Шекспир, Гомер, Христос

I

Шекспир, Гомер, Христос. Что в них общего? То, что от всех троих хотели бы избавиться. Они утомляют.

II

Наиболее читаемый из этих поэтов – Шекспир. «Гамлета», по крайней мере, читают некоторые режиссеры и актеры. Но количество туристов, фотощелкающих Стрэтфорд-он-Эйвон и окрестности, безусловно, превосходит всех зрителей мирового шекспировского театра. Но это сейчас, через четыреста лет, потому что сейчас демократия, а она неумолима, ибо берет количеством. А когда лет триста назад возникла пресловутая дискуссия о подлинности имени поэта, время на дворе было совсем иное, аристократическое, а значит, качественное, и сомнения о драматурге наверняка зародились в оскорбленном самолюбии какого-нибудь носителя голубой крови. Подумайте сами, ну кто такой Шекспир? Скотник, мужлан, простолюдин. Где его образование, среда, культура и корни?! А мы вам предлагаем сплошь лордов, да каких – Марло, Бэкон, Оксфорд!.. Да, может, тут и сама Елизавета, женщина знаменитая и славная не просто своей короной, но именно умом и характером, та, которой так естественно было бы скрывать не подобающие женам в те времена театральные занятия. Тем более, в отличие от лордов, со стороны которых было бы сплошной глупостью отказывать своему имени в бессмертии, даруемом гениальной лирой, ей вполне хватало бессмертия, дарованного троном…
В общем, я понимаю этого несчастного аристократа, преданного идее культивирования человеческого вида и не склонного верить в возможное чудо человеческой природы…   

III

Гомера прямо не читают, зато читают в переводе на мифологию, античную трагедию, культурологию и даже философию. А если вспомнить, сколько времени утекло с тех пор, как он пел, то был он или не был, ему все же повезло.
В отличие от Шекспира, в его существовании усомнились духовные предки демократов и материалистов, те романтики, для которых, как и для наилевейших нынешних зеленых-экологов, природа и есть главный гений, она производит популяцию, популяция становится народом и создает народное искусство и так далее. В этой логике индивидуальный сочинитель лицо лишнее, зато очень хорошо и удобно можно возвысить, украсить и поднять на пьедестал символ «Народ». Накануне Французской революции это было крайне актуально, ибо таким образом народ из самой природы обретал право суверена, чтобы «законно» пнуть короля. А чтобы «законно» пнуть разум, – ибо он имеет свойство не только порицать королей и угнетателей всякого рода, но и оправдывать их, так как зачастую мерзко и высокомерно претендует на исчерпывающую объективность взгляда и независимость – для этого уже сами материалисты сочинили исторический материализм,  свергнувший разум с его царского престола и превративший его в жалкий флюгер, обслуживающий буйные и непостоянные ветра социальных потасовок.
Если посмотреть на описание беспросветной мясорубки «Илиады», напоминающей «Рамаяну» или подшивки марксистских газет столетней давности, то быстро убеждаешься, что индивидуальному разуму делать там нечего, что там, скорее всего, в авторах бытийствует какой-то коллективный безумный медиум, дух природы, сама стихия. Правда, «Одиссея» немного смягчает это впечатление, в ней даже появляется что-то почти гуманное, но и в ней столько чертовщины, что голова кругом идет. Но она все-таки хоть и разбухший, но только эпизод «Илиады», в которой вся тайна безумия греков.
Вы смотрели «Трою»? Голливуд, как всегда, оказался на высоте. Я, как в бога, влюбился в Брэда Пита, чертовски прекрасного Ахилла! Будь я женщиной любого возраста, я рванулся бы в Америку, чтобы стать его наложницей. Да, в этом ярком пылающем фильме все ужасно и беспощадно, красиво и жестоко, мучительно и полно страстной звериной энергии. Может, крито-микенские цари и были такие?
Во всяком случае, между блистательным голливудским проникновением в гомеровский мир и современной американской политической душой чувствуется живая связь. Я уж не говорю о лежащей на поверхности аналогии – идущие с Запада вооруженные до зубов корабли (список которых так и не дочитал Мандельштам), утюжащие море Ойкумены, как свою домашнюю скатерть, подгребающие под себя все лежащие на пути богатства и наконец упирающиеся в богатейшую и надменную независимую Трою, стоящую у ворот в сказочную Колхиду, в Хаттусас, в Месопотамию, в Финикию, в Египет. Троя – перекресток миров, почти как Россия, она – почти пригород Стамбула, то есть  почти нашего Константинополя, отобранного на бумаге у наших дипломатов германским кощеем Бисмарком. Грустные параллели!..
Но, продолжая их, мы будем помнить о троянском коне, будем драться, и даже в самом худшем варианте у нас будет возможность вместе с непременным новым Энеем сделать еще одну попытку отстроить Рим. Хотя в условиях после конца света это будет немного труднее. Но мы русские, и Сибирь в крови – хороший иммунитет против любой, даже ядерной, зимы…
Но, вообще-то, лучший довод против авторства Гомера то, что живому человеку невозможно делать такие широкодлинные штуки, как строки этих поэм. Я лично не то что до середины списка кораблей не дохожу, но даже до середины одного гекзаметра дойдя, падаю в изнеможении…
Остается только добавить, что у нас, на Руси, тоже некоторое время баловались именем легендарного аэда и в то же время идеей его несуществования, дабы изладить еще одни котурны для любимой современности, а за одним диалектически национализировать личное авторство какого-нибудь слишком уж прогремевшего сочинителя. То несчастного Гоголя брякнули в Гомеры, несправедливо взвалив на его совестливую душу ответственность за творящееся вокруг российское илиадство. А то, было, при Советах, хотели уже саму Арину Родионовну в Гомеры двинуть, чтоб нейтрализовать дворянскую спесь – подумаешь, 600 лет благородных предков! – ее курчавого воспитанника; зрела вполне справедливая мысль вернуть, наконец, в ее лице народу, своею кровью вспоившему каждую строку гениального наследия, законное право называться подлинным творцом этого самого наследия. Да на полдороге остановились, разглядев, что с курчавым и так уже все в порядке. Спросите прохожего на улице: «Кто в России поэт? Кто стихи написал?» И вам любой ответит: «Пушкин». Все стихи написал Пушкин.
И такой серьезный человек, как Сталин, едва ли рискнул бы размахнуться на юбилей классового врага, если бы не уверен был, что мысль народная тут давно торжествует, что само слово «пушкин» – пустышка, звенящая так же условно и сомнительно, как «гомер». 

IV

Больше всех не повезло Христу. Его вообще не читают, хотя тиражи у него самые громадные, планетарные. Он, как вы знаете, кончил хуже всех. При жизни его объявили преступником, после смерти – богом, никто не  захотел разглядеть в нем человека. Чтобы отделаться от мыслей этого человека, соорудили церковь.
Мысль была настолько мощная и яркая, что большинство современников, пораженные этим светом, просто ослепли и не нашли в себе сил вмыслиться в его мысль, войти в нее и последовать за ним, хотя многие из них самоуверенно называли себя его последователями. Любовь, которую он внес в мир, оказалась трудной и опасной, легче было плыть по течению и наряжаться в любовь, что и стала делать церковь, выгодно продавая его имя и делая видимость обновления жизни, обретая власть над человечеством и никого не подпуская к его книгам.
Чтобы не верить Христу, стали верить в Христа и требовать этой веры от других. Благоговейно замирать у портрета говорящего всегда проще, чем его слушать. Так было веками. Истина была никому не нужна, вернее, она была спрятанным сокровищем, ключи от которого держали церковные кощеи. Истина была источником их власти – полной противоположностью того, что говорил об истине Христос.
Миру же церковь всегда излагала свою, церковную, версию о Христе, церковный о нем миф, действенность которого заключается в его единстве и слитности с обрядом. Поэтому, когда глупые ученые, ради отрицания религии, стали доказывать, что исторического Христа не было, они тем самым только укрепляли церковный миф и обряд, которым исторический Христос и не нужен. Религия же от их критики нисколько не страдала, потому что религия это некие чувства и мысли, которые ни от какого «авторства» не зависят и, будучи однажды кем угодно принесены в мир, живут своей независимой жизнью, пока живо человечество. Я когда-то на эту тему писал:

Сейчас кричат, что Он – не божество,
Доказано наукою Его
Существованье в виде человека.
Да если б даже выдуман Он был,
Куда девать новозаветный пыл?
Валюта существует и без чека.
                («Шеф КГБ иконы собирал…», 1987)

Но я в этих строчках, если вы приглядитесь, отвечал критикам религии, которые умнее и компетентнее первых, ибо доказали, что Христос – лицо историческое. Самое смешное, что и эта добросовестная критика, устраняющая белое пятно в истории культуры, относительно церкви и религии все равно бьет мимо.
Церковь – и это ее коренная особенность! – зиждется на собственном обрядомифе, на вымысле, который абсолютно не интересуется, был реальный человек Христос или не было реального человека Христа. Встречаясь с исторической действительностью, миф ею не уничтожается, а напротив, миф вбирает в себя действительность, превращая реальность в вымысел. Так, не только человек Иисус из Назарета, но и Пилат, и Ирод, и Тиберий, все они становятся сказочными персонажами. Кроме Христа, в этой сказке есть еще разнообразные герои, называемые святыми; сказка требует увеличивать их число – только так можно объяснить канонизацию Николая II и, кажется, уже и Распутина.
Сказка ходит неведомыми путями, поэтому я не удивлюсь, если некоторое время спустя канонизированным окажется и Ленин. В конце концов, чем он хуже Распутина? Явно человек более достойный. А то, что у него было атеистическое помрачение, так это, может быть, от несчастных обстоятельств, раненного сердца и гипертрофированного чувства долга перед благом народным. Полюбил же его народ, – хотя не весь, а только «красная» часть, однако же большая часть народа (к тому же, теперь эти красные тоже воцерковлены, то есть приватизированы коллективным духовным начальником), – признал в нем свою душу, душу, как я писал, «бога простонародья», а тут уж совсем недалеко и до канонизации. Да и почему языческому божку Ильичу не стать православным святым? Ведь решает-то все, в конце концов  vox populi – vox dei. Да, последнее сомнение: был гонителем церкви. Ну так что ж, и Савл гнал Христа в свое время. Так что препятствий, в общем, нет, ибо жизнь едина.         
Итак, церковь непоколебима, ибо зиждется на выдумке, неподвластной ни фактам, ни логике, но выборочно, по усмотрению, их ассимилирующей. И все же наука, открывшая исторического Христа, сделала большое дело, но оно состоит не в том, как думают, что это открытие уничтожает представление о Христе как Боге. Не уничтожает – ибо для верующего в Христа как Бога ничего не меняется, в сказку входа нет. Она либо отбрасывает от себя, либо ассимилирует. Но ассимиляция сказкой, допустим, идеи – это не свобода для идеи, это переваривание идеи сказкой.   
Поэтому с церковью спорить глупо и не нужно, опровергать ее бессмысленно. Языки разные. Исторический Христос и Бог Христос – это два параллельных мира. Но до открытия исторического Христа его не было в нашем историческом мире, а теперь он есть. Это громадная разница. Теперь с историческим Христом, как с любым  другим творцом культурного пространства, можно говорить о его поэзии, то есть религии, напрямую, уясняя себе не фантастическое, а реальное значение его подвига и тем переосмысляя саму нашу историю. Мы еще только в начале пути этого познания, только в преддверии. Задача просвещения заключается в том, чтобы сделать религию и исторического Христа предметом светского разговора (который отчасти нашей классической культурой уже начат), разводя религию с церковью как внутреннее с внешним, каковыми они относительно друг друга и являются.
        Можно было бы вообще оставить церковь в покое, пусть себе дремлет в своей сказке, но беда в том, что она сама вторгается в нашу жизнь и тщится воспитывать нас своим сказочным бредом.
Однако на дворе ХХI век. Пора не верить-веровать, а верить-внимать. Не верить в Христа, а верить Христу. Верить в Христа, так же, как верить в дерево или молнию, – это верить во внешнее, в другое, в чуждое, не твое. Верить Христу – это верить себе и в себя, ибо Христос в тебе, и ты в нем.
        Существование церквей до сих пор говорит о том, что человечество все еще не утверждено в себе. Оно все еще ищет опор во внешнем, вне себя, а не внутри себя. Именно вера во внешнее, в другое и в Другого требует подпор и подкреплений в виде алтаря, обряда, литургии. Вера во внешнее требует и внешнего облачения. Церковь – это материя, выдающая себя за дух.
        Вера в Другое, все равно, в антропоморфного бога Господа или в Природу – это неверие в себя, умаление себя. Мы еще только на пороге, только подходим к Эре Подлинной Религии – связи человека со Смыслом, открываемом не во внешнем мире, а в собственной духовной природе.
Так что Бог проживет и без церкви, а вот без человека нет.

V

В соответствии с современным менталитетом, проблему авторства проще всего решить, признав всех троих инопланетянами.
Стартовая площадка, на которую приземлились предки Гомера, затонула вместе с Атлантидой.
Иисус Христос – это, кажется, уже ни для кого не секрет – спустился на землю в индивидуальном космическом летательном аппарате-костюме, который мадам Блаватская по технической безграмотности приняла за астральное тело.
Ну, а великолепную посадочную дорожку в перуанских Андах, на которую приземлилась ракета с Шекспиром, и сейчас прекрасно видно с самолета. Как раз в это время там хозяйничали конкистадоры, они-то и помогли Уильяму добраться до Лондона, где он, продвигая среди землян космическую идею и желая расширить их умственный кругозор, первым делом подсказал название театра «Глобус». Впрочем, он быстро сообразил, что этим олухам эволюционно еще очень далеко до глубинного  постижения космоса и что на них в этом отношении время тратить не стоит.
        Они все понимают геометрически, плоско и внешне, как этот педант Фрэнсис Бэкон, дошедший до такой нищеты ума, что решил совсем отказаться от божественного дара воображения и найти якобы твердую почву в кропотливой кротовьей проверке каждой мысли слепым физическим ощупыванием так называемого опыта. Какое убожество! И это они называют переворотом в познании и новой эпохой человека! А, по сути, окончательно сделали себя рабами вещества, и это надолго, очень надолго обескрылит все их усилия, заставив их короедами выжирать среду обитания, не более. Царица наук! Так они громко назвали самый ходовой из языков описания этой среды, раздуваясь от самомнения и замахиваясь, наложив сетку этого языка на всю природу, поймать в эту сетку ни много ни мало, как рыбу Господней тайны! Вот тогда-то, полагают они, можно будет совсем обойтись без всяких тайн, без Бога и без всякого смысла, превышающего простое мельтешение молекул. И как им при этом понять, что человек не грязь, перемешиваемая в котле природы неумолимой внешней силой, что  Бог и человек это не хозяин и работник, что Человек и Бог это лишь имена Огня, стоящего за ними, огня, ежесекундно животворящего вселенную, которая каждый день начинается у меня в ладонях, и я с трепетом радости и боли грею ее дыханьем, как нежного пушистого птенца… Как им понять?! Ведь они до сих пор не перестали убивать друг друга…
        И тогда, после этих горьких дум, космический странник Вильям решил начать вразумление человечества с более низкого уровня, понятного даже детям, –  показать им в живых картинках хронику их зверских дел, коснуться их сердечных струн, по возможности не обременяя мыслями, воззвать к нежной, ранимой стороне человеческой натуры. Так началась драматургия Нового времени…               
                30 марта 2012 г.