Поездка

Почему я не родился Силантием? Или, скажем, Дормидонтом? Ну какой спрос с Дормидонта? Это же все равно, что Модест, только еще хуже. Герасим, Эммануил, Варлаам… Сколькими прекрасными именами одарила отечественная словесность нас, потомков. И за каждым бесконечные кровь и слезы, муки поколений. Я имею в виду тех, кто носил эти дурацкие имена.
Мне же катастрофически не повезло. Будучи в душе своей смиренным Понтелеймоном по паспорту я числился, как банальный Алексей Юрьевич Ронин. Тем горше моя судьба.
Теперь, представившись, по правилам хорошего тона я должен рассказать о себе. Родился я в губернском городе N в семье потомственного интеллигента в третьем колене. Батюшка мой придерживался ортодоксальных взглядов на современную действительность и часто за рюмочкой водки поминал, прослезившись, былые времена. Поэтому чинов не выслужил, а работать всю жизнь сантехником не позволяла гордость. Заарканив в свой организм к сорока двум годам грыжу, несварение желудка, хронический алкоголизм и страдая манией величия был отправлен на пенсию по инвалидности. Матушка моя была сердобольной труженицей. С самого детства идея накормить всех голодных боролась в ней с идеей утешить всех страждущих. Победила первая, и она устроилась работать в ресторан быстрого питания. Такая вот обычная семья. Я же получился выродком.
С детских лет меня тянуло к знанию. О, знания! Необъемные и труднопостижимые! Когда мне было пять, я поджег сарайку, в семь подсматривал женщинам под юбки, в девять прооперировал собаку. Родители мои придерживались самых вольных взглядов на институт воспитания ребенка и на все жалобы моих преподавателей реагировали неохотно. Тятенька не любил слово “хулиган”, зато держал в почете емкое и красноречивое “мудак”. Так я и ходил все свое отрочество с этим ярлыком. Со сверстниками отношения не складывались по причине моей приверженности к получению знаний. Преподаватели, однако, хоть и отмечали мои странности, по большей части ценили во мне усердие и рвение с которым я поглощал написанное в учебниках. Остались не поощренными лишь мои попытки написать собственные учебники. Да, похоже, я родился не в свой век. Выстрадав к концу одиннадцатого класса золотую медаль, я плавно перекочевал из сословия “мудак” в сословие “оболтус”. Так нарек меня отец, мечтавший, что я пойду его стопами и прочивший мне блестящую карьеру на поприще сантехника. Я же разочаровал его и поступил в университет на экономическое отделение. Не знаю, чего меня туда понесло. Наверное, как и все семнадцатилетние юноши не знал, что же дальше. Двигаться надо было куда-нибудь. Но вот куда? И в один прекрасный день Леша Ронин превратился в студента.
Но хватит предисловий. Перейдем к яркой и стремительной кульминации. Эта история произошла со мной на втором курсе. Стоял декабрь. Вторая его половина крепко приморозила, но к новому году обещали потепление и слякоть. А может быть был апрель, и озорная капель играла фокстроты по еще не растаявшим тротуарам. Как вы поняли из предыдущих фраз, у меня редкая болезнь- я путаю времена года. Жить с ней, конечно, можно, но вот писать сочинение на сакральные и непреходящие темы, (типа: как я провел лето) затруднительно. Все началось на лекции по моему нелюбимому предмету. Не буду говорить какому, что бы не компрометировать предмет. Черт побери, Ронин! Да будь ты уже мужиком! История… Да, признаюсь, это была история! Простите, Виктор Палыч Христа ради. Но пора наконец разорвать порочные узы, связывающие студента- отличника с подающим надежды семидесятилетним профессором.
Внезапно (как я люблю подобные сюжетные повороты) в аудиторию вошла полная женщина с пустыми глазами. Казалось, что полнотой своей, дабы сохранить вселенское равновесие, она хотела сбалансировать недостаток излишне пронзительного взгляда в одну точку. Чтобы не сгущать краски и быть объективным замечу, что точка эта перемещалась в зависимости от того в какую сторону болталась на хлипкой шейке голова женщины. Биомасса, представившаяся Клавдией Никоноровной, сообщила не без пафоса и апломба, по поводу того, что именно она нам это сообщает, нижеследующее: мы все- недостойные черви, оболтусы и тунеядцы (с последним пунктом вынужден не согласиться из принципа, ибо жив во мне еще дух диседенства). Мудрость и щедрость же руководителей деканата не знает границ. Короче говоря, нашей группе выделили четыре бесплатных билета на поездку в город мечты. Кто поедет- решайте сами. Женщина вручила билеты старосте и раскланявшись удалилась. Слезы радости выступили на глазах у многих. Предстояла кровавая борьба за заветные билеты с возможным мордобоем и более чем вероятной нецензурной перепалкой. Самые прозорливые одногрупники принялись возвращать старосте долги, хвалили ее новые туфли, вызывались пропылесосить ее парик. Ведь именно от старосты, как от ответственной за билеты, зависело кто же поедет в город мечты, а кто останется плакать дома.
Самое время открыть куда же насмешница судьба подарила нам билеты. Наименее нетерпеливые читатели уже начали строить догадки, и с моей стороны было бы не вежливо скрывать столь интригующую деталь далее. Пушкин на моем месте со свойственной ему лучезарной простотой выложил бы все напрямик. Диккенс рассказал бы притчу. Омар Хайям сочинил бы Рубаи. Я должен назвать место назначения. Разумеется, я этого не сделаю. И не из каких-то соображений, а вообще без них. Ведь излишне утомлять голову- это значит излишне утомлять голову.
Когда закончилась пара, мы стали судить и рядить. Обожаю старославянские выражения! Есть в них что-то неуловимо мудрое. А если и нет, то виноваты в этом, безусловно, чиновники. Итак, пораскинув мозгой (я употребляю здесь ее в единственном числе, так как раскидываться мозгами нельзя- времена нынче такие), мы пришли к выводу, что поехать должны достойнейшие. Оставалось решить проблему, что делать с не достойнейшими. Каждый понимал, что тот, кто поедет, станет мишенью презрения остающихся. Но, о, как велики и благородны мои товарищи! Сколько в них чистоты духа! Все хотели взять это бремя на себя. Решение нашлось неожиданно. Взяли шапку и двадцать пять бумажек (по числу учащихся в группе). На четырех бумажках поставили крест. Все как следует перемешали и подали к столу горячим. Тянуть жребий предстояло в алфавитной последовательности. Подходивших к шапке освистывали и проклинали. Уходивших от нее разочарованных жалели и дружески похлопывали по плечу. Гром грянул, как и положено, на букве “г”. На один счастливый шанс стало меньше. Атмосфера накалялась. Эмоции выхлестывали через край. Было бы удивительно, если бы на букве “п” в аудитории не раздался громкий вздох. Один из обладателей этой благородной литеры в заглавии своей фамилии вытащил еще один “крест”. Очередь дошла до меня. Помню, как сейчас, вдалеке ухнула сова и завыли волки. Дрогнул слабый свет. Недружелюбные взгляды бывших друзей уперлись мне в спину. “И-эх”- именно так залихвацки подумал я. Во мне вовсе нет охотничьего азарта, и я мало поддался настроениям масс. Остался безразличным к ажиотажу. И на черта мне эта поездка? Терять друзей ради двенадцати часов сомнительного удовольствия глупо. Я твердо решил вытянуть пустую бумажку. Во мне не было этого подленького чувства: “а вдруг?” Рука моя дрогнула. Я поднес листочек к глазам. Крестик! Ура! Что съели неудачники? Я еду! Я еду! Ха-ха-ха! Бя-бя-бя!
Разумеется, я подавлял, как мог, чувство превосходства. Я не издевался над поверженными. И мне стыдно, что я пустился в пляс. Я дал “камаринского” скорее из природной своей любви к изяществу хореографии этого танца. И зря я тыкал многим в нос клочок модернизированной целлюлозы с воплями: “На! На! На!” (Получилось кстати целых полторы группы На-На.) Затем еще кто-то вытащил счастливую бумажку, и лотерея завершилась.
Группа восприняла результат спокойно. Остался лишь один не смирившийся- Эраст. На самом деле парня звали Димка, но мне как-то комфортнее называть его Эраст. Были в нем такие “эрастовские” черты характера. С подобающим великодушием мы простили ему. Эраст же продолжал вести себя неподобающе.
Наступил день отъезда. Мы были фантастической четверкой, Д’Артаньяном и тремя мушкетерами, гардемаринами, неуловимыми мстителями, Иванушками Internesional с продублированным рыжим. Сели в автобус. Обустроились. Особенностью национальных поездок является то, что все пьют. Непьющий человек в дороге невольно вызывает подозрение. Он как черное пятно трезвости на белоснежном покрывале будущего похмелья, как муха- язвенница в тарелке с сорокоградусным супом, как яркий литературно обоснованный образ, противопоставленный другому образу с целью показать неуместность воздержания от возлияния. Среди нас ренегатов не оказалось. После третьей рюмки, но еще до состояния, когда хочется затянуть: “Черный ворон…” с чьей то легкой руки решили снять видео-послание Эрасту. Кто же тот проказник, кто вознамерился кольнуть в ущемленное самолюбие ближнего своего? Кто он, жестокосердный тиран юмора? Кто этот гений сатиры, надежда современной клоунады? Алексей Ронин! Спасибо! Спасибо!
А вот теперь самое время: “Черный ворон, что ж ты вьешься над моею головой? Ты добычи не добьешься. Черный ворон я не твой.”
Ночь в пути пролетела быстро под звуки канкана внутри черепной коробки, исключительно интеллигентные лики опьяневших друзей перед глазами, запах немытых ног и фуагра, вкус лежалой колбасы и свежей водки. Утром мы прибыли на место.
Пользуясь наметками предшественников, дабы не конкретизировать географически данный коллапс архитектуры и скрыть реальное именование населенного пункта назову город с подковыркой- город N. Экскурсовод поведал нам его богатейшую историю. Основан город N был в двенадцатом веке тещей князя Дрянеслава Обрыдловича по прозвищу “Зайка” в честь его победы на реке Хрящ над пьянством. Спустя всего семь лет в городе строится каменный кремль, что говорит или об экономической ценности города или о глупости правителя. Однако, проходит еще три года и Дрянеслава выгоняет из города его враг князь Обнищанский и Рвань-Подмышкинский Федор Свиное Рыло, известный просветитель, философ и гуманист. При нем сторонников Дрянеслава в городе сжигали, четвертовали и сажали на кол. Во избавление от еретических учений популярных тогда среди простонародья волхвов на перекрестке дорог повесили черного кота. В городе N быстро развивалось ремесло: умельцы изготавливали известных по всей Северо-Восточной Руси хрустальных ежиков из веток и шишек и вялили рыбу. В грозную годину татарского нашествия жители города спаслись от погрома, прикинувшись глухонемыми. Последующие двести лет они даже не платили дани, поскольку в Орде не нужны были ни хрустальные ежики, ни вяленая рыба. В эпоху централизации русских земель тогдашний властитель города N так удачно заключил договор с Москвой, что по бумагам выходило не Москва присоединяет город N, а как раз наоборот. К сожалению историческая справедливость не была соблюдена. Князь города N однажды мылся в бане и пропал без вести. Многие усмотрели руку Москвы. В торговых рядах начались беспорядки. Цены на баранки и пуховые платки резко скакнули. От страшного экономического кризиса страну спас ввод в город N московской дружины. По легенде именно проезжая через город N Иван Грозный сошел с ума. Когда царь ехал обратно ум вновь вернулся к нему. Возможно, что Русь избежала бы участи иметь тирана на троне, не появилось бы опричнины, не было бы боярских казней не вздумай Иван в третий раз проехать через город. К сожалению больше он в эти места не возвращался. В Смутное время в окрестностях города появился свой самозванец Лжедмитрий Истинный. Люди его не поддержали, поэтому он везде ходил с кроликами, хромой козой и неизвестно откуда взявшимся попугаем. Земское собрание признало проходимца морковкой и отпустило с миром. Исторический факт- при Петре Первом специальным указом жителям города разрешили носить бороды. Дело в том, что у мужиков их щетина выросла настолько прочной, что при  попытках обрубить ее, было испорчено три тысячи сто сорок шесть топоров на сумму восемь тысяч девятьсот шестнадцать рублей и четыре копейки. Решили, что дешевле оставить все как есть. Грянул пугачевский бунт, а в городе N было спокойно. Мятежников не сыскалось, так как производство местных мануфактур не облагалось никаким налогом. И вновь всех спасли хрустальные ежики и вяленая рыба! В Отечественную Войну двенадцатого года патриотично настроенные горожане занимались тем, что ловили Наполеонов. Дело было не шуточное- за Буанопартия обещали выдать шматок сала и медаль. Первым попался мясник, из-за злосчастной схожести с французским императором волосатыми лодыжками и серьгой в ухе. Пока разобрались мяснику успели набить морду. Потом Наполеона опознали в какой-то старухе-богомолке. Ее взяли под стражу до разъяснения. Иногда соседи волокли к городничему друг дружку за шиворот и заявляли, что дескать, вот он- Наполеон. Выходило так, что человек сегодня сдавший Наполеона, сам завтра мог оказаться таковым. Мудрый градоначальник узнал Наполеона в своей теще. Ее тут же упрятали. Самое удивительное, что в четверг поймали истинного французского императора. Он тут же отважно был захвачен в плен, и под угрозами подписал отречение от престола и капитуляцию Французской империи. При познейшем разбирательстве Наполеон оказался чьим-то рыжим котом. Кот был унижен за самозванство и великодушно отпущен на волю пинком под зад. К концу войны в тюрьме сидели две трети жителей и все приезжие, очутившиеся в то время в городе. (Несчастного мясника приводили четырежды. Не помогло даже то, что он перекрасил волосы в рыжий цвет.) Экскурсовод заметил, что существовали даже местные декабристы, но их не помнят по причине склероза. После Октябрьской революции в эти края зачастили большевистские агитаторы. Однако в словесных баталиях и дискусах с местными дворниками потерпели позорное поражение и вынуждены были ретироваться. В Великую Отечественную город дал фронту более шестнадцати тысяч хрустальных ежиков с тротиловой начинкой и почти пол миллиона бронебойных вяленых рыб (с конца сорок третьего в производство запустили фугасные щуки).
Город сегодня- это сказка. Про Щелкунчика и Мышиного Короля. Или другая. Главное, что конец хороший. Специально для Эраста мы сняли с полдюжины видеосюжетов о наших приключениях. Пусть хоть порадуется.
Вечером мы сели в автобус и поехали домой. И снова липкие руки Бахуса обвились вокруг наших шей и стали насильно заталкивать в горло водку. Речевой аппарат устал выдавать осмысленные тосты. Я не заметил, как задремал… Последняя, уже полусонная мысль была про Эраста. Все таки хорошо, что он остался. Такого объема впечатлений его жидкий мозг точно не выдержал бы.
Эх, Эраст, Эраст!