Джоконда СССР. Глава седьмая. На вилле

… Сьюзен очнулась вечером того же дня и с изумлением обнаружила, что она лежит в широкой, стародавней,  княжеской постели под балдахином с витыми золотыми колоннами, у которых вместо капителей летящие амуры поддерживали серебряное покрывало с вытканными по нему голубыми звездами. Она была одета в лёгкую, очень тонкого полотна рубашку и укрыта шелковым одеялом. По углам комнаты слабо мерцали светильники на тонких витых треножниках. Стены украшали шпалеры с изображением фантастических зверей и птиц. Паркет на полу темно поблескивал, а напротив окна, забранного решеткой, в которое угрюмо смотрела ночь, высился огромный камин. Странный, зловещий колорит и абсолютно несозвучная времени музейная обстановка придавали этой диковинной комнате вид будуара XVIII столетия.

“Где это я? – с тревогой подумала Сьюзен. – Что вообще произошло?”
Она вспомнила безумный митинг на пыльной площади, машину, со свистом рассекающую воздух, и грубое, зверское унижение, которому её подвергли. Слёзы брызнули у неё из глаз, она с трудом приподняла спину и вновь опрокинулась на подушку; попробовала пошевелить ногами, - всё тело мучительно ныло и было такое чувство, что это не её тело, она, будто бы уже не принадлежала самой себе, всё в ней внутри протестовало и нарастало омерзение, глубокое, тошнотворное отвращение к самой себе, бунт души против поруганного тела. Она была готова убить себя, и чем больше она размышляла о случившемся, тем более отчаянным представлялось ей её положение. Она с трудом спустила ноги с кровати, сбросила одеяло, упала лицом на колени и застыла в оцепенении.

Прошло неизвестно сколько времени.
Дверь с лёгким щелчком отворилась и в комнате появилась негритянка с очень толстым, расплывшимся во все стороны телом, с добродушным, улыбчивым лицом. На ней был белый передник, на голове белый чепчик, в руках она держала поднос с едой.

- Ах, ты уже проснулась, моя девочка, - ласково забормотала она, - а я-то думала, что вот, не дай бог… крошке этой нанесли такие увечья… так что и доктор глядел на тебя, глядел и всё качал головой. Но не беспокойся, не беспокойся, ничего страшного не произошло, через неделю, другую будешь совершенно здорова.

- Но что произошло? Где я? Как я тут очутилась? Чей это дом? – внезапно оживилась Сьюзен. – Скажите, где бандиты?

- Бандиты? Не знаю. Нет никаких бандитов, - ответила негритянка. – Успокойся, придет пастор и всё объяснит тебе. Я ничего не знаю.

Сьюзен наблюдала как она выкатила из-за портьеры столик на колёсиках и ловко расставила на нём всё, что принесла на подносе. Она наклонила кофейник и в чашку полился кофе с молоком, а над чашечкой заклубился лёгкий, ароматный парок.

- Мне надо позвонить, - безнадёжно сказала Сьюзен.
-Туда нельзя выходить, - шепнула негритянка. – Тебя охраняют. Жди пастора. Если что-нибудь понадобится позови Софи. Она указала себе на грудь, а потом повела пальцем в сторону небольшого бронзового колокольчика, лежавшего на столе. – Кушай, детка, - сказала она и, повернувшись спиной, раскачиваясь всем своим грузным телом, пошла к дверям. Снова щёлкнул замок. Сьюзен поняла, что она изолирована. Это была тюрьма. Не прикоснувшись к пище, и снова опрокинувшись на кровать, она закутала ноги одеялом и принялась размышлять о причинах своего злоключения, капля за каплей, крупицу за крупицей, перемалывая в памяти события последних дней, а также припоминая слова и поступки всех людей, с которыми судьба так или иначе столкнула её здесь в Америке.

Прошло несколько дней.
Ничего не менялось. Софи приходила и уходила и Сьюзен даже не пыталась с ней разговаривать, тем более не пыталась проникнуть туда за страшную дверь. Она решила набраться терпения и ждать. На любой вопрос Софи неизменно отвечала, что вот придёт пастор… и так далее. Всё это напоминало абсурдную пьесу Бэккета «В ожидании Годо». Сьюзен вспомнила как они с Жаком смотрели постановку этой пьесы в одном из парижских театров. Кажется это было на бульваре Распай…
Двое нищих жалуются друг другу на жизнь и ждут обещанной помощи от некоего Годо. Они ждут появления Годо каждое утро. “Вот придёт Годо и тогда…” – говорят они друг другу. Но Годо всё нет и нет. Иногда слышится уже шум его шагов за сценой и нищие торжествуют, но это опять не он. Потом появляется много персонажей и все они ждут Годо. Годо – это избавление. Спасение каждого зависит только от Годо. Годо – это Мессия. Одна сцена была разыграна так здорово, актёры так намагнетизировали зал, что когда колыхнулась боковая кулиса из-за которой должен был появиться Годо – зрители привстали со своих мест и вытянули шеи. Они были измучены ожиданием Годо не меньше актёров, которые его им всё не показывали. В кульминации спектакля, когда Годо просто не мог не показаться, и он опять не пришёл, некоторые зрители готовы были с кулаками наброситься на артистов.
Но Годо так и не пришёл. До конца спектакля. Спектакль кончился. Опустился занавес. Но зрители не расходились. Они ждали Годо. Это было страшное разочарование. Их иллюзии были рассеяны. Добродетель не восторжествовала. Годо так и не пришёл. “Как в жизни”, - сказал тогда Жак. – “Нас всегда кто-нибудь обманывает, водит за нос.”

Но однажды, при очередном щелчке двери, Софи пропустила вперед себя пожилого седовласого мужчину, одетого в чёрное, с грустными глазами под нахмуренными бровями на длинном узком лице с орлиным профилем. Это был пастор.

- Мишель Годье, -представился он и опустился на мягкий табурет возле кровати Сьюзен.
“Почти Годо”, - подумала она и слегка улыбнулась. К тому времени она уже носила платье и стояла напротив пастора.

- Я вижу вы уже вполне оправились, - сказал Годье, заметив улыбку Сьюзен. – Я буду краток. Софи, выйдите! – повернул он голову к негритянке, застывшей возле дверей.
 
Софи вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь.

- Ну так вот, дочь моя. Положение ваше весьма серьезное. Должен сразу вам сказать, что та жизнь, которую вы вели до сих пор, окончена. Для вас она потеряна безвозвратно. Вы должны забыть все, чем жили и что делали до сих пор. Понимаю, это трудно, может быть, невозможно, но да поможет нам Всевышний в нашем терпении. – И он, слегка подняв локоть, сделал рукою почти неуловимое, едва заметное звездообразное  движение, немного склонив при этом седую голову.

- Моя задача, дочь моя, подготовить вас к духовному перерождению, - сказал пастор, - скоро, уже совсем скоро вы станете иным существом, вы обретете иное существование, вы станете другой.

Он пристально взглянул ей в глаза.

- Вы многое успели пережить за эти дни и частично уже переродились. Но так надо, дочь моя, так надо.

- Надо – кому? – воскликнула Сьюзен

- Скажем так: вашим мистическим предкам. Мы знаем о вас гораздо больше чем знаете вы, вернее, вы ничего не знаете из того, что знаем о вас мы.

- Но кто это – вы? – вырвалось у Сьюзен

Пастор наклонил голову и немного помолчал.

- Что вы знаете о мире, о времени, о себе? Что вообще есть традиционный мир,  в котором вы до времени существовали? Мы насильственно  взяли вас к себе. Мы взяли вас, чтобы вы исполнили свою судьбу. О вашей судьбе наперед известно вершителям... Мы – это могущественный орден, который существует уже десятки веков. У нас вы до конца пройдете обряд инициации и посвящения. Вы пройдете до самого порога смерти с последующим новым рождением, а для того, чтобы вы …

- Но я не хочу, не хочу, не хочу!!! – закричала Сьюзен
- А кто хочет смерти, кто? – возразил пастор. – Пройдя через врата смерти, вы вновь возвратитесь к жизни, но возвратитесь уже обновленной, подготовленной к другому способу существования.

- Боже мой, но кто вы? Какой-такой орден? Какое общество? О чем вы говорите? В каком веке мы с вами живем? По какому праву?..

- У нас только одно право и священная обязанность: пасти послушные стада и жестоко карать отступников. – И он взглянул в лицо Сьюзен так, что внутри у неё похолодело.

- Кто ты? Что ты? – загремел он. О чем ты мечтаешь? Может быть, ты думаешь, что этот мир принадлежит тебе по праву? Что он создан для твоих бесовских наслаждений и разгульной пляски миллионов подобных тебе заблудших душ, охваченных сатанинским безумием? Что ты боишься оставить в этом иллюзорном мире, который мгновенно рассыплется в прах при первом прикосновении реальности?  Ты уже сейчас забыла кто ты есть и в чем смысл твоей жизни, ты забыла свои корни и забыла любовь. Ты никогда никого не любила, лишь притворялась. Все люди таковы. Влечение мужчины к женщине, стало физическим, а не духовным, любовь к творчеству и таланту стало материальным, вера - продаётся, здоровье - продаётся, быт и уют - продаётся, вода - продаётся, пища - продаётся и продаётся сам человек. Ты все продаёшь: свою ценность, свои знания, свои умения, свой талант.  Ты даже не помнишь своих кровных предков, о которых храним знания только мы, ты утратила путь, ты больше не властвуешь над судьбой, ты мировая песчинка, знак на папирусе, который в реальном мире, а не в том, каком ты живёшь, не имеет никакой ценности. Позже ты поймешь и согласишься, что путь, по которому ты шла все это время – путь гибели и тлена. Ты нужна нам. Ты нам понадобилась и мы взяли тебя по приказу свыше. Этим все сказано. У тебя еще будет время заглянуть себе в душу и посмотреть на своего внутреннего человека. Взгляни, и ты увидишь там мрак и ужас. Кипение бесплодных страстей, надвигающееся безумие. Довольна ли ты собой? Что ты такое? Чего ты достигла, руководствуясь одним лишь своим умом? Отвечу тебе: ты тварь без целей. Дрожащая земная тварь. Молекула, из которой сегодняшний сатанинский дух лепит на земле свои новые, черные крылья. Но ему уже не взлететь. Никогда не оторваться ему от земли, к которой приковала его Высшая Воля. И ты, дочь моя, всеми силами своей души будешь помогать нам в осуществлении этой воли. Сам Великий Мастер призвал тебя на борьбу.

- Я не понимаю… Не понимаю ваших слов, - сказала Сьюзен, туго сжав ладонями виски. – Это как бред… Никогда не думала, что такое возможно в наше время. Ведь вы цивилизованный человек, вы должны понимать… - Она была близка к истерике. – Это какой-то кошмарный сон… Я схожу с ума и не могу проснуться. Да, я, наверное, схожу с ума…
- Вы знаете, что меня зверски изнасиловали в машине? Сначала вы увезли меня, теперь грозитесь убить. За что? Что я вам сделала? Чего вы хотите от меня? – истерически прокричала она.

- Пройдет еще много, очень много времени, прежде чем ты все окончательно поймешь, - миролюбиво сказал пастор. – Ты должна окрепнуть физически и духовно созреть, прежде чем я представлю тебя Совету. Но до этого мы сумеем физически изменить твою субстанцию, ты не почувствуешь ничего… пройдет много времени. Много, много… И пойми, это необратимо. Постарайся, хотя бы это понять. Впрочем пределом понимания всегда является смерть, - философски заключил он.

- Но ведь меня ищут! – воскликнула Сьюзен. – Многие видели как меня схватили. Полиция непременно нападет на ваш след. Вас разоблачат.

Пастор глухо, тихонько, с глубоким внутренним спокойствием рассмеялся. По тону и смыслу его смеха Сьюзен мгновенно поняла: то, что она сейчас сказала, для него является абсолютной бессмыслицей и исключено совершенно.

- Девочка моя, я считал вас умнее. Надо ли вам объяснять, кто в действительности правит миром? Кто истинные вершители судеб здесь в Америке и на всей грешной земле.

Он вновь осенил себя звездообразным знамением.

- Жить будете здесь. Столько, сколько понадобится, - сказал он сурово. Знайте, что за вами наблюдают ежесекундно. Я буду приходить, приносить книги и беседовать с вами.
Всё, - сказал он вставая.

Около двери он ещё раз остановился, внимательно посмотрел на Сьюзен, нахмурил брови, потом повернулся спиной и вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась с характерным звуком щелчка.