Яма. 7. Есть только миг между прошлым и будущим

                7. Есть только миг между прошлым и будущим.
   Проснулся Корнилов поздно, когда солнце уже преодолело половину пути к зениту — видимо сказалось напряжение последних дней. Умывшись и приведя себя в порядок, отправился к Яме. Там со вчерашнего вечера ничего не изменилось. Растения прекратили буйствовать и остановились в росте. Ничего нового, в том числе и плода мимолетной любви Николая Тарасовича Яма не вернула. Виктор облегченно вздохнул и отправился завтракать.

   Уже сидя за столом, поглощая сваренные «в мешочек» куриные яйца и прихлебывая чай, Виктор вспомнил о соседе. Стало стыдно. Прошло уже почти двое суток с тех пор, как Вась-Вася пришлось подвергнуть хирургическому вмешательству, а Виктор не удосужился справиться о здоровье пенсионера. Быстро допив чай и сметя в пустую плошку яичную скорлупу — немного погодя закопает на участке, кальций почве необходим, — Корнилов поспешил на соседний участок.

   Василий Васильевич, совершенно голый, и к этому Корнилов уже стал привыкать, сидел посреди дорожки. Сложенные аккуратной стопкой штаны пенсионера лежали поодаль. Точнее, Вась-Вась не сидел, а подобно баю в окружении пышных подушек, восседал в субстанции коричневого цвета, растекшейся большой лепешкой на всегда чистой дорожке.

   — Василь Василич, с вами все в порядке? — обеспокоился о душевном здоровье соседа Виктор.

   — Да как тебе сказать, Витёк? Геморрой так и не прошел, торчит, как заноза в заднице, окаянный. Да и ну их, эти огурцы! — сосед пренебрежительно махнул рукой в сторону грядки со шпалерой. — Толку от них — чуть. К тому ж и не найти теперь подходящего для меня размера, все изросли. Решил я, Витёк, другую методу испробовать.

   — Это какую же? — поинтересовался Корнилов, втайне догадываясь, что ответит Вась-Вась.

   — А вот, — сидящий в куче, похлопал по хлюпнувшей под ладонью коричневой поверхности. — Продукты жизнедеятельности крупного рогатого скота. Сегодня утром мимо калитки мужчина с тачкой проходил. С виду неказистый, а вишь, оказался известным целителем. Он мне все обстоятельно рассказал про лечение моей болезни. Я у него полную тачку лекарства и купил. Он мне его на дорожку сам и вывалил. Говорит, пускай солнышко хорошо прогреет, тогда и полезай прямо туда больной частью организма. Так я решил заодно и поясницу подлечить, а то от сидения на корточках на огурце прихватило ее.

   — Василь Василич, а вы не пробовали просто купить в аптеке свечку? Специальные лечебные свечи продаются. И противовоспалительные, и с обезболивающим эффектом.

   — Да не верю я, Витёк, докторам. Вот народное целительство — это сила. Хотя, как ты говоришь? Свечи? Вот если эта буренкина панацея не поможет, надо попробовать. Я что хочу сказать, сосед: ежели жизнь — дерьмо, то и смерть будет не краше.

   Удовлетворившись состоянием физического и духовного здоровья соседа, Виктор Феоктистович вернулся к себе. Прошелся по участку, старательно, по большой дуге, обходя Яму. Попытался чем-то занять себя — все валилось из рук. Душа не лежала к созидательному труду, как сказали бы высоким штилем.

   Все же подошел к Яме, заглянул. Подобрал камушек, метнул, проследив за его исчезновением.

   — Витюша! Добрый день! Можно вас на минутку?

   — День добрый, Ольга Саввишна! — отозвался Корнилов, подходя к границе, разделяющей участки.

   Соседка, одетая в пестрый сарафан с узкими бретельками — красивые округлые плечи и верхние сегменты полушарий груди («До сих пор не тронутой увяданием», машинально отметил Виктор) были открыты — оглянувшись на свой домик, негромко сказала:

   — Я вам так благодарна!

   — Да за что же, Ольга Саввишна? — удивился Виктор.

   — Ну, как же! За то, что познакомили меня с вашим другом. Николя — удивительный человек! Нежный, ласковый, внимательный. Очень страстный, — зарозовела женщина. — Простите, что я вам говорю это, но меня переполняет счастье. Мне просто необходимо с кем-то поделиться. Я знаю, вы поймете меня.

   — Я искренне рад за вас обоих, Ольга Саввишна, — сказал Корнилов, вдруг испытав при этих словах светлую грусть.

   — Не обижайтесь на меня, Витюша. Вы очень хороший мальчик. И, простите, сейчас Николя выйдет из душа, хочу его встретить, — и Ольга Саввишна молодо заспешила к домику.

   Виктор Феоктистович отвернулся, пусто обвел глазами участок и медленно пошел к себе. В домике постоял у кухонного стола, переставил посуду. Посмотрел, качнул головой и вернул ее на места. Посидел на стуле. Встал, прошелся из угла в угол. Бездумно полез в сумку и вдруг наткнулся на транзистор. И собирался же в городе купить батарейку типа «Крона», старая давно вытекла или потекла. Ни на что не рассчитывая, на автомате, тронул верньер громкости, который включал и питание. Раздался тихий щелчок и над «Планетой» возникло мерцающее голубоватое свечение. Как экран телевизора с диагональю 72 дюйма, только прозрачный. По мерцающему экрану — Виктор Феоктистович для удобства назвал свечение привычным словом — пробегали полосы помех, да слышалось легкое потрескивание. Будто электростатические разряды.

   Корнилов тронул колесико поиска — стрелка медленно двинулась по шкале. Допотопной, еще никаких цифровых дисплеев. Вот стрелка поисковика остановилась напротив слова Нью-Йорк — на шкале читались названия различных городов, преимущественно столичных, но и мегаполисов — и на «экране» возникло изображение. Сначала оно было расплывчатым, но вот экран отодвинулся (отплыл) от лица Виктора и картинка приобрела резкость. Появился и звук. То, что увидел Корнилов было даже не в 3D, гораздо реалистичнее. Настолько реалистично, что Виктор Феоктистович прикрыл ладонью свободной руки нос и рот, чтобы приглушить звук собственного дыхания.

   А увидел Корнилов Овальный кабинет и хозяина кабинета. Обама сидел в мягком, явно кожаном, кресле, закинув ноги на крышку большого стола, и пилочкой для ногтей добывал серу из уха. Тихо звучал блюз. «Мадди Уотерс или Хаулин Вулф», подумал Виктор. На столе перед Бараком стояла наполовину пустая бутылка виски «Южный комфорт».

   Ошеломленный Корнилов снова тронул ручку настройки. Стрелка ползла по шкале и на экране одни лица сменяли другие. Люди работали, принимали пищу, танцевали и занимались любовью. Слышалась незнакомая речь. Вот на экране возникли спящие на полу, на циновках. Виктор опустил глаза на шкалу — Токио. Все верно, там сейчас должна быть ночь.

   В Сиднее показали оперу. В Найроби — какие-то туземные танцы вокруг костра. Корнилов решительно направил ползунок по шкале к слову Москва. Замелькали какие-то картинки: сочные, яркие. Но все не то. Вот ползунок достиг буквы М, и в тот же миг на экране возникла обнаженная мускулистая фигура будущего Президента. Он был не один и не парился в бане, однако из экрана донеслись звуки стонов и кряхтенья.

   Корнилов испуганно оглянулся в сторону окна и тут же выключил приемник. Теперь все сомнения развеялись, как дым сигареты: Яма — дело рук явно не родной конторы. Наивно думать, что грозный орган, окутавший паутиной контроля всю страну, позволит рядовому обывателю застать главу за подобным.

   Виктор Феоктистович повернул приемник задней стенкой к себе, подцепил ногтем крышку отсека для батарейки и увидел пустое гнездо. Вместо отсутствующей «Кроны» клеммы радиоприемника перемыкала тонюсенькая пластинка, как и экран поблескивающая голубым переменчивым светом. Как ни странно, Корнилов не удивился. Вернул крышку на место и осторожно опустил транзистор назад в сумку. Не оставляло тягостное чувство: вот сейчас приемник превратится в наручники, которые и защелкнутся на запястьях. Несколько минут стоял неподвижно, думая о чем-то. Потом решительно сдернул с гвоздя полотенце и направился в душ — крохотную будочку, лепившуюся к будке туалета.

   Из душа вернулся со слегка влажной кожей — солнечные лучи не успели высушить, пока шел назад, — с волосами, торчащими на голове в разные стороны. Пока расчесывался, развешивал полотенце, высох и сам и волосы высушил. Подошел к древнему фанерному шифоньеру, распахнул дверцу. Казалось, сделай шаг внутрь, отомкни дверцу поменьше на задней стенке шкафа и попадешь в Нарнию. Но никакой дополнительной дверки не было, а висел в шифоньере среди старых штанов и рубашек большой дерматиновый чехол с застежкой «молния».

   В чехле Виктор Феоктистович держал на всякий пожарный — если нет времени забежать домой — полный комплект солидного мужчины: пиджак и брюки нейтрального серого цвета; белую выглаженную рубашку; галстук. На полу шкафа, в отдельном чехле — туфли.

   Облачившись в костюм, Корнилов обвел взглядом комнату, потом, вспомнив, подошел к столу, открыл лежащую ученическую тетрадь и написал несколько фраз. Не закрывая тетрадь, придавил ее связкой ключей и быстро, будто боясь передумать, вышел наружу.

   По белому в клеточку листу бежали размашистые буквы: «Николай! Позаботься о Самсоне — это мой кот. У меня дома не забывай кормить рыбок и поливать цветы. Главное — не обижай Ольгу Саввишну! Она очень хорошая! Счастья вам!»

   Виктор Феоктистович стоял на краю Ямы. Взгляд скользил по грядкам с насаждениями, кронам деревьев, пушистым кучевым облакам. Вот он, приложив к глазам ладонь козырьком, щурясь, посмотрел на солнце. Перевел взгляд на участок Василия Васильевича, оттуда — Ольги Саввишны. Глубоко вздохнул. Помахал прощально миру рукой. Поправил узел галстука. Неизвестно кому адресуя, произнес историческую гагаринскую фразу «Поехали!»

   И шагнул вниз.


                Продолжения не будет.