не печалуй, брате Василие, но, востав, иди, ни что же сумняся, вскоре бо обрящеши тело мое, цело убо есть и неразрушимо». Василий же, воспрянув от сна, сущим ту сказа явление его. И со другим братом в той праздник идоста, и абие вскоре обретоста оное место. Нощию же, приехавше с копьми и раскопавше землю, видеста блаженнаго отца тело водою окружаемо, цело и нетленно, от 22 июля до 27 ноября, 127 дней в земли лежаще. Токмо, возгребая землю лопатою, мало уст верхния части и нос попортиша. Абие возрадоваста зело и, любезно вземше, везяху тое в Ряпину мызу. Приехаста же в село Загорие за тридесят поприщ града Пскова, присташа у некоего христианина. Паки Василий начат сумнятися, како град Псков проехати: аще внутрь его ехати, то опасашеся, дабы на караулах не осмотрели и не удержали, или окрест его ехати, и в таковоя сумнительном размышлении мало уснув, бяше бо утро, хозяевам обед има готовящим, представ страдалец Василию, и рече: «Не бойся, брате, и всяко сумнение отложь, сквозе град поежжай дерзновенно, имати бо здраво проити». Василий же абие воспрявув от сна, сказоваше всем ту сущим явление страдальца и глаголы его. И веровав сему, и первое явление чудное его воспоминая, весь страх отложи, сквозе град проеха, ни коего же вреда прием. Егда же в Ряпину мызу приехаста, брат его и сын, со всею братиею, сретоста тело блаженнаго страдальца и любезнаго отца, со слезами объемлюще и с любовию лобызающе. И в память святителя Николы, декабря в 6-й день, с погребальными псалмы и песньми честне погребоша паки в землю на брезе Выбовки реки, в Ряпине мызе, и мало древо берез посадивше над гробом его. Последи же и прочих братий и сестр умирающих телеса тамо погребаху. Потом вскоре от того же Корсакова указ дан бысть хотящим староверцам из Вязниковской волости приходити на житие в Ряпину мызу, по которому во обители сущии и окрестнии вси, преселшиися тамо, и живяху, Божиею милостию снабдеваеми, в великом изобилии хлебом и рыбою и прочими потребами, лет седмь. Всезлобныя же архиереев сердца, не терпяще слышати древлецерковнаго благочестия содержателей умножающихся тишиною жития, к тому же и от отступников святоотеческих законов, некоего, именем Константина Федорова, и прочих подгнещаеми, горше геенскаго пламени завистию и гневом раскаляхуся, а наипаче Феодосий Великоновоградский, много могий тогда и прочии, готови суще на пролитие, иже злобою и лукавством поостривше языки своя, и сердце монархово на ярость своими злосоставными клеветами сподвигоша. Послушав убо их, самодержец повеле Юрьевскому воеводе воинство в Ряпину мызу послати, и во обители сущих начальных, тако же и по селам духовных, по реестру имяны боле двадесяти человек взяти и в Петербург на истязание привести и на муки отдати. И егда услышаша таковое повеление, разыдошася они, кийждо где знаяше, храняще себе от гонительских мук, а наипаче в Польское державство уклонишася.
Воины же пришедше, взяша двух духовных мужей, единого престарелаго, именем Илию Иаковлича, иже в Соловецком монастыре до разорения жил, и Симеона Ивановича, и отвезоша их тамо. И по многом истязании не отвергшихся древлецерковных содержаний и не приемших никоновых новоположений, заключиша в нужное заточение, в нем же блаженный старец Илия, многую нужду претерпев месяцы четыре, преставися в вечный покой. Твердый же в православии и мужественный в терпении Симеон, боле года всякую нужду и скорбь радостне в том узнищи понесе, с другим христианином, Феодором Феодотовым, и толико усерден ко страданию бяше, елико начасте у начальных господ прошаше, дабы что творили над ним, ни коего преложения надеяся от него. Сия два, пред самим монархом на истязании бывша, и тайным образом смерти преданы быста. Инии же глаголют, яко за ребра повешены бяху в темной казарме. Прочих же, яко мужеский пол, тако и женский, из обители всех изгнаша. Святыя иконы, книги, хлеб же и скотину и прочая вся у них отъяша. Тии же разыдошася по своим странам, откуду кто бяше. Мнози же в Польскую державу отъидоша, понеже тамо древлецерковные законы содержати пришельцем воля даяшеся.
Таковая, Богу попустившу за грехи наша, разорительная кончина обители случися в лето 7227 (1719 год по Р.Х.), яже начася в субботу Светлыя Недели, а скончася по Петрове дни.
Не гонзнуша убо и злодетеля она не токмо в будущем веце, но и зде, отмщения; Богу бо попустившу, оба впадоста в гнев царский. Корсаков убо чина извержен и кнутом биен, наконец, глаголют, смертным зелием опися. Феодосий же архиерей, в стене заточен, жития лишися.
По оном разорении обители Ряпина мыза бысть во владении некоего немца, Левенвольда. И неколику лет мину, близ места того, идеже погребен страдалец Феодосий, над рекою стояше баня, и единою оного немца слугам мыющимся в ней, некий от них, наломав прутия с листием от тоя березы, яже бе посажена на гробе страдальца, и вшед в баню, паряшеся. В той абие час нача на нем быти великая свербота с гнойными струпы, яже разыдошася по всему телу его. Лекари же, врачевавше его ту с пол года, ничто же успеша, и во град Ригу отвезен бе, и тамо всячески врачеван, обаче ни малыя пользы обрете, но паче в горшая прииде, и тако два лета люто страдав, умре, дерзости своей горький суд восприем».
Предатель, о котором говорит Евстрат, - Яков Никитич Римский-Корсаков. Сын стряпчего Никиты Гурьевича Римского-Корсакова. В начале Северной войны он из Новгородских детей боярских был назначен к выполнению экстренных провиантских заготовлений и своей находчивостью, расторопностью и угодливостью обратил на себя внимание князя  Меншикова, который, по основании Петербурга и по укреплении Нарвы, как губернатор быстро повысил своего любимца и, при преобразовании Ингерманландской губернии, назначил Римского-Корсакова (1706) Копорским комендантом, а 17 января 1707 года  - ландрихтером Ингерманландской (Санкт-Петербургской) губернии, прилегавшей к Нарве. 17 апреля 1708 года ему поручено было заведование земскими делами Пскова с пригородами. Затем, в 1711 году, он был определен Петербургским вице-губернатором. Отличаясь энергией и распорядительностью, Римский-Корсаков, однако, вступил в недозволенные операции, в интересах Меншикова. Но хищения казны были обнаружены, и он, публично высеченный кнутом, был, вместе с братом Василием, бывшим Белозерским комендантом, сослан  в 1715 году. Имения его были конфискованы, дело о  злоупотреблениях производилось еще и в 1720 году. Он умер, предположительно, раньше Петра І и Меншикова.
Осенью  2009 года в старинном эстонском городке Ряпино состоялась конференция, посвященная истории и культуре старообрядчества. Организаторами конференции выступили Ряпинский краеведческий и садоводческий музей и Союз старообрядческих общин Эстонии. Докладчики рассказали, что Ряпина мыза (Ряпино) в Юрьевском уезде (Юрьев Ливонский – нынешний Тарту) была подарена князем Меншиковым во владение Феодосию Васильеву еще в 1710 года. Однако на новое место федосеевцы переселились, когда место Феодосия занял уже его сын Евстрат. Плодородная земля, обширные лесные пространства, река, отдаленность от центров  - все это благоприятствовало процветанию обители. Для нужд обители были устроены кузница и ряд других хозяйственных построек. Главным источником существования являлось хлебопашество и рыболовство. Здесь федосеевцы прожили до 1719 года, когда по доносу их бывшего наставника Константина Федорова, присоединившегося к господствующей церкви, к ним была послана военная команда, разорившая новые обители. Поводом к разорению послужил ложный донос о скрывающихся беглых солдатах. Многие, испугавшись, бросили  и разбежались кто куда. Евстрат Васильев бежал в Польшу, где продолжил свою проповедь. Другие бежали в Курляндию, Лифляндию, Валахию, Стародубье и иные места, благодаря чему федосеевское учение широко распространилось по всей России и далеко за ее пределами, так что вплоть до конца XIX века последователи Феодосия Васильева оставались одним из самых многочисленных безпоповских согласий в России. Несмотря на то, что донос оказался ложным, в 1722 году Ряпинская обитель была уничтожена, а колокола, иконы и старинные книги были отвезены в Юрьевскую Успенскую церковь.

8


Оппонент Феодосия Васильева в вопросах старообрядческого брака и предполагаемый учитель Михаила Ломоносова  Андрей Дионисьевич 7 сентября 1702 года был избран главным наставником Выгорецкой обители. Рано проявились его исключительные организаторские спсобности Андрея Дионисьевича, именно ему Выговское общежительство обязано в основном своей организацией, а возглавляемое им поморское согласие - выработкой и обоснованием своего учения. На соборе 1702 года был принят его текст «Устава Выгорецкой обители», предложенный Андреем Дионисьевичем. В основу устава были положены дониконовские церковные уставы, применительно к монастырскому богослужению, совершаемому «мужами не хиротонисанными».
В девической обители на Лексе отец Андрей собрал «грамотниц старых и малых, нача их сам учити пению. И, научая их, яко отец чада, и прочий от них научишася, и друг друга начаша учити». Им же были открыты школы «искусных списателей» для переписывания богослужебных книг и учебных пособий, школа иконописцев и меднолитейная мастерская для изготовления медных икон и крестов, по его предложению на Выге стали готовить «большие створцы» (иконы - меднолитые старообрядческие складни, состоящие из четырех створок), художественно украшенные гравированным рисунком.
 Многочисленные списки поучений Андрея Дионисьевича свидетельствуют о том, что автор их был талантливым писателем. До нас дошло около 200 сочинений. В  поморском «Торжественнике» (собрание слов на праздники), датированном 24 июня 1720 года, содержится определенное количество слов, расположенных в минейном порядке (в календарном порядке с указанием дней памяти святого или иконы Богоматери и года «обретения святого креста». «Обретение» - это легенда, известная с конца IV века. В 326 году Флавия Юлия – Елена Флавия Святая, мать первого христианского императора Константина I Великого покинула Рим и отправилась в паломничество в Святую землю. В Вифлееме она воздвигла церковь в честь Богоматери. Это было после того, как в Иерусалиме, начиная с правления императора Адриана, были уничтожены все следы христианских святынь. С большим трудом удалось отыскать человека, помнившего, где находилось место казни - Голгофа, а у некоего Иуды выведали, что три креста зарыты под храмом Венеры. (Иуду морили голодом в колодце). Языческое капище разрушили и раскопали холм, под которым и обнаружили три креста. Но на каком из них был распят Спаситель? В это время неподалеку двигалась траурная процессия. Патриарх Иерусалимский Макарий приказал поочередно поднести покойника к каждому кресту, и когда его приложили к одному из них, то покойник вздрогнул и ожил. Все поняли, что именно на этом кресте был распят Иисус. Крест назвали Животворящим. Крест подняли и установили на Голгофе, чтобы ему могли поклоняться. В православной традиции праздник в честь этого события (14 сентября 335 года) называют Крестовоздвижением. Над предполагаемым Гробом Господним Святая Елена и воздвигла ротонду. Всего в Святой земле по ее распоряжению построили более 80 храмов.
В отличие от просторечия Аввакума, язык списков поучений Андрея Дионисьевича отличается особенной торжественностью и стилистической изощренностью. В качестве образца можно привести выдержки из его послания «на Святую Пасху во вся скиты»: «О преславных чудес! О всяк ум превосходящих вещей! Воззрим мало к таинству й узрим: како адские темницы испровергошася! Како преисподняя мучительства низложишася! Како горькая смерть умертвися! Како адский мучитель связася и из юзилища праотцы востекоша! Се, праведнии из темниц адских избыша.Се, полцы правоверных из смертных дверей воздвигнушася. О бесчисленного Твоего милосердия, Христе! Иже адовыми содержими беша узами, к невечернему свету всерадостно востекоша веселыми ногами, Пасху хваляще вечную. Паки рай отверзеся. Паки Едем даровася. Паки райского веселия праотцы сподобишася. Кто не возрадуется, яко рай отверзеся! Кто не восторжествует, яко Вышний Иерусолим верным даровася!»
В год, когда Михаилу Ломоносову исполнилось семь лет, Андрей Дионисьевич посетил Киев, где осмотрел достопримечательности города и выступил в духовной Академии. Его доклад на тему: «Сотове медов ни - словеса добра, сладость же их - исцеление души», - поразил всех слушателей глубоким философским содержанием и своеобразной формой изложения. Все хвалили Андрея Дионисьевича, а некоторые даже сомневались: «Суждаху быти прежних творцов перевод с греческого или латинского». После своего удачного выступления Андрей Дионисьевич «отверстый вход себе получи», как ритор и философ.
Андрей Дионисьевич является первым историком Выговской обители. Он не удовлетворялся тем, что Выгореция имела за собой «срытые горы и расчищенные леса», а  стремился создать своего рода «Академию староверства». С этой целью им была основана богословская школа, в которой, кроме религиозных предметов, он преподавал грамматику, риторику и просодию (искусство произношения и стихосложения). Первыми учениками Андрея Дионисьевича были: "Симеон Дионисьевич, Трифон Петров, Мануил Петров, Даниил Матвеев, сочинения которых дошли до нас. Он создал в Выгореции «преемственную школу словесных наук, которая, открывая новую страницу в истории литературы, составляет самостоятельно развившуюся отрасль внеакадемической и школьной науки», - писал в 1911 году В. Г. Дружинин в книге «Словесные науки Выговской поморской пустыни».
Среди перечисленных учеников нет Михаила Ломоносова. Но посмотрим,  какие науки и занятия прославили великого русского ученого. Не только естествоиспытания мирового значения, занятия химией и физикой. Он еще и географ, металлург, геолог, поэт, утвердил основания современного русского литературного языка. А также художник, историк, поборник развития отечественного просвещения, науки и экономики. Но все эти отрасли науки, культуры и хозяйственнолй деятельности успешно осваивал именно Андрей Дионисьевич в выговской обители, еще до рождения Михаила Ломоносова. Биографы его пишут о том, что он обладал незаурядными организаторскими способностями.
1705-1710 годы были для Выговской обители исключительно тяжелыми: «И бысть в то время, хлебный недород и частые зябели и годы зеленые. Толчаху солому и сосновую кору, и траву едяху не малое время. И такая скудость бысть тогда, что многажды и без ужина жили». (Иван Филиппов). Многие малодушные, «не могуще такой нужды понести», стали покидать Выгорецию. Тогда Андрей Дионисьевич, «собрав все, что у кого с миру было принесено», отправился на Волгу за хлебом. «Ово покупаше, а ово в долги имаше». Хлеб доставляли водою до пристани Пигматка, на берег Онежского озера, в 40 километрах от общежительства. Через болота, по специально устроенной дороге  из деревянного настила выговцы «начаша оной хлеб в крошнях (корзинках из бересты) на себе носити в монастырь».
Обеспечив общежительство хлебом, он  занялся посредничеством между хлебородным Поволжьем и новой столицей. «Оный Андрей, своих людей избрав, начат посылати в низовые города хлеба покупати и в Санкт-Питербург ставити». («История Выговской пустыни»). Но это было только началом его экономической деятельности. Петр I нуждался в рабочей силе,  в район малой Охты на берегу Невы переселились староверцы-поморцы. В 1723 году на Охте была построена молельня староверцев. Торговые конторы и пристани выговцев были построены кроме Москвы и Петербурга в Нижнем Новгороде, Казани, Архангельске и других городах. «Общежители построите суда новоманерные, кроме старых». Они развили обширную хлеботорговлю. "И от того бываше помощь и пособие братству («История Выговской пустыни»). Так зародилось знаменитое староверческое купечество в России, которое  впоследствии сыграло решающую роль в ее истории.
В 1714 году на просьбу Андрея Дионисьевича позволить выговцам свободу рыбной и звериной ловли, последовал указ: «…разрешить выговцам рассылать своих людей для ловли, куда похочут», и чтобы никто не мешал им в этом, «понеже они к работам отданы к олонецким железным заводам». (Д. Островский). Неутомимый Андрей «для избрания и искания мест рыбной ловли ездил к морю на Мезень и на Печору» («История Выговской пустыни»). Морские суда выговцев доходили до Новой земли и до Шпицбергена.
 Поморцы издавна славились как отличные мореходцы и кораблестроители. Уже в XII веке русские люди своим умом-разумом строили суда, «сообразно натуре Ледовитого моря». Уже в XIII веке по берегам и островам Северного Ледовитого океана стояли русские опознавательные знаки - исполинские восьмиконечные кресты".
«Полунощное море, - говорил Андрей Дионисьевич, - от зачала мира безвестное и человеку непостижимое, отцов наших отцы мужественно постигают и мрачность ледено-видных стран светло изъясняют. Чтобы то многоснискательное морское научение и многоиспытное умение не беспамятно явилось, оное сами те мореходцы художно в чертеж полагают и сказительным писанием укрепляют».
В 1710 году Андрей Дионисьевич в Каргопольском уезде, где климат более благоприятствовал земледелию, приобрел для монастыря землю на оброк. Здесь были построены заводы: кирпичный, кожевенный и лесопильный.
Процветанию Выгорецкого общежительства способствовало и некоторое покровительственное отношение гражданских властей. Петр I и администрация повенецких государственных заводов высоко ценили выговцев. Они были хорошими, трезвыми, трудолюбивыми работниками и большими знатоками «рудосыскного дела». Им были хорошо известны месторасположения железных, медных и серебрянных руд в Заонежье. Известен выговец  Никифор, который с братьями «послани быша в Сибирь и там приискаша медную руду...и явися руда добрая и прибыльная, и начат Демидов заводы тамо строити и заводити». (И. Филиппов). А руководил всем этим Андрей Дионисович, который, еще будучи под именем Андрея Денисова  в 1704 году был послан в Саксонию «для науки рудосыскных горных всяких дел».

9

Но откуда был послан в Саксонию Андрей Денисов? А послан он был в числе самых способных юношей России из «школы Глюка» - того самого пастора Глюка, о котором так скабрезно говорит в своем романе Алексей Толстой устами «простой служанки» Екатерины, наложницы князя Меншикова.
Эта школа была основана в 1703 году Петром I для обучения служилого и купеческого чина людей иностранным языкам и философской мудрости. Руководитель школы, пастор Эрнст Глюк, в августе 1702 года был захвачен в плен при осаде крепости Мариенбург (ныне город Алуксне, Латвия). Вместе с ним была его воспитанница Марта Скавронская, уроженка Латгалии (местечко Вышки). Глюка с семьей отправили в Москву.
Царскому посланнику Головину известна была просветительная деятельность Эрнста Глюка в Лифляндии, среди латышей, и его выдающиеся способности: он отлично владел 8-ю языками. 10 мая 1689 года им был закончен перевод на латышский язык Библии по еврейским и греческим первоисточникам. Пастор предполагал открыть школы и для старообрядцев, проживавших в восточных районах Лифляндии. «Уповая на милость Божию, - писал он шведскому королю Карлу ХI, - изготовил на русском языке школьные кни благословит, к славе Его, сии труды, по примеру подъятых на пользу латышей» (П. Пекарский. «Наука и литература в России при Петре Великом».
Немецкий протестантский пастор Глюк родился в Саксонии. Получил богословское образование в Виттенбергском и Лейпцигском университетах. В 1673 году переселился в Лифляндию. С 1680 года пастор. Изучив латышский язык, он совместно с Х. Б. Виттеном предпринял издание первого полного перевода канонических книг на латышский язык в Риге (1685—1689). В Мариенбурге, где Глюк жил с 1683 года, было много русских, и он заметил, что для большинства из них церковно-славянская Библия почти непонятна. Это побудило его взяться за переложение ее на русский язык. Ему помогал один из монахов Печорского монастыря. В записке, поданной лифляндскому генерал-губернатору Дальбергу, Глюк свидетельствует, что труд его поощряли как собратья из Германии, так и русский посланник Головин. Однако напечатать свой перевод не успел. Во время войны Петра I со шведами (1703) рукопись погибла. При взятии Мариенбурга Глюк попал в плен вместе со своей служанкой Мартой.  Русский царь отправил Глюка в Москву и, по некоторым данным, поручил ему сделать перевод Нового Завета. Но и этот перевод не увидел света: после смерти Глюка, как считается, он был утерян.
Глюк не был первым наставником русской дворянской молодежи во время семилетней войны россии со Швецией. Пленные солдаты шведской армии тогда активно использовались и русским правительством и частными лицами в качестве педагогов.
Однако пастор Глюк не стал простым гувернером или преподавателем в училище. Первоначально его поселили в Немецкой слободе, там к нему приставили нескольких учеников, которым он должен был преподавать иностранные языки, но вскоре выяснилось, что он способен обучать не только языкам, но и многим школьным и математическим и философским наукам на разных языках. Не в последнюю очередь пастор оказался на виду и потому, что в пору своей жизни в Мариенбурге был наставником будущей императрицы Екатерины I. Ему поручили важную миссию: организовать по заграничным образцам первую в России гимназию.
И вот в 1703 году в центре Москвы на Покровке, около церкви Николы, что у Столпа, во дворце боярина В. Н. Нарышкина (сегодня ул. Маросейка, д. 11) было открыто учебное заведение, которое в документах называлось «гимназией» и находилось под надзором начальника Посольского приказа, графа Федора Алексеевича Головина. В Указе  было сказано, что школа открывается для «общия всенародныя пользы», для обучения разным языкам и «философской мудрости» детей «всякого служилого и купецкого чина… которые своею охотою приходить и в ту школу записываться станут». В историю русской педагогики эта гимназия вошла как «гимназия пастора Глюка». На ее содержание назначено было три тысячи рублей.
Глюк, как отмечает В. О. Ключевский, начал дело пышным и заманчивым воззванием к русскому юношеству, «аки мягкой и всякому изображению угодной глине», воззвание начинается словами: «Здравствуйте, плодовитые, да токмо подпор и тычин требующие дидивины…»
Курс состоял из трех классов - низшего, среднего и высшего. Из всей  программы на деле преподавались практически только одни языки. Ученикам были обещаны значительные служебные преимущества. Однако, как пишет В. О. Ключевский, «принцип академической свободы скоро разбился о научное равнодушие». Добровольных учеников в гимназии было мало: в 1706 году - 40 человек, между тем как учителя находили, что можно прибавить еще 300. В 1706 году был установлен  штат в 100 учеников, с определенным жалованьем, увеличивавшимся в соответствии с классом. Некоторые учащиеся жили на собственном коште, основная же масса поступала в «кормовые ученики», на казенные стипендии. Состав воспитанников отличался пестротой: «дети беспоместных и безвотчинных дворян, майоров и капитанов, солдат, посадских людей». Интересно отметить, что для учеников, которые жили далеко от училища, учителя просили устроить общежитие, построив на школьном дворе восемь или десять малых изб.
Для нужд своей школы Глюк написал на русском языке краткую географию, русскую грамматику, лютеранский катехизис, молитвенник, составил славяно-латино-греческий словарь. Для обучения языкам  использовал свои переводы учебных книг великого чешского педагога Яна Амоса Коменского «Преддверие», «Открытая дверь языков» и «Мир чувственных вещей в картинках», по которым учились дети по всей Европе. Учителя, в основном приглашенные иностранцы ( в 1706 году их было 10 человек), жили в школе на казенных меблированных квартирах. Им полагались слуги и лошади. Однако широкие общеобразовательные замыслы организаторов гимназии не были осуществлены. Как пишет А. Ф. Малиновский, «Глик (Глюк), управляв заведенным им училищем менее трех лет, скончался 5 мая 1705 года. После его поручено было оно в управление магистру философии Иоганну Вернеру Баусу с званием ректора гимназии. Баус, Баузе – это имя встречается в разных написаниях, но  за его «многие неистовства и развращение», за продажу школьных учебников в свою пользу ему было отказано от школы. Дворяне и разночинцы, обучавшиеся в Гликовой школе 1708 года, переведены были в Петербург и подчинены ингерманландской канцелярии под начальством князя Меншикова. Из числа их 33 человека со званием студентов отправлены в Кенигсберг и другие германские университеты, а в Москве вместо Гликовой гимназии учреждены две школы, при католической и лютеранской церквах, и воспитание юношества вверено было пасторам. Петр I часто посещал их, сам присутствовал при преподаваемом учении и входил во все подробности. В. О. Ключевский приводит такие сведения о гимназии: «Ученики ее постепенно расползлись, переходили кто в славяно-греко-латинскую академию, кто в медицинскую школу при московском госпитале… иные были командированы для дальнейшей науки за границу или пристроились в московской типографии… В 1715 году последние учителя, оставшиеся в школе, были переведены в Петербург, кажется, в открывавшуюся тогда морскую академию». Вот какой  итог подводит В. О. Ключевский: «Гимназия Глюка была у нас первой попыткой завести светскую общеобразовательную школу в нашем смысле слова. Мысль оказалась преждевременной: требовались не образованные люди, а переводчики Посольского приказа, и училище Глюка разменялось на школу иностранных корреспондентов, оставив по себе смутную память об «академии разных языков и кавалерских наук на лошадях, на шпагах» и т. п., как охарактеризовал школу Глюка князь Б. Куракин». По-видимому, и сама общественная потребность в общеобразовательном курсе не успела еще сформироваться (через полвека ситуация будет совершенно иной), и  исполнители  не оказались на высоте стоящих перед ними задач.
 Но это – первая попытка, предпринятая Петром Первым для создания  новой, демократической, школы в России. И взял он ее, можно сказать, «на шпагу», как обычно добываются в ходе завоеваний различные  достижения тех или иных стран.
Северная война (Великая Северная война, 1700-1721) - война между коалицией северных государств и Швецией за прибалтийские земли, продолжавшаяся более 20 лет и закончившаяся поражением Швеции. Основную роль в победе над Швецией, равно как и основные территориальные завоевания, принадлежат Московскому государству, входившему в коалицию. Победа в Северной войне обеспечила нам ведущую военную роль в Европе и положила начало трансформации Московского государства  в Российскую Империю.
Воспользовавшись тем, что основные силы шведов приняли участие в сражениях в Саксонии и Речи Посполитой, Пётр I в 1701 году приказал начать новое наступление на севере. Русские войска под командованием Бориса Шереметева вторглись в Шведскую Ингерманландию (Ингрию) и 30 декабря 1701 года одержали свою первую победу в Северной войне в битве при Эрестфере. Шведской армией командовал генерал Шлиппенбах. В июле 1702 года русские войска одержали вторую победу над войсками Шлиппенбаха в сражении у Гуммельсгофа.
К осени, 11 октября 1702 года, русское войско осадило шведскую крепость Нотебург, расположенную у истока Невы из Ладожского озера, и одержало победу. Весной 1703 года шведы оставили также крепости Ниеншанц и Ландскрона в устье Невы, уничтожив большую часть построек, чтобы они не достались русским.
 К началу 1703 года в руках русских оказалось всё течение Невы. Поселение Нотебург, построенное шведами на месте основанной ещё в  1323 году князем Юрием Даниловичем крепости Орешек, Пётр переименовал в Шлиссельбург (ключ-город), а в устье Невы у разрушенных Ниеншанца и Ландскроны  16 (27) мая 1703 года он заложил новый город Санкт-Петербург, ставший портом столицей Московского государства на Балтийском море - так называемым «окном в Европу». Спустя почти 900 лет после того, как новгородцы помогли отстоять  шведскому князю Рорику права на наследование за его отцом, викингом Арнвильдом Незаконнорожденным, великого торгового пути «из варяг в греки» и пригласили его на царство, чтобы закрепить этот путь за собой, Петр Первый еще более расширил границы торговых путей России в ходе Северной войны, увеличив территорию страны. А один из «трофеев» - высокообразованный протестантский пастор Глюк - послужил началу создания демократического образования в России.
К концу 1703 года Московское государство контролировало почти всю территорию Ингерманландии, однако, шведский флот, базировавшийся в Дерпте (современный Тарту), продолжал контратаки против русских кораблей в Чудском озере. Завершая завоевание Ингерманландии, русские войска под командованием Бориса Шереметева к лету 1704 года вошли в Ливонию и осадили Дерпт. В июле 1704 года при личном участии Петра I крепость была взята.
Летом 1704 года вторая группа русских войск под командованием генерала Огильви вошла в Эстляндию и осадила Нарву. К концу лета после приезда Петра I из Дерпта и эта крепость была взята. В это время созданная Глюком гимназия уже  год как действовала в Москве, откуда в это время Андрей Денисов уехал учиться в Саксонию.  В ходе Северной войны 1700 - 1721 годов она подверглась шведскому вторжению, то есть, ею правил в 1704 году шведский король  Карл XII, преемник Карла XI, с которым тесно общался пастор Глюк по поводу открытия в Лифляндии школ для старообрядцев. Также он был вхож и ко двору Карла XII.

10

В 1728 году саксонский посланник Лефорт сравнивал Россию в годы правления Петра II с кораблем, который носится по воле ветров, а капитан и экипаж спят или пьянствуют: «Непостижимо, как такой обширный механизм может действовать без всякой помощи и усилий со стороны. Всякий стремится только свалить с себя тяжесть, никто не хочет принять на себя ни малейшей ответственности, все жмутся в сторонке… Огромная машина пущена наудачу; никто не думает о будущем; экипаж ждёт, кажется, первого урагана, чтобы поделить между собой добычу после кораблекрушения». Обострились противоречия в церкви. После смерти Меншикова оппозиционное духовенство почувствовало силу и стало выступать за восстановление патриаршества. Всеми церковными делами со времён Петра Первого заведовал вице-президент Священного Синода Феофан Прокопович, которого теперь обвиняли в снисходительности к распространению лютеранства и кальвинизма.
Но в 1730 году на престол взошла  племянница Петра Первого, дочь его брата Ивана, Анна Иоанновна. Приведшая, как известно, за собой протестанта-немца Бирона. К власти правительница пришла, в том числе, и при активной поддержке Феофана Прокоповича, который теперь занимал лидирующие позиции в духовенстве.
И здесь к месту вспомнить связи главы Выговской общины Андрея Дионисьевича с Феофаном Прокоповичем и матерью Анны Иоанновны, царицей Прасковьей Федоровной. Иван Филиппов говорит об Андрее Дионисьевиче, что последний «…на Москве грамматическому и риторическому разуму учашеся и зело извыче».  Андрея Дионисьевича хорошо знал Петр Первый, к выговцам благосклонно относился и Александр Меншиков, попечитель школы Глюка. «Несомненно исторический факт, - говорит П. С. Усов в статье «Помор-философ», - что Андрей Денисович толковал Псалтырь царице Парасковии Федоровне, при чем присутствовала ее дочь Анна Ивановна».
Михаил Ломоносов отправился в Москву именно в 1730 году, после того, как Анна Иоанновна взошла на престол. Ставшие классическими версии о  пешем переходе шестнадцатилетнего неграмотного юноши из Холмогор в столицу не что иное, как красивая сказка. Во-первых, ему было уже девятнадцать лет. Во-вторых, он получил паспорт, а это было возможно по тем законам только при согласии его отца. Значит, он вовсе не бежал из дома, как это представлено во всех легендах и художественных фильмах, а отъезд его готовился в семье. В-третьих, он отправился не пешком, а с рыбным обозом, которые доходили до Москвы зимой на санях быстрее, чем летние. В-четвертых, а как бы он еще добрался туда? Ведь самолеты тогда не летали из Архангельска в Москву.
Еще одна сказка о Ломоносове – что он пришел в Москву едва грамотным мальчиком. Но не мог он быть малограмотным, если десять лет его учил такой столп  российской науки и предпринимательства, как Андрей Дионисьевич! Он прибыл в Москву очень хорошо подготовленным для того, чтобы  сделать блистательную карьеру ученого и стать гордостью России, ее достоянием. А кто знает, пошел бы он вообще в Москву или стал бы проповедником и предпринимателем в Выговской обители, в Холмогорах, если бы в марте 1730 года Андрей Дионисьевич не скончался? После смерти своего наставника Михаил отправился в Москву, которая только-только перестала быть столицей России, какой ее сделал Петр Второй, не пожелавший вернуться в Санкт-Петербург после коронации. А вот Анна Иоанновна переехала в северную столицу, став русской  императрицей.
Практически сразу же по прибытию в Москву 15 января 1731 года  Ломоносов был зачислен учеником в Московскую Славяно-греко-латинскую академию, по некоторым сведениям, не без участия Феофана Прокоповича. С 1734 года –  учеба в Киево-Могилянской академии.  В 1736-м зачислен студентом в Санкт-Петербургский академический университет. А в октябре, через месяц после смерти Феофана Прокоповича, Ломоносов  для обучения горному делу и металлургии направлен в Германию, где проходит курс в Марбургском университете.
Если предполагать, что наставником Ломоносова был Андрей Дионисьевич, то можно полагать, что его покровителями далее стали императрица Анна Иоанновна и главный идеолог того времени в России Феофан Прокопович. Однако, если повнимательнее прочитать биографию ученого, можно сделать вывод, что не все было гладко в его продвижении к высотам карьеры. И это понятно, если учитывать, что он был поставлен на первую ступень этой лестницы оппозиционными силами. И не по политическим ли причинам Ломоносов не спешил возвращаться в Россию после смерти своей покровительницы? Существует какая-то смутная истрия про его рекрутство в Германии.
Якобы 1740 году, в конце мая, направляясь на родину, под Дюссельдорфом «показался пруссакам годною рыбою на их уду» и обманом «забрит» был в рекруты, но в октябре бежал, прибыл чрез Арнгейм и Утрехт в Амстердам, далее - в Гаагу. И только после возвращения  в Амстердам, оттуда отправился морем в Россию. В Санкт-Петербург он вернулся 8 июня 1741 года. Когда при российском дворе все утряслось и на трон взошла Анна Леопольдовна, племянница Анны Иоанновны. Но через пять месяцев она отправилась вместе со всем своим семейством в ссылку в Холмогоры. Туда, откуда  одиннадцать лет назад уехал в Москву Ломоносов. И на трон взошла покровительница науки и искусства  императрица Елизавета, дочь Петра Первого. При которой Ломоносову здорово досталось от Синода за святотатства.
А «сломался» Ломоносов на русской истории уже при Екатерине Второй. Среди значительных событий последних лет его жизни - борьба с Таубертом из-за адъюнкта Шлёцера и вторичная попытка добиться утверждения нового регламента для университета. Шлёцер, прослужив в Академии четыре года адъюнктом истории, стал требовать себе должность профессора, причем указывал на предложение Геттингенского университета занять в нем кафедру. В доказательство своей состоятельности представил два плана, и первый  – «Мысли о способе разработки древней русской истории». Это изложение истории России  по собраниям и сочинениям Мюллера, Ломоносова и Татищева. Второй план предполагал составление популярных руководств по истории, географии и статистике.  Мюллер и Ломоносов не могли примириться с тем,что иностранец работал над материалами, ими собираемыми и издаваемыми. Но Шлёцер не сдавался, он имел неуживчивый характер и  был крайне высокого мнения о  себе и  о своих знаниях. Самолюбие Ломоносова было задето. Академик писал, что у Шлёцера нет достаточных сведений о российских древностях, что похвалы иноземцев в этом случае ничего не значат, так как они сами не сведущи в том, за что хвалят, что, наконец, в Академии нет места профессора по кафедре истории и что он сам пишет русскую историю.
Действительно, Ломоносов еще в 1758-м году написал первую часть «Российской истории». Вдобавок к этому в 1760 году вышел его «Краткий Российский летописец».  Во время же борьбы со Шлёцером Ломоносов готовил второй выпуск своей «Истории». Когда Шлёцер стал готовиться к отъезду за границу, Ломоносов, относившийся с большой подозрительностью к занятиям молодого ученого, подал донесение в Сенат о том, что у Шлёцера есть русские рукописи, издание которых предосудительно для России. Шлёцера сейчас же задержали, не выдавали ему паспорта, обыскивали. Все это тянулось до тех пор, пока не вмешалась в дело сама Екатерина, которая именным указом назначила Шлёцера профессором Академии и в то же время разрешила ему свободный доступ ко всем древним спискам в библиотеках.
Это решение императрицы подкосило здоровье Ломоносова. Его «Древняя российская история от начала российского народа до кончины Великого князя Ярослава Первого», которая для любого ученого составила бы мировую славу, вышла в свет уже после его смерти. А ведь может быть, именно эту деятельность завещали ему в первую очередь Андрей Дионисьевич и Феофан Прокопович. Эти крупные оппозиционеры своего времени, стоявшие вроде бы «по разные стороны баррикад» - древлеправославной веры и  никонианской церкви – воспитали  государственного деятеля мирового масштаба. И если начиналась карьера Ломоносова с чьих-то  узких интересов, то закончилась на самой вершине государственного управления и службы России. Если гений вначале, как только он найден, неважно где, неважно кем, пестуется в интересах определенных кругов и даже с определенными целями, путь его после «обточки алмазных граней таланта» лежит на самый верх, к служению Отечеству. И с этим трудно что-либо поделать. Но разве не интересно нам, современникам, узнать, откуда брались гении в России? Ведь нам до сих пор внушают, что гении рождались сами по себе, сами пешком прибегали в столицу и сами добивались заоблачных высот. Здесь я пытаюсь узнать, какие же силы прятались за этим «сами»?