Глава 3 - Выступления в защиту полигамии

Глава 3
Выступления в защиту полигамии


Спонтанные выступления в защиту полигамии в Европе не прекращались никогда. Однако в период Средневековья недремлющее око Римской католической Церкви умело искореняла всякие «диссидентствующие» настроения. Тем не менее, то, о чем нельзя было открыто говорить, можно было достаточно открыто практиковать. Европейская знать, священство, феодалы зачастую являлись, можно сказать, многоженцами. Двойные стандарты были настолько прочно укоренены в обществе, что мало у кого вызывали недоумение, еще реже – возмущение. Верхушка общества жила своими элитными, неписанными правилами и, судя по всему, вполне этим довольствовалась.

Однако с приходом Реформации в начале шестнадцатого столетия положение резко изменилось. Все те вопросы, которые решались прежде кулуарно, решались полумерами, теперь были вынесены течением истории на всеобщее обсуждение. Год 1517 был ознаменован выступлением Мартина Лютера против целого ряда католических догматов и, таким образом, было положено начало Реформации. Многие традиционные устои общества подверглись серьезнейшему пересмотру. В частности, аскетизм и монашество, которые в католичестве рассматривались как идеал, уступали место идеалу семьи, трудолюбия, детородия. Лютер сам, как бывший монах, подал пример другим женившись на бывшей монахине. Его примеру последовали десятки тысяч вчерашних монахов и монахинь. Идеалы действенного служения, вовлеченности в реалии земного бытия заменили собою идеалы аскетизма и отрешенности от всего земного. Однако многие полагали, что Лютер не был последовательным в исполнении провозглашенного им самим же тезиса Solo Scriptura («только Библия») и во многом оставался верен традиционным устоям католической церкви. Лютер и сам, зачастую, казалось разрывался с одной стороны между верностью Священному Писанию, а с другой - традиционному укладу жизни общества. Будучи не только богословом, но и лидером Реформации, он вынужден был лавировать между двумя огнями, обжигаясь при этом то с одной, то с другой стороны.
Многие из более радикально настроенных последователей Лютера постоянно упрекали его в компромиссе. В частности, во многих городах возникали движения анабаптистов, считающих, что обряд крещения может быть совершен только над  достигшими сознательного, совершеннолетнего возраста. Некоторые наиболее радикально настроенные группы анабаптистов наряду с религиозными выдвигали и социальные требования. Наиболее известными за свой социальный радикализм, граничащий с революцией, были анабаптисты города Мюнстер, расположенного на северо-западе Германии. Режим, установленный в этом городе, известен как Мюнстерская коммуна. Ян Лейденский, сменивший первого руководителя коммуны, Яна Маттиаса, и был тем человеком, который предложил городскому Совету и Совету религиозных лидеров Мюнстера рассмотреть вопрос о полигамии.

Полигамия и Мюнстерская коммуна

23 июля 1534 года германский город Мюнстер провозгласил полигамию как наилучшую модель брака. Это событие уникально в истории Европы. Однако обстоятельства, сопутствовавшие этому событию, невольно способствовали тому, чтобы подобная практика не повторилась.
Вопрос о полигамии уже неоднократно поднимался в разных местностях охваченной Реформацией Германии. Действительно, если следовать принципу, провозглашенному Лютером Solo Scriptura, значит патриархальная модель брака не является упраздненной или осужденной, а следовательно должна быть восстановлена. Однако попытки восстановить эту модель никогда не носили организованного характера. Мюнстерская коммуна, поставившая себя в оппозицию как католичеству, так и едва народившемуся лютеранству, была тем образованием, которое вполне могло позволить себе экспериментировать со многими социальными и религиозными идеями. Удивительное сочетание пуританизма (стремления к праведности) и фанатизма у обитателей коммуны приводили, как это было и с Мюнстерской полигамией, к довольно причудливым явлениям.

Ян Лейденский, придя к власти, прежде всего поспешил наладить систему обороны осажденного католическими войсками города. Его предшественник, Ян Матисен, полагал, что одной лишь веры вполне достаточно, чтобы заставить врага бежать: с двадцатью единомышленниками и с пением псалмов Ян Матисен вышел из ворот города навстречу огромному неприятельскому войску. Через минуту храбрых товарищей уже не было в живых. Ян Лейденский был более прагматичен: лишь обезопасив себя и свой город (хотя, как оказалось, лишь на краткий срок) от войск противника, Ян предложил свою реформу института брака.

Он составил двенадцать тезисов, основанных на Ветхом и Новом заветах, и дал их на рассмотрение мюнстерских пасторов, чтобы они, по тщательному изучению, либо приняли их, либо отвергли. Следует оговориться и сказать, что наряду с тем, что Ян Лейденский видел принципы полигамного брака как заложенные в Библии, он преследовал и ряд практических интересов. Во-первых, будучи уже женатым человеком, он страстно влюбился в красавицу Девору, которую звали “королевой женщин” и которая была теперь уже вдовой Яна Матисена. Ян Лейденский считал прелюбодеянием всякие отношения вне брака и пытался теперь узаконить полигамию. Но кроме интересов личных он преследовал и интересы общественные: в результате войны соотношение между мужчинами и женщинами в Мюнстере приближалось к цифре один к четырем. Как, в таком случае, женщины могли получить мужа? Любимым текстом Лютера, как известно, были слова “плодитесь и размножайтесь”, а сам Лютер говорил, что женщины “созданы либо для замужества, либо для блуда”. Анабаптисты полностью соглашались с этими утверждениями Лютера и видели выход из сложившегося положения посредством легализации полигамии.

23 июля 1534 года Ян Лейденский выступил перед горожанами с предложением установления  полигамии. Интересно, что поддержку он получил не только со стороны мужчин, но и со стороны подавляющего большинства женщин. Новый закон был одобрен и принят. В каком-то смысле слова умножение популяции города немедленно последовало за принятием этого закона: со всех сторон Германии в город стали стекаться люди, разделяющие идеи Яна и мюнстеритов.

Следует сказать, что Мюнстер ни в коей мере не был притягателен для людей легкого поведения: дисциплина в городе, особенно во всем, что касается вопросов секса, была железной. Прелюбодеяние каралось смертью. Принятие новой практики, особенно на первых порах, не обошлось без эксцессов. К примеру, некоторые мужчины силою принуждали женщин и девиц выходить за них замуж. Некоторые брали за себя малолетних девочек. Однако вскоре были изданы законы, которые не допускали подобной практики. Брак мог состоятся только на основе взаимного согласия будущих супругов, а также с одобрения специального совета. Как и во всем остальном, в вопросах полигамии Мюнстерская коммуна, все же, доходила до крайностей. Обладание большим количеством жен стало признаком большего благочестия.
Тем временем город вновь был обложен войсками противника. Начался голод. В ночь с 23 на 24 июня 1535 года войска противника ворвались в город. Началась кровавая резня. Из всех мужчин в живых осталось только 300 человек, да и тех вскоре после взятия в плен, умертвили.

Женщин, за исключением тех, кто не отрекался от своей веры, пощадили. Яна и других лидеров движения захватили и долгое время пытали. Когда его, в присутствии большого скопления людей, спросили, тот ли это Ян, который взял столько много жен (их у него было 16), он ответил, что он не брал никаких жен, а брал девушек, которые стали его женами. Когда его спросили, позволительно ли так поступать, он ответил: “Вот вам благая весть - да!” Ян держался за свои убеждения до конца. Последними его словами были: “Пусть Бог рассудит между нами”.

Вместе с двумя другими лидерами анабаптистов Ян был принародно замучен до смерти. Его привязали к пыточному столу и при стечении всего города раскаленными щипцами выдирали куски его плоти. Так был положен конец утопичной Мюнстерской коммуне. Пролив много чужой крови, она ответила за это своей кровью. Вместе с коммуной была осуждена и практика полигамии, которая стала ассоциировать у многих немецких князей с религиозным и социальным экстремизмом. Тем не менее, многие так называемые “сообщества верных” в разных областях Германии продолжали практику полигамии.

«Принц Реформации» - многоженец

Многие историки, особенно те, что симпатизируют идеям Реформации, до сих пор не могут оправиться от шока вызванного тем фактом, что главный политический лидер, или как его еще называют, “принц Реформации”, Филипп Гессенский имел двух жен. Причем полигамистом он стал с благословения двух главных светил, богословов Реформации - Мартина Лютера и Филиппа Меланхтона. Звучит почти невероятно для тех, кто знает историю Реформации лишь поверхностно.

Филиппа Гессенского женили в первый раз когда ему едва исполнилось шестнадцать лет. Брак на саксонской графине Кристине был продиктован политическими интересами. Однако вскоре Филипп почувствовал, что он не может довольствоваться одной лишь Кристиной. Начался круговорот его любовных похождений. Его выезды “в свет” почти всегда сопровождались сопутствующим “гаремом” из его любовниц. Однако Филипп не был человеком легкомысленным и развращенным, а если и был, то с течением времени с ним стали происходить существенные перемены. С принятием идей Реформации он стал всерьез задумываться о Боге, о Божьем гневе, о спасении. Он знал наизусть целые отрывки из Библии, был человеком богобоязненным, но никак не мог побороть своих слабостей в области половой жизни. Он доводил себя до крайней степени истощения постами, но плотские желания от этого, казалось, только возрастали. Совесть постоянно терзала его. Окружающие видели в нем главного защитника богоданных принципов Реформации, а он жил под постоянным чувством вины за свою сексуальную распущенность.

Наконец, не выдержав больше такого давления, Филипп открыто кается и признается в том, что верит, что Священное Писание допускает, в особенности для людей такого положения и такого склада (он, видимо, имел ввиду физические характеристики) обладание более, чем одной женой. Когда он говорил эти слова, он уже присмотрел для себя невесту. Ей стала семнадцатилетняя красавица Маргарита, графиня из Дрездена. Филипп даже не мыслил о разводе, полагая, что развод является непростительным грехом. Если бы он только захотел, он легко добился бы развода, и именно к этому склоняли его многие придворные. Но Филипп решил идти самым сложным, но, как он полагал, правильным путем.

Теперь Филиппу предстояла битва, в сравнению с которой все его войны со Священной Римской империей были детской забавой. Ему предстояло во-первых подобрать ключи к Маргарите, влюбить ее в себя и убедить, что подобного рода брак не является греховным или предосудительным. Во-вторых, Филиппу предстояло убедить в том же родителей невесты, людей, которые никак не хотели соглашаться с тем, чтобы их дочь стала второй женой (или, как они полагали, наложницей) Филиппа. В-третьих, ему нужно было заручиться поддержкой и благословением грозного отца Реформации - Лютера, и главного спикера Реформации - Меланхтона. Наконец, в-четвертых, Филиппу надо было доказать всей общественности, всей стране, всему миру, что он –  не прелюбодей. Любая из этих четырех сверхзадач остановила бы кого угодно, только не ландграфа Филиппа. Он начал длинную, затяжную компанию, которая, к удивлению всех, в том числе и самого ландграфа Филиппа, закончилась блестящей победой.

Филипп начал с “осады” семьи Маргариты. Постепенно, шаг за шагом, он поборол сопротивление ее родителей. Его первой победой стало их согласие на брак на условии, если Филиппу удастся убедить и других в правомерности бигамного (две жены) брака. Также было выдвинуто условие сделать подобного рода брак - бигамию - доступным и для других людей. В скором времени, однако, обе стороны пришли к более реалистичным условиям: Филипп мог хранить брак в тайне, но этот брак не должен быть сокрыт от руководства церкви и страны. Более того, главные лидеры и руководители церкви и государства должны были присутствовать на церемонии бракосочетания.

Теперь Филипп занялся “обработкой” ключевых фигур в церковной и государственной политике. Филипп начал с того, что “открылся” великому реформатору Буцеру, который был совершенно шокировал заявлением ландграфа. Однако когда Филипп исповедовался ему во всех своих грехах и рассказал о своих мучениях и терзаниях, Буцер не  смог возразить ему. И Буцер взял на себя роль посредника между Филиппом с одной стороны, Лютером и Меланхтоном - с другой.

Имя Маргариты при  этом не оглашалось, так как Филипп не был уверен в успехе своей кампании. К тому же, он страшно рисковал - дело в том, что сама Маргарита не подавала ему надежд на этот брак, а Филипп не хотел “давить” на нее через родителей. Он боялся, что такой брак, брак без искреннего желания со стороны невесты, станет еще одной трагедией в его жизни. Когда Лютер и Меланхтон узнали о намерениях Филиппа взять за себя вторую жену, они были ужасно напуганы. Они боялись реакции, которая могла последовать за этим браком. Мюнстерская коммуна с ее полигамией еще была свежа в памяти (кстати сказать, ландграф Филипп лично принимал участие в ее подавлении). Эхо Мюнстерской полигамии и вольнодумия еще явственно отдавалось в Германии.

Одобрение брака Филиппа явилось бы своего рода признанием легитимности бигамии, если не полигамии. К тому же католическая пропоганда сразу бы подхватила эту новость и попыталась бы дискредитировать самою идею Реформации. Вполне возможно, это привело бы к новой волне интервенции со стороны католического альянса. Тем не менее, Филипп был нужен германским Реформаторам. К тому же Лютер попался в тот самый капкан, который он выставил несколько лет назад - Solo Scriptura. В своем письме ландграф Филипп просил, в случае отказа в браке, обьяснить ему “от Писания” почему ему было отказано. Два дня тройка величайших Реформаторов ни о чем, кроме как о поставленной перед ними Филиппом проблеме, не спорила. Результатом стал уникальный в европейской истории документ, получивший название “Виттенберское освобождение”. Большая часть этого документа посвящена библейскому обоснованию полигамии. Однако документ отдавал также и дань сему веку и сложившейся традиции моногамии, подчеркивая опасность того, что если многие последуют примеру Филиппа, то враги Реформации будут приравнивать их к туркам. Следовательно, заключал этот документ, принц Филипп  получит разрешение на брак, если этот брак будет оставаться тайною для простых людей. Мартин Лютер, как богослов, признавал правоту принца Филиппа, но как политик боялся этого брака, который, безусловно, вдохновил бы многих анабаптистов. «Я должен сказать, - вынужден был признаться Лютер, - что если человек захочет взять за себя двух или более жен, я не могу запретить ему, равно, как и Священное Писание не запрещает этого».

Следующим шагом Филиппа было заручиться поддержкой, или, по крайней мере, пониманием саксонского князя Фридриха, прямого кандидата на престол императора Священной Римской империи. Фридрих всячески пыталася разубедить Филиппа, но в конце концов сдался и лишь просил Филиппа держать этот брак в тайне. Фридрих также заверил Филиппа в своей дружбе и предлагал всяческую помощь, если у того возникнут затруднения.
Но больших затруднений у Филиппа не возникало. Он уже заручился поддержкой своей жены Кристины, которой обещал, что в случае согласия на этот брак она увидит от него столько внимания и заботы, в том числе и супружеской ласки, сколько она от него еще не видела. Надо сказать, что Филипп не обманул свою супругу: в последующие годы их совместной жизни они стали очень близки друг ко другу  к удивлению всех, знавших как Филипп прежде относился к Кристине.

Итак, Филипп заручился поддержкой всех ключевых людей. Кроме вышеназванных, он пригласил на свадьбу и других знаменитых и влиятельных людей своего времени. Оставалось одно - согласие и расположение самой Маргариты. Надо сказать, что хотя Филипп и пытался скрыть, на ком же он все-таки собирался жениться, ему не удавалось этого утаить. И на Маргариту было оказано сильное давление со стороны тех, кто не желал этого брака, хотя и соглашался позволить Филиппу жениться. На нее возлагались большие надежды. Родители, которые сами сомневались в целесообразности этого брака, старались никак не влиять на решение дочери. Таким образом, она была относительно свободна в своем выборе. Филипп трепетал, потому что в последний момент все его планы могли рухнуть из-за нежелания  одной девчонки. Человек, сумевший склонить на свою сторону бескомпромиссного Лютера, сурового Меланхтона, могущественного Фридриха, расчетливых политиков, осторожных богословов чувствовал себя совершенно бессильным перед лицом семнадцатилетней красавицы.
Но его страхи оказались беспочвенными: Маргарита с радостью согласилась на его предложение. 4 марта 1540 года в провинциальном городке Ростенбург состоялась свадьба, на которую приехали самые именитые гости, в числе которых находились Буцер и Меланхтон.
Торжественная церемония состоялась. Филипп, казалось, не мог еще поверить, что это не сон. “Я сделал это, - в восторге говорил он, - с Божьей помощью и с чистой совестью, я сделал это!” Ни одной из своих многочисленных военных или политических побед он не радовался так, как этой победе. 5 апреля он написал Мартину Лютеру благодарственное письмо в котором, в частности, говорил, что наконец-то, впервые за столько лет, он мог принять святое причастие с чистой совестью, и что теперь он по-настоящему, с еще большим усердием сможет бороться за дело Реформации. Филипп также поспешил добавить, что Маргарита является родственницей Мартина Лютера, и что теперь он, принц Филипп, имеет честь также являться родственником великого реформатора!

Филипп также говорил в своем письме, что он убежден в святости бигамного брака и спрашивал Лютера, что ему отвечать тем, кто спрашивает его мнение о возможности подобных браков в Германии. Лютер поспешил ответить, что хотя такой брак и является освященным библейским авторитетом, все же лучше, во избежание беспокойства и мятежа, не распространяться об этом.

Тем не менее шила в мешке было не утаить, и слухи о двоеженстве Филиппа разлетелись по всей Германии и за ее пределы. Одни сочувствовали ему, другие сорадовались, третьи ругали, большинство же не могло в это поверить. Сам император Священной Римской империи, дети у которого рождались с завидной регулярностью то тут, то там, четко отражая маршруты его путешествий (потом их “легализовал” сам Папа Римский) высказался, что все эти слухи –  лишь неудачная шутка.

Во Франции все просто смеялись над доверчивыми немцами. Однако, когда выяснилось, что все это правда, многим стало не до смеха. Лютер, оправдываясь, говорил, что он, дескать, думал, что Филипп возьмет себе какую-нибудь безвестную девку и будет держать все дело в секрете. А тот что учудил – женился, да не на ком-нибудь, а на графине. Фридрих упрекал Филиппа за то, что другой великий Филипп (то есть Меланхтон) чуть не умер по его милости от сердечного приступа.

Какими бы разными ни были реакции этих людей, суть их сводилась к одному:  заставить Филиппа держать все дело в тайне. В своих знаменитых застольных речах Лютер в отчаянии заявил, что вся его надежда на то, что Маргарита скоро умрет. Но Маргарита жила вполне счастливо и не думала умирать. А вот Меланхитона всерьез стали посещать мысли о смерти. Он совершенно сник, заболел, несколько дней ничего не ел и не пил, и только крепкое письмо его патрона, Лютера, заставило его подняться на ноги.

Лютер пытался доказать принцу Филиппу, что есть вещи, которые праведны в очах Господа, но которые так непросто доказать простым людям. Однако Филипп не принимал таких премудрых аргументов. Хотя он сам и являлся покровителем науки и даже обосновал огромный Марбургский университет, в душе он оставался прямодушным воином и готов был отстаивать честь своей семьи до конца. Он даже готов был отречься от своего титула и от своих земель, сохранив за собою только два поместья. Филипп, впрочем, не спешил сдаваться. Он упрекал Лютера за то, что тот так боится мнения людей, особенно католиков. Да, понятно его нежелание смущать кого-либо, но разве сам он, бывший монах, женившийся на бежавшей монашке, не смущает умы католиков? И разве бигамия в глазах последних является большим грехом, чем брак священства, к которому призывал Лютер? Защищая честь Маргариты Филипп писал: “Пусть Бог допустит, чтобы и на жен пасторов, бывших священников, смотрели так, как на мою жену.”

Филипп даже пытался дать возможность и другим мужчинам иметь, с позволения церкви, государства и их первой жены, вторую супругу. Но его соратники, боясь интервенции имперских войск, поспешили отговорить его. Они убеждали Филиппа в том, что библейская практика взятия наложниц (“подобие Аврааму, Давиду и другим святым мужам”) тоже не так плоха и даже освящена Библией. Филипп с неохотою, но согласился: его смущало прежде всего то, что слово “наложница” в его дни имело другой оттенок, чем в библейские времена.
Реформаторы пытались убедить Филиппа в том, чтобы он солгал и сделал заявление, что у него нет второй жены, потому что даже Авраам солгал однажды, сказав что Сара не жена ему. Но ландграф категорически отказался лгать, заявив при этом, что вранье еще никого до добра не доводило, и что Священное Писание осуждает лжесвидетельство.

Когда страсти совершенно накалились, решено было провести встречу между принцем Филиппом и делегацией реформаторов, которую возглавил сам Лютер. Состоялась Эйсенбахская конференция, на которой в течении четырех дней обсуждался всего лишь один вопрос - что делать с обрастающим известностью браком Филиппа.

Лютер подчеркивал, что лютеранское духовенство, большинство которого состоит из бывших священников, не сможет принять идею бигамного брака, и что Церковь ожидает настоящий раскол. Выход виделся Лютеру в сокрытии тайны брака Филиппа. Филипп должен был сказать, точнее написать “хорошую и сильную ложь” во имя спасения церкви. Филипп был горько разочарован “непоследовательностью Лютера” и его двуличностью. Филипп пытался доказать присутствующим справедливость слов Яна Лейденского, который сказал: “Лучше несколько жен, чем несколько шлюх”. Ведь, говорил Филипп, никого бы не возмутило, если бы он содержал при себе целый гарем шлюх. Почему же этих богобоязненных людей смущает то, что он полюбил девушку и женился на ней? Почему его терзают за то, что он последовал примеру благочестивого Авраама и кротчайшего из людей, Моисея? Филипп не понимал Лютера и других богословов, которые «лишь на словах сильны против таких пороков как пьянство и прелюбодеяние».

И все же Филипп был не на шутку испуган угрозой Лютера забрать назад «Виттенбергское освобождение». Филипп пишет в отчаянии: “О, Боже, дорогой доктор Лютер, куда же мы идем… когда лучшие из лучших так боятся мнения других ученых мужей… и даже мира… Если вы могли ответить за мой брак перед Богом, то почему вы так страшитесь людей?”
Он, Филипп, никогда не соврет. Они могут распять его, но язык его не пошевелится произнести ложь. Между Филиппом и Лютером назревал разрыв. И разрыв этот был сделан, когда по поручению Филиппа пастор Леминг написал и опубликовал апологию бигамии или полигамии, под названием Dialogus Neabuli.

Однако Филипп не мог оставить дело своей жизни - защиту Реформации, и спустя некоторое время примирился с Лютером. И все же между ними так и оставались напряженность и непонимание. Прямодушный Филипп не мог понять, почему бигамии так стыдятся. А богословы не могли ему нечего ответить, поскольку сами они не верили, что полигамия не допускалась Богом. Они лишь считали, что люди не поймут и не примут эту чуждую для европейского сознания практику.

Сам Лютер соглашался с тем, что полигамия допустима и, как церковный историк, полагал, что ранняя церковь принимала в свои ряды многоженцев. Однако политическое давление на него было столь сильно, что однажды он признался: “Если бы Бог посоветовался со мной, как людям лучше плодится и размножаться, я бы посоветовал Ему продолжать делать людей из глины, подобно тому, как Он сотворил Адама”. И все же Лютер был убежден в душе, что полигамия является ответом на многие вопросы. Это явствует из реакции Лютера на скандал вокруг короля Англии Генриха VIII.

Король Генрих встал перед дилеммой - его первая жена, Катарина Арагонская, уже не устраивала его. Он был без памяти влюблен в молоденькую Анну Болейн. Ничто не могло удержать Генриха от близости с нею. Большинство богословов того времени пришло к заключению, что для Генриха лучше всего развестись с женою и взять за себя Анну. Даже папа Римский дал свое согласие на этот развод (последствия этого развода были весьма печальны для Катарины, для Анны, и для последовавших за нею жертв королевской похоти - большинство из них закончили жизнь на плахе или виселице). Однако Лютер, равно как Буцер и Меланхтон, высказали мнение, что королю лучше всего было бы последовать “примеру патриархов древности, которые имели по две жены”. Принц Филипп не мог не заметить этого жеста и опять указал отцам Церкви на их двоедумие. По крайней мере один из отцов Церкви, Буцер, принял к сердцу эту укоризну и написал огромный труд (опубликованный впервые лишь в 1878 году) суть которого сводилась к тому, что полигамия не является грехом, и что выбор подобной модели брака является делом совести человека.

Кардинал Каетан и позиция Римской католической Церкви

Надо сказать, что некоторые католические богословы поддерживали идею полигамии более, чем их протестантсткие коллеги. Таким богословом, в частности, был один из самых влиятельных авторитетов Римской Католической Церкви, прославленный ученый, кардинал Каетан. Именно он советовал Генриху VIII не разводиться с Катариной, а установить бигамный брак. Кардинал Каетан утверждал, что ни закон природы, ни Божественный закон ни в коей мере не ставят под сомнение полигамию. Новый Завет тоже не запрещает полигамию, а часто цитируемый в защиту моногамии текст из евангелия от Матфея 19:9 запрещает развод, а не полигамию. Мужчина, разводящийся со своей женой без всякой причины и женящийся на другой прелюбодействует против своей первой супруги. Если же он не разводится с нею, а берет за себя вторую жену, то поступает по закону. Ранним христианам, пишет Каетан, разрешалось иметь нескольких жен, и даже апостол Павел, настороженно относящийся к браку вообще, не запрещал христианам (исключение составляли епископы и дьяконы) иметь нескольких жен. Закон “одна жена для одного мужа” в Библии нигде не найден. Однако ученый кардинал не снискал большой поддержки у единоверцев. Один из его коллег, гораздо менее ученый, но, по всей видимости, желающий блеснуть ортодоксией, обвинил Каетана в распространении “грязного учения”.

Однако многие богословы средневековой церкви вполне разделяли взгляды Каетана на полигамию. Большинство из них были выходцами из Испании, которая в то время была под влиянием мусульманства. Среди этих богословов такие как Веракруз, Палациос, Тостатус, Абуленсис и другие. Даже Дунс Скотт полагал, что в случае войн или других бедствий, уносящих в первую очередь мужчин, Папа Римский может санкционировать полигамию (хотя бы временную) для того, чтобы восполнить демографические потери.

Подобные заявления не всегда оставались лишь уделом бумаги. После кровавой и опустошительной Тридцатилетней войны в Европе между католиками и протестантами (1618-1648), поместный Собор немецких католических церквей состоявшийся 14 февраля 1650 года в Нюрнберге, решил ограничить прием юношей в монастырь и призвал священство жениться. Но, возможно, еще более смелым шагом Собора было принятие решения о том, что рядовые католики в течении последующих десяти лет могут брать за себя двух жен. Такое решение было вызвано нуждою поскорее возместить потери мужского населения в Священной Римской империи. Участники Собора понимали, что такое решение вызовет протест со стороны многих чрезмерно ортодоксальных католиков. Чтобы смягчить их реакцию, Собор обязывал мужчин, берущих за себя двух жен, быть во всем образцом для других, поддерживать в семье мир, и ревностно заботиться об обеих женах.

Новые правила были приняты и протестантами, проживающими в смежных областях империи. К сожалению, не сохранилось документов о том, как это нововведение было принято и сколь долго оно просуществовало. Подобного рода “демократические” поблажки, рассчитанные на  широкие слои населения, были большой редкостью. Чаще бигамные браки были уделом избранных, принцев и королей. Еще задолго до Реформации, в 1437 году Генриху IV  Кастильскому самим Папой Римским было позволено взять вторую жену. Такая допустимость скорее всего была отголоском древней привилегии правящего класса. Такие императоры как Карл Великий, Лотарь, Пинин вполне официально имели несколько жен.

Однако исключения делались лишь для власть имущих, из боязни вызвать их недовольство церковной иерархией. Для простых же людей, даже для народов, среди которых полигамия была нормой, Церковь не делала никаких уступок. Например, в 1490 году католический священник Лев Африканус, во время своего миссионерского путешествия в Конго обратил в христианство местного монарха и даже выстроил церковь. Однако, пишет в своем дневнике Лев Африканус: “Он (король) не желал расставаться со множеством своих наложниц… и не слушал проповедников. Так же и женщины, не желая раставаться со своими мужьями, произвели большое возмущение в суде в столице Сан Сальвадоре”. В результате, король отказался от идеи принятия христианства. Подобного рода опыты не были редкостью. Согласно французскому миссионеру Александру Родесскому, писавшему в середине семнадцатого столетия, король Кочина запретил проповедь Евангелия по той же самой причине: «Вы хотите, чтобы у моих подданных осталось только по одной жене, - заявил он прибывшим в его страну миссионерам, - а я хочу, чтобы у них было по несколько жен, чтобы они могли рожать сыновей для нашей страны. Перестаньте же проповедовать столь нелепую доктрину». После этого он выслал миссионеров из своей страны.

Попытки миссионеров обратить в христианство монголов и татар также провалились - большей частью из-за категоричной позиции церкви в отношении к полигамии. Аббе Тоси, в своем двухтомном историческом труде вышедшем в 1676 году, отмечает, что “Акбар, Великий Монгол, почти уже принял христианство, но когда узнал о том, что теперь он должен будет довольствоваться всего одною женою и распустить прелестные создания из своего гарема, решил еще раз подумать о своем решении”. Результатом его раздумий было принятие мусульманства, которое никак не запрещало и не ограничивало полигамию.

Но несмотря на эти и другие подобного рода конфликты, Церковь отказывалась быть более гибкой по отношению к полигамному браку. В целом ряде папских энциклик, выпущенных в промежутке между 1537 и 1585 годами, предписывалось, что принявший крещение полигамист должен распустить всех своих жен, за исключением той, которую он первой взял за себя. На практике, однако, допускалось, чтобы наряду с первой женою мужчина оставлял при себе, уже в качестве наложницы, “любимую жену”, особенно если она тоже принимала крещение, или если он “не помнил точно, кто была его первая жена”. Не удивительно, поэтому, что многие обращенные полигамисты упорно страдали амнезией.

Генерал Очино
Самым известным итальянским сторонником полигамии был Бернардино Очино, родившийся в Сиене в 1487 году. Будучи ревностным католиком, он присоединился к ордену Капуцинов - самому радикальному направлению францисканства. За свои выдающиеся способности и посвященность в пятьдесят один год Очино становится генералом ордена капуцинов (1538).
Вот что пишет о нем известный историк Бейнтон: “Он являл из себя образец средневекового святого: аскетичный, худой, грозный, величественный, со взглядом Моисея, спускающегося с горы Синай, все еще с сияющим лицом. Со своей белоснежной бородой поверх коричневой монашеской рясы, с босыми ногами, он обошел со словом обличения и наставления всю Италию… Так велика была его популярность, что сам Папа Римский должен был заняться тем, что выбирал из огромного количества приглашений, приходящих на имя Очино, лишь самые главные. Толпы людей собирались  уже за несколько часов до назначенного выступления великого проповедника… Сам император был его поклонником… В Вене кардинал Бембо заявил, что никогда еще он не встречал столь святого человека… В Риме, в два час ночи, на его проповеди стекалось море людей, и все двенадцать кардиналов, облаченные в пурпурные рясы, не могли пропустить его выступления. Когда около шести утра он заканчивал свою проповедь, Очино с трудом мог говорить, потому что все слушавшие его рыдали”.

Постепенно, однако, Очино все больше стал склоняться к Протестантизму. Окончательный разрыв между ним и католической церковью произошел в 1542 году, когда римская инквизиция всерьез занялась подавлением всякого инакомыслия внутри церкви. Очино вынужден был бежать в Швейцарию. В Цюрихе он встретился со швейцарским реформатором Буллингером, который пишет о Очино как о “человеке отмеченном святостью жизни, широкой культурой, величественным видом, с белоснежной бородой, высокого роста, могучего телосложения”.
Через некоторое время Очино осел в Женеве, которая горячо приветствовала отставного генерала капуцинов. От перешедших из католичества в протестантизм ожидалось, как знак искренности, оставление обета безбрачия и вступление в брак. Очино было шестьдесят лет когда он женился на молоденькой девушке по имени Лучча, одной из своих почитательниц.
Вскоре новая семья переезжает в Аугсбург, где Очино становится проповедником. Когда же Аугсбург заключает мир с католиками, Очино вновь вынужден бежать - на этот раз в Англию, где его немедленно принимают ко двору короля. Но и там ему не пришлось надолго задержаться - с восшествием на престол католической королевы Марии Кровавой, протестантов стали истреблять, и Очино вновь отправляется в Швейцарию и поселяется в Цюрихе. В 1563 году он публикует “Диалоги” - книгу, которая вызвала бурю негодования в протестантском мире. “Диалоги”, в частности, осуждали сожжение кальвинистами Сервета, а также расправу над анабаптистами в Цюрихе. Вышедшая из под пера человека, которого знала и уважала вся Европа, книга стала настоящим скандалом среди швейцарских кальвинистов. Но особенно шокирующей была двадцать пятая глава “Диалогов” в которой Очино якобы вступает в диалог с неким Телиполигамусом, который отстаивает полигамию. Очино пытается доказать ему, что моногамия является единственным божественным установлением, нормой брака… и терпит поражение. Приведя всевозможные традиционные аргументы в пользу моногамии, Очино получает от Телиполигамуса убедительный библейский ответ, который склоняет его в сторону полигамии.

А затем Телиполигамус сам задает Очино ряд вопросов. «Как быть с Авраамом или Давидом?» - спрашивает он к примеру. На что Очино отвечает: «Эти люди были Божьими людьми, но и они иногда грешили». «Иногда? - переспрашивает Телиполигамус. - Но ведь, если это грех, они прожили во грехе всю жизнь и умерли в нем. К тому же Господь, хотя и порицал Давида за прелюбодейство, никогда не осуждал его как полигамиста. Более того, Бог ясно говорит Давиду, что это Он дал ему всех его жен». «Читайте и перечитывайте Библию, - заключает Телиполигамус, - и вы не найдете ни одного порицания полигамии».

Итак, Бог благословлял подобные браки, и Моисей в Законе оговаривает условия полигамного брака. Да и Новый Завет никак не противоречит Ветхому, продолжает Телиполигамус. Если апостол Павел предписывает епископам иметь одну жену, следовательно другие христиане вольны иметь более, чем одну жену.

“А что, если женщина будет против?” - задает вопрос Очино. Во-первых, отвечает всезнающий Телиполигамус, многие женщины вовсе не будут против. Некоторые из них даже могут посоветовать своим мужьям взять вторую жену, как то не раз случалось с библейскими героями. Все зависит от менталитета. Если жены не будут полагать, что такая практика является странной и греховной, то они и не будут возражать против нее. Все дело лишь в установившейся ложной системе ценностей, которая во многом идет вразрез с библейскими взглядами на жизнь. Многие народы, не испорченные этой ложной доктриной католической церкви, в простоте сердца и с чистой совестью практикуют полигамию. Народам же Запада удалось внушить, что подобная практика порочна. Да и здесь во времена ранней Церкви полигамия была совершенно нормальным явлением. Христианские императоры, такие, например, как Валентиниан, не только имели по нескольку жен, но и открыто поддерживали полигамию.
Пипин, Карл Великий, Фридрих Барбаросса и другие великие императоры - все имели несколько жен. Моногамия была насильственно и искусственно привнесена в общество католической Церковью в начале седьмого века, вместе с обетом безбрачия для священства. И если Церковь столь долгое время упорствовала в своей ошибке, то это все же ее, а не Божья ошибка.

Однако, второй брак допустим лишь в том случае, если к нему человека побуждает не просто плотское желание, но Божий призыв к ответственной любви, желание родить и в страхе Божьем воспитать детей. На этом и заканчивается этот удивительный документ. Как показало время, он лишь положил начало более серьезным апологиям полигамии написанным тем же Очино.

Городской совет немедленно осудил эту книгу. Очино пытался оправдать себя ссылаясь на некоторые сочинения Лютера, но все было напрасно. Несмотря на многочисленные протесты членов той церкви, в которой служил Очино, городской совет принял решение изгнать вольнодумца. Напрасно Очино просил хотя бы отложить это решение до наступления весны. В лютые морозы его вместе с четырьмя детьми (жена незадолго до этого умерла) выгнали за пределы города.

Так как в Швейцарии ему теперь было нечего делать, Очино направляется сначала в Польшу, а затем в Моравию. По дороге трое из его детей умирают, видимо от чумы. Очино нашел покой лишь среди Моравских анабаптистов, к общине которых и присоединился. Очевидно, его взгляды были во многом созвучны взглядам Моравских протестантов.

Что же стояло за убеждениями этого человека в правомерности полигамного брака? Известно, что сам он никогда не практиковал того, чему учил: в конце концов ему было уже семьдесят шесть лет, когда он выступил на защиту полигамии. Истинную причину следует искать в глубокой убежденности непреложности библейских установлений. Его симпатии к анабаптистам, ставившим библейский авторитет на первый план во всех областях жизни, является тому непрямым подтверждением.


Лейсер и Бегер

В 1673 году под псевдонимом Синсеруса Варембургиуса вышла в свет книга под названием Discursus de Polygamia. Настоящее имя автора было Лейсер. Использование псевдонима было объяснимо: Лейсер происходил из семьи ученых богословов, да и сам занимал важный пост в Лютеранской церкви. Как он и предвидел, его книга попала в разряд запрещенных, была  изъята из продажи и значительная часть тиража была публично сожжена.

Впрочем, Лейсер не долго оставался анонимным. Защита полигамного брака стала делом всей его жизни. С миссионерским рвением он принимается за сборы материала по интересующей его теме. Он путешествует по всей Европе, работает в больших и малых библиотеках, находит редкие книги, поднимает забытые под пылью веков труды авторитетов европейского масштаба.
Как и в случае с Очино, его рвение невозможно объяснить какими-то личными интересами. Лейсер был слаб здоровьем и, как заметили его современники, навряд мог бы по-настоящему управиться хотя с одной женой. Его посвященность объясняется скорее интеллектуальной убежденностью и, как и в случае с Очино, убежденностью в неизменности библейских постановлений. Как заметил французский критик Бейль, исследовавший труды Лейсера, наибольшая критика в сторону трудов этого аскета происходила от людей, которые на самом деле с легкостью изменяли своим женам.

Свой первый труд посвященный полигамии Лейсер, как и Очино, построил в форме диалогов между сторонником и противником полигамии. Спустя три года он повторно издает свой труд, на этот раз в расширенном варианте. Этот труд посвящался государственным и церковным авторитетам того времени с целью защитить полигамию. Лейсер, однако, сообщает им о том, что если его учение не будет принято, он обратится к мусульманам и язычникам, которые “однажды восстанут и осудят вас”.

Лейсер вовсе не настаивает на том, что полигамия приемлема для всех. Только те, кто чувствует в себе достаточно ответственности могут решиться на этот шаг. Также, продолжает Лейсер, прежде чем брать следующую жену, мужчина должен подождать. Он приводит пример Иакова, который работал семь лет прежде чем жениться.

Отвечая на вопрос о том, как совместить полигамию с жизнью Адама и Евы, Лейсер говорит, что мы не можем во всем следовать примеру Адама, так как мир до грехопадения был иной, нежели сейчас. К тому же, если мы уподобимся Адаму и Еве, мы должны будем ходить нагишом, а всякие церемонии, в том числе и бракосочетания, упразднятся. Лейсер также утверждает, что раз Бог сотворил Еву из ребра Адама, значит вполне могло статься, что если бы не грехопадение, Бог сотворил бы Адаму и других помощниц (если бы Адам попросил об этом), ведь ребер у Адама было много.

Лейсер обращается к истории и пишет о том, что отцы Церкви, такие, к примеру, как Августин и Иероним, не осуждали ветхозаветную полигамию. Зато Римская католическая Церковь, а через нее враг рода человеческого, вознамерилась изменить Божии законы, в числе которых был и закон о браке. Церковь сделала идеалом безбрачие, а полигамию заменила обязательной моногамией.

Лейсер полагает, что введение полигамии благодатно скажется на семьях. Жены будут заниматься воспитанием детей, помогать друг другу, смогут избежать искушения прелюбодейства. Молодой человек будет думать, прежде чем соблазнять девушек, поскольку соблазненные должны будут сделаться его женами. Жены должны будут умерить свои ворчливость и заносчивость, и будут стараться выглядеть как можно лучше в глазах мужа. Девушки уже не будут опасаться  остаться без мужа. Полигамия поможет купцам, курсирующим между разными городами и даже странами, избежать соблазна: они могут взять себе жен и там и тут. Пожилые люди обновятся, подобно орлу, от любви Авигелей. У детей не будет недостатка в няньках. Родителям не надо будет лезть из кожи вон, чтобы устроить единственно возможный брак для дочерей или сыновей. У фермеров появится больше рук для обработки полей, а короли и знать, подобно королям древности, расширят свое могущество и влияние через многочисленное потомство. Церкви наполнятся людьми, и пасторам будет, наконец, чем заняться. Отпадет проблема прелюбодеяния. Наконец, турки смогут обратиться в христианство, когда полигамия не будет более запрещенной. Лейсер, обращаясь к миссионерам, пытающимся навязать моногамию другим народам, говорит, что им придется дать ответ перед Богом за то, что они налагают на людей бремена неудобоносимые и, таким образом, отвращают людей от Евангелия.

Наконец, в 1682 Лейсер печатает главный труд своей жизни, Polygamia Triumphatrix (полигамия торжествующая). Этот пятисотстраничный труд является настоящей энциклопедией полигамии. В нем собраны мнения самых выдающихся людей - начиная с отцов Церкви и заканчивая современными Лейсеру учеными мужами. Лейсер пишет о том, что на сегодняшний день многие из самых блестящих умов Европы соглашаются с ним, хотя и в тайне, в частном разговоре, и полностью поддерживают его идею, однако не желают огласки, боятся травли и позора. Среди тех, кто не скрывал своего мнения по данному вопросу и позволил Лейсеру огласить их имена он называет, в частности, известного юриста Пуфендорфа и философа Баруха Спинозу.

Несмотря на свою известность Лейсер по большой части влачил жалкое существование. Он был совершенно бедным человеком. В старости к его бедности присоединились еще и болезни. Он умер на пути в Париж, где надеялся найти покровителей среди старых друзей. При нем найдена была рукопись его новой книги на старую тему. Естественно, эта рукопись бесследно исчезла.

Среди современников Лейсера, выступавших за полигамию, был и другой немец,  Лоренц Бегер, написавший капитальный труд, одно лишь название которого занимало половину страницы. После того, как книга Бегера была издана, ее постигла та же участь, что и книгу Лейсера - публичное сожжение. Однако сам Бегер чувствовал себя в полной безопасности, поскольку находился при дворе князя Карла Людвига, который сам имел двух жен.

Бегер в своей книге как бы отвечает на вопросы критиков. Например, отвечая тем, кто считает, будто полигамия истощает силы мужчины, Бегер утверждает, что это возможно и в моногамном браке. Также, говорит Бегер, у людей разные нужды, разные потребности. Бегер, в частности, пишет: “полигамия возникает там, где возникает нужда в ней”.

Шопенгауэр

Влиятельным сторонником полигамии был и известнейший философ Шопенгауэр. Он безжалостно критикует пороки современного ему западного общества и рассматривает некоторые из его проблем (такие, к примеру, как падение нравов и проституция) как “человеческие жертвы, положенные на алтарь моногамии”. Лекарство от этих пороков, согласно Шопенгауэру, очень простое - легализация полигамии. И полигамии не подпольной, которая никогда и не прекращалась на Западе, и при которой люди не чувствовали никакой ответственности за свои поступки, но полигамии в ее восточной модели, где муж несет ответственность за своих жен. Шопенгауэр считал, что для женщин полигамия будет не просто приемлема, но и окажет им большую услугу. Также и для мужчин, считал Шопенгауэр, полигамия будет благом, поскольку разрешит многие проблемы с сексом. Моногамный же брак, по Шопенгауэру, заставлял мужчин совершать безнравственные поступки, особенно если их жены больны, стары, или сварливы.

Шопенгауэр подкрепляет свою позицию историческими изысканиями. Он пишет, что вплоть до Реформации практика содержания наложниц была весьма распространенной и признанной. В своей книге «Несколько слов о женщинах» Шопенгауэр пишет: «У народов, у которых разрешена полигамия, практически стало возможным всем женщинам иметь мужа, детей и настоящую семейную жизнь, которая отвечает их духовным потребностям и удовлетворяет их женские инстинкты. К несчастью, законы церкви в Европе не разрешили полигамию и обрекли многих женщин на одинокую жизнь старых дев. Одни из них умерли неудовлетворенными, другие были доведены до проституции или прелюбодеяния. И я не могу понять, почему мужчина, чья жена заболевает хронической и неизлечимой болезнью или оказывается бесплодной, или неспособной выносить живое дитя, не может взять вторую жену. Это вопрос, на который Церковь должна ответить. Но она на это не может ответить. Хорошие законы – это такие, которые обеспечивают счастливую жизнь, когда им подчиняются, но не такие, которые лишают людей счастья или связывают их по рукам и ногам путами необязательной зависимости, или которые побуждают людей ни во что их не ставить, и потому бросаться в другую крайность морального разложения, проституции либо иного рода порока».

Европа сталкивается с другими цивилизациями

Идеи о полигамии приходили в Европу не только со страниц Ветхого Завета, но и из вновь открытого мира - Америки. Французский пастор, кальвинист, де Лери был одним из тех, кто лично столкнулся с «бедными индейцами», которые, к великому его изумлению, похоже нисколько не страдали от полигамии, повсеместно у них распространенной. Де Лери обнаружил и записал в своем дневнике, а позднее и в книге, что проблема прелюбодеяния, столь широко распространенная в Европе, практически неизвестна индейцам. Многоженство не только не запрещалось, но и было достохвально. Де Лери также с изумлением пишет, что он не наблюдал в этих семьях ревности или зависти. Каждый в семье занят своим делом, и “все живут в атмосфере такого мира, который невозможно передать пером”.

Подобного рода экзотика не могла не привлечь к себе самые острые европейские умы. Одним из таких ученых умов был француз Монтегю, которого называют еще Коперником философии. Монтегю пишет книгу, в которой стремится доказать, что те естественные законы, которым одним и подчиняются так называемые “дикари” во многом более гуманны и разумны, чем искусственные законы западноевропейского сообщества. Монтегю говорит о том, что простая жизнь этих “дикарей” зачастую превосходит в своей чистоте и праведности жизнь многих христиан.

Монтегю особенно восхищается полигамными браками примитивных людей, и говорит, что “для наших женщин подобное было бы удивительным, но на самом деле удивляться нечему: на самом деле в этом проявляется женская добродетель, только высшего рода”.

Однако иезуиты и прочие миссионеры были, как легко догадаться, в меньшем восторге от “добродетелей” аборигенов, так как полигамная модель брака явилась главным препятствием на пути к евангелизации индейцев. В конце концов на алтарь моногамии были принесены сотни и тысячи индейских племен, которые просто истреблялись «добродетельными» белыми переселенцами.

Более свободомыслящее общество, однако, продолжало смотреть с восхищением на свободу не опутанных условностями западной цивилизации людей. Появляется новый литературный жанр, который можно обозначить как утопия (так назывался воображаемый идеальный остров). Ряд произведений этого жанра пытались смоделировать картину идеального государства будущего, в котором достижения западной цивилизации гармонично сочетались бы со свободами примитивных народов. При этом полигамия была почти всегда неизменным атрибутом подобного рода моделей государства, и многие авторы подробно описывали свое видение полигамной семьи будущего.  Еще более усилились подобного рода настроения после освоения островных территорий, и в частности острова Мадагаскар. И вновь именно полигамные отношения аборигенов привлекли к себе завистливые взоры европейцев.

Вновь было подмечено, что в больших семьях туземцев царят мир и гармония, мало известные большинству европейских семей. Своего пика эти настроения достигли с открытием острова Таити (1767 год). Таитянки отличались такой красотой, скромностью и послушанием, что многим европейцам традиционная модель брака показалась холодной и чопорной, искусственной и навязанной зачем-то извне.

Однако западнический подход восторжествовал и на Таити. Правда, для этого пришлось применять силовые меры, так что полиции Таити во второй половине XIX столетия приходилось заниматься в первую очередь не разборами драк и грабежей (эти традиционные западные “добродетели” еще не успели к тому времени процвести среди скромных и простых аборигенов), но расторжением браков. Надо отдать должное этим блюстителям порядка, блестяще справившимся с поставленной задачей: коренное население Таити почти полностью исчезло с лица земли.

Европа глядит на Восток

В то самое время, когда взоры многих европейцев были обращены к экзотическим островам и к их не менее экзотическим обитателям, находились и такие, кто в поисках модели семьи будущего взирал на мусульманский Восток. Одной из самых представительных фигур в этом движении был известный французский философ, писатель Монтескье. Особую популярность ему принесли “Персидские письма”, опубликованные Монтескье в 1721 году. Книга сразу стала бестселлером номер один в Европе. В “Письмах” Монтескье обращается от имени хана Узбека, путешествующего по Европе, к своему главному евнуху и к женам, оставшимся в Персии. “Персидские письма” отражают позицию Монтескье в вопросе о полигамии, и эта позиция предстает перед читателем далеко не однозначной. Попеременно автор то восхваляет, то осуждает полигамию. В своих позднейших трудах, однако, Монтескье занимает четкую и определенную позицию (“Дух законов”, 1747). Его критика полигамии отныне сводится лишь к эксцессам жизни в гареме, при которой женщины оказываются полностью изолированными от жизни в обществе.

В целом французское общество, являвшееся в восемнадцатом веке законодателем европейской моды (причем не только в одежде), двигалось в сторону полной сексуальной свободы, и даже распущенности. Нормой становилось для женщины иметь нескольких любовников. Распущенность нравов импортировалась в другие европейские страны, в том числе и в Россию. На этом фоне хотя и раздавались голоса в защиту полигамии, они,  как правило, были обусловлены двумя альтернативными взглядами на общество в целом и на женщин в частности. Согласно первому, превалирующему взгляду, общество должно быть открыто к любым сексуальным образчикам поведения, не исключая полигамию.  Авторы призывали к устранению всяческих ограничений относительно сексуальной морали. Полигамия, в особенности ее гаремная форма, смаковались как источник эротической фантазии и свободы (в данном случае мужской, хотя Барбье поощрял и нечто вроде полиандрии - многомужества).

Другой, альтернативный взгляд, возникший в качестве противовеса растущей сексуальной распущенности, своей отправной точкой ставил взгляд на женщину как второсортное существо, призванное лишь к деторождению. Согласно этому взгляду, многих проблем в обществе удалось бы избежать, если бы женщина была «поставлена на свое место». Полигамия рассматривалась некоторыми сторонниками этого взгляда как одно из возможных (хотя и не всегда желательных) решений проблемы. Данную точку зрения в различной степени разделяли философы Юм, Вольтер, Руссо, а также ряд политических деятелей и писателей.
При этом в качестве образчика опять таки бралась восточная, мусульманская форма отношений между мужчиной и женщиной. К примеру, Юм в своем эссе «О полигамии и разводе» приводит высказывание Магомета Эффенда, турецкого посла  во Франции, который говорил: «Мы, турки, настоящие простаки в сравнении с христианами; мы утруждаем себя тем, что в своих домах, за свой счет содержим по несколько жен; вы же снимаете с себя это бремя и устраиваете себе гаремы в домах ваших друзей».

В подобном же русле пишет и Вольтер, который выражает свои взгляды относительно полигамии в виде переписки турецкого визиря с одним из европейских князей. Вот что, к примеру, пишет «визирь» в одном из своих писем:

«Как можете вы попрекать меня за то, что у меня четыре жены, как и написано в нашем священном законе, вы, опустошающие каждый год по дюжине бочонков вина, в то время как я не выпиваю и одного стакана? Вы проводите в застольях больше времени, чем я в постели. Каждый год я могу представить четырех детей на службу своему государю. А вы и одного за это время на свет навряд произведете. Да и что делать мне, когда две жены мои беременны и вот-вот родят? Неужели отказаться мне от двух других? А что делаете вы, когда жены ваши на последних месяцах беременности, или больны? Вы должны делать с собою позорное деяние или искать другую женщину. Вы становитесь перед дилеммой совершения того или иного морального греха.

Предполагаю, что в нашей войне с христианами мы потеряли сто тысяч мужчин. Это означает, что кто-то должен будет позаботиться о ста тысячах девушек. Не является ли это обязанностью состоятельных людей позаботиться обо всех нуждах этих девушек? Горе тем мусульманам, кто по равнодушию своему не делает этого и не берет в законные жены четырех девушек (я очень скромен в сравнении с Соломоном)».

На этот вызов западноевропейский христианский князь отвечает:
«Твои четыре жены - это четыре пленника, которые ничего не видят, и которым нечего сказать тебе. Ты их хозяин, и они ненавидят тебя. Поэтому тебе приходится охранять  их…»
Вольтер идет дальше Монтескье, который боялся, что полигамия приведет к уменьшению прироста населения. Вольтер отмечает, что самые густонаселенные страны мира (в то время Китай, Япония и Индия) - это страны, в которых легализована полигамия. Следовательно, делает вывод Вольтер, полигамия может быть очень выгодна для государства. Кроме того, Вольтер считает, что полигамия несет в себе не только практические выгоды, но и делает многих людей счастливыми - фактор, который обычно не принимался во внимание государственными умами.

Руссо также обращался к полигамии как возможному решению проблем общества, таких, в частности, как упадок нравов (особенно он делает акцент на упадке нравственности среди женщин). Это наводит Руссо на мысль, что решением проблемы может быть ограничение женщин в правах и передача этих прав мужчинам. Впрочем, хотя Руссо и обращался не раз к теме полигамии, он все же не решается выступить за ее легализацию, и даже в некоторых своих произведениях обрушивается на нее с критикой.

Однако другие его современники, не менее в ту пору известные, шли дальше, чем Руссо в своей поддержке полигамии. К примеру, известный французский «сердцеед», политический аферист Рестиф де ла Бретон, известный за свои не уступающие Казанове “подвиги”, открыто выступал за то, чтобы Революционный Французский парламент узаконил по крайней мере право на сожительство и содержание наложниц. Однако де ла Бретон не долгое время был способен ужиться с новой властью, и за поддержку свергнутого короля Луиза XVI разделил с ним его участь - гильотину.

Лингет, один из идейных предшественников Карла Маркса, заявлял, что полигамию в принципе возможно ввести во Франции. Для этого нужно в первую очередь посредством пропаганды изменить общественное мнение, так чтобы люди (в первую очередь женщины) смотрели на эту модель брака как на нормальную и не менее, а в некоторых случаях и более эффективную, чем моногамную. Однако, в силу того, что проведение такой широкомасштабной кампании ему казалось невозможным, Лингет считал, что введение полигамии во Франции в настоящее время могло принести больше вреда, нежели пользы.

Раздавались, однако, во Франции восемнадцатого века и более серьезные голоса, которые за моделью брака обращались не к мусульманским странам и не к современной им вседозволенности, но к примеру библейских патриархов. Так, маркиз д`Аргенс написал «Еврейские письма» (1738 -1742) в которых от имени бывшего верховного раввина Стамбула говорит о том зле, которое было нанесено многим семьям запретом на полигамию. Он не понимает, каким образом ветхозаветная практика была отменена в христианстве. Прослеживая историю запрета полигамии, он отмечает, что христианство заимствовало обязательную моногамию из языческой римской законодательной практики.

Примеру маркиза д`Аргенса следует и аббат Гвини в своих «Письмах некоторых португальских евреев» (1769). В этом труде он открыто выступает за полигамию, накладывая ограничения лишь на половые отношения во время беременности и месячных.

Однако беззаботная атмосфера во Французском обществе накануне революции мало способствовала тому, чтобы оно двигалось в сторону увеличения ответственности, в том числе и в сфере половой жизни. И так уже дозволялось все, так что на выступавших в поддержку полигамии смотрели с высокомерной иронией.

Наполеон

Человеком, определившим на многие десятилетия семейную политику во Франции, был Наполеон. Интересно, что Наполеон многократно высказывался в поддержку полигамии. В пользу этого взгляда он приводил те доводы, что при помощи полигамии можно добиться быстрого увеличения населения. Кроме того, в силу ряда личных переживаний (его сложная жизнь с Жозефиной) Наполеон считал, что французское общество пошло слишком далеко в сторону эмансипации, а потому возврат к патриархальной системе казался ему одним из возможных альтернатив этому процессу. Наполеон всерьез задумывался о введении, в качестве эксперимента, полигамии в некоторых французских колониях. Он даже вел с Римо-католической церковью переговоры на этот счет. Ясно, что из этих переговоров ничего не вышло. Вместо введения полигамии Наполеон просто-напросто урезал права женщин во Франции, низведя роль женщины почти до частной собственности мужа.
Благодаря этим законам, даже в 1897 году французское законодательство в вопросах брака будут называть самым несправедливым по отношению к женщинам в Европе.

Мильтон

В Англии второй половины семнадцатого и первой половины восемнадцатого веков кампания в поддержку полигамии развернулась в полную силу. Политические деятели и демографы, философы и богословы присоединяли свои голоса в пользу этой идеи…

Свыше столетия толстенный манускрипт De Doctrina собирал пыль в одном из Лондонских городских архивов. Однако, когда в 1823 году его наконец обнаружили и установили его авторство, находка стала событием национального масштаба. Король Георг IV лично поручил одному из ведущих богословов, епископу Саммеру перевод манускрипта с латыни. Двумя годами позднее, когда перевод был завершен и книга опубликована, она вызвала настоящую сенсацию. Англиканская церковь к своему ужасу увидела, что прославленный автор этой книги призывал к соблюдению ветхозаветной субботы, как седьмого дня, а также ратовал за полигамные браки по образцу ветхозаветных. Автором манускрипта, написанного в 1650-ых годах, являлся самый прославленный писатель, поэт и богослов Англии Джон Мильтон.

До 1825 года немногие могли заподозрить в нем «еретика», хотя намеки на одобрительный взгляд на полигамию найдены даже в его «Потерянном и обретенном рае». В своем богословском трактате De Doctrina Мильтон систематически обосновывает то, что косвенно отразилось в его поэтических и исторических книгах, к примеру, в “Истории Британии”, написанный около 1650-го года («Потерянный и обретенный рай» и De Doctrina, как оказалось, писались параллельно, в одно и то же время).

Мильтон выстраивает свою поддержку полигамии в первую очередь на ветхозаветном материале. Муж, пишет Мильтон, может быть одной плотью с каждой из своих жен, так же как и отец остается отцом для своих детей, сколько бы их у него ни было. Мильтон обращается и к Новому Завету, в особенности к тем текстам, которые, как некоторым казалось, ратуют за моногамию. Действительно, Христос, пишет Мильтон, запрещал разводы, потому что когда мужчина брал за себя другую женщину и отсылал от себя свою жену, он прелюбодействовал (Марк10:11). В обязанности мужа входит заботиться о своей первой жене так же, как и о второй. Мильтон пишет: «Муж обязан выполнять свои супружеские обязательства по отношению к своей жене и после того, как он берет за себя другую женщину, и об этом сказано самим Богом (Исх 21:10): “Если же другую возьмет за него, то она не должна лишатся пищи, одежды и супружеского сожития”».

«Вряд ли кто-то сможет заявить, - саркастически добавляет Мильтон, - что Господь Сам узаконил прелюбодейство». Развивая свою мысль о том, что «полигамия разрешена Божиим законом», Мильтон приводит многочисленные примеры людей, «чья святость достойна всяческого подражания, и кто являются светочами нашей веры». Лишь в случае с Соломоном поэт неохотно соглашается, что царь «похоже, перешел положенные границы», но и в данном случае он указывает на то, что главная ошибка Соломона состояла не в количестве взятых им жен, а в том, что он брал за себя чужеземок и язычниц. Рассматривая текст из книги пророка Иезекииля (Иез 23:4) Мильтон говорит о том, что Сам Бог представляется здесь как “имеющий двух жен”, что было бы немыслимо, если бы полигамия являлась беззаконием. Напротив, утверждает Мильтон, эта практика являлась «законной и достохвальной».

В своей De Doctrina Мильтон, по признанию критиков, предстает как выдающийся историк и богослов. Свои познания в библейском богословии он сочетает и с глубоким знанием патристики. Мильтон дает своего рода обзор отношения к полигамии, начиная с Иустина Мученика (II век н.э.), который признавал, что иудеи практиковали полигамию, и заканчивая Мартином Лютером и его отношением к делу Филиппа Гессенского.

В отличие от французских сторонников полигамии, Мильтон вовсе не стремился к каким-то ограничениям прав и свобод женщин. Напротив, он горячо ратовал за то, чтобы женщины, наряду с мужчинами, могли получать достойное образование и полноценно участвовать в общественной жизни. Здесь и не пахнет турецким гаремом и бдительным оком его неизменных стражей-евнухов.
По весьма понятным причинам Мильтону так и не удалось опубликовать свой капитальный труд. Чудом является тот факт, что манускрипт вообще уцелел и дошел до наших дней.

Прочие англичане

Мильтон не был одинок в своих взглядах ни среди богословов, ни среди поэтов. Наиболее прославленный из них, Джон Донн, написал следующие строки:

Как счастливы бывали господа ушедших поколений,
Которым многоженство не вменялось в преступление.
(Donne, ‘Elegie XVII’)

Ему вторил и придворный поэт Дриден, захвативший умы современников своей поэмой «Авессалом и Ахитофел» (1681), в которой есть и такая строка:
В дни благочестия, с которых счет ведет священства череда,
Пока еще из многоженства не соделали греха,
И муж во многих женах продолжал свой род,
Дышал тогда свободою и мир, и весь народ.

Дриден мог смело писать эти строки хотя бы уже потому, что его патрон, король Чарльз, сам всерьез подумывал о полигамии для того, чтобы заполучить законного наследника престола (его жена Катерина была бесплодна). Нам не известно сегодня, что именно помешало королю осуществить свой план - документы, относящиеся к этому делу, были изъяты из архива и уничтожены.

Многие холодные и трезвые головы в Англии того периода ратовали за полигамию с чисто практической целью - увеличить рождаемость. Среди сторонников этой идеи и Петти, которого справедливо считают отцом такой научной дисциплины, как демография. Петти, в частности, советовал английским фермерам, живущим в Америке, брать себе дополнительных жен из числа индейских девушек. Полигамия была нормальным явлением у индейцев, и если бы совету Петти последовали, вполне возможно, что отношения между белыми и индейцами на американском континенте не сложились бы таким драматическим образом.

В начале восемнадцатого века кампания за легализацию полигамии в Англии возросла еще более. В своей книге, написанной в 1737 году, один из священнослужителей отмечает: «Полигамия стала той доктриной, которую ежедневно и повсюду люди обсуждают и отстаивают и в беседах, да и в печатном виде, приводя многочисленные аргументы в пользу этой доктрины».

Некий Патрик Деланей был так озабочен возрастающей популярностью этой идеи, что посвятил около двухсот страниц своей книги ее осуждению. Притом, видимо с целью продать поболее экземпляров, Деланей дал своей книге название, сочувственное к полигамии: “Размышления о полигамии и одобрении этой практики в писаниях Ветхого Завета”. Он достиг своей цели, так что книга выдержала два издания, но, по всей видимости, читатели были разочарованы, найдя на ее страницах вместо слов “одобрения”, критику полигамии. Причем, как было отмечено уже современниками Деланея, его книга не отличалась ни глубиной, ни охватом, и содержала ряд грубых ошибок и, видимо, сознательных искажений.

Позднее француз Пьер Ле Гвай пытался “облагородить” книгу Деланея, но в результате еще более запутался, используя невероятно сложные схемы, чтобы навязать свою идею библейскому тексту. Это у него получилось весьма посредственно, так что критики, даже из числа тех, кто поддерживал идею моногамии, безжалостно разгромили его искусственные построения.

Серьезнейшую поддержку идея полигамии нашла в лице Мартина Мэдана (1726 -1790), известного англиканского проповедника, автора знаменитого рождественского гимна “Hark! The Herald Angels Sing”. Мартин Мэдан написал огромный труд «Телифтора» в поддержку полигамии. Будучи выдающимся учеником самого Джона Уэсли, основателя Методисткой школы, Мэдан в 1765 вынужден был оставить свое служение с тем, чтобы посвятить остаток жизни изучению вопросов, связанных с полигамией. В 1781 году его трехтомный труд выходит как настоящая энциклопедия по вопросам брака и семьи в Священном Писании. Мэдан пытался выявить библейские характеристики полигамии с тем, чтобы разработать пуританскую модель брачных отношений. Мэдан разбирает все тексты как Ветхого, так и Нового Заветов и показывает, что полигамия неизменно являлась законной практикой среди народа Божьего. Мэдан проводит четкую линию между библейской и мусульманской полигамией, и если первая основана на любви и ответственности, то в основе второй, по Мэдану, лежит, прежде всего, похоть.

Согласно Мэдану, следствием отказа от библейского позволения полигамии являлось следующее: «Прелюбодеяние с чужими женами, обольщения, потеря невинности, аборты, убийства новорожденных, осквернение и прочие. Единственным и основным отличием между древним иудеем и христианином является следующее: первый брал себе столько женщин, скольких он мог обеспечить, охранить, о которых, в согласии со Словом Божиим, он мог по-настоящему заботиться; последний же берет себе столько  женщин, скольких он может разрушить, и делает он это не только вопреки Слову Божию, но и вопреки всякому принципу человеческой справедливости».

Мы можем хвалиться нашими браками и осуждать полигамию, пишет Мэдан, но под небом нет другого народа, как народ христианский, который бы сегодня так открыто ни практиковал полигамию в ее самом извращенном варианте. Хотя мужчине разрешено иметь только одну жену, он может иметь стольких любовниц, сколько ему вздумается, и никогда не будет нести за них ни малейшей ответственности. Общество, таким образом, разрушает себя изнутри. Проституция и разврат, считает Мэдан, никогда бы не достигли подобного масштаба, если бы люди всерьез задумывались над библейским отношением к возможности полигамного брака.
Кроме того, считает Мэдан, полигамия во многих случаях способствовала бы оздоровлению обстановки внутри семьи. Многие мужчины и женщины с течением лет так устают друг от друга, что им необходимо бывает разомкнуть этот круг и взять ответственность за еще одного человека. Роль мужчины в семье, считает Мэдан, таким образом, также возрастает, равно как и уважение к нему со стороны жен.

Книга Мэдана произвела фурор. В то время как одни приняли ее на «ура», другие считали, что весь тираж следует предать огню. Главным аргументом противников Мэдана были экономические факторы: молодые люди в Англии зачастую предпочитали оставаться холостым в силу того, что не могли материально содержать семью, состоящую хотя бы из одной жены. А что будет, если жен будет две?

Некоторые служители церкви даже не могли поверить, что книга написана Мэданом. Томас Виллс, к примеру, считал, что она написана членом католической церкви, которая является «великой блудницей».  Виллс соглашается с Мэданом, что что-то должно быть сделано, чтобы остановить волну разврата (обычные в таких случаях декларация и пафос), но встает в резкую оппозицию даже против того, чтобы матери-одиночки имели право растить и воспитывать своих детей. Таких детей, считал Виллс, следует отправлять в приюты, а матерей - в места заключения. Впрочем, английское законодательство того времени именно так и предписывало делать, а потому тюрьмы были переполнены молодыми женщинами, а приюты - детьми. Это, согласно Виллсу, и есть средство “для прекращения разврата”.

В общем и целом уже с конца семнадцатого века было ясно, что полигамия не может быть совместима с наступающей эпохой модерна. Наступление на нее шло по всем фронтам, хотя некоторые старые битвы сторонники моногамии проиграли (такие как аскетизм в сексуальной жизни). Вырабатывались новые, критические подходы к изучению Писания, и критика ветхозаветных текстов сделала эту часть Библии малоавторитетной.

Общество делало все больший акцент на индивидуализме, так что маленькие семьи идеально отвечали требованиям индивидуалистического общества. Настроения эти зарождалось в Европе, и с некоторой задержкой передавались в Америку. Видимо благодаря этой задержке и некоторой изолированности Северной Америки (особенно после войны за независимость), Соединенные Штаты испытали еще одну вспышку полигамных браков. Речь идет о религиозных общинах мормонов, которые сделали полигамию не только приемлемой, но и почетной. Это послужило одной из причин того, что мормоны, под давлением со стороны правительства США, вынуждены были покинуть насиженные места своего обитания и перебраться в пустынный штат Юта. Однако еще большее давление, чем угроза военного вмешательства, на полигамию среди мормонов  оказало распространение общеамериканской культуры. Спустя некоторое время мормоны, по крайней мере официально, оставили полигамию, хотя и по сей день огромное количество ортодоксальных мормонов продолжает открыто (несмотря на притеснения со стороны государства) придерживаться этой практики.

Полигамия в двадцатом веке

Двадцатый век еще неоднократно поднимал вопросы полигамии, особенно после того, как мировые войны прокатывались через всю Европу. Так, в 1922 году вышла книга французского автора Джорджеса-Анкветила «Гражданский сожитель или полигамный брак будущего». На момент выхода книги  количество женщин в Европе превосходило количество мужчин на 18 миллионов, и эти 18 миллионов, по словам автора, благодаря “эгоизму моногамии обречены на физиологическое и моральное страдание целибата”. Джорджес-Анкветил даже обосновал Ассоциацию в поддержку института полигамии во Франции. Подобного же рода настроения были и в других европейских странах, пострадавших от Первой Мировой войны. А Вторая Мировая заставила гитлеровскую Германию всерьез задуматься о полигамии. В 1944 году Мартин Борман, один из ведущих нацистских лидеров, работал над законодательством, которое предписывало бы всем мужчинам “вступить в постоянные близкие отношения” с одной или более немецкой женщиной. Борман собирался начать пропагандистскую кампанию, чтобы заручиться поддержкой немецких женщин. Да и сами незамужние женщины Германии создали ассоциацию, которая просила германское правительство дать возможность мужчине иметь более одной жены. Однако, оппозиция церкви воспрепятствовала подобного рода исходу. По сей день в Германии двадцатилетние девушки считают трудным найти мужа, тридцати-сорокалетние – почти невозможным, женщины пятидесятилетнего возраста отчаиваются. Ведь в Германии только 50% тридцатилетних женщин и 20% сорокалетних женщин замужем. Шесть миллионов женщин в возрасте 40 лет и старше в Германии являются и навсегда останутся безмужними. В этой возрастной группе нет неженатых мужчин.

За пределами европейского и американского сообщества полигамия имела гораздо более сторонников. Так, в Африке, где полигамия уходит корнями в тысячелетнюю историю, даже многие христианские семьи были и открыто остаются полигамными. В некоторых африканских странах около четверти христианских семей являются полигамными.

В мусульманской среде в Африке количество полигамных браков составляет две трети от общего числа браков.  Одной из причин того, что мусульманство сегодня завоевывает новые и новые территории в странах третьего мира - это законность полигамии. Из ста тридцати шести тщательно исследованных культурологами африканских сообществ, три четверти практикуют полигамию. В среднем на сто мужей в Африке приходится сто пятьдесят жен.
В последующей, заключительной главе книги наряду с рассмотрением традиционных представлений относительно полигамии будут затронуты и наметившиеся в наши дни тенденции, имеющие непосредственное отношение к полигамии.