Кудымкар 2112

- …и сегодня мы, наконец, можем констатировать, что газ пришел во все дома Кудымкара, - торжественно заключил Воробьев.
Он сделал несколько шагов вперед – и провалился на полсапога в чавкающую жижу. Воробьев грозно осмотрел чиновников вокруг, наскоро разрезал красную ленточку, дождался первых аккордов гимна великой страны, самозабвенно раздавшихся из труб стоявшего в болоте оркестра, - и, чертыхаясь, поспешил к остановившейся в полукилометре от стройки века «Волге».
За ним семенил помощник, весело чирикавший: «Поздравляю, Вашество, поздравляю!» Воробьев отмахивался от него, а в голове крутилась несвоевременная мысль: «Теперь бы еще театр сдать – и на покой!», но спросил он совсем другое:
- Что там коми-пермяки?
- Выходные почти без происшествий! – отрапортовал помощник. – Двоих обезвредили на подступах к городу: персонал заправки оперативно вызвал группу захвата. Пара перестрелок на месте Косы и около бывших Гайн: с нашей стороны один ранен, с вражеской – трое убиты. А так все в порядке.
- Хорошо, хорошо… А о местоположении Вань Вася  известно что?
- Скрывается, собака, но азики докладывают, что он в районе Кочева ошивается.
- А где ж ему быть? Поближе к могилам предков держится…
Воробьев знал, что обеспечит себе бессмертное правление, если поймает Вань Вася, - и тогда ему простят в центре и театр, и неасфальтируемые дороги, и лесные аферы. Казалось, что с переселением жителей округа в Кудымкар план ассимиляции будет выполнен досрочно – и ничто и никто, наконец, не будет угрожать безопасности великой страны. И действительно: Кудымкар снова стал городом с невиданным доселе числом жителей – восьмьюдесятью тысячами! Сначала приезжих, которым разрешалось брать с собой только самые необходимые вещи, загоняли в возведенные за разгромленным аэропортом бараки на 100-150 человек; иногда, попирая все гуманные нормы, надсмотрщики запихивали в один барак до двухсот переселенцев. Туалеты и бани находились на улице. Территория была оцеплена колючей проволокой и тщательно охранялась автоматчиками с полномочиями открывать огонь на поражение, так что ссыльные покидали лагерь только по работе или учебе. В среде переселенцев процветали коррупция, преступность и насилие. От невыносимых условий люди бежали – иногда успешно, иногда с летальным исходом, а на многих стучали горожане, недовольные наплывом конкурентов, и даже собственноручно возвращали их за проволоку.
Шли годы. Кудымкар разрастался, новые жильцы получали комфортабельные студии без отделки в наскоро сбетонированных холодных домах рядом с лагерем. Постепенно они привыкли к своему положению и воспринимали свою участь как должную, поколениями мечтая в бараках о законных двадцати квадратах. Очередь, прерываемая то одним, то другим кризисом, плелась медленно – и к началу правления Воробьева в бараках оставалось еще более половины потомков переселенцев. Но цель была достигнута: коми-пермяки, поначалу смевшие разговаривать между собой на своем причудливом и непонятном языке, после пары показательных казней на главной барачной площади сами стали себя контролировать и запрещали своим сородичам произносить табуированные слова, так что язык почти полностью исчез из употребления.
Все бы складывалось как нельзя лучше, если бы не беглецы. Конечно, со временем система охраны лагеря претерпела значительные изменения: были модернизированы процессы оповещения и слежения, введены электронные браслеты, готовились к внедрению индивидуальные чипы. Однако та горстка коми-пермяков, которым удалось просочиться на волю в первые годы и десятилетия существования неокрепшего общежития, воспитала целый отряд воинов, которые упорно продолжали общаться на запрещенном, пусть и модифицированном, языке и вели партизанскую войну в еще не вырубленных лесах, изредка совершая вылазки до самого Кудымкара.
Воробьев, единоличный правитель Кудымкарского района после упразднения всех прочих окружных органов власти, все это знал. И ждал своего часа.

* * *

Вань Вась проснулся с первым лучом солнца и обнаружил себя упершимся в свою любимую пышнозадую Багдаханум. Он подумал, что как же так случилось, что она полностью поглотила его желание ложиться с некогда обожаемыми им Улдузой и Солмаз, не говоря уже о коми-пермяцких васькиках . Все бы ничего, но его войско постоянно судачило о помутнении коми-пермяцкого рода, а конкуренты только и ждали момента, чтобы выкинуть его из властного гарема.
И еще он напряженно думал о том, как сегодня пройдет древний обряд мортобоя  - удовлетворит ли Ена жертва и достаточно ли будет пищи для войска. Три года назад, во время вылазки в Кудымкар, они захватили пленными десяток подростков из детского дома. Сначала те сопротивлялись, пытались сбежать, даже убить своих стражников, но постепенно, привыкнув к партизанской жизни, обретя новых друзей, учась в походной школе и питаясь гораздо лучше, чем раньше, они смирились со своей участью и рвались сражаться за коми-пермяков, недоумевая, почему единственной дисциплиной, которую они не проходят в школе, является самая важная из них – обращение с оружием. Настало время получить ответы на свои вопросы – и с ними будет покончено.
Вань Вась медленно, чтобы не проснулась Багдаханум, потянул ее ночную сорочку вверх, потом приобнял за бедра и вкрадчиво вошел в нее. Багдаханум недолго провела в дремлющей неге, но потом принялась двигаться в такт настойчивости Вань Вася, который видел перед собой стадо врагов – и тем сильнее рубил их направо и налево, пока Багдаханум не застонала от радостной боли и не повернулась к нему своими пухлыми губами.
На берегу Онолвы все было готово. На пригорке стояли возмужавшие обнаженные юноши, схваченные полукругом из воинов и их семей. Некоторые старухи ревели в голос – и на них недовольно посматривали и изредка грозили им мечами стражники. Плач унимался, но через мгновение вспыхивал с новой силой. Раздражение войска достигало апогея, когда появились Вань Вась и Багдаханум. Перед ними расступились – и Вань Вась, оставив любимую жену за кругом, ступил вовнутрь.
- Коми-пермяккез! – грозно крикнул он. – Сегодня мы совершам древн;й и красив;й обряд мортобой! Мы приносим жертву нашему верховн;му богу Ену, чтобы он помочiс бы нам в нашем праведн;м деле и чтобы коми-пермяккез снова бы сталiс; хозяевами своей земли.
Его последние слова потонули в неистовом реве толпы, а один из юношей, воспользовавшись ликующим замешательством, бросился к реке, но еще до воды упал ниц от пули в висок. Вань Вась не сразу понял, что произошло, но, разобравшись, тут же подскочил к отличившемуся стражнику и рассек его тело наискосок. По рядам раздался вопль – и одна из женщин упала без чувств.
- Некин ! – заорал Вань Вась. – Слыш;, некин! не сме; нарушать ход древн;го обряда! Или эш; кинк;  не согласен?
Не дождавшись возражений, он скомандовал:
- Приступ;!
К оставшимся девяти юношам кинулись начальники войска с плотными веревками, которыми они схватили ноги пленников. Сам Вань Вась неспешно подошел к их сраженному другу, взял его из лужи крови на руки и, оставляя красные следы, вернул его на место в строй. Когда ему помогли установить несчастного, Вань Вась так же обвязал его веревкой и, приказав слугам держать тело покрепче, вынул из-за пазухи нож и что есть мочи воткнул его в шею жертве. С победоносным воплем начальники войска проделали то же самое с другими юношами. Кровь хлынула по плечам и рукам пленников, уходя в сырую землю и просачиваясь в Онолву. Мужчины радостно приветствовали свершившийся обряд, а женщины, справившись с секундным замешательством, уже бежали к реке и омывали себя, а потом своих плачущих детей багровой водой.
Тем временем юноши осели и безропотно лежали на редкой траве. Вань Вась ослабил веревку на ногах убитого до срока беглеца; его примеру последовали начальники войска. Тогда он снова достал нож и отрезал пленнику голову. Дождавшись, чтобы все сделали так, он сотоварищи оттащил туловища подальше от реки и принялся разделывать свою тушу. Затем он вернулся к Багдаханум, разогревавшей на трескучих березовых дровах воду в котелке, и мелкими кусочками стал сбрасывать туда мясо врага. Вскоре по всему берегу раздался пронзительный запах кострищ и разварившегося мяса. Коми-пермяки ели пресную трапезу и думали о Ене, своем крае и борьбе, когда она закончится, а Вань Вась ходил от стола к столу и подбадривал свое войско.

* * *

Воробьев ехал по новой дороге на встречу с избирателями и проезжал как раз мимо пятиэтажки с рельефным черно-белым изображением былых вождей государства. Когда-то здесь был нарисован забытый персонаж коми-пермяцкого эпоса с трудно выговариваемым именем, а теперь сомнений быть не могло: на расположенных елочкой секциях дома красовались буквы – П, У, Т, О, М, Е, Д.
В ДК набился целый зал народа: Воробьев даже смутился, когда вышел на сцену под флагом логотипа державы - пятящегося рака - и увидел бурлящую под ним толпу.
- Товарищи! – начал он. – Вот уже более ста лет мы правим миром. Меняются лозунги, символы, слова, но неизменной остается наша забота о простых людях, добросовестных тружениках страны, которые, как и прежде, доверяют нам самое дорогое, что у них есть, - голоса.
Воробьев вытер платком пот со лба и продолжил:
- Спасибо вам, товарищи, за наше светлое настоящее и не менее безоблачное будущее. Вместе мы достигли колоссальных успехов и сможем еще больше. К сожалению, еще есть силы, которые пытаются помешать нам жить в мире и согласии. Слава власти, их по нашему обширному государству, раскинувшемуся от родных нам предгорий аж до самой столицы, не так уж и много, и за последние годы очаги сопротивления тлеют и затухают по всему государству. Недолго…
Он запнулся, отпил из подготовленного стакана – и вернулся к теме:
- Так вот, недолго осталось сопротивляться той контре, которая окопалась в наших лесах и полях. Вы все прекрасно знаете, товарищи, что я имею в виду нацию, нет, не нацию, а атавизм, аппендикс прошлого – коми-пермяков!
По залу распространился недовольный шепот-гул.
- Я вам обещаю, товарищи, как неоднократно обещали мои предшественники и я сам, что в течение следующего десятилетнего срока моего главенства мы раз и навсегда расправимся с зарвавшейся контрой и наше государство вздохнет спокойно, когда исчезнет последний коми-пермяк, говорящий на своем недоязыке, и будет пойман и казнен разбойник Вань Вась.
Заключительная фраза Воробьева потонула в овациях зала.
- Приходите и поставьте свой знак в единственную клетку в Вашем бюллетене. Ведь не зря говорят в армии, в которой я прослужил не один десяток лет: не умеешь – научим, не хочешь – заставим. Ура, товарищи!
Жители воссоединились в троекратном «ура!» и несмело поплелись вон из ДК. Вокруг Воробьева семенил помощник:
- Замечательно, Вашество! Так убедительно, Вашество! Даже если представить, что кто-то посмел бы быть против, он бы обязательно поставил за Вас галочку.
- Отъявись! – поморщился Воробьев. – Новости есть?
- Попробуем со дня на день к ним подойти. Они как раз уязвимы после проведенного обряда мортобоя.
- Хорошо. Пущай пока веселятся… Свободен!
- Но…
- Свободен, я сказал!
Помощник почтительно поклонился и покинул Воробьева один на один с его мыслями. Ему претила власть. Он привык говорить напрямую, не лебезить и не заигрывать, где надо – вставить крепкую фразу, где надо – пожалеть и посочувствовать… Однако годы правления выковали из него беспощадную железную машину – и он больше не принадлежал сам себе. Он давно перестал поддерживать то, что сам говорил, и понимал, что только страх не позволяет вверенному ему народу не обратить чашу своего гнева на него и на других чиновников, которые продолжали бессовестно кормиться за счет продажи даже уже не ресурсов, а целых провинций некогда огромной страны, сплющившейся почти в три раза до сегодняшних размеров, а жителям государства плели извилистую ложь о величии, хотя все всё видели и знали не понаслышке, а сами по себе.
Воробьев не заметил, как в размышлениях оказался на улице перед своей «Волгой». Он махнул шоферу рукой, что-то шепнул ему на ухо, проигнорировал ужас в его глазах и до поры до времени отпустил.

* * *

Вань Вась пробирался сквозь ночное поле под порывами небывалого шквалистого ветра, то и дело разрывая штаны и царапая в кровь ноги о низкие кустарники и острую траву. Однако он заглушал в себе боль и упорно шел к своей цели. Ему во что бы то ни стало нужно было добраться до пункта назначения – или он зря прошагал долгие километры от Большой Кочи?!
Войско бунтовало. Подначиваемые Сергунем, старейшины усмотрели недобрый знак в том, что один из юношей пытался сбежать от священного обряда мортобоя. Напрасно Вань Вась призывал военачальников не быть суеверными и не расшатывать дисциплину: Сергунь добился рассмотрения случая на вече – и теперь его заклятому противнику грозило отлучение от звания вождя племени. Вань Вась хотел забыться, но ни изощренные пытки пленных, ни ристалищные игры с сыновьями, ни даже теплота Багдаханум не могли вернуть ему спокойствие. И тогда он решился на крайнюю меру.
Он двигался наугад. Вокруг было черным-черно: даже звезды находились над тучами и не могли ему помочь, не говоря уже о луне. Наконец, перед ним вырос камень. Вань Вась отдышался, достал из-за пазухи вонючий сверток, расправил платок и положил оставшийся кусок мяса под камень. Он привычно пробормотал что-то невнятное под нос, перекрестился и ступил на тропу.
Ветер как будто стих, но крутой подъем не делал путь легче. Вань Вась старался ступать как можно мягче и четче и, тем не менее, пару раз поскальзывался и проезжал по намокшей земле обратно к подножию горы. И все же спустя несколько минут борьбы он оказался на ободе первого круга. Здесь тропинка стала ровнее, и он довольно быстро попал ко входу в пещеру. Он осмотрелся по сторонам и, никого не обнаружив, нащупал где-то неглубоко внутри факел. Он достал спички, поджег фитиль и медленно стал погружаться. Он давно здесь не бывал: подошвы помоментно натыкались на кучи обсыпанных стен, глаза запутывались в паутинах, а сам он в замысловатых лабиринтах.
Вань Вась гордился собой. Еще бы! Когда коми-пермяки только начали вести партизанский образ жизни, для содержания войска им потребовались немалые деньги. И тогда они вспомнили про сокровища чудов, согласно преданиям спрятанных на, а точнее, в Кур;гкаре. Многие не верили легендам, но ради общей пользы весь народ отправился на раскопки. С самого начала на проклятом месте случались странные вещи – пропадали люди, иные мешались рассудком, а кто-то усердно молился предкам и уцелевал, но все, как один, различали зловещие приметы Кур;гкара – внезапно возникающих из тьмы светляков, зовущие из-под земли голоса, да много ли чего еще не мерещилось? Раскопки долго не останавливались, но, за неимением результата, утратой солдат и получением финансирования из других загадочных источников, работы постепенно законсервировали, закрепив почетную миссию за избранными. И вот на третьем поколении потомственные археологи подобрались к самому центру горы и наткнулись на первую золотую монету. С тех пор раскопки снова открыли в полную силу и извлекали уже и цепочки, и серьги, и браслеты… Однако именно в правление Вань Вася была отрыта целая подвода с золотыми украшениями!
Стенки пещеры все больше сужались и снижались. Вань Вась полз уже на четвереньках, потом по-пластунски, пока, наконец, не пролез в последнее отверстие и не вывалился в просторную залу. Он поднялся, отряхнулся и приблизился к стоявшей посреди залы сверкающей подводе. Он снова и снова зачерпывал сокровища, бешено наблюдая, как те сочились сквозь пальцы, потом упал на колени, прижал оставшиеся драгоценности к сердцу, от удовольствия закрыл глаза и заворожено принялся читать замысловатую молитву.
Когда она завершилась, Вань Вась еще некоторое время держал веки сомкнутыми, потом медленно их разжмурил – и вдруг по его спине поползли мурашки: он отчетливо увидел приближающиеся к нему с другой стороны подводы огоньки. Он побледнел, но, прежде чем успел вскочить на ноги, что-то тяжелое ударило его по голове – и он впал в забытье.

* * *

Воробьев нервно ходил по кабинету то взад, то вперед. Он все еще не верил своей удаче, а между тем его армия вела бои в самом логове коми-пермяков - и он с минуты на минуту ждал известия о безоговорочной капитуляции врага.
Все произошло на удивление спокойно. Лазутчики из стана коми-пермяков доложили, что в рядах противника случился раскол, Сергуню удалось переманить лучших военачальников - и Вань Вася ждал неминуемый вечевой суд. Воробьев отлично знал, что Сергунь одержим лишь жаждой власти, но управлять не способен, а, значит, без Вань Вася коми-пермякам приходил конец. Кроме того, кудымкарский голова прекрасно представлял уязвимость Вань Вася в сложившейся ситуации и – как следствие – потерю его хваленой бдительности.
И вот Вань Вась якобы тайно покинул войско, что стало сигналом к действию. Воробьев еще заблаговременно незаметно подтянул армейские части и технику к Кудымкару и двинул их на Большую Кочу. В отсутствие вождя и по обряду мортобоя коми-пермяки отдыхали, и даже часовые пребывали в расслабленной радости. Окружающая тьма и выключенные во все продолжение марша фары тщательно покрывали перемещения армии; даже рев моторов, казалось, не потревожил первых постовых в Кочеве. Когда же они увидели опасность прямо перед собой, было уже поздно кого-то оповещать: их так и застрелили застывшими на месте! Армия беспрепятственно крушила кордоны коми-пермяков и только изредка увязала в грязи разбитых дорог после поворота.
Долго ли, коротко ли солдаты вступили в Большую Кочу. Рассредоточенное войско коми-пермяков оказалось настолько неповоротливым, а отсутствие командования (помимо отлучившегося Вань Вася, в леса, почуяв неладное, тут же скрылся Сергунь) только усугубило положение защищавшихся. В итоге, коми-пермяков громили почти безоружными.
Напряжение Воробьева усиливалось: жилка упорно пульсировала на шее, а желваки ходили по скулам. От внезапности ожидаемого вызова по рации его передернуло:
- Большинство мужчин и детей убито безоружными, - сообщил равнодушный голос. – Женщины захвачены в плен, кроме непокорных, которые так же уничтожены. Сергуня спецгруппа обнаружила в окрестностях Большой Кочи и привела в исполнение смертный приговор через побитие камнями. Операция по искоренению коми-пермяков проведена успешно.
Воробьев потер потные ладони, подпрыгнул, издав приглушенный звук, подавил улыбку и снял трубку:
- Пригласите!
Через минуту в комнату внесли оборванного и в кровоподтеках и кандалах Вань Вася; на мощной цепи за ним волочилось ядро. Он прятал за опущенной головой и синяками под глазами свой взгляд. Воробьев довольно огляделся, продул папиросу, закурил и уселся на краешек стола:
- Оставьте нас одних!
Стража пыталась было сопротивляться, но Воробьев железно дал понять, что он хочет узнать врага в лицо наедине. Когда охрана испарилась, голова победоносно обошел Вань Вася, выдохнул дымом ему в затылок и вернулся в исходное положение. Вань Вась не шевелился и все так же стоял склонившись перед Воробьевым.
- Тэ думайтан, что баитан коми;н?  – вдруг грозно произнес Воробьев. Вань Вась с ужасом посмотрел на него. Тот остался доволен произведенным эффектом и продолжил: - Нек;р тэ эн баит коми;н! Он т;дан, кыдз коми-пермяккез баит;ны! Кин тэныт шуис, что тэ коми-пермяк?
Вань Вась непонимающе искал защиты по сторонам, но Воробьев был неумолим:
- Или ты думатан, что эт;т ваш искусственн;й язык и есть коми-пермяцк;й? Дураккез! Сiя  извращеннё, а не коми-пермяцк;й! – Заметив, как Вань Вась вернулся в сознание языкового окружения, Воробьев с горечью спросил: - А… ;нi  пониман?!
Вань Вась совершенно сбился с толку и снова склонил голову перед головой, который и не собирался униматься:
- Ну что ж, перейдем на русский, раз ты все равно не говоришь на коми… Держу пари, у тебя ко мне из множества вопросов теперь только один, не так ли? – Вань Вась неуверенно кивнул. – Я, в отличие от такого ничтожества, как ты, потомственный коми-пермяк, который не забыл своих корней, традиций, языка. И я жизнь свою положил на то, чтобы избавиться от вас, ненастоящих, которые играют в войнушку, сами уже не представляя, кто они и откуда! От вас, превративших быкобой в мортобой, спящих в гаремах с азерками, постоянно дерущихся между собой, вместо того, чтобы объединиться и защищать себя и свое племя! Но все: твой недобитый народ истреблен, ты завтра отправишься на эшафот – и я буду единственным коми-пермяком на всем земном шаре, и за меня не будет стыдно ни предкам, ни…
Воробьев замялся, поджег очередную папиросу, нажал кнопку на пульте.
- Уведите! – приказал он появившимся стражникам.
Охрана выволочила обессилившего Вань Вася, а Воробьев уселся в кресле, потушил папиросу, уронил усталый лоб в руки - и тяжело выдохнул.

* * *

На городской площади было не протолкнуться. По причине отсутствия мероприятий за последние десятки лет она заросла высокой травой, в которой то и дело находили мертвецки пьяных прохожих или просто трупы. К казни, однако, траву скосили, поле вычистили от сорняков, грязи и скелетов, на место бывшей сцены установили винтажную гильотину…
Вань Вась провел беспокойную ночь в камере, где, помимо него, еще находилось с пятнадцать отборных уголовников. Вань Вась знал, что кудымкарская тюрьма переполнена: в бараках люди нередко доходили до животного состояния, распространяя свои порядки на неблагополучную социальную волю, так что отбоя от тюремных клиентов не предвиделось. Вероятно, по наводке полиции сокамерникам стало известно, кого к ним определили, и былого вождя коми-пермяков встретили со всеми почестями – пинком в живот и местом у параши. Целую ночь над ним глумились и измывались, попутно избивая и вываливая его в отбросах и нечистотах.
Однако Вань Вась уже перестал реагировать на внешние раздражители. После разговора с Воробьевым он думал только о том, что целый народ был уничтожен по блажи облаченного властью представителя этого народа, который ни с кем не возжелал делиться своей идентичностью и опытом, а предпочел гордо унести свою тайну в могилу, тем самым обеспечив сытое и славное существование себе и искоренение этноса всем остальным.
Это означало конец, безусловную и непоправимую капитуляцию – и Вань Вася обуяла всеобъемлющая апатия. Он безразлично следил за манипуляциями над его утренним туалетом: его в приказном порядке помыли из шланга, облачили в чистую, белоснежную рубашку с жабо и манжетами и легкие серые штаны с ровно вычерченными стрелками, замаскировали кровоподтеки макияжем, туго связали руки за спиной, даже не прицепили привычного ядра и повезли к городской площади.
Вань Вась не помнил Кудымкара. Стоял солнечный день, один из тех редких дней, когда город представал во всей своей величественной красе: придорожная грязь успела высохнуть под лучами щедрого светила, но еще не превратиться в клубы взвивающейся ввысь пыли, зеленые деревья мерно шуршали на легком ветру, а летние птицы с самого утра завели свои замысловатые трели. Ему до смерти захотелось жить, но, когда он увидел ожидавшую его разъяренную толпу, сдерживаемую полицейскими в шаге от опрокидывания машины, он понял, что обратной дороги нет.
Под свист и радостное улюлюканье нечеловеческой массы Вань Вася под руки и конвоем вывели из автомобиля. Он невольно бросил мимолетный взгляд на администрацию. В это время окно в центре третьего этажа распахнулось и явило площади лицо Воробьева. Их глаза на мгновение встретились, но Вань Вась тут же их отвел, пока народ приветствовал своего вождя.
Вань Васю заломили локти, безропотно уложили голову в колодки и уставили в эшафот. Когда гул стих, до него донеслась речь Воробьева, сверху вниз потрясавшего округу и миру свою победу и то и дело прерываемого возгласами поддержки и овациями собравшихся:
- Товарищи! Прежде всего, благодарю вас за оказанную честь и доверие, обеспечившие мне стопроцентный результат на недавних выборах. Теперь вы будете еще десять лет наслаждаться моим правлением, а я такими бескомпромиссными подданными. Мой триумф тем более приятен, что совсем скоро мы закроем постыдную страницу в истории Кудымкара и нашего великого государства, уничтожим последнего носителя вируса коми-пермяцкой чумы и сам источник инфекции – Вань Вася! Еще каких-то несколько дней назад, обращаясь к вам со своей кандидатской речью, я мог об этом только мечтать. И я знаю, что вы, как и я, мечтали о том же самом. Чувствуйте важность момента, ощутите страстную дрожь в теле, захлебывайтесь в оргазме мозга, ибо пришел судный день, день возмездия за века унижения и страха, день, откуда мы больше никогда не вернемся назад, а будем двигаться только вперед, к общему благу и богатству. Ура, товарищи! Да свершится моя и ваша воля!
Дальше все смешалось – кровожадные оры, десятиэтажные проклятия, оглушающие удары и издевательские подстрекательства к реакции на филиппику. По эшафоту застучали тяжелые ботинки, раздался громоподобный окрик: «Хватит!» - и вдруг и правда устаканилась гробовая тишина. Тогда тот же голос произнес: «Согласно регламенту ответное слово не предусмотрено!» - и - через паузу: «Приступайте!»
По спине Вань Вася пробежали мурашки завороженности, в воздухе что-то взвизгнуло – и пустота.

* * *

Воробьев приказал шоферу остановиться на развилке и ждать его здесь, а сам, озираясь вокруг, прошел через выжженную деревню, пока не достиг поля. Ежась от накатившего сентябрьского холодка, он пошлепал, увязая в болотистой траве, к белому выцветшему забору, приоткрыл скрипучую калитку, которая тут же слетела с петель, и по засыпанной листвой, иголками и буреломом, едва заметной дорожке медленно стал пробираться вглубь. Он бросил мельковый взгляд на сломанный пополам прогнивший крест, но отправился в другую сторону и уткнулся носом в ствол могучей ели. Так он простоял несколько минут, безуспешно сдерживая непроизвольные головодвижения, потом вдруг резко выпрямился, положил правую руку на ствол и, семеня вокруг дерева, завел:
- Помяни всех святых… всех божей… всех крестей… всех родителей… Еву и Адама… Чадзь и Бадзь… Моку и Борю… Улиту и Политу…
На словах: «Помяни первый паром Лобанов, отпусти наших утопляющих…» - он осекся, посмотрел ввысь и безумно расхохотался.
 
Пермь - Кудымкар, октябрь 2011 – март 2012