ЛЁКА. Из детства

Елена Кочина (Вайсман) репатриировалась в Израиль в 1996 г. из Уфы.
Елена в прошлом - учитель русского языка и литературы. Ныне – преподаватель иудаизма.
   Вашему вниманию предлагаются  два отрывка из ее романа "Лёкины истории", главную героиню которого зовут Лёка Хаимовна Израиль. Первый отрывок – глава под названием "Истина и ложь", состоящая из пяти небольших рассказов, объединенных одной темой. Второй – фрагмент из лирического отступления "Стать учителем?"


Глава вторая.  Истина и ложь.

   Истина и ложь – понятия, пришедшие к нам из  ган-эден, поэтому в нашем относительном мире они не могут проявляться в своем подлинном свете. В их восприятии возникают искажения, которые иногда невозможно исправить, а иногда и не хочется исправлять. Все оказывается настолько запутанным, что становится сложным определить, что есть добро, а что  - зло. Это я поняла еще в детстве, когда со мной произошло несколько историй. Вот некоторые из них.

А) Осы малы.

   Я учусь в первом-А классе. А раз мы первый-А, значит, мы должны быть самыми лучшими, самыми умными и самыми умелыми во всем. (Как мне это потом мешало в жизни!)
- Мы первый-А, мы всегда должны быть впереди, - учит нас моя первая учительница, Елизавета Алексеевна. Я смотрю ей прямо в рот, она мне очень нравится. Я сижу на третьей парте среднего ряда вместе с Андреем Змеюшиным с самого первого сентября. В первый день мы стеснялись друг друга и даже не познакомились, но на второй день уже стали  друзьями.  А сегодня, когда мы уже несколько месяцев проучились, Андрей принес в школу печенье и сухофрукты и учит меня  кушать их прямо во время урока:
- Ты закройся тетрадкой, смотри на учителя, тихонечко возьми курагу и жуй незаметно.
- Я боюсь.
- Не бойся, это очень просто. Смотри. – И он ловко проделывает все, чему меня учит. Я нерешительно повторяю эту операцию, и Елизавета Алексеевна ничего не замечает. Я от этого становлюсь веселой и сую в рот печеньку, протянутую Андреем.
- Все классы должны равняться на нас, - продолжает учительница, а Андрей в это время  решает рассказать мне смешную историю, которая мне так нравится, что я перестаю слушать Елизавету Алексеевну и полностью переключаю внимание на своего соседа. Когда он заканчивает свой рассказ, я  так благодарна за доставленное удовольствие, что чуть  не целую Андрея,  но в последний момент вспоминаю,  что этого делать нельзя: он же мальчик. Мы с Андреем так поглощены друг другом, что не сразу замечаем, что весь класс смотрит на нас и смеется, а Елизавета Алексеевна говорит:
- Вы только посмотрите, Змеюшин-то, Змеюшин, Израиль-то развлекает. А ты чего, Могилев, смеешься, завидуешь?- И тут уже все смеются над Могилевым. Но только не мы. Мы с Андреем сидим красные и пристыженные, головы пригнули к парте. Но  урок продолжается, и все входит в свое русло. Сейчас мы будем списывать предложения из букваря на оценку. Я это умею делать очень хорошо. У меня уже было несколько пятерок. И вот я старательно вывожу в тетради: “Осы малы.” Почерк у меня ровный, красивый, буковка к буковке, и тут, вот досада, впервые в жизни на эти “осы малы” падает жирная клякса. Вы еще помните, что это такое, или уже просто не знаете? Когда я училась в первом классе,  не было шариковых ручек и даже авторучек. Мы писали перьевыми ручками при помощи чернил, которые заботливо закупал родительский комитет. Перьевые ручки необходимо было чистить, и на уроке труда каждый из нас сшил себе перьечистку, состоящую из трех маленьких кружочков ткани, наложенных друг на друга и скрепленных пуговицей. Перьевые ручки мы обмакивали в чернильницу, и если набиралось слишком много чернил, на тетрадь капала клякса. До сих пор мне удавалось этого избежать, и вот -  пожалуйста. Но разве я виновата? Я пытаюсь как-то исправить ситуацию, пробую кляксу стереть резинкой, но от этого становится только хуже. Мне ничего не остается делать, как сдать тетрадь в таком виде. В конце концов,  я все списала правильно и красиво, а то, что упала клякса, виноваты чернила.
        На следующий день Елизавета Алексеевна раздает нам тетради. Я открываю свою и вижу двойку.  Дома меня ругают за “Осы малы”, я переживаю настоящую трагедию из-за кляксы в тетради,  но разве истина в этом?! Истина в том, что никто в мире уже давно не пишет чернилами из чернильницы.  Однако клякса до сих пор   остается в моей душе как символ неудачи. Но разве всегда быть на высоте, никогда не проигрывать,  быть лучше всех – это истина?  Жизнь такова, что частенько допускает кляксы в судьбе, которые стирает лишь Всевышний, если мы совершаем тшуву. Так не лучше ли просто учить человека делать свое дело честно и добросовестно, при этом умея принимать и преодолевать неудачи, которые, как говорят еврейские мудрецы, даются для нашего же блага, чтобы мы чего-то поняли и могли духовно продвинуться? А главное, никогда не надо отчаиваться! Тот, Кто сотворил этот мир, вложил в него способность к исправлению: всегда можно перевернуть страницу и переписать ее заново.


Б) Листопад в тетради.

   Терпеть не могу врать и стараюсь всегда говорить только правду. Но иногда бывает так, что ты говоришь эту правду, а тебе никто не верит, потому что ситуация складывается таким образом, что твоим «судьям» приходится выбирать между фактами и верой в твое честное слово. Лично со мной был такой случай в четвертом классе. Тогда у нас гостил дядя Лёва, папин родной брат, профессиональный спортсмен и бывший разгильдяй и двоечник. У бабушки хранились его школьные дневники, которые мы с братом иногда просматривали и пытались насколько могли качественно улучшить их содержимое. Дело в том, что почти на каждой странице пестрели возмущенные записи разгневанных учителей о невыполненных домашних заданиях и несоответствующем поведении Льва Израиля, а в графе «оценки» стояли то двойки, то тройки. Мы с Матвеем не скупились на четверки, даже пятерок много наставили, а кроме того не преминули и похвалы, и благодарности написать, потому что  считали, что так будет справедливо. Мы очень любили дядю Лёву и всегда с нетерпением ждали его приезда. Зато родители всегда в это время были в легком шоке, поскольку все их воспитание шло насмарку: дядя Лева, невзирая на наш нежный возраст, учил нас блатным песням и частушкам, от которых мы были в диком восторге. Развесив уши, мы слушали его байки о том, как он храбро бился с белогвардейцами и фашистами, как они изрубили его на куски, которые потом волшебным образом срослись. Это приводило нас в некоторое замешательство, мы начинали сомневаться в истинности его слов:
- Дядь Лёв, а как же ты живой?
- А меня живой водой окропили.
- Но такого не может быть.
- А я вам говорю, что может.
И мы с удовольствием верили ему еще довольно долго, пока не поняли, что во время Отечественной войны он был очень маленьким мальчиком, а во время гражданской, его вообще на свете не было.
   Так вот, у нас гостил дядя Лёва, когда со мной произошла эта самая история. Я неожиданно получила двойку, вторую после «Осы малы». Действительно, это было очень неожиданно. Я вообще-то  отличница. И вот представьте тетрадь, в которой одни пятерки, и вдруг появляется оценка, которая все портит. Какая-то жуткая дисгармония, нелепая случайность, которую необходимо исправить, причем немедленно. И вот у меня созревает план: надо вырвать  этот шлимазальный лист из тетради, а потом прийти домой и все рассказать родителям. Что было дальше,  для меня загадка. Видимо, измятый тетрадный лист, покоящийся в моем портфеле, оттого что был вырван,  сыграл расслабляющую роль, как будто бы решив проблему. Я пришла домой в прекрасном настроении и напрочь забыла о происшедшем. Это чистая правда. Не верите?  Честное слово, я не вру. Я пришла домой, там было так хорошо, у нас гостил дядя Лёва. Наверняка, он отвлек меня чем-то интересным, что у меня из головы вылетело все, что происходило со мной в школе. Мы сели обедать и не успели еще закончить, как к нам постучали в дверь. Это была Елизавета Алексеевна, не на шутку встревоженная моей двойкой. И тут я вспомнила, что я получила пару, и вырвала лист из тетради, и еще ничего не рассказала родителям.  Понимаете, в какой неприятной ситуации я оказалась? Моим заверениям, что я ничего не собиралась скрывать, никто не поверил, потому что факты говорили об обратном. А все дело в том, что Елизавета Алексеевна пришла слишком быстро. Если бы она вообще не приходила, то я бы,  когда стала делать домашнее задание, обязательно нашла бы тот злополучный лист, обо всем бы вспомнила и немедленно сообщила домашним о происшедшем. А теперь я выглядела обманщицей и ничего не могла доказать, даже дяде Лёве, который после этого ежегодно по приезде, рассказывая о чем-то, вспоминал об этом случае и назидательно говорил:
- Это тебе не листопад в тетради устраивать!

Никто, никто мне не поверил. А Вы-то, надеюсь, мне верите?





В) Заклёпки.

   В начале седьмого класса у меня по случаю появилась новая подруга по имени Инна Лошак. Почему по случаю, сейчас объясню. Дело в том, что мы с Андреем так и продолжали сидеть вместе за одной партой, а все остальные пары уже давным-давно распались, и девочка сидела с девочкой, а мальчик – с мальчиком, так что мы оставались единственной смешанной парой. Меня это нисколько не смущало, да и вообще я не придавала этому никакого значения.  И вот однажды на перемене Змеюшин, опустив глаза, тихо произнес:
- Лёка, ты знаешь, я хочу сидеть с мальчиком.
Эта фраза была, словно гром среди ясного неба, но я, как можно равнодушнее, ответила:
- Правда? Вот интересно, а я хочу сидеть с девочкой.
Андрей тут же собрал вещи и пересел к Руслану Булатову, а я повернула  голову назад и спросила  Инну Лошак:
- Хочешь сидеть со мной?
Так началась наша дружба. Вообще-то рядом мы смотрелись очень смешно.
Я невысокая, а Инна долговязая, мы выглядели, как Тарапунька и Штепсель. Когда мы шли по улице, все на нас оборачивались. Из-за Инниной фамилии и ее гренадерского роста мальчишки дали ей прозвище тетя Лошадь, за это она их нещадно дубасила, поскольку была довольно сильной.
   Нельзя сказать, что я не переживала из-за Андрея, такого предательства я от него не ожидала, а потому чувствовала себя уязвленной в самое сердце. Как он мог променять меня на какого-то Руслана, да еще после стольких лет совместного сидения?!
   Ровно через неделю на перемене подошел ко мне смущенный Змеюшин, дал мне записку и, опустив глаза, тихо произнес:
- Лёка,  возьми.
Мне немедленно хотелось ее прочитать, но я не стала делать этого сразу, решила выждать, когда мне никто не будет мешать. Инна видела, как ко мне подходил Змеюшин, и полюбопытствовала:
- Что он от тебя хотел?
- Так, ничего.
- Но я видела, что он тебе дал записку.
- Да, дал.
- Ну, так давай прочтем ее.
- Я хочу прочитать ее дома.
Инна надулась на меня и не разговаривала до конца урока.
   Дома первым делом я закрыла дверь в свою комнату и достала записку. В ней было написано: «Лёка, давай опять сидеть вместе». В комнату вошла бабушка:
-  Лёкочка, ты чего закрылась? Я хочу тебе кое-что рассказать. А что это ты читаешь?
- Бабусь, представляешь, Змеюшин мне записку написал: хочет опять сидеть вместе.
- Да, доченька, я как раз хотела тебе рассказать. Сегодня я была ходила в магазин (так она говорила, используя нерусский синтаксис) и встретила его маму. Она очень обеспокоена тем, что он от тебя отсел. Сразу стал хуже учиться. Говорит, его мальчики дразнили женихом, вот он и не выдержал, ушел от тебя, а теперь жалеет.
- Знаешь, бабуся, я на него очень обиделась и сидеть с ним больше не буду. Кроме того, я же не могу выгнать Инну. Она же не игрушка: то садись, то уходи. Это несерьезно.
   На записку Андрея я не ответила, и мы вообще перестали общаться. Я быстро привыкла к новой соседке,  и в моей жизни начался новый  период, который совпал с изменениями, связанными с подростковым возрастом.
   Мы обе мечтали о любви и много о ней говорили. Вскоре Инна призналась мне, что влюблена в Андрея Барышева из восьмого класса, который был очень похож на актера Василия Ланового. В киоске она купила открытку с фотографией этого артиста, засунула ее в дневник и постоянно вынимала ее во время уроков, чтобы полюбоваться. На переменах мы с ней выходили в коридор, чтобы посмотреть на ее возлюбленного, но на этом дело и заканчивалось, потому что он упорно не обращал на нее никакого внимания.
   Учебный год подходил к концу, приближалось лето, усиливались наши мечты о любви, вот Инна и вспомнила:
- А помнишь, Змеюшин тебе записку написал, ты мне так и не рассказала.
- Да, он просто хотел вернуться за свою парту, вот и попросился назад.
- Так ты из-за меня его не пустила?
- Не совсем. Просто я не простила ему предательства.
- А-а-а. А все-таки романтично, когда тебе записки пишут, я бы хотела, чтобы мне ее написал Барышев. А слушай, давай сами себе напишем любовные записки от имени мальчиков.
   Я почувствовала адренолин в крови, затея показалась мне весьма интересной. Действительно, так хочется, чтобы тебе кто-то красиво объяснился в любви, но когда это будет,  и сможет ли этот кто-то написать то, что я хочу прочитать? Короче говоря, я согласилась. Мы договорились, что завтра я приду к ней домой и мы займемся сочинительством.
   На следующий день в назначенный час я позвонила в Иннину дверь. Она открыла мне с деловым видом и сразу же сообщила, что уже написала черновик. Пока я располагалась за столом, она занималась его поисками, но так и не нашла. Махнув на это рукой, мы принялись за сочинение письма сразу на беловик. Каждая писала сама себе. Но если Инне «автор» письма был известен, то мне приходилось представлять какой-то анонимный,  расплывчатый образ, навеянный мечтами и снами. Надо сказать, что мне это писание далось совсем нелегко, потому что оказалось, что я сама не знаю, какое письмо я бы хотела получить, и вообще я стеснялась писать на любовную тему, поэтому мое послание получилось самым заурядным и скучным: «Здравствуй, Лёка. Я сейчас отдыхаю в деревне, хожу на рыбалку. Я вообще-то не люблю писать письма, но тебе пишу, потому что ты мне очень нравишься».  На этом моя фантазия иссякла, и я посчитала письмо законченным. Инна тоже быстро управилась с этим делом, и перед тем как распрощаться,  она сунула мне целую горсть заклепок, которые в тот сезон были самым писком моды. Заклепки закреплялись на одежде, в основном на брюках,  в виде рисунков, чаще всего треугольников. Найти их было не так-то просто, поэтому Инна была обладательницей целого богатства.
   Прошла ночь, наступило утро, и кто-то постучал в нашу дверь. Я открыла. На пороге стоял собственной персоной Змеюшин.  Смущаясь, он спросил:
- Лёка, скажи мне, пожалуйста, где живет тетя Лошадь?
- Во-первых, не тетя Лошадь, а Инна, как тебе не стыдно, а, во-вторых, зачем тебе?
- Я слышал, у нее есть заклепки, а я нигде не могу их найти.
Я рассказала ему, как отыскать Инну, и он отправился к ней. А тем временем мама Инны обнаружила пропавший черновик любовного письма и призвала дочь к ответу:
- Кто тебе написал это письмо?
- Никто, - испугалась Инна.
- Что значит никто? Ты что хочешь сказать, что ты сама  его написала?
Инна молчала.
- Так ты хочешь получить такое письмо? Признавайся, что за Андрей тебе пишет?!
   В этот момент Змеюшин уже достиг Инниной квартиры и постучал. Дверь открыла мамаша и, увидев его, счастливо заулыбалась, поскольку решила, что он и есть тот самый Андрей, который влюбился в ее Инну. Когда он  ушел с заклепками, она сказала:
- А что, Андрей Змеюшин очень хороший мальчик из интеллигентной семьи.

   Итак, теперь вы видите, что жизненные события, кажущиеся очевидными, всего лишь поверхностный фон, далеко не всегда отражающий реальное положение дел. Иннина мама  имела на лицо ясные факты: письмо, написанное ее дочери неким Андреем и визит конкретного Андрея к ее дочери, последовавший сразу после обнаружения письма. Но эти явные факты вовсе не были связаны друг с другом, а потому их соединение не представляло истины. Иннина мама, не сумевшая стать подругой своей дочери, хранительницей ее тайн, так никогда и не узнала правды. Впрочем, в данном случае это не столь уж важно. Однако следует иметь в виду, что часто курьезные стечения обстоятельств могут привести  нас к ложным выводам, исказить подлинную картину, что не всегда так безобидно.


Г) Трусы.

   В связи с тем выводом, который я только что сделала, я просто обязана рассказать одну не совсем приличную историю. Тогда я уже оканчивала университет,  а Матвей  учился в мединституте. Дело было зимой, я была немного простужена,  не пошла на учебу и нежилась в кровати. Вдруг слышу бабушкино ворчанье:
- Вечно она свои трусы развешивает.
Они всего лишь сушились в ванной комнате на батарее, а откуда мне было знать, что родители вызвали слесарей чинить водопроводную трубу. Бабушка заметила, что рабочие заходят к нам в подъезд, когда развешивала на балконе белье. Она быстро побежала в ванную, схватила мои трусы,  засунула их в Матвейкину телогрейку, которая была на нее накинута, и забыла про них.
   Матвей, вернувшись из института и отобедав, направился к своему закадычному другу Ромке и надел свою телогрейку. По дороге он засунул руку в карман и нащупал там  странно большой носовой платок, но ему стало лень его вынимать и разглядывать.
   Через пару часов у Ромы дома возникла напряженная ситуация,  оттого что его мама обнаружила в коридоре собственной квартиры посторонние женские трусы. Допрашивались все: и Рома, и Ромин папа, еще  мужчина в самом расцвете сил, и Ромин старший брат и даже молодой муж Роминой старшей сестры. Только Матвей был вне подозрений.  Мужчины нервничали, может быть, были и не без греха, но наотрез отказывались от своей причастности к неожиданной находке. Матвею показалось неудобным оставаться более в этой квартире в разгар самого скандала, и он пошел домой. По дороге назад он засунул руку в карман и обнаружил в нем дырку, а носового платка там уже не было. Тогда в голове брата мелькнула догадка. Открыв нашу входную дверь, он сразу же крикнул:
- Лека, у тебя есть желтые трусы?
- Ну, есть. А что?
- А ты знаешь, где они?
- Как где? В шкафу, конечно.
- А ты пойди посмотри.
Я встала, заглянула в шкаф, пересмотрела всю полку с нижним бельем, но желтых трусов не нашла.
- А я чего-то их найти не могу.
- Ну, все понятно.
- Что понятно?
- Они у Ромы.
- Как это?
Матвей начал рассказывать о своем походе к Роме, обо всем, что там произошло, но только никак не мог взять в толк, каким образом мои трусы оказались в его дырявом кармане. Бабушка на этот счет дала свои разъяснения, но теперь возникла проблема, как, не уронив своего достоинства, успокоить Ромину маму, а мне вернуть трусы назад. На семейном совете была утверждена приемлемая версия, немедленно приведенная к исполнению.
   Бабушка ринулась к телефону:
- Алло! Машенька! Здравствуйте! Как поживаете? Машенька! Матвей рассказал, что вы нашли дома трусы. Машенька! Не волнуйтесь. Это я виновата. Сегодня я в Матвейкиной телогрейке развешивала белье на балконе, а к нам на веревки сверху упали соседские трусы, так я их засунула в карман и забыла отдать. Машенька! Ваши мужчины замечательные, они совсем тут ни при чем. До свидания, Машенька!

Пришлось немного приврать, в данном случае ложь была совершенно необходима из соображений скромности. Стыдно, когда посторонние видят твое нижнее белье. Почему вы усмехаетесь? Что, хотите сказать, что это было стыдным лишь во времена моей молодости? Да, действительно, сегодня светские израильтяне выставляют напоказ не только трусы и лифчики, но и половину попы. Только я не могу взять в толк, неужели прогресс и культура заключаются в том, чтобы как можно больше обнажить свое тело? В таком случае идеальным будет костюм папуаса. К чему тогда  цивилизация?



Д) Игра в почту.

   Вы когда-нибудь играли в почту? Мне довелось однажды, правда, я тогда никаких писем не получила, зато стала свидетелем и участником отправки одного из них. В девятом классе я дружила с Юлей Ушаковой, она тогда была влюблена в Сашу Звягинцева из выпускного класса. Кстати я его неплохо знала. В него постоянно кто-то влюблялся. Когда нам объявили, что на Новогоднем вечере будет игра в почту, Юля сказала мне:
- Я  отправлю Саше стихотворение, которое я ему посвятила.
- Ты подпишешься своим именем?
- Нет, ты что! Только отправлю стихотворение.
   На вечере было весело, играл школьный оркестр, все танцевали. Повсюду сновали почтальоны, выискивая нужные номерки, приколотые к одежде танцующих. Юля отозвала меня в сторону и дала прочитать свой опус. Он был небольшой, но я все равно его не запомнила, кроме первых двух строк:
Я на вечер пришла для тебя,
Только ты не заметишь меня.
Я одобрила ее сочинение, оставалось только  послать его Звягинцеву. В этот самый момент Юле стало страшно, и она сказала, что сделает это немного позже. Мы пошли танцевать, но Юля  все время была какая-то напряженная, и мне это мешало веселиться вместе со всеми. Этому нужно было положить конец, и я стала уговаривать Юлю отправить письмо. Юля не решалась, и вечер был почти что испорчен. Через какое-то время подруга поняла, что Саша ничего не получит, и мы вместе вздохнули с облегчением. Теперь можно уже  было ни о чем не волноваться и наслаждаться праздником. Вдруг Юля мне сказала:
- А давай все-таки пошлем  это стихотворение кому-нибудь наугад.
- Давай!
Мы  выбрали номер 38 и послали письмо. Теперь нам было жутко интересно, кто же его получит. Мы бегали по всему залу, разыскивая адресата, и, наконец, нашли. Им оказался мальчик с примелькавшимся лицом на класс или два младше нас, в общем, салага. Но надо было видеть, какое мощное впечатление произвело на него полученное стихотворение. Он стал похожим на льва, весь его облик источал силу и мужество: щуплая грудь развернулась колесом, плечи расправились и стали казаться более широкими, глаза засверкали орлиным блеском. Весь он излучал счастье. Мне тогда подумалось, что так просто сделать кого-то счастливым. Но хорошо ли мы поступили? Ведь на самом деле письмо предназначалось не ему. Надо сказать, что никогда в жизни я потом не пожалела о той маленькой лжи,  может быть, потому,  что в нашей жизни ничего случайного не бывает. Это Всевышний почему-то захотел, чтобы стихотворение, посвященное Саше, досталось этому малышу. Почему, не нам уже знать об этом. А вдруг потом в его жизни его никто сильно не любил и стихов таких не писал? По крайней мере, у него осталось воспоминание, что с ним  случилось нечто романтическое и таинственное в школьные годы.  Может быть, это согревает его душу. А может быть, наоборот, то письмо придало ему уверенности в себе, и он стал покорителем женских сердец. А может быть, все так и было на самом деле: какая-то маленькая девочка была в него влюблена, писала о нем стихи, но  ожидала первого шага с его стороны. Как бы то ни было, мне бы вовсе не хотелось, чтобы он раскрыл правду о том новогоднем вечере, потому что вместе с ней уйдет что-то неуловимо очаровательное, некая тайная пружинка, которая делает жизнь привлекательной и неожиданно прекрасной. Да-да, неожиданно прекрасной, потому что наши  поступки, которые мы не собирались совершать и вдруг совершили, продиктованы Высшей волей, и поэтому, возможно, то, что нам кажется ложью, есть самая настоящая прекрасная истина, только мы не знаем об этом, а можем только интуитивно чувствовать, отбросив четкую логику. Тот мир, что мы видим, – наша иллюзия, потому что каждый видит его со своей точки зрения. Как часто наше счастье зависит от того, какой стороной к нам повернется правда или ложь! И только Создатель понимает, для чего все это.


Лирическое отступление из главы "Очковтирательство".
А) Фольклорная экспедиция.
   Экспедиция за сбором устного народного творчества ожидала всех юных филологов, окончивших первый курс. Руководил ею профессор Григорий Иосифович Шкляр.  Хотя он был уже давно не молод, жизнь так и кипела в нем, и он по праву мог быть назван человеком идущим, который никогда не останавливается на достигнутом.  По идее таким должен быть каждый, иудаизм так и рассматривает человека всегда идущим, отсюда слово "галаха" (от ивритского слова "лалехет", что значит "идти") – система ежедневных жизненных правил еврея, но тогда я этого еще не знала. Григорий Иосифович произвел на меня впечатление с первой минуты, как я его увидела, даже еще не зная, что он преподаватель университета. Это было в тот день, когда я поехала на филфак на день открытых дверей. В троллейбусе мое внимание привлек высокий старик, у которого седые брови были такие густые, как усы, что я на него загляделась. Сойдя на своей остановке и заспешив навстречу будущему, я совершенно забыла о нем, но  вдруг  увидела его в студенческой аудитории и поняла, что это совсем не старик (во всяком случае, нельзя было о нем так сказать), а крупный специалист,  влюбленный в  свое дело и дружелюбный ко всякому студенту. Он обладал очень громким и выразительным голосом, и было забавно, как он прокричал нам по секрету, что он очень любит студентов, особенно первокурсников. А потом, когда я начала слушать его лекции по введению в литературоведение, то первые две недели просто лежала от смеха, потому что профессор Шкляр не читал  их, а изображал, как актер, и делал это очень смешно. Он знал об этом, потому и предупредил нас:
- Я вначале произвожу на студентов шокирующее впечатление, и все смеются, но быстро привыкают.
   И правда, через две недели все привыкли и перестали смеяться. Записывать его лекции было практически невозможно. Но они запоминались, как яркие картинки.
    Наверное, никто из преподавателей университета не оказал на меня такого влияния, как Шкляр. Я вдруг, наконец, увидела Учителя, каким он должен быть: знающим, широким, снисходительным. У него я научилась оценивать ученика не суммой его сегодняшних знаний, а его потенциалом, его способностью думать. Много лет спустя, здесь, в Израиле,  я узнала, что это как раз и есть еврейский способ обучения, когда на предлагаемую задачу не требуется дать единственно правильный ответ. Чтобы стало понятно,  приведу классический пример из Талмуда, очень похожий на анекдот.  Два еврея залезли в трубу. Первый вылез грязным, а второй чистым. А теперь, будьте добры, ответьте, кто пойдет мыться? Ваши мнения могут не совпасть, но все они будут правильными, потому что в данном вопросе важен не ответ, а поиск его решения. Почему? Потому что в жизни самое главное – уметь искать ответы. В галуте евреям пришлось, ой, как не сладко, но нужно было выживать. Не раз приходилось спотыкаться и падать, но народ всегда поднимался и жил, вон,  даже после  перерыва в две тысячи лет государство свое построил. А все благодаря специфике обучения, которое не оставляло сомнений в том, что даже если сейчас ты лежишь поверженный на земле и тебе кажется, что нет сил подняться, то ты должен знать, что это не так, поскольку всегда можно найти какое-то другое, новое решение проблемы, и ты обязательно поднимешься.
   Удивительно, откуда в педагогике Григория Иосифовича было столько еврейского? Он ведь был евреем нового времени и никогда не учился в ешивах, даже Тору не читал. Видимо, знания пришли к нему от  бабушек и дедушек, которые воспитывали его и тем самым смогли передать  многовековую мудрость его народа. Но он до мозга костей был предан Гаскале и страстно любил русскую литературу. Он искренне печалился, когда обнаруживал, что его студентки еще чего-то не прочли у Пушкина или Толстого. Тогда он возмущенно взрывался и гремел на всю аудиторию, гневно сверкая глазами:
- Вы кто? Студентки филологического факультета или колбасного техникума? Вы до сих пор "Гавриилиаду" не прочли?
   Мне и впрямь становилось стыдно, и я спешила восполнить свои пробелы, чтобы не обманывать надежд своего учителя. Кстати этот приемчик я тоже потом использовала, чтобы побуждать уже своих воспитанников к чтению. Я, конечно, так красочно не выражалась, но создавала такую атмосферу, чтобы ученику стало совестно, что он до сих пор не прочел автора, которым гордится его народ.
    Итак, во главе с профессором Шкляром по окончании первого курса мы  отправились в фольклорную экспедицию. Нам предстояло исследовать местность в районе Инзера, обойти глухие деревни и записать у жителей песни, частушки и сказки. Это было довольно далеко от Уфы, и мы полетели туда на маленьком самолете. Аэропорт Инзера был обычным полем, густо усеянным высокой травой и цветами, внутри которых мы обнаружили полно спелой земляники, и если бы я не знала, что это аэропорт, то в жизни бы не догадалась, потому что там вообще не было никаких построек, даже кассы, чтобы приобрести билеты.   Просто с четырех сторон поле было огорожено лесопосадкой. Зато что за чудный воздух там был! Ароматы трав пряно пахли и опьянили нас, а сладкая земляника только разожгла аппетит, и мы тут же принялись открывать консервы, которые дома в рот не брали, и делать бутерброды грязными руками, и я, такая брезгуша, ела их с удовольствием.
   В Инзере нас поселили в небольшом деревянном доме, состоящем из трех "меблированных" комнат, одной малюсенькой пустой кладовки с окном и кухни-прихожей. Это было что-то типа интерната, и сейчас его обитатели находились на каникулах. В комнатах ничего, кроме железных кроватей не было, даже тумбочек, и все наши вещи продолжали оставаться в чемоданах. При распределении мест мы с Мирой чего-то замешкали, и нам досталась двуспальная кровать в одной комнате с кушеткой, на которой должен был спать Григорий Иосифович. Поначалу мы страшно расстроились: неудобно же располагаться в одной комнате с мужчиной, хоть и старым, -  зато потом мы оценили наше преимущество, поскольку только мы могли перед сном болтать с ним, сколько угодно.
   Пока мы обустраивались, начинало смеркаться. Вдруг послышался возмущенный окрик Лиды Куценко, самой старшей из нас. Ей было уже двадцать три года, и она поступила в университет после рабфака. Среди нас она считалась самой мудрой и опытной, несмотря на слабую успеваемость. У нее была правильная, хорошая биография: жительница деревни, рабочая на заводе. Это позволило ей продвигаться по комсомольской линии и достичь немалых высот. В группе она пользовалась большим уважением. Так вот, Лида вдруг зашумела:
- Вы что, с ума сошли? Крысинник тут хотите развести?
Оказалось, что мы, не приспособленные к сельской жизни, городские девочки оставили в кухне еду открытой. Ну да, мы же не привыкли к тому, что если в кухне на столе лежит хлеб, то обязательно жди крыс и мышей. Мы под руководством Лиды стали приводить кухню в порядок, и я, положив свертки в сумку, понесла ее в крохотную кладовку, в которой ничего не было.
   Неожиданно послышался шум падающего предмета. Я посмотрела вокруг и ничего не обнаружила. Я собралась уже выходить, как опять что-то упало. На улице было темно, но свет луны освещал комнатушку. На полу я увидела два камушка. Я подошла к окну: во дворе стояло трое ребятишек, которые целились в форточку.
- Не надо сюда ничего кидать,- сказала я.
- Нет, будем! Убирайтесь отсюда. Это наш дом, - ответил один из мальчиков.
Я присмотрелась к детям. Им было лет двенадцать-тринадцать. Они были маленького роста и еще совсем не были похожи на юношей. Во мне вдруг проснулся учитель, и я решила с ними подружиться.
- А как вас зовут?- приветливо спросила я.
По всей видимости, они не ожидали этого вопроса, и он почему-то произвел на них огромное впечатление. Может быть, они не привыкли к вниманию к собственной персоне. Воинственное выражение их лица моментально сменилось на добродушное, и они, засмущавшись, представились:
- Ринат, Ильгиз, Саша.
- В какой класс вы перешли?
- В восьмой. А вы что тут делаете?
- А мы приехали собирать сказки. Поможете нам?
- Поможем.
Так завязалась моя дружба с детьми. Каждый вечер они приходили ко мне, приносили черемуху, ягоды, яблоки, рассказывали свои секреты, сообщали деревенские новости, советовались по разным вопросам. Мне  было интересно общаться с ними и казалось странным, почему никто, кроме Миры и Дилары, не попытался тоже с ними сблизиться? Ведь если ты хочешь быть учителем,  это должно быть естественным желанием.
      Дети свое обещание выполнили и повели нас с Мирой к бабе Мане, которая славилась на всю округу красивым голосом. Баба Маня, крупная старушка с мясистым носом, завидев нас, стала метать на стол пироги,  молоко, сметану и мед. Пожаловавшись нам на тяжелую участь вдовы, она вкратце поведала  незатейливую историю своей жизни, а затем прогорланила свой хит:
- Белорецкая природа широка и глубока.
  Вы забрейте маво милку – шарлатана, дурака.
Больше никаких песен от нее мы не дождались, и, приуныв, отправились восвояси, на обратном пути заглянув еще в несколько домов. Но нам решительно не везло: никто ничего не рассказывал и не пел. Проходя мимо магазина, мы увидели старика с длинной бородой, пьющего большой бокал пива. Мы подошли к нему и без всякой надежды на удачу попросили:
- Пожалуйста, расскажите  сказку.
К нашему удивлению, он тут же выдал  фольклор о синей бороде и пригласил нас завтра прийти к нему домой, пообещав множество преданий.
   Воодушевленные таким поворотом дел, думая, что нашли золотую жилу, мы поспешили к месту своей стоянки и похвастались профессору своей блестящей находкой.  После этого мы стали наряжаться на танцы, которые должны были состояться в местном клубе. Я надела свое любимое платье из ситца, фасон которого придумала сама. Оно было сшито из тканей синего и красного цветов в мелкий белый горох и смотрелось очень стильно. Обувь и бусы соответственно были белыми.  Распустив копну своих длинных кудрявых волос, я посмотрелась в маленькое зеркало и осталась довольна собой.
   Подходя к клубу, мы видели, как к нему стекаются спешащие ручейки девушек и парней – строителей железной дороги Белорецк – Чишмы. Чем ближе мы подходили, тем больше я понимала, что  напрасно наряжалась. Публика там была совершенно не в моем вкусе. Того же мнения были и мои сокурсницы. Но поскольку мы там уже оказались, то протанцевали два-три быстрых танца, а затем,  оглядев все и всех критическим взором,  ушли. По дороге назад две наши первые красавицы, Зухра и Камила, заметили:
- Девочки, вы обратили внимание, там парень  в возрасте приличном уже сидел, такой белобрысый, с техникумовским значком?
- Да.
- Он все время на кого-то из нас смотрел. Интересно на кого?
- Понятное дело на кого, - постановила Куценко, - либо на Зухру, либо на Камилу.
Те довольно и гордо заулыбались, но я-то точно знала, что он смотрел на меня, но не стала говорить об этом. Я видела, что он сверлит меня взором, не отрываясь, но ему было уже двадцать шесть или двадцать восемь лет, и я приняла его взгляд за отцовский.
   Утром я, Мира и присоединившаяся к нам Дилара отправились к Черномору (так мы назвали старика из магазина). Он жил в бараке, находящемся на одном из пригорков Инзера. У нас не было точного адреса его проживания, поэтому, приблизившись к  баракам, мы спросили у одной пожилой женщины, как  найти деда Василия. Та искренне удивилась, что мы его ищем, и предупредила:
- Напрасно вы это делаете. Он страшный человек. Семнадцать лет в тюрьме сидел за убийство.
Полученные сведения нас слегка испугали, но действительно, лишь слегка, уж слишком фантастически это звучало, а потому казалось нереальным, и кроме того,  нам уж очень хотелось набрать побольше фольклорного материала, а Черномор обещал нам его в избытке. Отыскав его комнату, мы постучали, но нам никто не открыл. Мы постучали еще,  и опять безрезультатно. В растерянности мы стояли перед его дверью, не зная, что делать, как вдруг перед нами возник тот самый парень в возрасте с техникумовским значком. Он оказался очень высокого роста, широкоплечий и стройный.
- Вы к деду? – поинтересовался он. – Он спит, сейчас мы его разбудим.
Парень стал дубасить изо всех сил по двери Черномора.
- А я вчера весь вечер на тебя любовался, не смел подойти,- обратился он ко мне.
Я оторопела: как это может быть? Ведь он  смотрел на меня по-отечески!
- Ты вечером сегодня свободна? Давай погуляем.
- У меня есть парень, - соврала я, испугавшись остаться один на один с этим взрослым гигантом.
Он тут же ушел, а в этот момент дверь Черномора распахнулась, и нашему взору предстало жуткое зрелище. В крохотной каморке стояли стол и кровать, заваленные пустыми бутылками. Каким-то образом черная кошка сумела взгромоздиться по ним и лежала, свернувшись калачиком, на кровати. Под столом тоже было несметное количество выпитых бутылок, сам Черномор лыка не вязал, и разговаривать с ним было бесполезно. Он попытался лепетать нам какие-то гадости, но мы выбежали от него, как ошпаренные. На улице нас поджидал мой "ухажер", предложивший нас проводить. Мы же были в таком состоянии, что ничего ему не ответили. Однако парень последовал за нами. Несмотря на то, что мы были потрясены случившимся,  в нас проснулся азарт игрока,  во что бы то ни стало убежать от преследователя,  и в то же время, если уж быть честной до конца, хотелось, чтоб он нас догонял. Но солидно ли было взрослому мужчине играть в догонялки с девчонками? Во всяком случае,  на базу мы вернулись без хвоста.
      Немедленно обсудив сложившуюся ситуацию и поняв, что в самом Инзере нам материала не набрать, мы с Мирой решили сию секунду отправиться в отдаленные деревни. Сейчас меня озолоти, ни за что не стала бы этого делать, а тогда море было по колено.
   Представьте, две восемнадцатилетние девушки  под палящими лучами солнца идут из пункта А в пункт Б совершенно одни. Вокруг ни души, только поля, деревья, цветы и травы, да еще надоедливые мухи и жалящие слепни. Очень хочется пить, девушки изнывают от жары. По дороге встречаются двое мужчин, которые могут сделать с ними все, что угодно, но они проходят мимо, и девушки даже не сомневаются, что так и будет, нет у них никакого страха. Наконец, они добираются до деревни и припадают к колодцу. Хозяева везде гостеприимны: угощают сметаной, медом, хлебом, чаем из душицы. В домах хорошо, прохладно, да вот, беда, с фольклором опять негусто. Записав пару песен, девушки идут во вторую деревню, потом в третью, но везде один и тот же результат. А уже пора возвращаться в Инзер. У девушек  почти нет сил, и скоро стемнеет, а идти далеко. Они останавливают попутный грузовик и садятся, но он провозит их лишь часть пути, потому что ему в другую сторону. Скоро сядет солнце. Что делать? Неужели они останутся одни среди полей в кромешной тьме? Но вот чудо! Они видят, как к ним приближается маленький поезд. Они и не заметили, что стоят рядом со шпалами, проложенными строителями новой дороги Белорецк – Чишмы.
   Скажите, вам пришло бы когда-нибудь в голову останавливать идущий состав? Но мы с Мирой это сделали. Представьте себе, он остановился. Наверное, потому, что на природе законы цивилизации не действуют. Два машиниста маленького двухвагонного грузового поезда  любезно довезли нас до самого Инзера.
   Когда мы пришли к месту своей стоянки, было уже довольно поздно, и Григорий Иосифович волновался за нас:
- Ну, наконец-то, где вы пропадали так долго? Тебя, Лека, уже местные ребятишки заждались. Я пригласил их посидеть с нами у костра, поесть печеную картошку.
    Окружив костер, всматриваясь в язычки пламени, стремящиеся к небесам, в невидимые человеческому глазу духовные миры, мы отдыхали, ждали, когда будет готова картошка. Профессор предложил всем по очереди рассказать о проделанной за день работе. Когда мы с Мирой сообщили  о своих приключениях и о поезде, неожиданно появившемся в нужном месте и в нужное время, Григорий Иосифович поведал нам свою историю:
- Я только что окончил университет и приступил к работе на кафедре, как началась война. Наше учебное заведение срочно эвакуировалось, но ехать пришлось недолго: немцы разбомбили поезд. Пассажиры, оказавшись среди полей и лесов, разбрелись кто куда. Я все время шел с одним парнем, примерно, моего возраста. Когда мы пробрались далеко вглубь леса, он  спросил меня:
- Как бы ты отреагировал, если бы тебе показали горлышко от бутылки?
- Думаю, что не испугался бы, - ответил я.
- А если бы -  пистолет?
И вдруг он, действительно, достал из кармана штанин пистолет и навел на меня. Мы стояли друг от друга в нескольких шагах, вокруг не было ни души, я был безоружен, и мне стало страшно, потому что я понял, что парень хочет меня убить. Ситуация казалась безвыходной. Я мысленно прощался с жизнью. И именно в этот момент послышались голоса. Это оказались партизаны. А мой попутчик опустил пистолет и убежал. Так случайное стечение обстоятельств меня спасло. В жизни часто помогают случайные стечения обстоятельств. Вот и Леке с Мирой они сегодня помогли, но больше так далеко одни не ходите.
   Посидев еще немного у костра, мы отправились спать, но нашей троице не спалось, и мы продолжили разговор в своей комнате.
- Вот Вы, Григорий Иосифович, говорили нам про случайные стечения обстоятельств. По-вашему, все в нашей жизни происходит случайно? Даже такие важные вещи, как спасение жизни? – спросила я, поскольку его рассказ произвел на меня сильное впечатление.
- Ну, это не такой простой вопрос, как вам кажется. Он из области философии. Есть такие понятия, как необходимость и случайность. Когда возникает объективная необходимость в чем-то, происходит случайная форма ее реализации. Вот, например, нам с вами необходимо собрать русский фольклор, а вы, случайно, искали его в далеких от места нашей стоянки деревнях.
- Григорий Иосифович, а почему Вы увлеклись фольклором?
- В нем сосредоточена народная мудрость,  он – корень, от которого разрастается могучее дерево национальной культуры, без него не может быть силы в человеке. Это касается не только фольклора, но и народных традиций вообще. Вот, например, возьмите народные традиции эскимосов. Вы знакомы с ними?
- Нет, а зачем мне традиции эскимосов?
- Ну вот, - расстроился профессор,- как Вы можете такое спрашивать? На свете нужно интересоваться всем. К сожалению, наши студенты только к пятому курсу понимают, что они ничего на свете не знают. А впрочем, давайте спать: завтра вставать рано. – И он, отвернувшись к стене, свернулся калачиком на своей кушетке.
   А мне, по-прежнему, не спалось: слишком много впечатлений и эмоций нахлынули на меня. Я думала о том, что сегодняшним вечером у костра я обязана слишком многим  случайным обстоятельствам.  Первое из них в том, что давным-давно совершенно случайно на свет появился Григорий Иосифович, потом он совершенно случайно спасся, был заброшен судьбой в наш университет (а с его-то талантом мог и в Москве преподавать), а я случайно захотела стать журналисткой и случайно поступила на филфак. В это время назрела необходимость в строительстве железной дороги Белорецк – Чишмы. Сотни случайных молодых рабочих, которые имели несчастье не понравиться нам на танцах в клубе, отправились реализовывать этот план, и к моменту нашей фольклорной экспедиции случайно работы вели уже в районе Инзера. И все это для того, чтобы мы с Мирой случайно оказались рядом с рельсами, по которым случайно в это время шел поезд, чтобы нам случайно не остаться одинокими в башкирских полях в кромешной тьме. Все эти многочисленные случайности позволили нам наслаждаться посиделками у костра с профессором Шкляром. Сейчас я знаю, что все эти вещи называются ашгаха пратит (Б-жественное управление), и никаких случайностей в мире не существует, а  в Творении все взаимосвязано. Просто Всевышний хранил его, хранил меня, хранил Миру, и сколько раз Он еще это делал потом!
 Но тогда я продолжала лежать и думать о том, что миром правит случай. Кроме всего прочего, я была расстроена тем, что расстроила профессора своей нелюбознательностью:
- Надо же, теперь он думает, что я глупая девчонка, которая ничем не интересуется.
Однако мне и впрямь было непонятно, для чего мне могут пригодиться знания о народных традициях эскимосов. Григорий Иосифович сам учил нас на практических занятиях, что человеку интересно только то, что имеет отношение к нему. Но какое отношение ко мне имели эскимосы? Если бы я собиралась жить среди них, то тогда другое дело. Но я ведь от них была совершенно далеко и вообще  эскимосов  видела только по телевизору. С другой стороны, кто знает, что в жизни может пригодиться? Я потом  не раз убеждалась, что никакие знания не лишние. Однако нельзя же объять необъятное, и наша любознательность должна быть избирательной, отсеивая второстепенное и оставляя главное. Так почему тогда Григорий Иосифович так обиделся за эскимосов? Я даже башкирских традиций не знаю, хоть  родилась и живу в Башкирии. Мне  в голову не приходило этим поинтересоваться. Это как-то немодно, несовременно, да и в учебном плане нашего факультета не предусмотрено какое-либо восполнение этого пробела. Однажды моя знакомая башкирка с обидой меня спросила:
- Почему, когда поют на башкирском, все смеются?
Я не знала, что ей ответить, но это и впрямь было смешно. Наверное, потому что у нас в обществе была установка на такое восприятие всего, что не на русском языке и далеко от его мелодики, чтобы искоренить в зародыше само желание говорить и создавать что-либо, что не на великом и могучем и относящемся к нему. Но при этом пострадала и сама русская культура. Вот  сейчас неспроста же мы с ног сбились, чтобы отыскать русский фольклор. Даже в глухих деревнях позабыли его. Засыхают деревья народов.
 А сама я еврейка. А что я знаю про евреев? Ничего. Даже обидно. Кто-нибудь скажет ехидно:
-Ну, ты, еврейка! – А мне что возразить в ответ? Откуда мой народ, тайна для меня. Ни его происхождения, ни его истории, ни его литературы я не знаю. Григорий Иосифович говорил, что фольклор и народные традиции вообще – это корни, питающие душу человека. А что питает меня? Что питает его? Корни чужого дерева? Мы что искусственно привиты к нему последователями Мичурина? А вдруг прививка не удалась? Что тогда делать? Не потому ли душе моей всегда так неспокойно, тревожно? Спасают лишь домашние традиции: стенгазеты, растянутые на стеллаже. Владыка мира, я пока не знаю Тебя, Ты пока скрываешь от меня Свой Лик, Ты прячешь от меня мои корни, дающие силу. Значит, пока так надо. Но придет время, и я их обязательно отыщу.


***
   Вот и закончилась наша экспедиция. Мы собираем вещи и отправляемся в аэропорт. Мальчишки принесли мне в подарок банку меда и ягоды черемухи, тащат мою сумку. Мы обменялись адресами. А знаете, мне, кажется, понравится быть учителем.