Капитанская шея. Глава 1

Глава 1.
В которой воспета КАПИТАНСКАЯ ШЕЯ, и описаны КОШМАРНЫЕ СНЫ Алексея Ивановича Макарова.
 
  Перманентный постперестроечный кризис, затеянный элитами на благо электората, названный также реформами экономики, изменил жизнь Алексея Ивановича Макарова примерно так, как половодье меняет жизнь карася, вынося его из тихого озерца в мутные воды бурной, кишащей хищниками реки.

Неумолимый закон Т-Д-Т (товар-деньги-товар) вырвал Алексея Ивановича из родного коллектива, где он за пятнадцать лет добросовестного труда вырос от рулевого до капитана.      
 
Так сложилось исторически, что экспроприированные по линии матери и раскулаченные со стороны отца предки не оставили ему ни наследного капитала, ни усадьбы, и единственным товаром, который мог предложить на рынке капитан Макаров, грубо говоря, оказалась его шея, или, если хотите по научному — квалификация.

Но на родном акционированном предприятии за нее платить то ли не могли, то ли не хотели. Шло постоянное сокращение перевозок и кадров, которое правда, не задевая конторы, выводило из строя действующих судно за судном, и они облупленные и быстро ржавеющие угонялись в дальний конец затона на вечный отстой. А освободившиеся труженики штурвалов и машинных отделений устремлялись туда, где пахло деньгами.

 Алексей Иванович, не умея преодолеть внушенного в детстве отвращения к частной коммерческой деятельности, не обнаружив в себе природной тяги и доступа к биржевой, банковской и многим другим видам "честного отъема денег", да, видимо, просто прикипев душой к флотской сезонной суете, остался верен профессии.

 За пять последующих навигаций ему пришлось сменить пятерых хозяев, на собственной шее прочувствовать гонор новых буржуа, криминальный апломб рэкетиров и чиновничий беспредел всякого рода инспекторов, расплодившихся в последние годы словно грызуны в колхозных амбарах.

 Временами во сне Алексея Ивановича стал преследовать один и тот же кошмар, будто попал он в окружение. С одной стороны его атакует "братва", все на одну морду, бритые и с толстенными цепями на толстенных шеях, с другой инспекторы с папками, набитыми протоколами и актами, с третьей — владельцы всех тех КООПов, ТОО и АОЗТ, где довелось потрудиться Алексею Ивановичу. Вооружены нападающие были по-разному, но у каждого в руке имелось по аркану или ковбойскому лассо, и все они наперебой пытались заарканить ими несчастного капитана. Когда кому-то это удавалось, Алексей Иванович просыпался от удушья и боли, хрипя и напрягая изо всех сил мокрую от холодного пота шею.

— Все, надо завязывать с этой чертовой каторгой. Каждый год одно и то же. Возьмут за бесценок "старое корыто", залатают на скорую руку, сунут из инспекторов кому следует и гонят тебя в шею, на твой собственный страх и риск в дурацкие авантюры. Инспекций этих развелось, что в лесу поганок, как ни вертись, всех их наполовину идиотских требований не выполнить.

 У боссов, у тех одна нажива на уме. Про безопасность плавания, про человеческие условия даже не заикайся. Рэкетирам "отстегнут", инспекторам сунут, себя, любимых, не забудут, а зарплата командам это баловство вроде как. Если какие крошки от пирога останутся, то можно и под стол зверушкам бросить. И куда только податься от этого беспредела?   

 Так на шестой год мытарств капитан Макаров очередной раз оказался на перепутье. Зимой ему стукнуло сорок, и он как никогда остро почувствовал необходимость вырваться из этого беспросветного круга. Пока голова еще крепко держится на шее и руки не трясутся от старости, он просто обязан любой ценой вытащить себя и своих близких из многолетнего полу нищенского прозябания.
 
И вот счастливый случай, кажется, подвернулся — его пригласил на работу молодой начальник только что созданного участка флота при далекой и богатой геологоразведочной экспедиции, занимающейся разведкой углеводородов, с которым Алексей Иванович познакомился несколько лет назад на Севере. Они оба тогда были капитанами и работали в одной фирме на одного хозяина. Теперь, в этом разодетом в "фирму" и кожу, с "норкой" на голове, новом русском с трудом проглядывался прежний речной трудяга капитан прокопченного буксирчика.
 
Перспективы, нарисованные "молодым", выглядели фантастически заманчиво. Во первых — почти новый теплоход, современной конструкции, спроектированный специально для буксировки барж по малым рекам, с хорошими бытовыми условиями. Во-вторых — а вернее, в главных, была, конечно, более чем приличная зарплата, услышав сумму которой, Алексей Иванович долго не мог поверить своим ушам. Столько получали лишь холеные банковские служащие, клерки преуспевающих фирм, биржевые маклеры, всякие там дилеры да еще, наверно, киллеры.

Человеку всегда хочется верить в лучшее, и робкий лучик надежды, вспыхнув, начал разгораться перед мысленным взором Алексея. Как мотылька легко поймать на пламя свечи, так человека на призрачный свет прекрасного будущего. Капитан Макаров "расправил крылья" и... с энтузиазмом вновь подставил свою натруженную шею.
 
 В самом начале лета к берегу глухой таежной речки возле поселка геологов-нефтегазоразведчиков причалили два буксирных теплохода с баржами. Одним командовал, полный планов и радужных надежд, капитан Алексей Иванович Макаров. Преодолев около полутора тысяч километров по великой сибирской реке, поднявшись еще на триста по одному из судоходных притоков, маленький караван достиг пункта назначения, который навсегда теперь должен был стать ему базой, портом приписки, то есть, по существу, — родным домом.
 
Поселок геологов встретил пришельцев угрюмым молчанием в сопровождении промозглого мелкого дождика. Бараки, сараи, какие-то ангары и несколько двухэтажных щитовых домов стояли на обрывистом безлесом берегу, сплошь усеянном, словно костями вымерших гигантских ящеров, частями искореженной автотракторной и буровой техники, гнутыми трубами и мешками окаменелого цемента.

 Было раннее утро. Перегон, проведенный по приказу молодого начальника "пожарными" темпами, остался позади. Капитан Макаров вышел на палубу, чтоб оглядеть окрестный пейзаж, и, воспользовавшись безлюдьем, решил отлить за борт.

 Голова гудела от дизельного рева и недосыпа, мышцы, особенно шеи, затекли от долгого сиденья за штурвалом, крепкий чай — верное средство от сна, переработанный организмом, просился вон. До гальюна тащиться было лень или, скорее, сработала привычка — в целях экономии, последнее время в практику вошли постоянные недокомплекты экипажей, и как следствие — ходовые вахты в одиночку, что чревато и категорически... но практически сплошь и рядом. От штурвала можно оторваться на считанные секунды, не будить же по такому пустяку сменного, и вот без комплексов — по быстрому за леера в речку.

 Когда Алексей Иванович, уже заканчивая интимное действо, стряхивал последние капли, позади себя он услышал голос и вздрогнул от неожиданности.
 
— Иваныч, ты это символично придумал. Мне тоже на это безобразие хрен вытаращить хочется.
Из дверей рубки выглядывал давнишний соратник и друг Алексея Ивановича, сменный капитан Коля Шутов.

 — А, это ты Никола? Напугал... Место действительно гнилое —  Макар сюда телят не погнал бы...
 На календаре было уже восьмое июня, но листочки на кустах тальника, что темнел на противоположном берегу, только еще надумывали проклюнуться, а на яру, у которого отшвартовались прибывшие суда, не было видно ни единой зеленой былинки, годной крупным или мелким рогатым в пищу. Все пространство от уреза воды до домов поселка, перепаханное гусеницами вездеходов, можно было преодолеть только в высоких резиновых броднях.
 
— Никто-то нас не ждет и не встречает. Ни собаки не видать. — Алексей, поеживаясь, зашел в рубку. — Спят, поди, начальнички. Для кого мы-то, как очумелые, перли. Лучше б встали часика на три-четыре, поспали, а к началу рабочего дня и подошли. Умылись, побрились, позавтракали — в божеский вид себя привели. Сейчас-то видок у нас — как с хорошего бодуна.
 
   — Да можно еще, Иваныч, чуток покемарить, раз уж нет никого, — предложил Коля.
   — Ну да, сейчас только разоспишься и — "подъем переворотом". Господа начальники нагрянут.
 
— Ладно уж, потерпим — не на курорт приехали. Посмотрим, как платить будут. Наобещали сорок бочек арестантов, а на деле хоть бы аванс на харчи да курево дали.
Если через месячишко зарплату, какую обещали, не дадут, не обижайся, Иваныч, я на перекладных, да хоть пешком, домой утопаю. Я ученый, обещалок всяких наслушался, поумнел. Лучше дома возле сада-огорода да на рыбалке с удочкой.
 
— Так-то оно так, верно — дома с голоду не пропадешь, но семью и одеть-обуть надо, старшая в институт поступать хочет, пацан который год велик просит. Где, дома сидя, на все это заработаешь?
 — Не спорю, Иваныч,лишь бы не влететь  здесь по-крупному. Лето угробишь и голышом вер-нешься, жене на шею.
 
 — Риск, понятно, есть. Но сам, Коль, знаешь — кто не рискует, тот не пьет ...
 — И здоровеньким помрет, знаю, Иваныч. Айда в каюту, хоть подремлем до прихода их превосходительств. Успеем еще все проблемы обсудить, наболтаться и наработаться...
 
Действительно, работы экипажам в это лето предстоял непочатый край. Нефтяные нувориши, прибравшие к рукам экспедицию, выстроили планы освоения новых перспективных территорий. Сладкий коктейль из свободы и нефтедолларов пьянил неокрепшие головы новых хозяев жизни.

Были они в большинстве своем старой парт номенклатурой и хорошо усвоили три источника, три основных составляющих личного процветания: любой ценой, втихаря и побольше, а после—хоть потоп, поэтому хозяйствовали соответственно — по старинке. Пока цены на нефть на мировом рынке стояли высокими, дела шли: транспортники транспортировали, монтажники монтировали, бурильщики бурили и так далее — контора писала, бухгалтерия считала, а хозяева осваивали курорты всех континентов, за исключением Антарктиды.
 
В конце той благодатной поры и оказались на севере наши герои. Не успели они отдохнуть после перегона и суток, как начались для них напряженные капиталистические будни. Первым сюрпризом от экспедиционного руководства стало то, что к новым и крепким баржам подвезли тракторные сани, груженные баллонами с ацетиленом и кислородом, и буквально в три дня произвели над ними операцию "ампутации" фальшбортов, хотя в инструкциях по погрузке барж говорилось, что фальшборт является необходимым элементом прочности корпуса.

 Начальство, которого оказалось на удивление много, это обстоятельство нимало не смущало. Оно, как потом выяснилось, имело особое представление о свойствах материалов и возможностях техники.
   
 — Это не экспедиция, а отрыжка развитого социализма, — в сердцах выразился Коля Шутов, возвращаясь с Алексеем Ивановичем на судно после долгого неприятного научно-технического диспута в конторе. В этом длинном П-образном бараке, где она помещалась, капитаны насчитали не менее трех десятков кабинетов и кабинетиков. Там среди столов, шкафов и сейфов нашла себе приют добрая четверть всего взрослого населения поселка.
Очевидно в целях дезориентации классового противника "бойцы бумажного фронта" на дверях своих "блиндажей"вывесили таблички с шифрованными надписями: ОГГ, ОГМ, ОТЗ и прочей а,б,в,г,дейкой.
 
  — Я там, честно говоря, Иваныч, заблудился. Кто, где, за что отвечает? По какому вопросу к кому обращаться? Генеральный вообще неуловимый, как тот ковбой Джо. Этим замам — никому, ничего доказать невозможно. Как бы нам вся эта авантюра боком не вышла. Если баржа переломится и утонет где нибудь на фарватере, кто, интересно, отвечать будет?
 
  — Ты что, Коль, первый раз замужем? Сам ведь знаешь — всегда виноват либо стрелочник, либо капитан. Тебе это на следствии "дяденька" прокурор потом доходчиво объ-яснит. Ладно, Бог не выдаст — свинья не съест, пока баржи не гнилые, поди, походят, вот только грузить поосторожней надо.
 
На следующий день намечалась погрузка. После завтрака капитан Макаров отдал распоряжение рулевому, чтоб тот из рубки наблюдал за обстановкой. Сам же, спустившись в каюту, прилег на диван с намерением почитать, что-нибудь полезное или интересное.

 Если зимой во время отпусков Алексея Ивановича, случалось, донимали бессонницы, то летом они бесследно исчезали. Им на смену, помучить капитана, частенько являлся древний противный старикан Морфей. Стоило заступить на вахту, и он тут как тут. На борьбу с его гипнотическими чарами уходило немало душевных и физических сил, а силы нужно было беречь, поэтому через пару страниц зачитанного толстого журнала капитан уже видел сон: его опять преследовали "головорезы" с арканами. Он бежал от них по узкой, петляющей среди лесной чащи тропинке, пока не очутился на краю высокого обрывистого берега полноводной могучей реки.

 Нападающие приближались. Теперь он мог уже разглядеть их алчные рожи. Это была все та же "бритая братва", чиновники из всевозможных инспектирующих органов, несколько крутых околофлотских бизнесменов и "их полку", кажется, прибыло. Да, среди старых знакомых хищных физиономий он узнал несколько новых, тоже с плотоядными ухмылками и горящими глазами. Они принадлежали местному начальству. От их вида у Алексея Ивановича тоскливо сжалось сердце, и в нехорошем предчувствии заныла шея.
 
Тут кошмарное наваждение, насланное, по-видимому, древнегреческим божком, развеял молодой тревожный голос:
 
 — Алексей Иваныч! Алексей Иваныч! Вы посмотрите. Они там грузить начали, что-то, по-моему, они неправильно делают.
В дверь каюты нерешительно заглядывал вахтенный рулевой.

  — Фу, хорошо, что разбудил, Саша. Сейчас подымусь, разберемся...
 Окончательно прогоняя дурной сон, капитан протер глаза и стал обуваться.Наверху его ожидала крайне возмутительная картина. Алексей Иванович, привыкший беречь и лелеять попавшую к нему в руки технику, просто вскипел от этого откровенного варварства.

 Развернувшееся перед глазами капитана зрелище мало походило на погрузочную операцию, так как больше смахивало на боевую. Будто шло планомерное уничтожение вражеского дредноута силами бронетанкового дивизиона, правда, без применения артиллерийских средств.

 Два мощнейших гусеничных трактора с помощью тросов тянули несчастную баржу за кнехты на берег. Бульдозер, чуть ранее срывший часть яра и наваливший огромную кучу земли на палу-бу, разъезжал по ней, очевидно с одной задачей — сравнять с этой землей все ватервейсы, горловины люков и вентиляционные гусаки. Танковый тягач, в диком напряжении становясь аж на дыбы, затягивал на баржу уже вторую промазученную, циклопических размеров железяку, по всей видимости необходимую для вторжения в недра планеты.

 Первая, тоже ужасного вида и подобных размеров, лежала на корме баржи, не умещаясь по ширине и свисая кривыми острыми ребрами с обоих бортов. Четыре свирепых, лязгающих гусеницами чудовища, извергая клубы вонючего дыма и надрывно рыча, терзали стальную тушу баржи. Она стонала, скрипела и дергалась в конвульсиях, словно подыхающая лошадь.
 
Сердце капитана бешено заклокотало, на шее нервно забилась какая-то жилка. Он, не разбирая дороги, прямо по грязи кинулся наперерез трактору в самую гущу битвы. Отыскав руководителя или "главного режиссера" этого сражения, капитан с ходу, не выбирая выра-жений, понес:
 
 — Вы что делаете!? Вы хоть соображаете, что творите?! Как грузите, ешь твою медь! Вы что утопить хотите?! А как к такой барже подойти прикажете? Как на буксир взять? Вы что тут, по-русски говоря, ухи объелись?
 
 "Дирижер" на минуту от удивления опустил руки, потом сдвинул на затылок свою кожаную кепочку, поправил узел торчащего из-под брезентовой штормовки галстука и, презрительно щурясь, осадил бушующего Алексея Ивановича:

  — Не ори. Че орешь? Не дома. Ты куда на работу приехал? В геологию, вот то-то. Как погрузим, так и поведешь. Запомни раз и навсегда — у нас нет понятий: не могу, не положено, не хочу... У нас есть понятие — "надо!" Понял? Вон там видишь, кран стоит? КП называется, у него грузоподъемность двадцать пять тонн, мы цепляем сто. И ничего, трещит, но подымает. Танкетка, например, в болоте, бывает, утонет, вызываем вертолет. Летчик кричит: "Нельзя!", а мы цепляем и выдергиваем ее из трясины! А ты тут, разорался... Не нравится — пиши заяву и до свиданьица!
 
 Такие "аргументы и факты" подействовали на капитана Макарова, как ушат холодной воды. Он осекся, погрустнел лицом, и убежденно с печалью в голосе выложил:
 
 — В таком случае, флот вам, господа, как дураку стеклянный хрен — ненадолго. Я-то еще удивлялся — почему у вас весь берег металлоломом завален? Как под Курской дугой после битвы. — Алексей Иванович вытер измятым носовым платком вспотевшую шею и, ссутулясь, медленно побрел на теплоход.

  Днем траурное настроение команд развеяло одно важное событие — дали долгожданный, по-царски щедрый аванс новенькими стотысячными банкнотами. Приятный вид, свежий запах и нежный шелест этих пестрых бумажек живительным бальзамом пролились на усталые души наших скитальцев, воскресив почившую было бодрость духа.

  По этому поводу капитан Макаров побрился тщательней обычного, надел парадный китель, а на шею повязал новый форменный галстук. В кают-компании заструился праздничный аромат одеколонов, это команда, по примеру капитана, освежалась после бритья и готовилась к увольнению на берег по личным надобностям.
 
 На берегу личных дел нашлось всего по три: посещение почты, посещение бани и посещение магазина. Других личных дел никто придумать не сумел, тем не менее это никого не огорчило.

  По возвращении на судно все продолжали пребывать в приподнятом настроении, которое вскоре трансформировалось в желание, а потом и в решение отметить это радостное событие по-русски.

 Когда веселье на борту набрало ширь и удаль, на берег, героически преодолев несусветную грязь, прикатили два легковых УАЗика. Из них не спеша вылезли, по одному из каждого, два некоторым образом уже знакомых нашим героям человека. Оба они числились в первых замах самого генерального босса, который появлялся в поселке не чаще полярного солнышка зимой, предпочитая осуществлять свое мудрое руководство дистанционно, то ли из Тюмени, то ли из самой Москвы. Во всяком случае, по слухам, квартиры у него были и там и там.
 
 Один из замов генерального был "по общим", другой "по разным" вопросам. Один считался правой, другой, соответственно, левой руками, держащими, как того требует самодержавное уложение, скипетр и державу, то есть всю власть в поселке.
 
 Который похудее — по разным, или Левая Рука, стал подниматься по трапу того теплохода, где шло коллективное распитие. Это немедленно вызвало определенный переполох в кают-компании: быстро прятались бутылки, стопки, пробки — в общем все, что могло выдать недозволенное уставом мероприятие.
 
 Левую Руку экипажи запомнили по одному забавному на первый взгляд эпизоду. В тот день, когда экспедиционное начальство знакомилось с прибывшими судами, "зам по разным" зашел в ходовую рубку буксира, где капитаном был Алексей Иванович, велел запустить двигатель и отдать швартовы. Потом, с важным и деловым видом, потребовал сделать пару кругов и, нако-нец, сам уверенно запросил штурвал:
 
 — У меня на лодку "права" есть. Вообще, я на всем могу: на тракторе, на вездеходе, на вертолете, на машине. На вашем смогу, мне тока мотор завести моториста дайте.
 
 После вежливого, но твердого отказа "Левый зам", видимо обидевшись, сделал строгое и официальное выражение лица, надменно зашевелил бровями и приказал причаливать обратно.

  Теперь "Левый" стоял перед раскрасневшимися от водки и смущения командирами, сжимая в руке, словно гаишный жезл, свернутые в одну трубку, ксерокопию карты-километровки и рей-совый "План-приказ". От него исходили флюиды самодовольства, мстительной удовлетворенности и явного наслаждения властью.
 
  — Ну что, капитаны, засиделись, поди, без дела? Все - вперед! Сейчас на последнюю баржу технику загоним, и отчаливайте. Дойдете до Марьяка, это тут рядом, сто тридцать километров всего, там оборудование с одной баржи скинем и с техникой до старой Марь-Еганской подбазы поднимитесь. Мы ее закрываем, все с нее перевозить будем на новую Ко-пыт-Мохтинскую. Тут подальше триста восемьдесят верст набегает. Четверо суток вам
на все про все, чтоб нигде не задерживались! Знаете, сколь простой одной буровой в сутки стоит? То-то...
 
   — А как мы узнаем, что это подбаза, что это такое? С чем ее едят? — решился уточнить задание капитан Макаров.
    — Там увидите, — отрезал Зам, — если что, вертолет пошлем. Не потеряетесь, вот вам и карта в руки. Специально для вас отксерили.
 
Левая Рука давно подозрительно принюхивался к атмосфере кают-компании, но не найдя явных улик, ограничился грозным шевелением ноздрями и бровями.
 
  — Задание понятно? Выполняйте!
   И не получив от ошарашенных неожиданным приказом капитанов никаких больше вопросов, удалился.
 
 Поскучневшие капитаны коротко посовещались, посетовали на "обломанный кайф", на неблагоприятное для выхода число и день недели (было тринадцатое, понедельник), но понимая, что это все не аргументы для руководящих ушей, начали готовить суда к отходу.
 
 С картой, полученной от "зама по разным", Алексей Иванович внимательно ознакомился уже в рейсе на досуге. Выпущена она была лет сорок назад, предназначалась для геологов, возможно, авиаторов, и не имела, естественно, никаких лоцииных сведений. Река на ней изображалась извилистой черной полоской: ни глубин, ни мелей, ни перекатов.

 Больше всего капитана расстроило одно неприятное открытие — на карте нигде не была отмечена Марь-Еганская подбаза. Как он ни вертел карту, как ни разглядывал извивы тоненькой черной змейки, ничего похожего на отметку, никаких надписей, никаких даже крестиков-ноликов, могущих или должных обозначать подбазу, отыскать так и не смог.

Вообще Марь-Еган не считался судоходной рекой, то есть никаких вешек, ходовых знаков, тем более бакенов и створ на нем никогда, никто не выставлял. Идти предстояло на ощупь, интуитивно, руководствуясь лишь некоторыми общими закономерностями, из которых, как известно, всегда бывают исключения. В свою очередь, подчиняясь закону подлости, они должны были встретиться в самом не подходящем месте, в самый не подходящий момент.
 
 — Наобум попрем — нервов намотаем до седин в башке, — сделал для себя вывод капитан Макаров, массируя одной рукой занывшую шею.
 
 "Правила плавания", которые, по утверждению преподавателей безопасности судовождения и инспекторов-судоходчиков, написаны кровью жертв кораблекрушений, запрещают и движение по несудоходным рекам, и движение в условиях ограниченной видимости, и движение в темное время суток на участках, не оборудованных освещаемой судоходной обстановкой и еще многое другое, но в условиях наступившей экономической свободы нашим капитанам представился "широчайший" простор для выбора — или быстро и накрепко забыть эти, отжившие свой век условности, или стать воистину свободными искателями другой работы.
 
 Эту аксиому им популярно разъяснили во время живой дискуссии, состоявшейся в кабинете за толстой дверью в присутствии обеих "Рук".
 
   — Устроились на работу вы не в судоходную инспекцию, деньги получать будете не там, а здесь, поэтому выполнять будете наши распоряжения и требования. Не нравиться, найдем других — по сговорчивей. Сейчас "вашего брата", безработных, только кликни. Вот бумага,
как говорится — вот бог, а вот порог.
 
Наши герои были уже воробьями стреляными, но не робкого десятка и отнюдь не педантами и буквоедами, а шелест купюр будущих получек манил их не меньше, чем звон золота далекого Эльдорадо конквистадоров в эпоху Великих открытий. Поэтому выбор был сделан — маленький караван из двух буксировщиков с баржами шел на Марь-Еган.
 
 По бортам каравана тянулось безбрежное зеленое "море". Оно шумело вершинами хвойных гигантов, как бы напевая нашим героям известную старую песню на новый лад, что едут они, конечно, за деньгами, а за туманом и запахами лучше ехать на Канары или Багамы. Тучи злющих голодных комаров гудели над головами нащих бродяг в тщетном желании сожрать их живьем.

 Коварные речные мели и топляки пытались преградить им путь, но у людей была цель и они упорно продвигались вперед, как не одну уже тысячу лет до них, тысячи других перво-, и не только, проходцев, открывателей — викингов, казаков, флибустьеров, конквистадоров, отчаянных и настырных авантюристов и бесстрашных, готовых к самопожертвованию романтиков неведомого.
 
До устья Марь-Егана добрались благополучно. Белые ночи, большая вода, судоходная обстановка на месте, что нужно еще профессионалу-судоводителю? Пожалуй, только воздержание от злоупотребления любимыми, некоторой частью этого контингента, напитками. Затариться для продолжения обмывки аванса было негде, поэтому Бог миловал.
 
 На Марь-Егане дела пошли хуже: залетев с полного хода пару раз на мели, командиры провели по УКВ радиосвязи "селекторное" совещание, на котором была предложена и большинством одобрена новая тактика. Один теплоход, передав свою баржу другому, порожнем, малым ходом пошел впереди, отыскивая фарватер на плесах и более глубокие протоки. Другой, с баржами, мог уже смело, почти полным ходом идти следом за "разведчиком".
 
  Что такое сесть на мель порожнем и малым ходом для речного судна? Если дно не каменистое — это сущий пустяк. Примерно то же, что споткнуться не упав. Ни тебе ушибов, ни переломов, может, разве какая, ничего незначащая, царапина добавится. Сразу врубаешь "полный назад" и на придонной волне спокойно выходишь на глубину. А вот заскочить на мель с баржой на буксире — это уже совсем другой "коленкор".

 Когда ты, потеряв движение, беспомощно стоишь в ожидании развития горестных событий, не дай Бог тебе, по глупости или растерянности, включить задний ход! Ослабнувший, провисший буксирный трос засосет под корму и непременно намотает на винт. Вещь чаще всего не смертельная, но очень и очень неприятная. Не зря моряки и речники, наверно, с момента появления винтовых судов, называют этим словесным оборотом случаи заражения "неприличными" болезнями, при их образе жизни нередкие, затяжные и трудноизлечимые.

Далее, почти неизбежно, многотонная громада баржи приезжает в корму буксировщика, иногда до самой надстройки. Зрелище не для слабонервных. Тут последствия могут быть гораздо печальнее банального вен заболевания.

Опытный судоводитель, конечно, такого ляпсуса не допустит, он постарается свести к минимуму возможные повреждения — струей от винта затормозив или, еще лучше, отбив в сто-рону надвигающуюся громадину. И если ему повезет и баржа пройдет мимо, она, может, сама, потеряв сначала ход, сплывая затем по течению, сдернуть буксировщик с мели.
 
 Опыт у обеих команд имелся, они сумели избежать возможных тяжелых последствий посадок на мели, ни разу не намотав буксира на винт. Но этого, как выяснилось, было еще не доста-точно, впереди их поджидало немало других непредвиденных испытаний. На третьи сутки "разведчик" — порожнем впереди идущий теплоход — заскочил в такой крутой и узкий поворот, с таким сильным прижимным к яру течением, что едва-едва сумел предотвратить навал на берег, вдоль которого, словно противотанковые ежи, торчали стволы и корневища упавших хвойных гигантов, мореные и поэтому по-каменному твердые.
 
Только хорошая реакция и профессионализм капитана Макарова помогли уйти от, казалось, неизбежной аварии. Он быстро до отказа перекатал руль на борт и одновременно успел вклю-чить "самый полный вперед". Корма теплохода плавно проскользнула буквально в полуметре от огромной, похожей на окаменелого спрута, коряги.

  Алексей Иванович вздохнул и отер взмокшую шею, но оказалось, что это всего лишь "цветочки". Впереди судам пришлось одолеть еще не менее пятнадцати та-ких же и даже более опасных поворотов. Тихая равнинная речка, из-за резкого перепада высот, на протяжении десяти — двенадцати километров, в этом месте превращалась в дикий своенравный по-ток с суводями, "неправильными" течениями, печинами и другими подобными "прелестями", каждая из которых могла оказаться роковой.
 
 Серпантин, как назвали это место капитаны, штурмовали без малого сутки. Второй буксировщик, не пройдя и трети поворотов, потерял заднюю баржу. Слишком длинный состав не вписался в крутизну реки. Баржа врезалась в берег, буксирный трос лопнул, "разведчику" пришлось возвращаться за "беглянкой". Началась отчаянно-рисковая гонка, которая неизменно присутствует в каждом "вестерне" или боевике, но автор не ставит себе задачу детального описания этого захватывающего зрелища, потому что его нужно увидеть, а не услышать. Главное, что врезалось в память автору — это багровая от натуги, вся в узлах вздувшихся жил шея капитана Макарова.
 
 Стоять за штурвалом хватало сил минут на пятнадцать. Постоянно лихорадочно приходилось перекладывать руль с борта на борт. Пот, застилая глаза, катился по лицу, шее, через мокрую насквозь тельняшку, сочился ниже, возможно, достигая пят. Хотя полной уверенности теперь, что мокрыми были даже пятки его героев, у автора нет, но он осмеливается утверждать: накал схватки был предельным. Пятнадцать минут блаженного отдыха с жадно выкуренной сигаретой и стаканом холодного чая, и новый жестокий раунд с беспощадным серпантином.

  Но, слава Богу, Николаю Угоднику, а, может, Георгию Победоносцу — коварный, злобный Змий-Серпантин был-таки наконец повержен. Выйдя на тиховод, до бессилья измотанные эки-пажи подсчитали потери: несколько лопнувших тросов, несколько вмятин на бортах теплоходов и барж, и одна небольшая пробоина на барже, к счастью, достаточно высоко от ватерлинии, мозоли на руках у всех четырех командиров и жесточайший шейный хондроз у Алексея Ивановича, который наутро следующего же дня уподобил его "рыцарю печального образа".
 
 На пятые сутки, по подсчетам, было пройдено не менее трехсот восьмидесяти километров, легендарная Марь-Еганская подбаза должна была вот-вот открыться жадным взорам наших, порядком утомленных, героев. За каждым новым поворотом они с нетерпением ожидали увидеть свое Эльдорадо, Землю Санникова или хотя бы какую-нибудь ржавую буровую и полусгнивший сарай, что названо этим таинственным словом — Марь-Еганская подбаза.
 
 Увы. Ничего подобного. Ничего похожего на произведение рук человеческих. Только все та же бескрайняя таежная чаща — неприветливая и сумрачная.
 
 Моральные и физические силы в бренных телах искателей финансового благополучия были на исходе. У Коли Шутова разболелся зуб, и выскочил здоровенный флюс. Алексей Иванович сидел за штурвалом, словно Донкихот на Росинанте, закованный в ржавые латы и проглотивший вдобавок меч. Резкие движения, особенно крутые перекладки руля, пронзали капитанскую шею и отдавались тупой болью в голове, будто увесистые подзатыльники.

 От такого, наверно, дискомфорта в черепной коробке все тоскливые мысли, ранее бродившие там, улетучились в неизвестном направлении. Взамен образовалась противная нервная пустота, которая стремилась заполниться чем-то лихим и отчаянно веселым. Он вдруг, ни с того ни с сего, казалось, вызывающе бодро запел:
 
  ... И Ленин такой молодой, И юный Гайдар впереди!
  Других слов из песни он, видимо, не помнил, поэтому повторял одни и те же, прерывая куплеты иногда слегка истеричным хохо-том.
   ... И Ленин такой молодой, И юный Гайдар впереди!

  Коля Шутов, войдя в рубку с гримасой боли и своим защечным флюсом, сменил выражение, недоуменно уставившись на капитана:
 
 — Иваныч, ты, может... это, отдохнешь пойдешь? А я, это... сам давай повахчу...
  К вечеру терпение истощилось полностью. В обоих экипажах давно нарастающее сомнение начало превращаться в уверенность какай-то чудовищной ошибки. По всем приметам карта, по которой, нельзя сказать, что шли, но все же в некоторой степени ориентировались судоводители, закончилась.
   
 — Не могли ж мы мимо пройти, черт возьми! Может, не в ту речку зашли? — гадал капитан, недоуменно в ко¬торый раз разглядывая карту со своим смен-ным.
 
  — Да ну, Иваныч, речка хоть и изменилась за сорок-то лет, но многие места соответствуют точь-в-точь. Это что, случайные совпа-дения, что ль? Не, не может такого быть!
 
 — Слушай, а вот тут — правый приток мы вчера про¬шли, Гл. Марь-Еган написано. Может, это и есть главный Марь-Еган? Может, туда надо было идти? Мы-то, похоже, по Сарм-Марь-Егану идем, — почесывая затылок и поглаживая ноющую шею, предположил Алексей Ивано-вич.
 
  — Да ну, там вобще ручеек какой-то несерьезный, впадал. Я прикидывал — туда если баржу запихнуть, то там точно не развернуться, — усомнился Николай.
 
  — Да и здесь нам, пожалуй, дальше баржи не протащить. Ума не приложу, честно говоря, что делать?
 
 — Может, с мужиками по рации посоветуемся, одна голова — хорошо, четыре — уже Дом советов, а то и Государственная Дума, — предложил Коля, щурясь заплывшим от флюса глазом.
Река впереди, ставшая больше похожей на ручей, причем изрядно заваленный лесом, стала так узка и очевидно непроходима, что без долгих споров судоводители пришли к единому мнению, — одному теплоходу следует остаться с баржами. Другому, на всякий случай, еще подняться, насколько позволят обстоятельства, порожнем вверх. Если там вблизи не окажется подбазы, и не прилетит вертолет, то надо немедля бежать обратно вниз, пока не упала вода.
   
— Иначе здесь навечно заторчать можно, памятниками глупости и разгильдяйства, — резюмировал Коля Шу-тов.
 
 — Давай пока к берегу прижмемся и теплоходами счалимся, постоим, обсудим получше обстановку да, пожалуй, жребий бросим — кому в разведку идти, — предло¬жил Алексей Иванович, хотя в душе не сомневался, что выпадет идти им. В жизни ему настолько редко выпадала счастливая случайность, что он в нее давно перестал верить. Все, что давалось ему в руки, приходило благодаря нелегкому труду. Однажды, правда, в пятом классе он вы-играл рубль в лотерею на билет подаренный одноклассницей к Дню Советской армии. Но этот случай он помнил и расценивал, скорее, как исключение из правил, по которым строится его судьба.
 
 Интуиция не подвела капитана — идти выпало им. Единственно, что решил позволить себе и команде Алексей Иванович, это немного отдохнуть, поспав до того момента, когда неза-ходящее северное солнышко поднимется выше деревьев и высветит опасные топляки и рябь на отмелях. Часа через четыре капитан Макаров проснулся, привычно отгоняя от себя комаров и до одури надоевший сонный кошмар с лассометателями. Растолкал спящих без задних ног сменного и моториста, и маленький теплоходик, осторожно отчалив от закоряженного берега, продолжил упрямое движение вверх.
 
Идти пришлось все время "самым малым", беспрестанно лавируя между торчащими из воды мореными стволами погибших древесных исполинов. Девственная тайга кругом не имела ни малейших признаков обитания человека. Ни единого следа топора или пилы, зато на песках то и дело встречались следы дикой живности. Особенно часто попадался немного похожий на косолапо-человечий след матерого зверя, пятками наружу.
 
  — Медведь должно быть, — уважительно догадался Коля Шутов, подавая бинокль и принимая у несмевшего отвлечься капитана штурвал.
 
  — Да уж, понятно, зайцев такого росту и столетних не бывает, — согласился Алексей Иванович.
   
 — Ты гляди, сколь их здесь! Почти на каждом повороте встречаются! Может, у них съезд партийный или симпозиум, — принялся строить догадки Коля, опять передавая управ-ление Алексею Ивановичу.
 
  —    А ты на берегвыйди, да разузнай — "съезд" или не съест, — скаламбурил капитан, круто перекладывая руль в попытке увернуться от очередного топляка.
   Вдруг судно резко накренилось и клюнуло носом что-то впереди, наткнувшись на невидимое подводное препятствие, остановилось, беспомощно и жалко задрав корму. Раздался непри-ятный хруст, переходящий в отвратительный скрежет. Двигатель теплохода заглох, и наступила зловещая тишина.
   
 — Все. Кажется, приехали... — безнадежно и даже траурно констатировал факт капитан. Он еле удержался на ногах, ухватившись одной рукой за штурвал, другой инстинктивно оберегая больную шею.
  С минуту все пребывали в растерянности. Засевшее в подсознание чувство ответственности или, может быть, глаза окруживших его людей, смотрящих на него в молчаливом ожидании, заставили капитана первым стряхнуть с себя оцепенение.
 
  — Сашок, посмотри по корпусу — нет ли пробоин, — послал он моториста. — А ты, Коль, быстренько в машину — реверс выруби и попробуй движок запустить. Похоже, "хорошую" топлячину поймали.
 
С обоих берегов на маленький теплоходик равнодушно взирали замшелые от времени, все в завязях будущих шишек, гигантские кедры и пихты. Они, очевидно, первый раз в своей долгой жизни увидели это вонючее, гремучее водоплавающее. Были они мудры, спокойны и нелюбопытны, во всяком случае умели хорошо скрыть свои чувства и мысли от посторонних.
 
 Между тем теплоход развернуло течением и его нос прибило к берегу. В металлической утробе, чихнув, натужно застучал двигатель, но, когда Алексей Иванович попробовал включить ход, скрежет повторился, и дизель вновь умолк.
 
 — Давайте попробуем ломами через муфту вал провернуть, раскачаем, может, постепенно и удастся. Или нырять придется с ломами и кувалдами. Другого выхода я не вижу, — продолжил капитан.
 
 Экипаж дружно и беспрекословно принялся за дело. Часа через полтора удалось-таки, ценой отчаянных усилий всей команды, раскачав понемногу вал, освободить винт от толстого, но подгнившего и потому не очень крепкого бревна. Это случилось неожиданно, когда Коля Шутов уже раздевался для ныряния в ледяную воду вечно холодной таежной речки, капитан оста-новил его.
   
— Подожди, с твоим зубом только искупаться осталось. Успеешь еще моржом стать. Давай попытаемся еще разок. По-пытка — не пытка. Хотя в эту минуту, пожалуй, капитан Макаров покривил душой, ибо в его шее эти ломовые лошадиные усилия вызывали острую, как от ударов хлыстом, боль.
 
 Когда вал удалось провернуть, общий вздох облегчения и улыбки на мокрых от пота лицах, кажется, осветили полутемное машинное отделение, где трудилась команда. Судно опять было готово к движению.
 
 — Ну что, кореша? Считайте — в рубашках родились. Пожалуй, хватит судьбу испытывать, возвращаться будем. Итак километров шестьдесят от барж сумели проползти. Давай только, Николай, оставим здесь заметку, на всякий случай. Выбери лесину позаметней и намалюй на ней что-нибудь, пока мы инструменты соби-раем.
 
 Николай вскарабкался на берег, где он заранее приметил высокую, толщиной не менее двух обхватов, лиственницу. Топором сделал широкую — в полствола, затеску, и на ней ярко-оранжевым суриком вывел автограф: "Н. ШУТОВ, т/х КЕРН", и когда оставалось только поставить дату, за спиной он услышал вкрадчивый шелест листвы и хруст сухих веток под чьими-то осторожными шагами. Оглянувшись, он заметил сквозь чащу кустарника что-то большое и бурое медленно отрезающее ему путь отступления к теплоходу.
 
 Внизу живота Коля ощутил резкий неприятный холодок. Сразу вспомнилось: "съезд или не СЪЕСТ!" В голову ударила волна первобытного страха. Он бросил котелок с краской и опрометью кинулся к обрыву, а оттуда, не мешкая и секунды, сиганул в реку. Вынырнул, и быстро вразмашку погреб к теплоходу. Там на палубе его встретили удивлен¬ные лица эки-пажа.
  — Ты, что Коль, все-таки решил освежиться, или, может, суицид хотел свершить?
 
  — Да, м-медведь там! Какой н-на хрен, с-суицид! В к-кустах к-ко мне к-крался, — стуча зубами, выпаливал фразы Коля, скидывая с себя мокрую робу.
 
 Сразу убрали сходню. Несколько минут Алексей Иванович не решался никого послать на берег, чтоб отдать швартовый. Тревожное напряжение спало лишь тогда, когда все явственно разглядели в прогалине меж деревьев, удаляющегося легкой горделивой рысью красавца-лося.
 
  — Ха-ха-ха, лось! — раздался дружный облегчённый хохот.
 
  — Что, Коль, сохатого не узнал, сдрейфил? Переоденешься, сходите с Саней, топор разыщите да краску или котелок хотя б, с берега. Штаны-то мокрые, поди, не только от водички речной? — присолил свежую душевную царапину капитан.
 
 Не подумайте, что был он злоязычен или, хуже того, — бездушно жесток. Просто, за шуткой, иногда весьма колкой, к чести не только в чужой огород, он привык прятать некоторые недостойные или стыдные, на его взгляд, чувства. Это помогало ему с наименьшим душевным дискомфортом преодолевать конфузы. Люди, знающие Алексея Ивановича не первый день, как правило, на него не обижались, прощая ему напускную черствость.

 Вечером этого поворотного в нашей истории дня, маленький караван двигался вниз. Еще около полу суток понадобилось ему, чтоб дойти до места, где Марь-Еган раздваивался на Сарм и Гл., что, как выяснилось, означало Мелкий и Глубокий. Почему названия на карте были одно по-хантыйски, другое по-русски и в сокращении, так, наверно, и останется среди загадок и казусов отечественной геодезии. Нашим путникам это было уже не важно — они нашли то, что искали.

Подбаза находилась всего в каких-то пяти километрах от устья вверх по Глубокому Марь-Егану на краю живописнейшего соснового бора, светлого, словно путь в Царствие Небесное. Был он, будто пышным ковром застлан белым ягелем. По нему можно было прогуливаться хоть в домашних шлепанцах, так чист и сух оказался этот покров. Воздух в нем был напоен ни с чем не сравнимым ароматом, целительным, точно бальзам. У самой воды приютилась чудесная банька по-белому, чуть дальше — за речным поворотом спряталось несколько балков -вагончиков и четыре трехсот кубовых резервуара из-под топлива. Этот "скарб" и предстояло перевезти на новое место.
 
Погрузка продолжалась пять дней, которые были использованы с толком и большой пользой. Известно всем, лучший доктор — это время, а его лучшими лекарствами являются, конечно, чистый воздух, сон, баня и водка. В это капитан Макаров уверовал давно и крепко.
 
 Водки для после банных процедур удалось раздобыть у вертолетчиков. Ко всем этим, неоспоримо лечебным, средствам добавились положительные эмоции от великолепной рыбалки удочками. Такой клев, как на северных речках, когда начинает падать вода, вряд ли где еще можно встретить. Так что к концу пятых суток шея у капитана Макарова, впрочем, как и зуб у его сменного, почти совсем перестала болеть, и он почувствовал, что опять вполне готов впрячься в свой нелегкий воз.
 
 Что же прикажете делать, господа, если продать, кроме шеи, нечего? И кто ж в том виноват, что в жестоком человечьем мире за все нужно платить? За что-то головой, за что-то — потом лица своего или просто — шеей.

            Продолжение -  http://www.proza.ru/2012/08/30/1558