Снегопадик

   Из цикла миниатюр «Зарисовки в разнолетье»
    
    На затерянную в приазовских плавнях станицу Гривенскую за три дня до Нового года из серо-свинцового надземного непроглядья сыплется лёгкий, пушистый и одновременно липкий снежок. Он слабо щиплет, щекочет кожу безволосой головы моей, дотаивает на покатой её тёплой поверхности и сползает холодными капельками со лба на брови...   
   - Серёжа, сынок! – призывает меня встревоженным голосом моя беспокойная семидесятидвухлетняя мама, - надень головной убор. Ты же простынешь на босую голову, менингит схватишь!..
    Она стоит во дворе, облачённая в зимний дутый пуховик лебяжьего пера и лохматую конусообразную северную шапку-чернобурку, такую непривычную для здешних мест и взоров станичников. На ногах её валенки, обутые в свою очередь  в резиновые галоши для защиты от предновогодней  слякоти и грязи: на Севере ноги не мёрзли, а тут вдруг стали околевать...

    «Вот, что значит старость, - резюмирует теперь мать, разговаривая как бы сама с собой, - разве думала я, что на Кубани при плюс 1 градус буду мёрзнуть?  При минус 51 не замерзала, а, было, что  и при 57 на морозе в активированные дни работала. Туман стоит в городе – не проглядеть и пяти метров, а мы с шофером-татарином на «мусорке» эстакады объезжаем.  В кабине лампа паяльная горит, чтоб нам не замёрзнуть. Он подруливает к эстакаде, я выскакиваю – и ну забрасывать мусор в кузов: коробки, мешки, целлофановые пакеты. А потом ещё вокруг эстакады нужно убрать-подобрать разорванные собаками кульки с объедками - где лопатой, а где и руками… Но всё мёрзлое, как камень,  - ни запаха, ни вони, не заразишься... Люди в ЖКХ всё удивлялись: как на таких морозах вы, Лилия Ивановна,  работаете. Ценили меня, медалью «Ветеран Труда» наградили»…
   
   Эх, мама-мамочка! Помню я, помню всё, мамулечка ты моя стальная, несгибаемая! Сам в одну такую зиму работал в твоей должности транспортным рабочим ЖКХ, тоже убирал мусорные эстакады – места, куда горожане-северяне сносили квартирный мусор… Но была в твоей рабочей биографии  - ещё до Севера - и Винницкая область, где вы вдвоём с женщиной-напарницей разбрасывали вручную лопатами горячий асфальт, вываливаемый самосвалами, по 15-20 тонн за смену. И была у тебя должность тогда «дорожная рабочая». И  однажды вам с напарницей пришлось «прошуровать» – представить только мужскому воображению - пятьдесят тонн! И  было тебе тогда возрастом, как раз, как мне теперь, – сорок восемь на сорок девятый год…
   Но не об этом захотелось мне набросать эту зарисовку, войдя в дом и сев за компьютер. Хотя, наверное, о тебе и только о тебе надобно говорить сейчас, на излёте твоей многострадальной судьбы, мама, да и по причине неуклонного спуска к закату и моей непутёвой жизни…
  Мне почему-то очень захотелось не упустить чувств и мыслей, вызванных новизной в здешнем сегодняшнем мире – об этом вот смешном южном снегопадике захотелось сказать.
   Ведь как бы бесповоротно ни завершили мы северную двадцатилетнюю быль свою, какие бы неизлечимые бронхиально-астматические простуды, вытолкнувшие меня из здорового ритма жизни, ни загибали теперь, но, находись я в этот срок даже в знойной экваториальной Африке, где о снегах, лебяжьих пуховиках и валенках в галошах не ведают ни люди, ни все её диковинные твари божьи, - тоска по этим сырым снежинкам, как  и по настоящим российским морозам у русской души моей будет непреходящей…

28. 12. 2007 г. Краснодарский край