Волшебная лампа. По мотивам арабских сказок

Лампа была такой древней, что уже забыла, как она появилась на свет. На своем долгом веку  побывала она и в бедных лачугах, и в богатых дворцах. Помнила она смутно древнюю обсерваторию и ученого звездочета, который бережно брал ее в руки, наливая масла и  прикручивая фитилек, чтобы горела ярче. Лампа знала, что дело ее жизни - нести свет людям, освещая для них пусть небольшое пространство вокруг себя. Иногда звездочет ставил ее на окно, и с тех пор она полюбила звездное небо, эти алмазные россыпи на темном фоне. А когда первые лучи солнца освещали край неба, Лампа уходила на покой до ночи. Она была неприхотлива и внешне ничем не блистала. Простая медь покрывала ее тело. Только огонь зажигался внутри.То было ее вдохновение - светить. Но однажды чья - то воля поселила в нее Дух Джинна. Теперь стало их двое. Время для них остановилось. Мимо них оно уходило в вечность - так Лампе казалось. Джин оберегал её от зимней стужи, от летнего зноя. Но не это было главным. Они могли разговаривать бесконечно, теряя грань времени: день ли это, ночь ли. Когда ей было тоскливо, он рассказывал ей сказки, и так сам смеялся, что тесно ему становилось от веселой  удали. Иногда Джинн как будто сам засыпал или уставал от мыслей, и тогда Лампа будила его.               
- Эй, Джинн, ты где? Ты почему притих у меня в Душе?                - Тоскую, - отзывался он тихим голосом. Никому я не нужен. Никто меня не вызывает, никому не нужна моя сила...Ты знаешь какой я могучий? Нет, не знаешь. Мне хочется на волю, на Свет белый...Затосковал я...
- Я же не держу тебя, - удивлялась Лампа, ты свободен. Погуляй по миру, расскажешь, как там... Но Джинн, хоть и был рабом Лампы, а выполнять мог только желание владельца ее. А кому она принадлежала, Лампа не знала. Веками лежала тут, в пещере, и не было у нее никакого хозяина. Так, со временем, стали они одним целым. Нерасторжимым единством. Когда  она затихала в этом замкнутом мире, Джинн волновался, нервничал. Сжималось тогда сердце ее и согревалась она от учащенного его биения, пробуждаясь. Очень хорошо было им вот так пребывать в вечности. Однако, оба они помнили мир людей и тосковали вдвоем о нем. Хотелось поменять этот мерцающий свет драгоценных каменьев на солнечный, оставить эту   мишуру...Где этим мерцающим камням тягаться с солнцем... Она не могла видеть Джинна, но всегда чувствовала его Душу. Или у них теперь она стала единой? Замирали они, метались ли от безысходности, волновались ли от желания увидеть друг друга при свете дня...Лампа  укрывала Джинна от всех невзгод, и ему было там, внутри, надежно. Знал он главное: у них  с Лампой одна Душа на двоих. Ну что же, приходилось выдерживать ему это действие, которое  с течением времени стало его призванием и смыслом жизни. Так ведь сильный  он...Всесильный... Так было, пока чьи- то руки не коснулись медной поверхности...