Эльвира

               

Я познакомился с нею  в декабре восемьдесят седьмого года.  Мы  жили с нею  в одном и том же крыле общежития.  Я не раз встречал ее в коридоре, порой сталкивался с нею на кухне. Ей было лет тридцать. Она была невысокого роста, стройная, с жесткими каштановыми волосами, доходившими до плеч.  Ее лицо было суровым, строгим, окаменевшим. Она напомнила мне Олю Лопатко, с которой в Москве у меня был недолгий роман. В жены она не годилась, но переспать с нею можно было. Я  попытался  установить с нею контакт, но на мои вопросы она отвечала односложно: «да», «нет», и я решил, что она закомплексованная женщина. «Все перезрелые незамужние женщины  похожи друг на друга, -  подумал я. - Они  озлоблены, скрытны и мрачноваты». 
    Я оставил ее в покое, но 19-го декабря, когда мне исполнилось тридцать три года, я пригласил к себе на чай. Чтобы не нарваться на  отказ и не остаться в полном одиночестве, я честно сказал, что у меня день рождения.
- Я же не готова. Не предупредили раньше… - упрекнула она меня своим низким  голосом. 
Я постарался убедить ее принять мое предложение:
- Никакой подготовки не нужно. У меня не будет никаких гостей. Я не стал приглашать вас заранее, чтобы вы не вздумали приносить какой-либо подарок.
Надо отдать ей должное: она выполнила мою просьбу и пришла без подарка. Подари она мне  хоть какой-либо пустяк, я бы оказался в неловком положении: мое угощение состояло лишь  из пирожных и  чая (даже вина на столе не было, так как в то время я еще находился под влиянием горбачевской антиалкогольной пропаганды).
Я усадил ее на стул. Сам же уселся на кровати, разлил чай и начал разговор.
- Где вы работаете? – спросил я.
- На кафедре русского языка как иностранного.
- А вы?
- Сейчас на кафедре русского языка на литфаке, а раньше – тоже на кафедре русского языка как иностранного.
- Почему перешли?
- Я хотел поступать в аспирантуру, а на ФИГе не было перспектив.
По выражению лица Эльвиры  не трудно было догадаться, что тема ей совершенно неинтересна.   
Когда она спросила,  был ли я женат, я честно сказал, что был и что у меня есть сын. Она сказала, что тоже была замужем, но детей у нее нет.
Я хотел выяснить, почему она развелась и почему у нее нет детей, но она резко сказала:
- Я не хочу говорить об этом.
Я был помешан на политике и экономике, но когда я попытался обсудить с гостьей  политическую ситуацию, моя собеседница скорчила гримасу отвращения.  Разговор не клеился. Вдобавок  в правом боку у меня начало покалывать (на следующий день мне удалили аппендикс). Общество Эльвиры стало меня тяготить. «Нашел, кого пригласить», - подумал я с досадой. 
  - По-моему, вы застенчивый человек, - сказал я.
- Это я? – изумилась она. – Нет. Наоборот.
Я сделал еще несколько тонких антикомплиментов, и она ушла в свою келью, которую она делила с библиотекаршей.
Встречаясь в коридоре общежития, мы здоровались с нею  официально и холодно.
Как-то я взял у нее взаймы стакан сахара (тогда его продавали еще без талонов). Я расплатился с нею  сторицей: я купил ей с полкилограмма шербета. Я надеялся с нею почаевничать (в аспирантском общежитии я пристрастился  к чаепитиям), но приглашения не последовало. В другой раз  она попросила меня помочь ей написать контрольную (она имела диплом об окончании иняза, а теперь по требованию начальства  училась на заочном отделении литфака).  Я провозился больше часа, выполняя работу. Снова рассчитывал на дружеское общение, на чаепитие. Но снова меня постигло разочарование. Она даже не заикнулась о чае, об угощении.
Она еще несколько раз просила меня выполнить за нее контрольную работу. Я не мог понять, почему она решила, что должен ей помогать. Она стала меня раздражать. Правда, теперь она  приветливо здоровалась  со мною.
В марте,  я увидел Эльвиру возле общежития и подошел к ней. Толик, шофер институтского автобуса, здоровый простой парень, крутивший роман с бухгалтершей, увидев нас вместе, сказал юмористическим тоном:
; Весна пришла. Надо заниматься любовью.
 Мы с Эльвирой смутились. «Толик прав», - подумал я, но так и не предложил Эльвире прийти ко мне в гости.
Вскоре она снова обратилась ко мне с просьбой написать ей еще одну контрольную. Мне не хотелось тратить на нее время, но я не смог отказать. «Может, еще встречаться с нею буду», - подумал я. Я бросил на нее внимательный взгляд: на губах толстый слой ярко-красной помады. «Смог бы я ее поцеловать? Нет, противно. А если помаду убрать? Тогда, пожалуй, смог бы».
Через день утром, когда я смотрел по телевизору передачу «Мысль», раздался робкий стук в дверь. Вошла Эльвира.
- Мне сказали, что вчера вы заходили ко мне. Я была у подруги. Она меня срочно вызвала. Когда я возвращалась, я видела свет в ваших окнах. Но было поздно.
- Надо было зайти. Мне хотелось вас видеть. Я долго не спал.
- Мы тоже долго смотрели программу «До и после полуночи». Я только сейчас встала.
- Нет, я встал давно, в семь часов.
Она сидела на стуле. Ее спина была вытянута, напряжена. Она заметно волновалась.  Было такое впечатление, будто  на ее лицо  надета маска.
Я протянул ей  тетрадь с контрольной работой. Она стала рассыпаться в благодарностях.
Она хотела встать, чтобы уйти, но потом передумала, села, видимо, из приличия. «Интересно, нравлюсь ли я ей,  - подумал я,  – или же она проявляет ко мне интерес из практических соображений? Второй вариант вероятнее. А как я отношусь к ней? Пожалуй, удобная женщина. Живет рядом».
Я незаметно осмотрел ее: тонкие ноги в синих колготках, застывшее  лицо действовали отталкивающе.   
Она ушла. Вечером я видел ее на кухне, но в разговор не вступил. Я не решился перейти Рубикон.
Через день, когда меня одолела скука,  я подумал: «А не пригласить ли мне Эльвиру погулять, когда она придет с очередной просьбой о помощи. Нет,  с нею скучно. А из-за нее я могу проворонить свою единственную женщину – женщину своей мечты».
Прошел год. Эльвира при встрече  говорила мне с почтением:
- Какой вы умный, Николай Сергеевич! 
- Почему вы так считаете? – спросил я, польщенный.
- Это видно, - убежденно говорила она.
Когда она попадалась мне на глаза на улице или в общежитии, я думал:  «А она не дурна. Фигура отличная. С нею можно было бы…»
Один раз я был у нее в гостях. Домашний халат подчеркивал ее тонкую талию, в меру широкие бедра, а когда она сидела,  не скрывал стройных ног. Я истосковался по женщинам, по сексу, у меня кипела кровь, и мои комплименты ей были искренними.
- Вы преувеличиваете, Николай Сергеевич, - говорила она недоверчивым тоном, но радостная улыбка вспыхивала на ее суровом лице.
Когда я получил отдельную комнату в общежитии, я пригласил ее к себе в гости.
Маленькая, стройная, с угловатыми чертами лица,  она сидела на единственном стуле в пустой комнате. Мы перешли на «ты».
- Почему тебе дали? - поинтересовалась она. (Сама она по-прежнему делила комнатку с библиотекаршей).
- Так я же защитился.
На ее лице отразилось глубокое уважение.
Разговор был исчерпан, но она не уходила.  Она улыбалась мне, кокетничала. Я понимал, что мне надо обнять ее, а потом,  сняв одежду, положить  на матрас, лежащий на полу возле стены.  Но я не решился пойти на штурм этой готовой капитулировать крепости. Что меня удержало?  Со дня на день ко мне должна была приехать Ксюша,  которой я в письме намекнул, что она много значит для меня, и теперь у меня появились обязательства по отношению к ней.   
Уходя, Эльвира на мгновение  остановилась возле двери. «Это мой последний шанс», - подумал я. Надо было встать, но какая-то неведомая сила приковала меня к полу. Эльвира открыла дверь и ушла.  Оставшись один, я чуть было не взвыл от досады. У меня появилось желание удариться лбом в стену, чтобы, если и не размозжить себе голову, то  по крайней мере набить на ней шишку.