История одного человека. Часть первая

Хотите историю Вам расскажу? Ничего особенного. Просто очередное пустословие о куске моего бестолкового существования. Надеюсь, эта сущая ерунда не отнимет много Вашего драгоценного времени. Оно и вправду такое. Серьезно Вам говорю. Берегите время, пока оно в ваших руках. Ну да ладно. Чего это я отвлекаюсь.
Было мне тогда, помню, шестнадцать лет. Память у меня была отменная. Запоминал все детали: кто, во что одет, сколько, что случилось и когда. Мне бы в полиции работать или даже федеральным агентом. Еще лучше было бы. Загребал бы деньги лопатой, ей-богу! Эти свиньи только так и работают, прибирая чужие бумажки к своим гадким грязным ручонкам да прохлаждаясь в кабинетах. Фу. Тошнотворно. Ну ведь согласитесь! Будто от них толку много. Пара человек со всего штаба на совесть работают. А то и меньше.
Так вот, жил я тогда близ Чикаго, в небольшом городке Эванстон, что в штате Иллинойс, на Мейн-стрит, 75. Дом у нас был небольшой. Семья богатством особым не отличалась. Умом, может, спросите Вы? Нет. И гении в семье не водились. Обычная такая заурядная семья. Мама моя в то время любила садоводством заниматься, а сестренка Эби (я ее так ласково называл, от Абигэйл) всегда была ей в помощь. Мама что-то возилась в этих цветниках, а Эби все за бабочками бегала, цветочки нюхала. Вдохнет аромат, поднимет головушку кверху, и, зажмурившись, мурлычет: «Ахххх…». Кудри у нее такие были забавные, каштановые, коротенькие, переливались на солнце. Она бегает, а те – прыг-скок в воздухе. Всегда любил за ней наблюдать. Она у меня была очень милая и веселая. Все время шутила. Был такой случай: мальчик соседский, друг ее, пришел к нам в гости. Сидят они, значит, во дворе, на лавке, а там с дерева маленькая веточка падает, и тот как вскрикнет: «Смотри! Гусеница!», а она ему: «Балбес! Это же червяк!». Я ее очень любил.
Я тогда только-только окончил школу, и мама решила отправить меня в Кендальский университет, что в Чикаго. Смотрели фильм «Чикаго»? Вот умора, честное слово! Так они там вытанцовывают, что прямо ух! Вдохновляет. Так бы и станцевал с ними, чтобы кровь кипела. Так вот, университет этот не цеплял нисколечко. Всегда они там трезвонили, мол, выпускают первоклассных специалистов, и так далее, и так далее, и так далее. Ага, конечно. Выпускают. Так я и клюнул! Липа та еще. Но все это была мамина затея. Ну не хочу я быть каким-то там бизнесменом! Зачем оно мне? Чтобы целыми днями щелкать по клавишам пишущей машинки, подписывать убогие бумаги да гонять туда-сюда секретаршу? Хотя нет, секретаршу бы я погонял, а вот все остальное – да ни в жизни! Скукотища, да и только. Не для меня это все.
Выбора у меня не было. Все предложения мои в миг отметались. Конечно, кто ж меня послушает! Я ж такой дуралей, что мое мнение ничего не стоит! Мама всегда хотела сделать из меня делового человека. Насмотрелась фильмов. Вот у нее любимый один был. Как раз про руководителя крупной компании по производству табака. Он там, понимаете ли, загребал зеленые бумажки и жил припеваючи.  Вот она и надумала из меня такого буржуа сделать. Зато отчим меня всегда понимал! Его звали Барри. Всегда поддерживал во всех моих начинаниях. С ним можно было обо всем поговорить, на любую тему: о друзьях, о любви, о делах моих. Дельные советы давал. Они с мамой на корабле познакомились. Она тогда с подругой отправились в круиз по Атлантическому океану у берегов Америки на неделю. Там и познакомились. Говорит он мне, мол, подкупил он ее своим чувством юмора. Случай был такой: мама с подругой - тетей Кейт - жили в одном номере, и та, однажды собравшись в душ, говорит маме: «Ну, Ева, я пошла!». В тот момент, приоткрыв дверь, Барри ждал пока та уйдет, чтобы пройти к маме и следом: «Ну, тогда и я пошел!». Ох смеху, говорит, было. Это они так с мамой шифровались.
В общем, помню, сосед по комнате мне какой-то мрачноватый достался в этом университете. Звали его Денни Джефферсон. Все время бродил, шатался как окаянный по коридорам в общежитии. Как он меня бесил! Настолько омерзительный тип был! Хотя он казался забавным. Высокий, в теле. На голове всегда беспорядок. Как сейчас помню: пришел после чего-то там и начал меня доставать. Ой, не любил я, когда он цеплялся, а сейчас вспомню – приятно становится. Я книгу тогда читал, «За 80 дней вокруг света» Жюля Верна. Вернее, перечитывал. Всегда любил я путешествия. Хотел не то чтобы вокруг света, а просто «прогуляться», так сказать, по штату хотя бы. Знаете, минимум вещей, максимум денег и одни мысли. И дорога. И все, что ей сопутствует. Это же так здорово! Ты идешь, едешь, куда – не знаешь.  Да и не важно. Просто так, вперед. Куда время ведет. Вот читаю я ее себе преспокойненько, сидя на стуле, закинув скрещенные ноги на стол, а он меня донимать:
- Что читаешь? – еще таким угрюмым голосом спрашивает.
- «За 80 дней вокруг света» - отвечаю.
- Интересно?
- Интересно.
- А кто написал? – спрашивает.
Он всегда был глуповат. Книг не читал. Куда там ему. Оперся о спинку стула рукой, а он еще сильный был, так чуть как не перевернул меня! Вот балбес, а!
- Эй! Осторожней! Отойди вообще отсюда! Ты мне мешаешь читать.
- Да ладно тебе, – и давай вокруг стола шаркать. Не умеет ног, что ли, поднимать? Вот надоел, а. А потом вдруг в моих вещах начал ковыряться. Только этого мне не хватало! Ему что, заняться нечем?! Ненавижу, когда кто-то копошится в моем имуществе! Разглядывает, лапает грязными ручищами. Он даже не помыл их после улицы! Он никогда ничего не моет. И зубы не чистит. Он вообще купается? Под ногтями грязь, на рубахе пятно… Какой нечистоплотный этот Денни, Боже мой! Нет, такими темпами девчонку он себе не найдет. А пора бы ему уже. Девятнадцать лет от роду!
- Не трогай мои вещи, – говорю ему, искоса поглядывая.
- От тебя что, убудет? Успокойся, не сломаю, – уверяет. Ага, конечно, «не сломаю». У него же руки-крюки! Вечно все ломалось и рвалось. Ну и пачкалось, само собой разумеется.
На столе лежал ножик военный. Он мне от папы достался, когда тот погиб от боевого ранения. Мне никто ничего об этом случае рассказывать не хотел. Сам не пойму, почему. Тайна, что ли, большая? Знаю только, что лет ему тогда было то ли двадцать семь, то ли двадцать восемь. Давно это случилось, я маленький был. Совсем не помнил его лица. Только бордовые ботинки я почему-то навсегда врезались мне в память.  Они постоянно меня веселили.
Разумеется, он его взял. Он ему всегда нравился. Еще бы! Стальной, наточенный, аккуратный, ручка обтянута черной кожей. Такой дорого стоит. Я его берег пуще зеницы ока. Единственная память об отце, что всегда была со мной. А он начал водить своими грязными пальцами по лезвию. Боже, какой он отвратительный! И чего он вообще со мной живет? Тут я не сдержался.
- Оставь в покое мой нож! Положи!
- Да успокойся ты. Чего буянишь? Не убудет от тебя, не убудет. Сиди читай своего Жаля Верна.
- Жюля Верна!
- Один черт : Жаль, Жмюль… - и отвернулся, с интересом поглядывая на нож и наворачивая круги по комнате.
 Я думаю, ладно, пусть немного поиграется, потом вымою, нет сил и желания с ним перекликаться. Себе же дороже выйдет, знаю, проходили. Все равно же чем иным докопается! Ну, я и уткнулся в книжку. Верн всегда мне нравился. Один из любимых моих писателей. Такие истории выдумывал, так их закручивал! Я ему завидовал всегда. Можно сказать, я вырос на его произведениях. И тут этот недотепа опять прерывает мое чтение своей безумной просьбой:
- Одолжи мне нож?
- Что-о-о-о-о-о? -  я как подскочил, да как вырву у него нож! Все, думаю, доварнякался.
- Ничего я тебе не дам! Иди кого другого упрашивай. Ишь чего надумал! Нож ему подавай! Перебесишься.
- Ты мне не хами. Ты меня знаешь, я ж и вмазать могу.
- Ты? Вмазать? Не смеши мои ботинки. Ты и мухи не обидишь!
Что-что, а доброты у него не занимать. Он был безумным в этом плане. Всегда любил природу. Никогда не понимал, как человек, любивший природу, мог не любить чистоту?
- Иди, прогуляйся, проветрись, ополоснись. Остынь в общем. - говорю ему. Как ни странно отстал от меня. Пошел в душ. Свершилось! Может он и зубы заодно почистит, а то несет от него уж больно нехорошо, честное слово! Надо ему подсказать, забудет же.
Так и прошел в спорах и чтении мой последний вечер в Кендальском университете, ведь я решил бежать.