ДРУГ

*  *  *
I день
Вася забрал у матери пластмассовое ведёрко и рюкзачок.
– Ты смотри, глубоко в лес не забирайся, – строго напутствовала мама. – В болота не суйся. Сыроежки мне не бери, только обабки. Подосиновики найдёшь – тоже хорошо…
– Чего ты его учишь? – с досадой крикнул из комнаты отец. – Чего он, сам не разберёт? Маленький, что ли? В первый раз за грибами? Нехай быстро вернётся: в семь часов его любимая фантастика по телевизору, уж ясно, он её не пропустит.
– Ага, – самодовольно согласился Вася, – не пропущу.
– Один бы не ходил, – озабоченно сказала мама. – Заблудишься ещё.
– А кто пойдёт? – хмыкнул Вася. – Кому это надо? Только вон бабки ходят. А я с бабками не пойду, не надейся.
– Да хоть Витьку позови, – предложила мама. – Он же твой друг закадычный, не откажет. К тому же верующий. Попроси его Христа ради, он тут же побежит.
– Да уж, эти верующие… – пробубнил из комнаты папа. – Вместо того, чтоб в огороде пахать, они в церкви поклоны бьют. Чудаки! Это уже не модно. Помнишь, лет двадцать назад все креститься бросились? Где они теперь все? В церковь-то их и калачом не заманишь. Покрестились и успокоились, живут, как все, не рыпаются. А эти всё на свете бросают и в храм бегут. Мёдом там намазано, что ли? В Новый год иль в какой праздник не выпить с ними, не повеселиться добром… Кресты одни, посты да поклоны. Совсем спятили… Хотя не воруют, это да…
– Зови Витьку! – строго сказала мама. – Один не ходи. Узнаю, что один побёг, отлуплю, понял? И не смей на речке отсиживаться, а потом заявить., что грибов в лесу нету. Андреевна вчера полную корзину приволокла. Понял?
– Понял.
Вася махнул маме рукой и пошёл со двора. Ну, и что прикажете делать? А если Витька не захочет? По всему селу рыскать в поисках попутчиков?
Вася тоскливо оглядел пустынную улицу. Вздохнул. Поковырял кроссовкой жёсткую пропылённую траву, что росла возле палисадника. Повернулся идти к другу Витьке. Тут соседняя калитка отворилась, и показался он сам с братом Виталиком.
Вася и Витя одногодки, им исполнилось тринадцать лет – Васе в начале января, а Вите – в начале июня. Виталику скоро шесть лет; он родился в день Успения Пресвятой Богородицы, 14 сентября.
Виталик ходит в детский садик, который находится в правом флигеле одноэтажной кирпичной школы. Старшие товарищи уже отучились в шестом классе. В средней части школы расположены столовая и маленький спортзал. Ребят здесь немного, но зато они крепко дружат. Некоторые идут сюда из двух соседних деревень за четыре, а то и за шесть километров. Сейчас каникулы. Дети отдыхают и по мере сил и умений помогают родителям в сложном крестьянском быту.
Родное село Калиново лежит посреди лугов, лесов и неба. На самом высоком месте золотом куполов и крестов блистает, белоснежьем стен сияет церковь. Ограда поставлена прямо над обрывом, а внизу течёт широкая – метров в пятнадцать, глубокая – метра в два речка Калинка. Через её воды перекинут железный мост на каменных опорах. На низком берегу Калинки ребята летом купаются, с моста ловят рыбку.
Калиново недалеко от областного центра. Практически все здоровые селяне работают именно там. Их возит туда вполне приличный рейсовый автобус. Домов десять откупили горожане под дачи. Трапезниковы – родители Васи – как раз бывшие дачники, они приобрели участок земли с ветхой избой, снесли её и построили на её месте добротный краснокирпичный дом для летнего отдыха. Лет шесть они ездили в село летом, а год назад решили пожить в Калиново и зимой. Вроде, справились, хотя и с трудом.
Витя и Виталик Славины вместе с мамой, папой, бабушкой, дедушкой и старшей сестрой Марусей – коренные калиничане и живут в деревянной пятистенной избе, срубленной прапрадедом. Маме и папе тоже приходится ездить в город на работу.
У Вити и Виталика в избе киот с иконами, где всегда таинственно горит огонёк на фитильке фарфоровой лампадки, Библия и Новый Завет, детские православные книжки с картинками и без; во дворе сеновал, сарайки с курами, утками, гусями, со свинками и коровой, кошка Байка, будка с собакой Чижиком и скрипучий диван с толстым лоскутным одеялом, сшитым бабушкой. И ещё есть много-много интересных закоулков в большом огороде и в старом плодовитом саду.
А у Васи в гостиной здоровенный телевизор, новый компьютер, породистая комнатная собачка породы пекинес по имени Арнольд и дорогие аквариумные рыбки, в детской комнате много книжек, журналов и дорогих игрушек, которые папа Васи привозит из города. Соседи к Васе редко ходят, а вот Вася к ним два-три раза в неделю, да забежит. В  просьбах Витя редко отказывает – только если просьбы не по совести.
– Эй, привет! – окликнул братьев Вася.
– Привет! – отозвались братья.
– Куда собрались?
– Купаться. Идём?
– Не могу. За грибами мать послала, – вздохнул Вася. – Айда со мной? Веселее ж. И ты матери наберёшь на пирог.
– Грибы – это, конечно, здорово, – почесал в затылке Витя.
– Ага, – подтвердил Виталик. – Нам тоже грибы нужны на зиму!
– Айдате тогда! – обрадовался Вася. – А потом искупнёмся.
– А чего ты к нам? – усмехнулся Витя. – Ты с Кореньковым дружишь и его компанией. Их и зови. Они столько тебе грибов насобирают!
Виталик хихикнул:
– Поганок и мухоморов!
Вася сердито махнул рукой.
– Да ну, смеёшься, что ли? Им зачем? У них другие дела.
– А родители? – предложил Витя.
– Они в город поедут за покупками, – кисло проговорил Вася. – Пойдёмте, а? Грибов сейчас куча! Дожди прошли, солнце стояло два дня. У меня в рюкзаке бутерброды, печенье, помидоры, даже компот в бутылке мама дала. Из города стаями прут с вёдрами, нам и ломаной сыроежки не достанется. Айдате, а?
Витя и Виталик переглянулись, колеблясь.
– Идти в жару в лес на корм комарам и оводам? Чего-то не катит, – поморщился Витя.
– А чё? Слабо? Комаров забоялся?– подначил Вася.
– Не слабо. А только зачем?
– Да к полудню грибы соберут уже! – взорвался Вася. – Хочешь сыроежки да бычки на зиму запасать, что ли?! Бери авоську, да пойдём да обеда обабков постреляем и подосиновиков! Все тебе спасибо скажут, что ты запасы на зиму припёр! Подумаешь, один разок не искупнёшься! Речка никуда не денется. А меня дома так отлупят ремнём, если грибов не притараню – мало не покажется! Ну, пойдём же, ради Христа!
Услышав последние слова Васи, Витя заколебался. Просит ради Христа – значит, надо выполнить просьбу. Так в Евангелии говорится.
– Ладно, – неохотно сказал он. – Пойдём. Только маме скажу.
– Чё говорить? Моя мать твоей скажет, нечего время терять, бери авоську и айда, – заторопился Вася.
Тут Виталик встрял.
– Я тоже пойду! Иначе буду реветь долго-долго!
Посмотрел Витя на братишку, вздохнул, рукой махнул:
– Будешь, это точно. Ладно. Только не капризничать и не ныть, а то дома останешься.
– Не буду ныть! Куда ты, туда и я! – бодро отозвался Виталик. – А Чижика возьмём?
Конечно, Чижику интересно было бы побегать по лесу, насобирать репья да колючек на лохматую рыжую шкуру, но это надо его от цепи отвязывать, а Вася торопил. И пошли втроём, без собаки. Едва Витя успел авоську с крыльца сдёрнуть. Поглядел на золотые маковки, взял Виталика за ручку, да и зашагали по дороге.
Перешли ребята по железному мосту речку Калинку и в лес углубились. Сперва-то, понятное дело, траву пустую проходили. Поглубже забрели – грибы, ягоды нашли. Ягоды в рот, грибы в ведёрко. Те, что помоложе да покрепче, сыпали в ведёрко да авоську. Виталик гордился: самое лучшее из грибного царства несёт: юные подосиновики, подберёзовики, белые…
Долго мальчики лес чесали, грибы искали. Может, часа два, а то и больше. Устал Виталик: мал ещё, а ходили много. Присели парнишки на старую поваленную берёзу, достали из рюкзачков чай да бутерброды, помидоры, перекус для животов обозначили.
Поели, попили – пора и честь знать, лес оставлять и домой шагать. Дорога-то известная, хоженая-перехоженая, идти далеко, да винить некого: сами напросились, сами в чащу забурились. Ну, и потихоньку пошли.
А тут беда: заплелись у Виталика усталые ножки, споткнулись о бугорок. Упал Виталик, лежит, плачет.
– Ты чего? – с тревогой спросил Витя. – Ушибся?
– Вставай, – нетерпеливо бросил Вася. – Скоро по телику фильм классный начнётся, американская фантастика. Мне край, как надо его посмотреть.
Встал было Виталик и снова упал. Плачет ещё горше.
– Но-ожку бо-ольно! – жалуется.
Обнял его старший брат, по головке погладил, ножку растёр. Худо дело: подвернул Виталик ножку, растянул связки. Недели две хромоты, не меньше, вон как у ступни вспухло!
– Ладно, – решил Витя. – Ты, Васёк, мои грибы к себе высыпи, чтоб мне легче было, а ты, Талька, залезай мне на спину, на загорбушках поедешь. Только смирно едь, без пришпориваний, усёк?
– Усёк, – прошептал, всхлипывая, Виталик.
Забрался на спину брата, обхватил его крепко и затих. Вася грибы в одно ведро ссыпал, авоську у Виталика забрал. Поломались некоторые, ну, да всё равно дома резать. Пошли дальше.
Сперва ничего. А потом подустал Витя.
– Слушай, Васёк, погоди, – крикнул Витя Васе.
Вася оглянулся и остановился.
– Чего?
– Я не могу быстро идти.  Придётся маленько отдышаться.
Присели отдохнуть. Вася притоптывает, всё ему не терпится в путь. Витя сидит, дышит прерывисто. А братишка рядышком на кочке трёт больную ножку.
– Слушай, Васёк… – сказал Витя. – Не дойду я с Талькой на загорбах, тяжело. До темноты можем переть, не допрём.
– Это да, – озабоченно согласился Вася. – Что же делать?
– Сгоняй-ка ты один в Калиново, отца моего кликни, расскажи, где мы. Мы с дороги не свернём, худо-бедно будем топать по этой тропе, так что мой отец нас на мотоцикле быстро найдёт. Сделаешь?
– Конечно! – обрадовался Вася. – Я мигом, ты не беспокойся! Вит, не дрейфь, помощь близка! Я погнал!
– Тогда с Богом, Вась!
Подхватил Вася вёдра с грибами – одно переполненное, другое – с авоськой да с пустым Витиным рюкзачком, накинул свой рюкзак и рукой помахал.
– А Вася вернётся? – с беспокойством спросил Виталик, держась за больную ножку.
– Куда денется? – бодро заверил братишку Витя. – Вместе с папой. Залезай на спину, чебурашка!
– А он наши грибы маме отдаст? – не отставал Виталик.
– Понятное дело, отдаст! Зачем ему чужие грибы? У него и своих навалом, – утешил Витя. – И вообще, он же наш друг!
– Хорошо, – подумав, сказал Виталик.
– Пойдём? – предложил Витя. – Чего просто так сидеть.
– Пойдём.
– Залезай на закорки.
Витя подставил спину, подхватил маленькие ножки, поднялся, крякнул.
– Ты с каждым днём весишь всё больше, – сказал он. – И с каждым шагом. Что ты там такое в садике ешь?
Виталик хихикнул:
– Шишки.
– Бельчонок! – ласково проворчал Витя и сделал первый шаг.
После первого шага важно сделать второй, а там уж пойдёт перекличка: топ! топ-топ… топ! топ-топ…
Сперва братья разговаривали о том, о сём. Вспоминали, как с дедом Прохором пасли сельских коров и видели издалека волка, а с дядей Иваном перековывали его лошадь в кузнице. Виталик спрашивал о звёздах и луне, и Витя, что знал, говорил. Однако на ходу, да ещё с грузом на спине, болтать трудновато, и вскоре Витя замолк.
Натужно дыша, он уже с медлительностью переставлял заплетающиеся ноги. Несколько раз братья отдыхали, устроившись прямо на обочине лесной дороги. Виталик всё больше ныл, обхватив пальчиками больное место на ножке, а Витя терпеливо утешал и жалел его, поглаживал по русой макушке. Хотелось пить, есть. Кушали ягоды, попадавшие на пути. Попили в родничке ледяную воду – он единственный хлопотал в траве.
Солнце уже задевало верхушки деревьев. А лес молчал, одиноко шелестя ветвями при порывах ветра. И спасение задерживалось, не слышалось ни возгласов, ни тарахтения отцовского мотоцикла. Неужто Вася до Калиново не дошёл? А вдруг с ним что-то случилось – заблудился или упал? Неужто отца дома нет? Неужто мотоцикл сломался или бензин кончился?
Волнуясь за Виталика, за Васю, Витя невольно вспомнил, как мама спасалась от переживаний и усталости: она покрывала голову платком, вставала у киота, зажигала восковую свечу и начинала горячо молиться Пресвятой Богородице.
Витя припомнил прекрасные слова. В очередной раз взвалив братика на спину, он сперва вслух, а потом, когда стал задыхаться, про себя, начал молиться:
– Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою, благословенна Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших.
А после неё – «Достойно есть, яко воистину блажити Тя, Богородице, Присноблаженную и Пренепорочную, и Матерь Бога нашего. Честнейшую Херувим, и Славнейшую без сравнения Кузьма, без истления Бога Слова рождшую, Сущую Богородицу Тя величаем», и под конец – «Милосердия двери отверзый нам, Благословенная Богородице, надеющиеся на Тя да не погибнем, но да избавимся Тобою от бед, Ты бое си спасение рода христианского»…
Дочитал, подумал, и своими словами попросил у святителя Николая, Мир Ликийских чудотворца, сил до дому добраться.
И вправду полегчало Вите, ноги новой силушкой налились. Прошёл он сколько-то, и снова шибко устал. Присели, отдохнули, снова пошли, и на устах Вити всё те же молитвы Божией Матери: «Богородице Дево», «Достойно есть», «Милосердия двери» да «Святителие Николае, моли Бога о нас, помоги нам в пути, дай силы дойти»…
Стемнело. Солнце уже в деревьях запуталось. А никого нет. Вскоре сбился Витя со знакомой тропинки. Влево взял, думая, что перед ними развилка, а это просто звериная тропа оказалась. Так и заблудился. Холодать начало, ведь солнце за горизонтом скрылось, греть землю перестало. Что делать-то теперь? Отчаянье подобралось к Вите.
– Пришли, Талька, – вполголоса, глухо от сдерживаемых слёз, проговорил Витя. – Отдыхаем.
Виталик сполз со спины брата, сел на поваленную берёзу, отчаянно затёр глаза.
– Спать хочу, – хныкнул он. – И кушать, и пить, но больше – спать.
– Терпи.
– Ладно, – вздохнул Виталик.
– Ты молодец, – похвалил Витя братишку. – Вон какую дорожищу нелёгкую осилил, да с больной-то ногой!
– Ты больше молодец, – запротестовал Виталик и, не удержавшись, широко зевнул. – Ты меня ещё и нёс. А как ты думаешь, Вася наши грибы маме отдал?
– Конечно, отдал, – сказал Витя, а сам подумал: «Если бы отдал, то сказал бы отцу, где мы, или же отец сам бы спросил. Ничего не понимаю. Заходил к нам Вася или нет? Сказал он о нас или нет?».
Лёг он на тёмную траву, руки раскинул. Трава холодна. Виталик больную ножку случайно задел и захныкал:
– Вить, мне ножку бо-ольно! Когда мы домой придём? Когда папа за нами на мотоцикле приедет?
– Не знаю, Талька, – буркнул Витя, – у меня у самого ноги гудят, я ж тебя столько времени нёс! А ты тяжёлый. Попробовал бы сам такую тяжесть пять часов тащить. Терпи давай. Ты же терпел раньше, вот и сейчас терпи. Всё равно я тебе ничем не помогу.
И подумал: «Надо было хоть подорожник приложить, и то облегчение, а я забыл, балда. Теперь где его ночью искать? И вообще, зачем я на Васькины уговоры поддался? Лучше бы в церковь со всеми сходил, дрова бы попилили, траву покосили, коров пригнали, всех покормили и в речке на ночь искупались… А теперь сиди тут по Васькиной милости… Хоть бы в телик не уткнулся, успел бы хоть отцу сказать, где мы застряли… Поди, всё же уткнулся, раз мы в лесу, и никто не тарахтит… Поесть бы чего… Молока парного попить… Ну, Васька, вернёмся, я тебе покажу грибы! «Ради Христа»! Какое же это доброе дело?».
Витя понимал, что Вася тут совсем не при чём: думать надо, прежде чем делать что-то. А теперь хлебай по полной.
– Я хочу домой! – жалобно заныл Виталик.
Плачет. Да слёз в темноте не видно, а то бы у Вити «сердце заухало», как говорит в подобных случаях мама. Он поднялся с травы и присел рядом с братишкой.
– Я понимаю, – сказал Витя, – тебе больно. Ну, а что я могу сделать? Видишь, темно, холодно… Нам бы с тобой… это… переночевать, что ли. Всё равно по темноте мы до дому не доберёмся.
– Ты что ли заблудился? – тихо спросил Виталик, тут же перестав ныть.
– Ну.
Виталик помолчал. Витя напряжённо ждал: что скажет? Наверное, заорёт на весь лес. Хотя теперь ори – не ори, а никто не услышит. Только волки. Но Виталик не заорал. Он придвинулся к брату и прислонился к его тёплому плечу.
– И что теперь делать-то? – осипшим от страха голосом спросил он. – Костёр разводить?
– Спички-то откуда? – горько вздохнул Витя.
– У Васьк; были, – вспомнил Виталик.
– Откуда ты знаешь? – пожал плечами Витя.
Виталик помолчал, а потом решился и ответил:
– А он покуривает иногда. За компанию.
– С Кореньковым, что ли?
– Да… – печально подтвердил Виталик. – Я ему говорю: курить нельзя. А он мне: никто ж не видит. А я ему: а Бог? А он смеётся.
– Вот как.
Витя обнял братишку, чтоб ему было потеплее.
– Он глупый, да? – спросил Виталик.
– Дурее не бывает, – согласился Витя.
Заухало в ночном лесу.
– Ой, это кто? – крепче прижался к Вите Виталик.
– Сова. Ты что, совы не признал?
– Признал. А чего она ухает?
– Не знаю. Охотится, должно быть.
– Были бы у неё спички, – помечтал Виталик, – мы бы костёр разожгли…
Витя рассмеялся.
– Откуда у совы спички? Она тебе что, курит?
– Ну… летала, летала, у костра увидала, схватила и в дупло себе закинула, – придумал Виталик. – Давай дупло искать.
– Где?
Витя окинул взглядом чёрную массу леса.
– Мы ж с тобой не совы, в темноте не видим, не летаем, – ответил он грустно. – Где мы найдём совиное дупло? Да и не будет там спичек, сказки это.
– Тогда мы замёрзнем, – сделал вывод Виталик и хлюпнул носом.
– Как-нибудь не замёрзнем, это ж лето. Чего ты раньше времени ноешь?
Виталик оторвался от Вити и уткнулся носом в свои голые коленки.
Витя промолчал: и так всё ясно, что дело противное. Мама, поди, места не находит, отец с дедом по окраинам Калиново с фонарями бродят, обещая выдрать как следует обоих, когда найдут.
Неужто Васька и впрямь ничего соседям не сказал?! Забоялся, что всыплют и ему? Или телевизором зомбировался? А Витя и сам виноват. Зачем Тальку за собой потащил, веник! Что теперь делать? Днём или даже вечером можно было бы шалашик на скорую руку соорудить. Ночью и веток-то нормальных не найдёшь…
– Мы помрём, Вить? – вдруг тонким голоском спросил Виталик, не поднимая лохматую тёмно-русую головёнку.
Витя вздрогнул.
– Спятил, что ли?! – возмутился он. – Дом-то недалеко, чего ты тут сопли мажешь? Как-нибудь на опушке перекантуемся, а утром дорогу найдём – не фиг делать.
– Нельзя плохие слова говорить, – одёрнул брата Виталик. – Бог не велит. Ты в храм ходишь, а ругаешься, как Васёк и пацаны Коренькова. А так ведь нельзя. Мама сказала…
– Да знаю я, что мама сказала! – с досадой оборвал его Витя. – Чего ты придираешься? И так настроение хреновое!
– Нельзя плохие слова говорить! – с нажимом повторил Виталик. – Мама сказала, что это грех.
– Ну, а как ещё про него сказать, про это настроение?
– «Плохое», – подобрал синоним Виталик.
– Паршивое, – усилил Витя оттенок. – Паршивее некуда.
Малыш внимательно вгляделся в небо.
– А в небе звёзды, – сказал он задумчиво. – Мама сказала, что когда мы говорим плохое слово, одна звезда заболевает. И потом гаснет.
– Тогда бы небо опустело давно, – усмехнулся Витя.
– А когда человек доброе что-то делает, даже «спасибо» говорит, на небе рождается новая звезда, – продолжил Виталик, не отрываясь от великолепия ночной вышины. – Вот ты почему Вере Андреевне спасибо не сказал, когда она тебе пуговицу пришила, что ты оторвал на яблоне?
Он спросил и стал ждать ответа. Но Вите нечего отвечать. В том, что он рвал раннеспелые яблоки в чужом саду у деда Прокла, он ещё и не каялся перед Богом: стыдно. Когда через забор перелазил, на дерево забирался и яблочки рвал, не стыдно было, азартно. А вот поймала его с ворованными яблоками учительница, и прямо хоть испарись на месте, только чтоб она не видела и никому не рассказала.
Остаётся Бог. От Него не скроешься. А идти к Нему каяться так неловко, что ноги сами не идут. Как глядеть в глаза Иисуса Христа и Его Матери? Даже в глаза отца Феофилакта страшно, и родителей тоже. Они-то, может, ни о чём  и не узнают, но сам-то Витя всегда будет об этом помнить! И этот стыд – заноза в душе навсегда… Вот что противно-то.
– Она мне пуговицу пришила, когда я перелезал через забор дяди Прокла с ворованными яблоками. Знаешь же, какие они у него сладкие, хотел маме принести, – вдруг мрачно признался Витя. – Представляешь? Я с яблоками, а тут она. Зыркает на меня…
– Смотрит на тебя, – снова поправил Виталик.
Витя дёрнул уголком рта, но согласился:
– Смотрит на меня глазищами и с лямки пуговицу снимает: она на одной сопле… на одной нитке висела. Яблоки в траву, понятное дело, а она хвать меня, достала иглу с ниткой – вот запасливая, да? – и ну орудовать. Думал, всего исколет. Не исколола.
– Она умеет, – погордился Виталик.
Перестала ухать сова. Печально, размеренно засвистела ночная пичужка. Пора спать. Если удастся. Придётся нарвать побольше травы, набросать под кустами, свесившими густые кудри листвы близко к земле так, что получился естественный навес, тоненькие подушки – охапки, а попробовать уснуть.
– Слушай, Талька, – сказал Витя, – ты, короче, тут сиди-посиживай, а я травы нарву нам на подстилку, будем ночевать.
– В лесу?! – не поверил Виталик.
– А чё делать-то? Да и потом, ночевали ж мы, когда в ночное ходили и в поход. Ничего сложного, подумаешь!
– Ну, ладно… Только я писеть хочу.
– Я тоже хочу. Щас организуем. Сперва ты, потом я.
Старший брат присел перед младшим. Тот, опираясь на него, встал на одну ножку. Витя помог ему приспустить штанишки, потом одел его и усадил обратно на дерево.
– Сиди тут, в общем, – строго наказал он. – Я буду песню орать про кузнечика, чтоб тебе скучно не было.
– Ладно, – великодушно разрешил Виталик, – ори себе.
Витя хмыкнул. Страшно ему, а ещё и шутит! Вот какой у него братишка!
Он отошёл, сделал своё неотложное дело и превратился в «сенокоса»: траву рвал голыми руками. Медленно, конечно, получалось: много ли нарвёшь без косы там, или без серпа? «Букеты» Витя относил к кустам и укладывал их в одно место.
По пути «В траве сидел кузнечик» кричал, а потом стихи из школьной программы декламировал. Братишка его слушал-слушал, а потом осторожно, чтоб не задеть ножку, соскользнул в траву у бревна и задремал. Окликнул его Витя, а он молчит. Бросил Витя под кусты последний клочок травы, нашёл Виталика.
– Таль, ты чего, спишь, что ли?
В ответ – ни звука. Наклонился к чёрной маленькой фигурке Витя, поднял её с трудом, унёс в «шалашик», а там бережно уложил на мягкую траву. Сам он настолько измучился, что повалился рядом с Виталиком, едва успев пробормотать:
– «В руце Твои, Господи Боже мой, предаю дух мой. Ты же мя благослови, Ты мя помилуй, и живот вечный даруй ми. Аминь».
Ничто не могло разбудить их в это злосчастную ночь – ни сова, ни ночные переклички, ни ветер, играющий с пышной листвой, ни потрескивание сухих веток…

II день
Утро пахнет иначе, чем ночь. Ночь – это отдых, романтика звёзд и задушевных разговоров, часы успокоения и мечтаний, острые запахи туманов и сырости, мхов и перепрелой листвы, прохлады и горечи влажных сосновых иголок…
Утро – время переходное: нас не покинула ещё сонливость и мечтательность ночи, не пришли активность и прозрачность дня. Как будто бы день медлит отдёрнуть от окон тюлевую занавеску, поднять вуаль со своего лица, сбросить кружевной покров со своих лесов, полей, гор, озёр… Как будто бы ночь не торопится забирать с собой воспоминания о фейерверках звёзд, о пуховых перинах туманов, о запахах отсыревшей травы и листвы, и освежающую до мурашек на коже прохладу…
Утро пахнет не так, как ночь, день или вечер. Поэтому мальчики сквозь сон почуяли, что солнце встало, и проснулись. Витя потянулся всем телом и зевнул.
– Доброе утро, Талька…
– Доброе утро, – грустно отозвался Виталик.
Витя привычно перекрестился и перекрестил брата.
– Боже, помилуй нас, грешных.
– Господи, спаси и помилуй, – откликнулся Виталик.
– Дай-ка посмотрю твою ножищу, – повернулся к нему Витя.
Нога сильно распухла. Можно и не спрашивать, болит она или нет. Ясное дело, болит, ноет и стреляет.
– Я пойду хоть подорожник поищу, – сказал Витя и вылез из приютивших их кустов.
Солнце ударило по глазам ярким зайчиком, и Витя зажмурился.
– Писеть хочу! – потребовал с «лежбища» Виталик.
Витя безмолвно повторил вчерашнюю процедуру. Сев на обжитое вчера бревно, Виталик с тоской поглядел на брата и сказал:
– Пить хочу.
Витя передёрнул плечами.
– Где я тебе найду? Речка далеко, а ручей не знаю, где. Придётся с травы росу лизать, пока не припекло. Куда деваться? Опускайся на четвереньки и вперёд.
Хотел было Виталик покапризничать, да видит: толку-то? Всё равно вода не появится, ори – не ори. Брякнулся на корячки и сунул нос в траву. Уже как-то эдак пил – баловался, играл в собачку. Теперь не игра. Взаправду.
Кое-как жажду утолили, а животы требовательно пищат: «Есть хотим!». Только есть нечего. Кто тебе тут кашу сварит или яйцо?
– Кушать хочу, – проговорил Виталик безнадёжно, просто озвучивая свою нужду.
Витя снова передёрнул плечами, но говорить, где он ему найдёт завтрак, не стал: чего тут непонятного? Всё ясно. Нарвал подорожника, приложил к больной ноге Виталика, обвязал её тонким гибким стебельком подорожникова цветка-солдатика.
– Жди, – велел он. – А я пойду ягоды соберу.
– И я с тобой! – торопливо попросился Виталик.
– Ага, со мной. Ты попляши ещё, попрыгай тут, живо нога заживёт! Что ли на четвереньках поскачешь? Сиди уж, я скоро.
– Я боюсь, – пискнул Виталик.
– Чего?!
– Что ты тоже потеряешься.
– Не потеряюсь, – пообещал Витя, – не имею – понимаешь, какое дело? – права такого, чтоб потеряться. Я тебе орать буду, и ты мне ори. Ясно?
– Ясно. А что орать?
– Ну-у… Только не «В траве сидел кузнечик»… «Ты ж мене пидманула»? Сойдёт?
– Сойдёт…
Виталик сглотнул комок в горле.
– Вить… А мы не помрём? – сипло повторил он вчерашний вопрос, и глаза его расширились и повлажнели от подступивших слёз.
– Ещё чего! – возмутился Витя. – Так мы и разбежались! Не помнишь, что ли, как в Евангелии написано?
– Не помню… А чего там написано?
– Ну, про то, что ни один волос с нашей головы не упадёт без Божьего произволения. А тут целая жизнь, которую мы лишь начали проживать!
Тут он спохватился и,  прищурившись, поглядел на восток.
– Я балбес, – обозвал он сам себя. – Помолиться забыл за всеми этими приключениями.
– Давай помолимся! Я на коленки встану, – с готовностью вызвался Виталик, и Витя подивился его энтузиазму.
Он тоже встал на колени в прохладную траву. Перекрестился, поклонился, дотронувшись лбом до щекотных одуванчиков, и начал нараспев читать утреннее правило, выученное наизусть.
– Боже, милостив буди нам грешным.
Поклон в пахучую, мокрую от росы траву. Язык на росу; влага на язык, в пересохшее горло. Потом снова глаза на встающее солнце.
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного.
Поклон в мокрую от росы яркую траву. Влага на язык, в пересохшее горло.
– Святый Боже, святый Крепкий, святый Бессмертный, помилуй нас.
Поклон. Язык.
– Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
Поклон. Язык.
– Царю Небесный, Ут;шителю, Д;ше истины, ;же везде сый, и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша.
Поклон. Влага.
Несколько молитв разнеслось среди дерев и словно среди них и осталось, наполняя лес благостью. И тревога куда-то делась, и беспокойство… Весь свой страх Витя отдал Всевышнему Любящему Богу. И получилось покой в душе и уверенность, что ничего плохого с ними не будет. Конечно, трудно будет до дому добираться: куда забрёл в сумерках – не понял. Но это поправимо, и они вернутся домой. Это факт.
– Витя… – позвал Виталик. – Я уже пить не хочу, а кушать хочу. У тебя корочки нету?
Витя сжал братишку за плечико.
– Нету, Талька. Я ж всё Васьк; отдал, чтоб мне было легче тебя нести… Пойду насобираю тебе ягоды. Не горюй. Не будешь без меня бояться?
– Ещё чего! – насупился Виталик.
Витя донёс его до берёзового бревна, усадил, и помчался на опушку.
«Господи, помоги!» – шепнул, и в короткий срок нарвал клубнику, в подоле футболки принёс. Виталик обрадовался ягодам и быстро их съел. Витя, чтобы упредить возможность нового каприза насчёт завтрака (понятно, что не наелся человек!), поспешно сказал:
– Больше ягод нет, надо потерпеть, пока до дома не дойдём. Тропинки я тут никакой не нашёл, видно, вчера привиделась от усталости. Так что пойдём на восток.
– Почему на восток?
– Потому что потому. Чувствую я так,  понятно? Что нам туда.
– А-а…
– Залезай на закорки, – Витя присел спиной к Виталику.
Тот залез, обхватил плечи брата ручками. Спросил:
– Они нас точно ищут, Вить?
– Ещё бы! Поди, всё село на уши подняли. Разве что вертолёты не пустили…
– Почему не пустили?
– Потому что их в Калиново нет.
– Почему нет?
– Потому что вертолётный заводик не построили, ясно тебе?
– Ясно… А почему не построили?
– Наверное, потому… Не знаю, почему, честно.
– А мы в Кудряное болото не попадём? – опасливо предположил Виталик.
– Вот ещё… Выберемся, сказал же. Увижу болото – обойду, делов-то.
И Витя бодро зашагал по запутанной чаще леса. Шёл, шёл, брёл, брёл… и набрёл на оставленный кем-то костерок, почти потухший.
– Слезай! – быстро сказал Витя. – Тут, похоже, люди только что были. Покричим, может, они недалеко отошли, откликнутся.
– А что кричать? – с энтузиазмом осведомился Виталик.
– Чего хочешь, ты же умеешь истерики закатывать, вот тебе случай, когда тебя за это только похвалят. В общем, кричи «спасите, помогите, помираем!».
Виталик послушно закричал:
– Спаси-и-ите! Помоги-и-те! Помира-а-аем!
– Ау-у! – вторил Витя.
Покричали они сколько-то. Никто не отозвался. Пошарил Витя возле костра да вокруг, думая остатки еды найти. Ничего не нашёл. Все консервные банки обожжены до черноты. В костровище блестят оплавленные комки пластиковых бутылок и ёмкостей. И всё. Пусто.
Чуть не заплакал Витя. Уж и слёзы к глазам подступили. Глянул на братика. Тот терпеливо сидит, за братом наблюдает. Как при нём реветь? Он тут же подхватит за здорово живёшь, и не успокоишь его, мал ведь ещё…
Так. Еды нет. Пора двигать дальше. Вон, вроде тропинка какая-то намечается, едва-едва видна. Её оставили, может, звери, а может, и человек. Наверняка не скажешь.
Ух, какой Виталька стал тяжёлый, неподъёмный просто… Куда силы девались? Вроде ничего трудного не делал – не копал, не садил, не полол, не косил, не рубил, не поливал, не мыл, не скоблил, не белил… даже в школу не ходил… а сил совсем не осталось. Ну, может, чуть-чуть.
Витя шёл, неся на спине умаявшегося Виталика, и мечтал о том, чтобы его тоже кто-нибудь понёс. А лучше – повёз домой. И чтобы дома хлопочущая мама наплюхала его борщом, картошкой и кусочком тушёной говядины… да чем угодно, хоть овсяной кашей! И вообще, добраться бы до Калиново…
Находя какие-то тропинки и просто просветы в траве, Витя брёл по ним, надеясь на то, что какая-нибудь да выведет их в окрестности Калиново. Странно: вроде бы бродили тут сызмальства, каждое дерево назубок знали, а поди ж ты, заблудились. Как глупо!.. Как их теперь найдут?
А что творится дома! Даже не представляется, потому что страшно представлять. Искать их начали, скорее всего, ещё вчера. С фонарями, верно, ходили, кричали… А утром, едва перекусив, снова отправились лес чесать, имена кричать. Баба с дедом, конечно, уже не пошли – старенькие, слабенькие. Они перед иконами поклоны бьют, молитву творят, Господа и Пресвятую Матерь Его просят, чтоб нашлись ребятишки…
«Глупость – это навсегда!» – твёрдо решил Витя, немного подкидывая на спине Виталика, чтобы переместить его как-то по-новому и дать отдохнуть занемевшим мышцам.
– Вить! – слабо позвал его Виталик.
– А?
– Хочу на травку. Опусти меня.
– Давай. Я тоже устал. Отдохнём.
Мальчики легли на пахучую от мелких цветочков траву.
– Водички нет? – жалобно спросил Виталик. – Ну, хотя бы ручейка какого… или лужи.
Витя вздохнул, закрыл глаза.
– Нету, Таль… Как найдём, напьёмся. Терпи. Бог терпел, и нам велел.
Виталик подождал, подождал и снова спросил:
– И конфетки совсем нет? Кро-ошечной?
– Откуда? Всё ж Васьк; отдали. Я думал, легче будет, быстрее дойду. Сейчас я немного отдохну, пойду поищу чего-нибудь, хоть ягод, что ли, опять… Вот в том лесочке, может, и черника есть, она сочная.
Через четверть часа Витя поднялся и на едва гнущихся ногах поплёлся к многообещающему леску. Походил сколько-то и действительно нашёл черничное угодье. Ягоды висели так густо, что проще было поднатужиться и перетащить Витальку в этот лесок да посадить его прямо в черничный ковёр, чем собирать отдельные ягоды в подол футболки.
Виталик жадно ел. Весь перемазался, стал похожим на углежога. Витя даже рассмеялся, на мгновение забыв обо всём. Казалось – всё так спокойно, словно где-то за деревьями сидят на коленках с туесками на груди Маруся, мама и папа, и руки у них так и мелькают среди кустиков с жёсткими овальными листочками, выбирая чёрную ягоду.
– Наелся?
– Капельку. Хватит на часок, – определил Виталик и похлопал себя по впалому животу.
– Хоть бы дождик пошёл, – сказал Витя и тоскливо посмотрел на блистающее синевой небо. – Напились бы капелек.
– Так надо помолиться, – предложил Виталик.
– Давай, – согласился Витя. – Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, дай нам ливень!
– Дай нам ливень, – повторил Виталик и с надеждой поглядел на небо, проглядывавшее сквозь сосновые лапы и листву осин и берёз.
Синева наливалась солнцем и не собиралась укутываться в одеяло грозовых облаков. Виталик вздохнул.
– Не даст: слишком неба много, – сообщил он.
Витя прыснул.
– Точно. Но ты не унывай – это грех, между прочим. Если не дождик, так ручеёк нам Господь всё равно пошлёт. Да и черники мы наелись, это лучше, чем просто вода: настоящий черничный сок. Верно?
– Верно, – с готовностью согласился Виталик. – Но я бы всё равно выпил целый ковшик водички!
Они посидели в черничной поляне ещё сколько-то, ещё поели ягод напоследок, а потом Витя встал, чтобы поискать что-нибудь похожее на тропку. Далеко от Виталика он не смел отходить: вдруг потеряет! Тогда вообще непонятно, что делать. То и дело братья перекликались извечным «Ау». Наконец, проявилось что-то похожее на едва примятую траву. Может, тут человек проходил?.. Хотя, может, и лосиха с лосёнком. Лишь бы не медведица.
Витя вернулся за братом, посадил его на загорбушки и пошёл по примятой тропе. Тоньше становились деревья, гуще и зеленее трава. Вот и намёк на тропу затерялся в зарослях осоки. Огляделся Витя и посерел: ещё немного, и они забрались бы в саму топь Кудряного болота! А там их ищи – свищи! Навеки пропадут. Хотя, может, это и не Кудряное… Как-то не очень знакомо это место… Если это не Кудряное, тогда какое? А если Кудряное, то с какой стороны? У Вити от роя предположений голова закружилась и в глазах потемнело.
– Отдохнём, – припечатал он и, спустив Виталика со спины, уселся рядом с ним.
– Что случилось? – вяло спросил Виталик, поглаживая больную ножку.
– Ничего. Вроде к болоту вывернули, – нехотя признался Витя.
– Значит, можно водички попить? – заинтересовался Виталик.
Витя подумал, подумал, а потом нерешительно покачал головой.
– Уж не решился бы я пить болотную воду, – сказал он.
– Водяным станешь? – понимающе сказал Виталик.
Витя устало улыбнулся.
– Ну. И всяких глистов и червяков поймаешь, не отделаться от них вовек.
– Куда поймаешь? – не понял Виталик.
– В живот, конечно. Они у тебя в животе заведутся, – пояснил Витя.
– Бе, – по-взрослому поморщился Виталик.
– Вот именно… Ладно, сиди давай, осоку не трогай, порежешься ещё, – вздохнул Витя.
– А ты куда? – забеспокоился Виталик. – Ты меня не бросай!
– Вот ещё! С чего ты взял, что я тебя бросать собрался?!
Виталик опустил голову в коленки.
– Просто боюсь, – прошептал он.
– Не бойся, – мягко сказал Витя и взъерошил пушистые волосы братишки. – Я же тебя люблю, ты что? Я не смогу тебя бросить ни за что на свете!
– И я тебя… – тихо произнёс Виталик и улыбнулся.
– Разведаю, как здесь и что, и вернусь, слышь? – сказал с облегчением Витя.
– Ага. Я буду «Ау» кричать. Или «Ты ж мине пидманула», – кивнул Виталик.
– Договорились.
Витя ушёл разведывать, а Виталик, вытянув больную ногу, обхватил здоровую руками, закрыл глаза. По сторонам ему не очень хотелось смотреть: подумаешь, лес так лес! Чего его рассматривать. Едва слышный хруст заставил его повернуть голову влево. Ух, ты! Заяц! Серый огромный заяц! Тонкие длиннющие уши-вёсла настороженно ловили малейшие звуки. Треугольный носик взволнованно принюхивался к запахам.
Виталику понравился заяц. Он боялся пошевелиться, чтобы зверь не ускакал. Заяц успокоился и застриг зубами траву. Уши легли на спину и дрожали от каждого движения пушистых челюстей. Затаив дыхание, мальчик любовался зайцем.
Конечно, в деревне многие держали кроликов, но они просто домашние животные и совсем не так интересны, как настоящий дикий русак.
Вон он какой спокойный, уверенный. Конечно, он всю жизнь прожил в лесу и ни разу в клетке не ночевал. Никто его не кормил, только он сам. Никто его не грел, только он сам. У него, наверное, норка в земле, которую он сам вырыл сильными лапами. Да уж, у него мощнейшие лапищи, не то, что у кроликов. Он, поди, и Витальке отпор даст, всё пузо расцарапает…
Хотя кролики, даже маленькие, тоже могут расцарапать так, что заревёшь не понарошку. А мама, к тому же, зелёнкой каждую царапушку замажет, и будешь ходить с изумрудным животом на смех брату и Марусе.
Хлопанье чьих-то больших крыльев над верхушками невысоких хлипких берёз спугнуло зайца. Он вмиг поднял уши-лопасти и рванул прямо в сторону Виталика. Тень пёстрой чёрно-белой скопы мелькнула совсем рядом. Виталик даже пригнулся, боясь, что его макушку заденет острое перо. А заяц подскочил к ногам Виталика и замер возле него – уши вдоль тела, дрожь по крупному телу, глаза огромные.
Виталик медленно протянул к зверьку руку.
– Не бойся, – прошептал он. – Я тебя не обижу. Я тебе помогу. Никто тебя не тронет, даже волк. Я волку как дам кулаком в нос, он заскулит и убежит.
Заяц на Виталика не смотрел, но – чудо  какое! – не убежал. Вытерпел прикосновение маленькой человеческой руки. Осторожно погладил Виталик зайца, убрал руку. Заяц тут же приподнялся на передних лапах и с достоинством упрыгал в чащу.
А Виталик улыбнулся. Ему стало так хорошо, что лес перестал казаться ему чужим и враждебным, и он сразу как-то поверил, что Господь действительно их не  оставит умирать и выведет домой. Ведь добрее Его нет никого на свете! Вот Он и зайца Виталику в утешение послал… Сейчас Витя вернётся, и Виталик расскажет ему про зайца.
Он весь вытянулся, насколько мог, чтобы оглядеться и увидеть среди деревьев знакомую фигуру брата.
– Ау! – позвал он. – Витя-а-а!
Прислушался. Молчание. Виталик набрал в грудь воздуха.
– Ты ж мине пидманула, ты ж мине пидвела-а! – изо всей мочи закричал он.
Прислушался. Молчание. Виталик сдвинул брови. Завертел головой. Ну, где же брат?! Может, в топь провалился? Нет! Конечно, нет! Надо просто покричать подольше.
– Ви-итя-а-а! Ви-и-ить!!! Ау-у-у!!!
И, наконец, издали послышалось долгожданное:
– Ау-у-у…
У Виталика отлегло от сердца. Жив. Топь его отпустила. Он посмотрел на густую осоку. Если удастся вырвать её, то можно пожевать сладковатые белые корешки. Голод обмануть. Всё равно черника – это не хлеб.
– Талька, привет! Ты в порядке?
– Ага, – успокоил Виталик Витю. – А ты? Тебя топь не слопала?
– Не слопала! – рассмеялся Витя. – Жирно ей будет! В общем, дальше – всё так же, как здесь, только под ногами хлюпает. На Кудряное болото совсем не похоже. Тут густой подлесок, а там проплешины и просторы, да сухие деревья, потому что прежде, давным-давно, болото было озером. Это какое-то лесное болото. Отец с дедом, конечно, знают его… Да мобильников у нас нету, чтоб им позвонить и описать, где мы застряли… Хорошая новость: я нашёл очень мелкий, но резвенький родничок с хорошей водой. Я тебя туда отнесу, и ты попьёшь.
– Ура!!! – обрадовался Виталик и с готовностью протянул к брату ручонки.
Когда он вдоволь напился, умылся и отдохнул, то рассказал Вите о зайце, который искал у него убежище от скопы. Витя подивился: никогда о таком не слышал. И порадовался, что такое чудесное происшествие отвлекло братишку от страха не дойти до дома.
Теперь, пока не стемнело, надо выбираться из неизвестного болотца. Обследовав больную ножку Виталика, Витя огорчился: опухоль и не думала спадать. Что ждёт малыша, если они задержаться в лесу ещё на несколько дней? Страшно представить.
Витя представил и содрогнулся: почернеет и отпадёт?.. Глупости, конечно, не отпадёт. Но болеть, наверное, будет всё сильнее и сильнее. Хотя, ведь Виталик не ходит, а едет, нагрузки никакой... Господь исцелит его ножку. Витя в это верил.
Определив сторону света, он отправился по направлению, как он надеялся, к селу Калиново. Голые ноги сперва резала острыми краями осока, потом скребли колючки, жалила крапива. Выбравшись на пологий безлесый холм, Витя привычно усадил Виталика на траву и примостился рядышком.
Оба молчали, глядя на всплёскивающие ветвями берёзы, на приседающие в реверансе одинокие ели, на царственные сосны с золотыми стволами. Давно перевалило за полдень. Наверное, уже часов шесть вечера.
– Я домой хочу к маме… – вдруг жалобно проговорил Виталик. – Я соскучился…
– А ты помолись о маме, – немного подумав, посоветовал Витя, – и, увидишь, она всей душой своей будет рядом. Ты почувствуешь её возле себя, честно. Я так столько раз проделывал!
– И она приходила?! – замер Виталик.
– Конечно! А как ты думал? Она же мама. А сейчас она жутко о нас тревожится, и любое наше слово до неё быстро дойдёт.
– А как молиться? – спросил Виталик.
Витя почесал нос, скосил на малыша глаза: что он там поделывает? Малыш серьёзно смотрел в чистое небо, по которому плыли высоко-высоко две длиннокрылые птицы.
– Говори: «Божия Матерь, спаси и утешь мою маму, скажи, что мы здоровы, что с нами всё в порядке, и мы её любим», – подсказал Витя.
Но Виталик покачал головой.
– Нет, я хочу сам утешиться, потому что я очень хочу плакать и очень сильно хочу к маме.
Витя обнял его, прижал к себе.
– Ничего, Талька, ничего, мы выберемся, правда. Я сам не понимаю, как это мы в знакомых местах заплутались, кружим да кружим тут по кругу, что ли… А вообще, если мы о маме помолимся, то и нам Господь и Богородица утешение дадут. Знаешь, даже икона такая есть – «Отрада и Утешение», представляешь?
– Правда, что ли? – усомнился Виталик.
– Правда.
Витя хотел было поклясться, но вовремя вспомнил, что это грех, и удержался – едва-едва, между прочим.
– Ну, давай тогда помолимся, – согласился Виталик. – Пресвятая Богородица, утешь мою… нашу маму, нашего папу, Марусю, бабу и деду… и нас тоже утешь…
– … и поддержи, – подсказал Витя.
– И поддержи, – повторил Виталик.
Они перекрестились. Немного погодя Витя спросил:
– Ну, что, помогло?
– Не знаю, – честно сказал Виталик. – Пока что-то не очень… Наверное, я мало молился. Надо ещё.
– Давай ещё. Можешь и про себя, пока я тебя на загорбах несу.
– А куда мы теперь?
Витя махнул рукой на восток.
– Туда пойдём. Калиново вроде там. А вдруг на дорогу какую выйдем? Тогда проще.
И они снова пошли. Виталик шептал молитву об утешении мамы, папы, Маруси, бабы, деды и себя, а Витя просил Бога вывести их на дорогу в Калиново. По пути останавливались, увидев ягодную полянку, очищали её и дальше двигались. Один раз повезло: черемша попалась. Трава травой, конечно, но тоже витамины.
Поняв, что до темноты им всё равно никуда не выйти, Витя решил присмотреть место для ночлега и устроить его потеплее, пока не поздно.
Сноровисто соорудил он шалаш из сосновых и берёзовых ветвей, внутри устлал травой – и тут ему помог Виталик, который ползал на четвереньках и старался из последних сил нарвать подстилки побольше. Получалось, конечно, не ахти, но всё ж-таки без дела не сидел, усердствовал и хоть немного отвлёкся от грустных дум.
На голодный желудок легли в шалаш, когда начало темнеть. Вроде бы и спать не хотелось, а что делать-то? Витя стал громко молиться, Виталик иногда ему вторил. Вспомнив и проговорив все молитвы, что знал, Витя замолчал. Тогда Виталик сказал:
– Хочешь, сказку тебе расскажу?
– Сказку? – удивился Витя. – Ну, давай. А какую ты мне расскажешь? Про репку?
– Вот ещё! – обиделся Виталик. – Я тебе что, малявка ясельная?
Витя прыснул:
– Тогда валяй, рассказывай, интересно послушать.
– Правда? – оживился Витя.
– А то. Ну, давай же. Всё равно спать не хочется.
– Сказка про музыкальный шланг, – начал Виталик.
– Про чё?!
– Про музыкальный шланг, – нахмурился Виталик. – А будешь издеваться, язык покажу и не буду рассказывать.
– Прости, пожалуйста, я больше не буду! – поспешно заверил старший брат и сжал губы, чтобы не рассмеяться и не обидеть взрослого посетителя детского сада.
Виталик милостиво дотронулся до руки Вити и сказал:
– Ну, ладно, ваши извинения приняты.
(Это он у Маруси научился так говорить).
– В обще-ем… Жил да был в огороде обыкновенный шланг. Когда мама шла поливать грядки, он клокотал и плескал на землю целый дождик прохладной водички. И тогда морковка, свеколка и капустка начинали пухнуть… то есть, подрастать. Однажды мама была чем-то сильно расстроена…
– Чем? – включился Витя.
– У неё молоко убежало, – придумал Виталик.
– Не-ет, – убеждённо сказал Витя, – это просто её младший сынишка измазал все стены пластилином и сказал, что так и было всю его жизнь.
– Ой, ну это было-то ещё перед яслями! – фыркнул Виталик. – И потом, какая тебе разница, отчего мама расстроилась.
– Должна же быть правда жизни.
– Ничего себе не должна.
– Почему это? – не согласился Витя.
– Потому это! Потому что это сказка, вот почему.
– Логично. И вот она расстроилась просто так, и?
– И включила шланг.
– Логично. Водичка потекла…
– Потекла. Только это моя сказка, а не твоя, нечего тебе её рассказывать! – повысил голос Виталик.
– Всё-всё-всё! Рот на замке! – пообещал Витя.
Виталик подождал, скажет ли вредный старший брат ещё какую-нибудь бяку, но тот молчал. Тогда Виталик вздохнул, собрался с мыслями и продолжил рассказывать сказку про музыкальный шланг:
– Водичка потекла на грядки. Мама себе поливала и поливала, и вдруг расслышала тихую пиликающую музыку. Она решила, что это сотовый телефон, и отключила шланг. Побежала, нашла телефон, а он молчит. И этих… вызовов нет. «Странно», – подумала мама и вернулась в огород. Снова шланг включила. Водичка на грядки потекла. И снова послышалась маме тихая пиликающая музыка. Она шланг отключила, побежала, нашла телефон, а он молчит. Представляешь?!
– Жуть. А потом телефон её водой окатил, – предположил Витя.
– И вовсе нет! Мама вернулась в огород… Взяла она шланг в руки, тихо-онечко включила, и поняла, что это шланг музыку поёт.
– Мелодию напевает, – поправил Витя.
– Да. Мелодию напевает. Льёт водичку на листочки и корешки и напевает себе, чтоб всё росло и цвело. Мама стала шлангу подпевать, и стало им весело-весело работать, и мама прекратила расстраиваться. Тут и сказке конец, а кто слушал…
– … огурец! – рассмеялся, наконец, Витя. – Шикарная сказка, Талька! Сам придумал?
– Сам! – горделиво признался Виталик.
– Давно?
– Давно-о, на прошлой неделе. Бабе рассказал первой, а то вы все смеётесь над моими сказками.
– Просто они трогательные, – пояснил Витя. – Ты не обижайся, правда. У тебя весьма приличные сказки. Сейчас хуже твоих печатают, были б деньги. Вот вырастешь, выучишься на писателя, будешь сказки придумывать и издавать. А картинки к ним я буду рисовать.
– Ты? Здорово! – восхитился Виталик. – Только ты красиво рисуй.
– Понятное дело. Ну, а теперь и заснуть не мешает. Придвигайся ближе, а то замёрзнешь. Не хватало, чтоб мы в дороге простыли: лечиться-то чем? Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Мальчики смежили глаза и вскоре уснули.

III день
Кто-то рядом ломал кусты. Методично так, лениво. Ну, словно веники ломал. Витя осторожно приподнялся и посмотрел на незваного гостя сквозь подвялые берёзовые веточки низенького шалашика.
Огромные коричневые рога чесали кусты, словно гребень. Тёмное шоколадное тело с горбом на основании шеи, длинные ноги, бородёнка на морде – странной помеси лошади и быка. Лось. Хорошо, что не лосиха с лосёнком: тогда быть беде – затопчет, охраняя любимого детёныша.
Витя оглянулся на брата посмотреть, спит ли он. Длинные ресницы сладко спали на щеках. Отлично. Любой шорох спугнёт исполинского, но боязливого лося. А в страхе он может не туда ломануться: не от людей, а прямо на них. Передавит – и не почует, кого и как.
Лось обрывал листья и ел. Чёрные глаза прикрыты тяжёлыми веками. Каштановая шерсть блестит от утренней росы, сверкает в лучах быстро встающего солнца.
Витя и раньше видел лосиные семейства, но никогда так близко. Забыв обо всём, любовался он лесным колоссом.
Вдруг взгляд его скользнул влево, и всё его существо содрогнулось: в прикрытии шиповника в охотничьей стойке замер лохматый волчище. Жёлтые глаза его впились в мирно жующего лося.
Разведка. Скоро прибудут основные силы. Им ничего не стоит разорвать гиганта на куски. Витя похолодел. Если волки учуют мальчиков, то и их часы будут сочтены. Он осторожно повернул голову в сторону младшего братишки. Спит. Какое счастье! Пресвятая Богородица! Убаюкай Виталика, не дай ему проснуться! Пусть он не шевельнётся и тем не привлечёт внимание волков! Пресвятая Богородица! Помоги!
Из глубины леса к разведчику подползли бесшумные призраки волчьей стаи. Сильные, здоровые звери. Острые клыки белеют среди серости морд, шкур и теней, в жару розовых пастей.
У вожака вздыбилась шерсть: в близком мощном запахе лося он учуял иной дух – человечий. Волчара повернул голову к ребячьему шалашику, вытянул шею, принюхался. У стаи уши торчком, ноздри расширены. Витю пот холодный прошиб.
– Господи! Сохрани… – почти беззвучно прошептал он.
Вдруг Витя увидел, как глянул на него чёрным глазом коричневый лось. Мудро глянул, понимающе. Прямо сквозь ветки глянул. Словно знал, что под той лиственно-сосновой кучей спрятаны маленькие человечки. Словно знал, что им грозит неминуемая беда: ведь волкам растерзать два беспомощных тельца гораздо проще, чем защищённого твёрдыми копытами и грозными рогами быстрого великана.
Вожак шагнул к шалашику, поджимая когти, обнажая белые зубы, навострив мохнатые уши. Сердце Вити ухало в груди, как молот по наковальне. Сейчас кинется, раскидает в момент шалаш и вонзит клыки в тонкие мальчишечьи шеи! Бедный Виталик! Бедная мамочка! Папа, Маруся! Бабушка, дед! Господи!!!
Стая, пригнув шеи, пошла на шалашик. Жёлтые глаза сверкали от предвкушения лёгкой добычи.
И тут лось взбрыкнул ногами, громогласно взревел и бросился на волков, наставив на них плоские рога. Одного из них он взметнул вверх и отбросил далеко в сторону. На второго обрушился копытами и перебил спину. Протаранив стаю, лось рванулся прочь. Взъярённая стая забыла о слабых жертвах, обмиравших перед ними, и… сменила направление!
Поражённый Витя, забыв об опасности, высунулся наружу, провожая взглядом несущуюся за лосем свору волков. Вскоре звери исчезли в чаще. Воцарилась тишина.
– Витя… – прошептал Виталик, проснувшийся, когда ревел лось. – Что тут было?
Витя повернулся к нему. Глаза его блестели.
– Представляешь! – тоже шёпотом принялся он рассказывать. – Тут пасся лось – огромный, больше шкафа. И тут волки пришли. Хотели на нас напасть, а лось двух волков забил до смерти и увлёк остальных за собой! Представляешь?! Он на меня смотрел, будто всё понимал, и пожертвовал собой ради нас… Знаешь, это его Господь послал, Иисус Христос. А Пресвятая Богородица дала смелость, чтоб он на волков ринулся! Вот это было зрелище, Талька! Я никогда в жизни такого не видал!
– Да ты чё!! – ахнул Виталик. – Прям так и было?!
– Что я, врать буду?! – возмутился Витя. – Вон там лось стоял, листья глодал, а вот тут он двух волков забил: одного рогами проткнул, другого копытами затоптал. Не веришь?!
– Верю… – проговорил Виталик и сел. – Я вчера тоже тако-ое видел! Помнишь, я тебе рассказывал?
– Не помню. Что видел?
– Зайца. Он сперва траву ел, а потом к нему скопа слетела, а он ко мне прискакал и к ногам прижался. Я его даже погладил.
Витя пожал плечами.
– А, вспомнил. Значит, заяц?
– А что? Это ж не кролик. Кролик, между прочим, тоже просто так не дастся.
– Ладно-ладно, убедил, – улыбнулся Витя. – Знаешь, как я испугался, когда лось появился? А волки пришли – я вообще перетрусил, к смерти приготовился. Успел только Господу и Богородице помолиться.
– Самое главное успел, – сказал Виталик. – А волки большие?
– Такой собаки ты точно никогда не видал… Наверное, как сенбернар. Помнишь фильм «Бетховен»?
– Помню.
– Так мне показалось, что волки крупнее сенбернара. Зубищи – во! – Витя показал, какие были зубы. – Мохнатые, башки тяжёлые, круглые. Не голодали, похоже, а то бы худые да обвислые бегали.
– Они навсегда отсюда ушли? – Виталик с опаской оглядел окрестности. – Больше не придут, чтобы нас съесть? Ты им скажи, чтоб не ели. Мы же невкусные же, да?
– Жуть, – согласился Витя. – Очень невкусные.
– И нас Господь оберегает, да же?
– Да же. Он нас и спас. А теперь пора двигать дальше на восток. Помолимся?
– Помолимся. Есть хочу. И пить. И писеть, – пожаловался Виталик.
– Сейчас всё организуем, – пообещал Витя и раскидал ветки шалаша. – Жаль, что спичек или лупы нет, мы бы с тобой волчатины на костре пожарили. Солонины нам не сделать, засушить тоже не удастся… А сырое мясо есть я не могу, да и свежевать без ножа как?
– Я тоже такое есть не смогу, – скривился Виталик.
– Хотя индейцы на охоте пили свежую кровь убитой дичи и ели сердца, – вспомнил Витя. – А англичане едят непрожаренный бифштекс с кровью.
Виталик почувствовал тошноту и побыстрее сглотнул слюну, чтобы её подавить.
Немного росы, которая не успела высохнуть, немного малины в ближайших малиновых кустах, справление надобностей – и Виталик уже привычно взобрался на спину брата. Кинули прощальный взгляд на ветки от шалашика, на тела волков, отброшенных лосем, и пошли в сторону зари.
Не всегда, конечно, получалось идти правильно: то пень дорогу преградит, то поваленное дерево, то пригорок, то заросли крапивы или кустов. В конце концов, получилось, что Витя бредёт не на восток, а на юго-восток.
Голодные, усталые, они буквально повалились около полудня на папоротники и заснули, не обращая внимания на гудящих комаров и мошек, которые атаковали потные тела ребят. Во сне они только рассеянно шлёпали по коже, чуя мгновенную боль от укусов. Хорошо, что у них аллергии не было, а то бы вмиг распухли, как, бывало, их подружка Танечка, ровесница Виталика.
Спали долго. Проснулись далеко за полдень жутко голодные и ослабевшие. Листья какие-то пожевали, цветы у колокольчиков. Рядом земляника оказалась – накинулись жадно. Грибов видимо-невидимо, да только как их есть? Отравиться раз плюнуть.
Витя, правда, сыроежек поел, потому что знал, какие можно. А Виталику грибов и жареных-варёных-солёных пока нельзя, не то, что сырых. Уж он плакал, умолял, но Витя не дал ему сыроежек: очень уж боялся, что у братишки живот схватит, что тогда делать? Совсем помирать…
Еле-еле плёлся теперь Витя с Виталиком на спине. Ножка у того всё болела. Руки, которыми он держался за шею брата, затекали чаще. По грязным щекам текли слёзы. Они жгли голую шею Вити. И тогда он начинал что-нибудь рассказывать: любимые Виталькины сказки или смешные истории на уроках. Виталька слушал и немного приходил в себя.
Ближе к вечеру Витя набрёл на заросшую дорогу.
– Ой, Талька! – сказал он. – Глянь, тут дорога какая-то!
У него даже силы появились, и он поспешил по этой дороге вперёд. Вскоре показались крыши деревни.
– Ура-а-а!!! – закричал Витя. – Талька! Деревня!!!
– Ура! – оживился Виталик.
Они всей душой устремились к людям. Вот и первый дом. В палисаднике разросшиеся кусты и старые деревья, огород запущен – сплошная полынь и крапива. Окна заколочены, ворота отворены и покосились.
Второй дом сгорел дотла, от третьего остался почерневший скелет. Четвёртый дом зиял пустыми окнами. От пятого одни стены остались. И так – вся деревня в три десятка дворов.
Ни одного человека. Ни кошки, ни собаки, ни птицы. Посадил Витя братишку на старую скамью, едва державшуюся на своих опорах, а сам побрёл по деревне в поисках чего-нибудь съестного.
Каждый дом обыскал. Набрал опять ягод с кустов и к Витальке вернулся.
– Ты пока это поешь, – хмуро предложил он, – а я ещё по огородам пошастаю, вдруг какие одичавшие огурцы или помидоры попадутся.
Порыскал по огородам и, действительно, нашёл на чахлых кустиках штук восемь маленьких розовых помидорок и даже три свеколки величиной с Виталькин кулачок.
Между двумя домами текло хрустальное чудо – холодный родничок. Витя быстро попил, помыл в воде помидорки и свеколки и принёс Виталику.
Овощи они честно поделили пополам и съели, вгрызаясь в плотную мякоть. Потом Витя помог Витальке добраться до родничка, и там они вдоволь напились.
Солнце садилось. Мальчики огляделись.
– Знаешь, что, – сказал Витя, – давай в какой-нибудь избе на лавке переночуем? Я видел такую избу нормальную, там внутри широченная лавка стоит у стенки. А окна досками забиты, так что комары не будут мешать. Идём?
– Идём, – зевнул Виталик. – Хорошо мы сегодня поели, да?
– Точно. Завтра ещё по огородам похожу. И заодно поищу табличку с названием деревни. Хотя.. если в ней так давно не жили, мы о ней и не знаем… Поехали.
Они дошли до заколоченной избы, забрались внутрь и легли на жёсткую лавку, пахнущую пылью и старым подгнившим деревом. Жёстко – не жёстко, а сон нагрянул и увёл их за собой в страну пережитых волнений и надежд…

IV день
Сквозь щели забитых окон лились широкие тонкие полотнища утреннего солнца. Виталик повернулся на бок и застонал: всё тело отлежал. Витя проснулся и принялся ему вторить.
– Ох, и где ж наши перины и подушки?! – горестно воззвал он.
– Или сеновал, хотя бы, – вздохнул, морщась, Виталик.
– Во-во… Ну, к роднику пойдём – умыться, напиться, – сказал Витя.
– Давай. Ты меня понесёшь?
– Не знаю. Всё тело ломит… Сам-то с моей помощью не дойдёшь?
Виталик опустил ножки на грязный черноватый пол и встал. Ойкнул, поджал больную ногу, сел снова на лавку.
– Ещё болит, – плаксиво заявил он.
– Ладно, унесу как-то, – сумрачно сказал Витя. – Писеть хочешь?
– Хочу. Можно здесь или во дворе лучше?
– А как хочешь. Всё равно жить-то здесь не сможем. Надо выбираться… Или нет. Давай-ка лучше во двор. Всё ж-таки дом. Здесь, поди, и иконы когда-то стояли…
Они потихоньку вышли, справили нужду и присели тут же на крылечке. Полюбовались парящими высокими облаками, в одиночестве бродившими по небесным просторам, погрустили при виде развалин и одичавших садов…
– Тут бабки и дедки жили – не тужили, – предположил Виталик. – Они копались в огородиках, сажали картошку, капусту, морковку, пололи, поливали, а потом копали. Баньку топили, мылись по субботам. Или по воскресеньям… В гости ходили, чай пили с пирожками с земляникой… Хорошо им тут было.
– Скорее всего, и речка есть неподалёку, – сказал Витя. – Если я наберусь сил, схожу поищу. Ты, чуть что, без меня посидишь?
Виталик сразу же напрягся.
– Не знаю, – честно признался он. – Может, и пореву.
– Реветь-то чего?
– А вдруг ты сам заблудишься? – нахмурился Виталик. – Я ж тебя не смогу пойти искать. На корячках же далеко не уползёшь. Я коленки только сотру до костей.
Витя ободряюще похлопал Виталика по плечу.
– Думаю, до этого дело не дойдёт, – пообещал он.
– Мне ску-учно будет! – закапризничал Виталик. – Чего я тут буду делать один?!
– Как что? А молиться за наших женщин и мужчин, оставшихся в тылу? – воззвал Витя. – А за нас с тобой, чтобы выбрались к дому? А за Васю?
– Чего за него молиться? – буркнул Виталик. – Он нас бросил.
– Бросил, – кивнул Витя. – А теперь наверняка мается, не знает, что ему делать. Совесть-то у него есть? Есть. Он же нормальный парень.
– А если у него совести совсем нету? – поинтересовался Виталик.
– За него если помолиться, у него и совесть проснётся, – припечатал Витя. – Главное, верить, что Богу всё возможно…
Виталик недоверчиво хмыкнул.
– Ну, что, останешься? – спросил Витя. – Будешь, словно аскет-отшельник, который в горной пещере молится – помнишь, бабушка читала жития на прошлой неделе?
– Ну, ладно, иди, – неохотно разрешил младший брат.
Вытянул больную ногу, вторую обнял руками, откинулся спиной на перила, глаза демонстративно закрыл. Витя его перекрестил и отправился прочёсывать развалины неизвестной деревни.
«Ему-то хорошо, ходит везде, всё смотрит, – обиженно думал Виталик. – А я тут сиди, как чурбан, попу просиживай до дыр. Ни побегать, ни поиграть. Тоска зелёная. И, главное, спать совсем уже не хочется. Хочется есть, пить и бегать. И ещё домой, к маме».
Только он подумал о маме, как на глаза тут же навернулись слёзы. А вдруг он никогда-никогда её не увидит?! То есть, увидит потом, в другой жизни… Но в этой уже не увидит!!! А ему так хочется прижаться к ней и замереть надолго-надолго, и чтобы она ему что-нибудь говорила – всё равно, что, и чтобы она напевала – всё равно, что, и чтобы спрашивала – всё равно, о чём, и вообще – чтобы была!..
Горькие слёзы на вкус оказались обычными, как и при обычном капризе или боли: солёными. Никто его не видел, и это хорошо: такие слёзы не для показухи. Это личные слёзы, сокровенные.
– Ме, – коротко пожурил его кто-то, и Виталик от неожиданности подпрыгнул и чуть не сверзился с ветхого крылечка.
Виталик быстро протёр глаза краем футболки и посмотрел туда, откуда раздался такой презнакомейший звук. В буреломе насмешливо стоял… бурелом. Это что, глюки уже начались? Не бурелом же тут мекает!
– Э-эй… – тихо позвал Виталик.
И в ответ раздалось:
– Ме-е!
Из бурелома высунулась пёстрая морда упитанной козы с тёмно-серыми рожками. Коза неодобрительно смотрела на Виталика странными жёлтыми глазами с горизонтальными чёрточками зрачков и жевала пучок ромашек.
– Коза! – ошеломлёно прошептал Виталик. – Натуральная коза!
Коза смотрела и жевала и не делала попыток удрать.
Виталик опомнился и поманил козу рукой. Опомнился: разве животное рукой подзовёшь? Хоть бы знать, как её кличут!
– Коза! – без надежды позвал Виталик. – А, коза! Ты не убегай, пожалуйста. Тут отличная просто травка, ты кушай себе, кушай, пока Витя не придёт.
Коза слушала, жевала и не выражала никакого желания удрать подальше от мальчика. Может, тут рядом её хозяин пасётся… тьфу-ты! Пасёт её. Позвать?
– Коза-а-а! – протянул Виталик. – Дай молочка попить. Ради Христа. Ты ж Его создание, значит, можешь нас пожалеть и напоить своим молочком.
Коза слушала, жевала и смотрела на мальчика. Наверное, она ручная, раз не убегает, – решил Виталик. Это хорошо. Поскорее б теперь Витя пришёл. Пока коза не ушла. Ведь Виталик её не догонит и не найдёт, если она ускачет неведомо куда...
Коза как знала, что она здесь просто необходима. Вострушка спокойно паслась во дворе пустого одинокого дома и, похоже, никуда не собиралась исчезать. Постепенно она продвигалась всё ближе и  ближе к Виталику и вот, наконец, остановилась прямо напротив него.
– Ты чего? – спросил Виталик. – Тебе чего-нибудь надо?
Коза посмотрела на него снисходительным взглядом и шумно выдохнула. Переступила. Встала рядом, вымечко чуть ли не в руки даёт. Виталик чуть не заплакал: хоть сейчас дои, а куда? В землю?! Ну, хоть в ладошку.
Он несмело протянул руку и зажал рукой сосок. Маруся уже учила его доить козу. Коза нагнула шею и схватила зубами клочок травы. Виталик осторожно выдоил на ладошку струйку белого молока и выпил. Ух, какая вкуснотища!!! В несколько приёмов подоил он благодетельницу и напился. Не досыта, понятное дело, но хоть что-то.
– Спасибо, коза, – с чувством сказал Виталик. – Ты меня спасла. Только ты не уходи, ладно? Скоро Витя вернётся, его тоже надо напоить.
Коза разве что плечами не пожала. Срывая зубами траву, она отошла и осталась неподалёку заниматься своими прямыми обязанностями – кушать. Виталик даже позавидовал ей: вот если бы он тоже был козой, то голодным бы уж точно не остался!
Он рассеянно посмотрел в сторону калитки, открывавшейся от порывов ветра, и увидел приближавшегося Витю.
– Ура! Витя! – обрадовался Виталик. – Витя, глянь: коза!
У Вити округлились глаза.
– Ух, ты!!! – вырвалось у него. – Настоящая коза! Ничего себе!
– А я её уже доил! – похвастался Виталик.
– Да ну?! – поразился Витя.
– Ага. И попил.
– А доил-то куда? – огляделся Витя.
– Куда-куда – в ладошку же. Кружки-то мы не захватили, понимаешь?
– Понимаю, что не захватили, – засмеялся Витя. – Да ладно, как-нибудь справимся. Ты дои, а я ладошки подставлю, всё ж мои руки побольше твоих.
– Давай, – сказал Виталик и позвал козу: – Козочка-резвушка, иди сюда, мы хотим молочка ради Христа.
Витя в изумлении наблюдал, как коза оторвалась от пастбища и деловито направилась к мальчикам.
– Ме-е, – сообщила она, вытянула шею, замотала рогатой головой.
Витя погладил бело-серо-рыжую шёрстку, почесал твёрдый лоб. Коза потёрлась о его ногу и встала перед Виталиком боком. Виталик стал её доить. Струйки молока текли в подставленные лодочкой ладони Вити, разбрызгиваясь прохладными струйками.
Напились ребята жирного козьего молока – словно наелись. Коза снова сказала своё «ме» и упрыгала в заросли. Мальчики благодарно помахали ей.
– Интересно, она насовсем ушла или ещё придёт? – спросил Виталик. – Наверное, скоро нам снова захочется покушать, да? И что тогда будем делать?
– Ничего, – пожал плечами Витя. – Господь её приведёт к нам, если понадобится.
– А-а, – протянул Виталик. – Тогда ладно… А ты речку нашёл?
– Представляешь, нашёл! – начал рассказывать Витя. – Только она так заболотилась, что к ней ни с какого боку не подойти. Сама она маленькая, не речка, а речушка, и вся в осоке да камышах. Течёт лениво-лениво… Короче, не смог я к ней выйти. Так что это тупик. Здорово, что тебя коза нашла, иначе бы не знаю, что мы бы пили и ели: ничего в этих бывших огородах нету. Хочешь по деревне побродить? Всё равно надо отдохнуть, прежде, чем дальше идти.
– Не, не хочу. А долго ещё идти?
– Понятия не имею, – признался Витя. – Сейчас полдень. Что, дальше пойдём? Или уж переночуем здесь вторую ночь?
– Не! Дальше пойдём! Может, мы быстро найдём дорогу домой? – с надеждой спросил Виталик.
– Давай проверим, – вздохнул Витя. – Хорошо ещё, что солнышко. В холод мы б с тобой закоченели…
– Ага, – подтвердил Виталик. – А мы раздетые.
Сел Виталик на Витю и по едва намеченной дороге побрели они из заброшенной мёртвой деревни восвояси. Коза им больше так и не встретилась. И речка путь не пересекла. А дорога вскоре затерялась среди травы.
Остановился Витя, огляделся. Прикинул, где восток, и решил привал устроить. Полежали на траве. Виталик поползал по траве, чтобы размяться. Разговаривать не хотелось.
Витя смотрел в небо, украшенное узорами берёзовых и сосновых вершин, и мечтал о знакомом колокольном звоне, о знакомых тропинках, о родном доме… Хоть бы с бабушкой и дедушкой ничего не случилось, они ж старенькие, немощные, для них внуки – свет в окошке.
Они обязательно найдут дорогу домой. Просто они плутают по кругу и не могут пока этот круг разорвать. Разорвут. Как же иначе? Иначе и помышлять нельзя.
Виталька что-то жевал в траве. Витя хмыкнул. Как телёнок, всё в рот тащит. Ладно. Отдохнули. Подъём! Он крякнул, когда поднимал на натруженную спину похудевшего, но всё равно далеко не лёгкого братишку.
– Уселся?
– Уселся. Устал?
– Устал. Ну, с Богом. Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице, прибежище сирых и странных предстательнице, скорбящих радосте, обидимых покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь: помози ми яко немощну, окорми мя яко странна. Обиду мою веси, разреши ту, якоже волиши: яко не имам иныя помощи, разве Тебе, ни иныя предстательницы, токмо Тебе, о, Богомати, яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь.
– Хорошая молитва, – серьёзно сказал Виталик. – Ты мне ещё её прочитай.
– Ну, ещё один раз, а то тяжко и молиться вслух, и тебя нести. Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице…
Так они шли и шли, периодически отдыхая, и отдых становился с каждым разом длиннее и длиннее. К вечеру уже и силы не было шалашик сооружать.
Пожалел было Витя, что из деревни заброшенной ушли, а потом опомнился: что бы они там делали? Всё равно всю жизнь там не прожить, деваться было некуда… Вспомнилась ручная до невозможности коза. Теперь бы её сюда, молочка надоить в ладошку и попить досыта!
Встретился лесной родничок. Мальчики набросились на воду. Жевали траву, какую знали, корешки выкапывали, про какие знали, что они съедобные. Даже неспелую рябину оборвали. Горькая, скулы сводит, а что делать? Витамины.
Тут, возле родничка, решили провести четвёртую ночь в нескончаемом диком лесу. Подумал было Витя о волках, а потом отдался на волю и защиту Божию и заснул после молитвы, обняв Виталика, чтоб ему теплее было…
Никто не тревожил их в темноте. Проухала, пролетела сова, гоняясь за припоздавшей мышью. Грустная луна катилась по небу, задевая звёзды… Измучившиеся мальчики крепко спали на пышноцветущей тёплой земле.

V день
Серая ящерка защекотала голую руку Вити, и он невольно дёрнулся во сне. Ящерка сиганула в траву и исчезла. Витя неохотно открыл глаза. Ему казалось, что он может спать вечно, как и Виталик, чьи русые волосы едва трогал утренний ветерок. Витя вздохнул.
– Я уже не сплю, – прошептал Виталик. – Ты тоже?
– Тоже. С другой стороны, что делать-то? – удручённо вздохнул Витя.
– Кушать я хочу, пить, писеть, к маме, к папе, к бабе, к деде, к Марусе, в кроватку, и чтоб лампада горела, – размеренным тоном перечислил Виталик.
У Вити не было желания усмехаться, и он лишь сумрачно ответил:
– Не много?
Виталик не ответил. Витя заставил себя сесть.
– Могу предложить тебе пописеть, это самое простое, – предложил он. – Пойдёшь?
– Пойду. Встань меня.
– Чего?
– Ну, чтобы я встал… помоги немножко. Я, конечно, и сам могу…
– Да чего уж там… Давай руки. Обе давай – так легче.
Витя поднял братишку, продел свои руки под его подмышками, чтобы получилось кольцо. Виталик с трудом спустил штанишки, пописел, держа больную ногу на носочке. Ему уже ни шутить не хотелось, ни разговаривать, ни сказки сочинять. Витя это понял, потому что сам испытывал то же.
– Я ещё какать хочу, – предупредил Виталик.
Сделали и это, хотя какие там какашки? Одна вода. Витя вытер братишкину попу какими-то мягкими замшевыми листочками, натянул на него штаны и спросил:
– Ну, что, сейчас тронемся или посидим в тенёчке?
– Всё равно, – безжизненно ответил Виталик.
Витя, наконец, очнулся и с беспокойством вгляделся в него.
– Ты смотри у меня! – строго приказал он. – Нечего раскисать и раньше времени помирать! Бог нас выведет! Знаешь, кому молиться сейчас надо?
Виталик равнодушно пожал плечами.
– Святителю Николаю чудотворцу, апостолам Клеопе и Луке, а главное – Пресвятой Богородице «Одигитрия». Знаешь, как переводится «Одигитрия»? – уточнил Витя.
– Не знаю, – промямлил Виталик.
– «Путеводительница», – пояснил Витя. – Она выведет нас на дорогу. Надо только верить, надеяться и идти потихоньку. Давай-ка я вслух помолюсь, а ты будешь говорить «Аминь». Договорились?
– Договорились…
Виталик обхватил брата за шею. Витя поднялся. Надо же, какой лёгкий стал… Привык он к его весу, что ли? Хотя чего тут привыкать? Похудел парень, одни косточки торчат наружу.
Боль вцепилась Вите в горло, а потом высвободилась слезами из глаз. Только бы Талька не заметил! Не хватало, чтоб он совсем скуксился.
Витя специально набрал темп, чтобы быстрота шагов вытеснила желание поплакать. Плакать! Фу! Что он, девчонка пятилетняя? Ему некогда реветь. Надо ещё и ягоды со съедобной травой найти, и воду какую-нибудь. Ау, желудок! Ты ещё существуешь?..
Витя быстро стёр слёзы. Виталик тут же спросил:
– Ты ревёшь?
– Реву. Щас закончу.
– Я тоже хочу, – признался Виталик. – Но не буду, раз ты ревёшь. Ты пореви, а потом начинай молиться. А пока я помолюсь. Божия Матерь, утри слёзы брата моего Вити, а то он меня уронит.
– Точно.
Витя благодарно улыбнулся: вот ведь, моллюск такой, а поддержал бестолкового старшего брата, распустившего нюни. Он немножко воспрял духом и внимательно стал смотреть себе под ноги, стараясь углядеть красные или чёрные шарики ягод. Ого, что-то видно такое…
– Таль, сползай, ягоды собирай, – бодро велел он, и Виталик осторожно скользнул вниз.
Поели ягоды вместе с листьями.
– Живот болит, – скривился Виталик.
Витя кивнул.
– Это от голода, – пояснил он. – Ничего тут не попишешь… Ну, мы здесь всё подъели, что могли, залезай теперь обратно на крышу паровоза, поехали. Не забудь гудок дать, не то поезд не тронется.
– Ду-ду, – монотонно гудукнул Виталик, залезая на братнину спину.
– Поехали! Чу-чух, чу-чух, – запыхтел Витя, изображая паровоз.
– Молись давай лучше, а не чухай – буркнул Виталик. – Я потом сам почучухаю.
Помолился Витя, замолчал. Виталик тоже молчал.
Погружённый, словно в речку, в свои мелькающие мысли и мечтания, занятый лишь подсчётом своих шагов – слишком медленных, конечно, но тут уж не до жиру, понятное дело, и не до спринта, – Витя не заметил момента, когда лес расступился, чтобы пропустить отличную отсыпанную дорогу.
– Ой! – остолбенел Витя. – Дорога! Талька, гляди: дорога же!
– Где? – тускло спросил Виталик.
Он неохотно приподнял голову и выглянул из-за плеча брата. Витя спустил его на обочину.
– Вдруг кто поедет, мы к ним попросимся, – с надеждой проговорил Витя и повернул голову налево.
Никого. Направо повернул. Никого. Витя вздохнул. Жалко, что никого. Придётся ждать. А сколько ждать, неизвестно.
– От дороги никуда не пойдём, – решил Витя. – Всё равно, рано или поздно, кто-нибудь да поедет.
И вдруг в тишине леса раздался пыхтящий звук, показавшийся громким, будто взрыв. Глянул туда Витя, а там недалеко от них тарахтит красная пыльная машина с багажником наверху. Она вывернула с незаметной лесной дороги и остановилась, чтобы впустить пассажира.
Он только-только открыл дверцу и уже занёс ногу через порог. Если окликнуть его, то он их увидит, посадит в «Жигулёнок», довезёт до Калиново! Да хоть куда, лишь бы к людям! Домой.
От волнения Витя поперхнулся, закашлялся. Сквозь кашель, давясь, мальчик закричал:
– Стойте! Подождите! Стойте! Дяденька!
Тот обернулся, увидел мальчиков. Витя схватил Виталика на руки, тот крепко обвил руками его шею, и Витя побежал изо всех оставшихся сил к машине.
Но мужчина вдруг ухмыльнулся, сел в машину, крепко захлопнул дверцу. Что-то сказал шофёру. Тот оглянулся и дал газу.
Машина поехала прочь. Витя увидел обернувшееся к нему лицо и белевший в полумраке салона огромный, сложенный в кукиш, кулак.
От неожиданности, от неверия в то, что их бросили, Витя ещё несколько шагов бежал и кричал:
– Подождите! Стойте! Стойте же! Мы в беде!
Но на него смотрел только белый кукиш в заднем окне, да сеялись нестойким туманом выхлопные газы.
Машина скрылась.
Витя, наконец, остановился. Виталик сполз с его рук на дорогу, поглядел туда, где исчезло их спасение, и заплакал навзрыд.
– Не реви! – зло прошипел Витя.
Но малыш отчаянно рыдал. Он понял, что их бросили – снова! Сперва их бросил Вася, а теперь – взрослые. И что же им теперь делать? Куда идти? Кушать хочется, ножка болит, сил совсем нет…
– Хватит же орать! – вне себя закричал Витя.
Он кричал, потому что сам хотел реветь: так ему было горько и обидно. Он как-то вмиг, сразу опустошился. Надежды и силы кончились, и вера в то, что они вернутся домой, внезапно угасла.
Как же так случилось? Ведь они деревенские парни, окрестности ближние, дороги дальние знают, если не назубок, то близко к тому. А тут, будто в трёх соснах заблудились. И просвета нету.
Правда, есть вот эта дорога. Если пойти по ней, выйдешь к людям, это точно. Но сколько идти? Одно дело – на машине ехать, другое – здоровым и сытым шагать, и совсем третье – плестись голодным, да нести на себе пятилетнего – почти шестилетнего – братишку с больной ногой.
Витя виновато взглянул на мокролицего Виталика. И чего он разозлился? Ведь Виталик вёл себя так терпеливо, так мужественно… Тоже мне, старший брат! Наорал на мальчонку, словно чужой ему. Воображала какой…
Витя присел перед сгорбившимся Виталиком, несмело дотронулся до русоволосой головы и легонько погладил.
– Таль, ты… ты прости, что на тебя наехал. Вообще ты молодец. Я бы на твоём месте орал беспрестанно. Простишь?
– Прощу, – не поднимая глаз, ответил Виталик. – Всё равно мы домой уже не придём.
Витя приобнял брата и пару раз встряхнул его.
– Чего выдумал-то? – резко возмутился он. – Ничего такого! Всё будет нормалёк!
– А чё ж тогда машина уехала? – по-взрослому понимающе спросил Виталик.
Витя пожал плечами.
– Ну, так дьявол этих мужиков науськал… Может, им спьяну-сдыму померещилось, что мы бандиты.
– Бандиты? Мы? – невесело хмыкнул Виталик. – Бандиты из детского садика. Ага.
– Банда дошколят! – расхохотался Витя, и Виталик его поддержал, но ненадолго: устал.
– Я полежу тут на травке, ладно? – пробормотал он.
– В тенёк ложись, а то сгоришь, – посоветовал Витя, и его вдруг обдало холодом: а вдруг Виталик сейчас умрёт?
Он лёг рядом с ним и обнял его одной рукой.
– Я тебя люблю, Таль, – шепнул Витя.
Братик сонно откликнулся:
– И я тебя тоже люблю. Только мне как-то плохо, Вить. Я посплю?
– Спи. Проснёшься – дальше по дороге пойдём. Куда-нибудь да выйдем, не бойся. Дорога – она неспроста. Выведет.
Виталик не ответил – задремал. Витя смотрел на него, смотрел, думал, думал, а потом прилёг рядом, обнял его и прикорнул.
Пока они спали, невесть откуда взявшийся сильный ветер согнал лёгкие облака в тяжёлые тучи. Заполыхали молнии, загремело в небе округло, солидно, да так, что в груди отозвалось.
Ливень грянул внезапно. Он стеной прошёл над спящими мальчишками, и, пока они продирали глаза, вскакивали и спешили укрыться под старой берёзой (а Витя тащил за подмышки Виталика), промочил насквозь.
Что толку прятаться под берёзу, когда ты и так мокрый, как из речки? Хоть бы молния в берёзу не ударила.
Обнимая за плечи дрожавшего Виталика, Витя с опаской глядел в почерневшее набухшее небо. Казалось, гребень ливня будет вечно чесать лес.
Вдруг ярко заслепило глаза. Это молния укусила соседнюю берёзу, рассыпалась искрами, зажгла язычками пламени листочки-треугольнички. Вспыхнула жарко, горячо бедная берёза.
– Смотри, Вить! – испуганно крикнул Виталик и крепко прижался к брату. – Молния жжёт берёзку! А если она и нашу сожжёт?
– А мы будем молиться, – твёрдо сказал старший брат. – Давай вместе. «Отче наш» помнишь?
– Помню, – кивнул Виталик.
– Начинай.
– … Отче наш, иже еси на Небесех…
– … да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое… – подхватил Витя, и Виталик тоже усилил голос.
Они дочитали молитву до конца и начали снова.
– Давай читать, пока гроза не кончится, – предложил Витя.
– Д-давай, – согласился Виталик.
Они читали, читали, наверное, раз десять или пятнадцать, и тут гроза иссякла. Мокрые мальчишки смотрели на берёзу, ударенную молнией. Верхушка дерева почернела.
– Погибла берёзка, – произнёс Витя.
– Ага, – проговорил Виталик. – И мы с ним погибнем, да?
Витя помолчал. Стряхнул с руки воду, помотал головой, с которой слетели холодные капли.
– Не брызгайся, – проворчал младший брат.
А старший уверенно сказал:
– Мы не погибнем, точно тебе говорю.
– Мама и папа огорчатся, когда мы помрём, – задумчиво предрёк Виталик. – И баба заревёт, и деда. И Маруся. И кто будет Чижика с цепи отпускать, чтоб он побегал? И кошку Байку гладить? И вообще… Столько дел осталось… Я даже в школу не пошёл, ничему не научился… Даже свистеть… Вить. А Бог меня всему научит, или я буду неграмотным ходить?
– Где ты там захотел ходить? – пробурчал Витя.
Живот его вопил о еде. А Виталику ещё хуже приходится. Вон какими остренькими, худенькими стали черты чистого лица…
– У тебя нога-то чего, болит?
– Болит. А теперь же всё равно, – махнул рукой Виталик.
– Почему это всё равно? – возмутился Витя. – Мне не всё равно! Давай повязку сменяю! Щас подорожника нарву побольше…
– Лучше посиди со мной, – попросил Виталик. – А то вдруг начну помирать, а тебя нету, не дозовёшься же…
– Дай хоть ягоды поищу. И вообще. Кончай болтать о смерти. Вот помрём, тогда поговоришь. Полежи пока. Я тебе песни буду орать. Ну, или хочешь, «Богородице Дево, радуйся»?
– Всё одно, – равнодушно ответил Виталик. – Давай «Богородице», если не трудно.
С осторожностью, чтобы не ударить больную ножку, он лёг на траву. Трава, конечно, мокрая, да ведь они тоже не сухие.
Витя побрёл вокруг деревьев, с трудом наклоняясь к траве в поисках клубники. Ягод созрело немного. Он принёс ягоды Витальке и затолкал ему в рот. Тот пожевал, проглотил и уснул, дрожа, надломив страдальчески брови.
Витя очень испугался, что братик умрёт прямо во сне, и сперва сторожил каждое его дыхание, а потом устал и уснул сам.
Выглянуло солнце. Оно ещё жарило, хотя и клонилось к западу, и подсушила умаявшихся путников. Они спали и видели чудесные сны. В них цвели невиданные цветы, летали невероятно красивые птицы, бегали необычайно ручные звери…
Только… что это за землетрясение? Толчки вверх-вниз, из стороны в сторону.
Упорхнули сны, и мальчишки разлепили глаза. А, разлепив, изумились несказанно. Они ехали на телеге! На сухом ароматном сене!
Впереди шла, не торопясь, белая лошадь, на краю телеги сидел седой старик в старой кепке, в выцветшей рубахе и латанных штанах. Он держал поводья, но свою неторопливую лошадь не понукал.
Рядом с телегой трусил чёрный жеребёнок с белой звёздочкой на лбу и в белых гольфиках на тонких ножках. Хвост-метёлка радостно махал жужжащим мухам.
– Очнулися, ребяточки? – не оборачиваясь, спросил старик. – Вы меня-то не пужайтеся, тутошний я, здемошный, с Батуево. Не слыхали ль? Там деревенька-то с гулькин нос, с заячий хвостишко. Пять домов, из них один жилой. В нём и живу уж не знаю, скоко годков. Пошарьте в сене, там стклянка с молоком да пара хлебцев. Поди ж, голоднючие… А я Кузьма Аронович. Дедкой Кузькой зовите, коли трудно упомнить. Но, Белуха, шагай шибче! Вишь, парнишки-то, однако, совсем заморочились, заморились, охо-хонюшки мои…
Лошадка поставила мохнатые уши назад, слушая деда Кузьму. Ноги её веселее потопали, хвост оттопырился, как у породистого рысака, по ветру растелился белыми прядями. Чёрный жеребёнок радостно вслед за ней помчался, довольный донельзя быстротою.
Витя, сам себе не веря, пошарил в сене, нашёл и бутылёшку с молоком, и хлебца. Отломил кусок, Виталику протянул вместе с молоком, а сам жадно впился зубами во вкусную мякоть.
– Хватит, хватит, малыши, – добродушно остановил их дед Кузьма, – а то животы занедугуют. Отдыхайте-ка пока, скоро уж прибудем в Батуево.
Белуха трясла холкой, жевала железо во рту, обмахивалась хвостом. Ребята обсушились на солнце, отогрелись.
Телега скоро свернула на плохую лесную дорогу, хлюпающую грязью после дождя. Берёзы, вербы, рябины своими пушистыми кронами создавали здесь уютную таинственную тень с солнечными прогалинами и бликами на листьях и траве.
Вдруг лес кончился, и телега выехала на простор. Слева искрилось небольшое круглое озерцо. Впереди ложилась перед взором большая поляна с холмом в правом углу, прямо перед лесом.
Совсем рядом с дорогой стояло пять домов. Четыре из них слепли заколоченными окнами, хромали круто покосившимися заборами, пьянели худыми проваленными крышами.
Пятый дом, хоть и старенький, но аккуратный, ладный, с подкрашенными резными ставенками, балкончиком у чердачного окна, высокими тёмными от времени воротами. Под окнами зеленели кусты малины, смородины и крыжовника. Раскинула полные руки красавица яблоня. Вокруг летали ласточки, синички, воробушки. По утоптанному пятачку у ворот бегала, покачивая хвостиком, храбрая трясогузка.
Из проделанной в воротах дыры вылез огромный белый петух с золотым хвостом, золотыми крыльями, алыми гребешком и бородкой, с толстыми жёлтыми шпорами на когтистых лапах; покосился на новоприбывших, заскрипел, вытянулся, захлопал полотнищами крыльев и грозно, звонко закукарекал.
Чёрный жеребёнок с белой звёздочкой на лбу и белыми гольфиками на ногах прянул от ворот и испуганно заржал. Ребята слабенько засмеялись.
– Привет, дружище, я тоже соскучимшись, – ласково пробормотал старик. – Ну-тко, рассказывай, чегой тут без меня было-то?
Петух перестал кукарекать, снова покосился на деда и важно переступил когтистыми лапами.
– Ко-о… – заскрипел он. – Ко-о…
– Ну, што ж, оно и ладно, – улыбнулся дед Кузьма и обернулся к мальчикам. – Прибыли, ребяточки, скидавайтесь с телеги, ворота лошадушке открывайте. Белуха, тпру! Не озорничай-ка. Ишь, обрадовалась гостям… Ничо, щас в себя придут, отлежатся, поди-тко. Звать-то вас как?
– Витя и Виталик, – сказал Витя.
– Чьи жители-то?
– Из Калиново.
– А, Калиново! – удовлетворённо кивнул дед Кузьма. – Знаю таковое сельцо, знаю. Старинное, лет поболе трёхсот ему. Церквушка в нём беленькая, с золотыми куполами, Господень храм. Бывал там по молодости… Да и недавно был – годков пять или шесть, а то и все восемь – проездом. Калинка-то всё журчит?
– Журчит, – подал голос Виталик. – А у меня ножка болит.
– Сильно?
– Ага.
– Ну, дак сиди на телеге-то, я тя опосля на лавочку снесу, да в избу.
Витя слез с телеги и пошёл открывать ворота.
– Вишь, какой старательный, – пробормотал дед Кузьма в бороду.
Белуха завела телегу на просторный утоптанный двор. Жеребёнок проскочил вслед за ней. Пока Виталик сидел на лавочке, Кузьма Аронович с ожившим Витей распряг лошадь, потом сам обиходил её, перетаскал на сеновал привезённый с дальнего луга, не тронутого грозой, стожок сена.
Зашли в избу; Виталика нёс старик. Чисто в избе, просторно. Ничего лишнего. Божница в углу. Всего две иконы – Господа Иисуса Христа и Пресвятой Богородицы древнего письма – а смотрятся богато, величественно, словно не в избушке старенькой стоят, а в церкви воздушной царят.
Так и тянется рука перекреститься, а ноги – подломиться, чтоб на колени перед ними встать и милости попросить. Перекрестились Витя и Виталик на прекрасные образа. Кузьма Аронович Виталика на диван положил.
– Видишь, – наклонился Витя к братишке, – ничего мы не померли. Бог нас пожалел, послал деда Кузьму на помощь. Скоро, Талька, домой вернёмся!
А Кузьма Аронович вдруг глянул внимательно на Виталика и мягко спросил:
– Виталик, если я твою ножку больную полечу, ты как?
– Хорошо, – слабо ответил Виталик.
Откуда-то появилась пузырёк с мазью, чистые тряпочки, тёплая вода. Ножку сперва обмыли, потом натёрли мазью, потом святым елеем помазали, в тряпочки не туго обернули.
Самому Виталику дед Кузьма святой водички дал попить, а потом помолился на образа, прося Господа Иисуса Христа исцеления.
– Располагайтесь-ка на печурке, ребяточки, – сказал он, – отдохните. Опосля картошечки с огурчиками поедим да за скотинкой походим. Переночуете, а завтречка с Божией-то помощью отвезу я вас на Белухе домой. Телефона-то у меня нету, а то б звякнули родителям, штоб не беспокоилися-то шибко…
Всё вышло по дедову слову. И так было здорово в этом благодатном месте, так целительно, что забылись и усталость, и боль, и страх, и обида.
Ближе к тёмному вечеру дед Кузьма вдруг обернулся к порозовевшему Виталику и спросил:
– Ну, что там ножка-то твоя подвёрнутая? Не болит, поди-тко?
Виталик в удивлении уставился на свою ножку. Присел, потрогал щиколотку. Встал, осторожно притопнул. Потом смелей.
– Не! – изумлённо прошептал он. – Не болит! Нисколечко не болит!
– Вот и ладно, внучек, Господь с тобою.
Старик перекрестился, положил большую тёплую руку на русую головёнку, пригладил взъерошенные волосы.
… Искупались мальчуганы в прохладном ключевом озерке. Походили по холму, помогли деду Кузьме (язык не поворачивался звать его дедкой Кузькой, хоть тот и прост был, и ласков) накормить курей, двух гусей, умную молчаливую собаку, похожую на волка, коровку и лошадушку с жеребёночком.
Сами поели, за собой прибрали, а Виталик даже веник у печурки взял и комнату подмёл – откуда у малыша и силы-то взялись?
– Всё Слава Богу, – похвалил их Кузьма Аронович.
Потускнел долгий день, и уж когда закраснел, заблистал напоследок солнечный закат, встала троица у икон и помолилась Богу, Богородице и Святому Ангелу Хранителю на сон грядущий. Последнее слово растаяло в полумраке, эхом отозвалось, и крепкий сон запечатал глаза и уши.

VI день
Ночь пролетела без снов и тревог. Ранёхонько поднялись братья: так дома привыкли.
– Утро доброе, ребяточки, – поздоровался старик. – Господь милостив к нам сегодня.
Он уже хлопотал по хозяйству.
– Вон рукомойник, а то б лучше до озерка сбегали, искупнулися. Только скоренько, дел-то уйма перед поездкой-то.
Как не искупнуться с утра? Да ещё в таком светлом месте, тихом, безупречном, почти волшебном, напоённым спокойствием и душевным отдохновением?
Туман скрывал воду и дальние берега, прятал лес, заплетался меж пустыми покалеченными избами, скрадывая опустошённость и одиночество брошенных стен.
Вода почти недвижима. Мелкая полосатая рябь доходит до земли и почти неслышно всплескивается, словно взмахивает напоследок волной и на секунду уходит обратно.
– Я щас завизжу, – предупредил Виталик, раздеваясь.
– С чего это? – весело поинтересовался Витя.
– А холодно же будет! – с готовностью объяснил Виталик.
Он восторженно закричал «А-а-а!!!» и бросился в воду. Неторопливые гладкие волны взорвались, взбрызнули в разные стороны.
– А-а-а!!! – радостно визжал Виталик, плескаясь, ныряя, выныривая и будоража водное царство быстрыми ручонками.
Витя рванулся следом за ним. Мокрый холод моментально смыл остатки сонливости и ленивой медлительности.
– А-а-а!!! – завизжал Витя.
Виталик рассмеялся и принялся рубить ладошками воду. Белые прозрачные веера душем окатывали загорелые плечи Вити.
– Ага! – закричат Витя. – Вот ты как, да?! Ну, всё, держись, волчий загривок!
И на Виталика обрушился водопад. Мальчишки хохотали и чувствовали себя счастливейшими людьми на Земле.
Вдоволь наплескавшись, братья вернулись в избу деда Кузьмы.
– Пришли, м;лодцы? – встретил их старик, лучась карими глазами. – Вставайте-ко теперича на молитву. Знаете, небось, «Отче наш»?
– Знаем, – хором откликнулись мальчишки.
Втроём встали у теплившейся лампадки, молиться начали. Помолились, поклонились напоследок. Сели за стол, каши гречневой наелись, чаю напились с кусковым сахарком вприкуску, Бога поблагодарили, и дед Кузьма спросил:
– Ну, что, ребятушки-златушки, денёк у меня поживёте или домой отправитесь?
Мальчики переглянулись. Остаться, конечно, очень хочется… Но дома-то горе поселилось: никто ж не знает, что они спаслись…
Интересно, что там Васёк поделывает? О чём думает? Сказал он всё же о своих друзьях-соседях или забыл, уткнувшись в телевизор? Может, он со всеми бегает по лесу, переживает? Не затаился же он в своём новом кирпичном доме. Не загородился же от чужой беды бездушными фильмами, безвкусными игрушками и компанией Коренькова? Это ж ему как худо-то будет!
– Мы вам маленько поможем со скотиной управиться, – придумал Витя, – и домой пойдём.
– А что ж? – согласился старик. – И правильно. Сюда-то вы хоть когда опосля прибежать смогёте, али отец на мотоцикле привезёт: всё ж дорога-то неблизкая. А домой точно пора, всё Калиново с ног сбилось, вас ищут. Правильно вы решили, ребяточки.
Удивились братья: откуда дед Кузьма про это знает? У него ж телефона нет. Да если б и был, никакой оператор до этой глухомани не достанет: леса кругом да горы…
Странный человек этот дед Кузьма. Странный, а добрый, богоугодный. Хорошо рядом с ним, уютно, будто он родной дедушка, а не совершенно чужой, незнакомый человек, которого они видят первый раз в жизни.
И почему-то в доме у него пахнет не дымом, пылью или особым таким кисловатым старческим запахом, а душистым ладаном…
Да, они обязательно будут навещать Кузьму Ароновича. Пока снег сугробами не навалит. Как он тут выживает зимой?! Один-одинёшенек! Где он хлеб покупает, колбасу, крупы, масло? Многое, конечно, можно заранее закупить и на Белухе привести из другого села, но не всё же! Поди, впроголодь питается, еле-еле хватает ему до весенней распутицы.
Всю зиму он человеческого лица не видит. Сделает домашние дела, скотину накормит, обиходит, двор от снега вычистит и Богу молится да Евангелие Господне читает…
А что? Вовсе даже ничего ему, старому человеку. Даже хорошо. Отрадно. Суеты нет да беготни. Размеренность и постоянство. Повседневные дела. И никаких стрессов, на которые взрослые жалуются.
А дальше у него, у Кузьмы Ароновича, что? Любовь из сердца и свобода. Не такая свобода, о которой талдычат в городах, а ещё агроном и старые калиновские выпивохи, – де-мо-кра-тичес-кая, а настоящая, от Бога. Свобода от всяких-яких дурных привычек, мыслишек, страстей, грехов.
Вот к такой свободе, кажется, и приближается дед Кузьма. Может, уже приблизился. Потому что он мирен духом. С ним и сам мирен становишься. Эдак-то легко спасаться, когда живёшь бок о бок с таким человеком. Интересно, а есть ли у него дети, внуки? Фотографий-то не видно…
Короче, помогли братья своему спасителю по хозяйству управиться, потрепали уши молчаливому псу, похожему на волка, на белого золотохвостого петушка с алыми гребешком и бородкой полюбовались. Угостили сахаром чёрного жеребёнка и его белую мать. Съели по паре яичек всмятку, одолели картошечку варёную со свежими огурчиками, молоком запили, творожком закушали, подсобили Белуху в телегу запрячь…
Солнце высоко. Жарко.
– Ну-тко, ребяточку, – молвил дед Кузьма, – искупнитесь на дорожку да, Богу помолившись, потихоньку отправимся.
Озеро манит меняющимся настроением. Вода прозрачная, как в горном ручье. Хрустальная. Кажется, тронешь её – зазвенит. Когда ещё погрузишься с головой в такое Божье чудо? Искупнулись Витя и Виталик, да, не одеваясь, на телегу ноги закинули.
– Ну, с Богом, ребяточки! – ясно, торжественно сказал дед Кузьма. – Виталик, читай «Отче наш» и «Отрицаюся тебе, сатано» – знаешь?
– Знаю.
Виталик громко, на весь мир, начал читать Господню молитву, старик слушал и кивал. Белуха тронулась в путь.
Под цоканье копыт кобылы и жеребчика, под их лёгкое пофыркивание Кузьма Аронович расспрашивал мальчиков о Калиново, о школе, о Васе и о том, что с ними произошло. Когда шумный, с восклицаниями и выкриками рассказ был окончен, старый отшельник некоторое время не говорил ни слова. А потом бороду белую огладил и заметил:
– Што ж… Ему-то хуже всех пришлось. Вы лишь телесно маненько пострадали, и уж вознаграждение получили. А у Василия-то душа отяжелела, огрузнела, чернотой пошла. Ух, как его нечистый мучает!.. А с другой стороны Ангел Хранитель совестит. Разрывается малой на части… Не судите уж его, простите.
– Ладно, дедушка! – звонко пообещал Виталик. – Это даже здорово, что мы потерялись.
– Почему это? – улыбнулся старик, оборачиваясь и смеясь лучистыми карими глазами.
– Мы тебя нашли! Ты теперь наш! – просто объяснил Виталик. – Это ж здорово, да, Вить?
– Точно! Ништяк! – согласился Витя и тут же покосился на нахмурившегося брата. – Что, опять слово плохое? Всё, не буду больше, только не гляди!
– Ага, сколько уж обещал, – проворчал Виталик.
Но надолго его назидательного настроя не хватило, и он, дурачась, ущипнул брата за плечо.
– Ах, так! – завопил братец.
И пошла возня-потасовка. Дед Кузьма не мешал, с удовольствием прислушиваясь к проказам пацанят.
И вдруг Белуха всхрапнула, встала и попятилась, тряся гривой.
Братья вмиг прекратили всякие безобразия и выглянули из-за дедовой спины. Дух у них занялся, и они оторопели.
Прямо перед Белухой стоял на задних лапах огромный, чуть ли не в два человеческих роста, бурый медведь. Он скалил пасть. Жёлтые острые клыки казались ножами.
– Мама… – пискнул Виталик, глядя на чудовищного зверя вытаращенными глазами.
«Сейчас задерёт лошадей, а потом и нас», – отстранённо подумал Витя. Он даже не мог дышать. Медведь рыкнул, облизал чёрный носище длинным языком. Взмахнул лапой.
«А когти-то, когти!» – ужаснулся Витя. Он не мог даже обнять брата или заслонить его собой: так его парализовало.
Медведь навострил круглые ушли, вскинул морду и заревел, захлюпал чёрной нижней губой. И тут раздался спокойный голос деда Кузьмы:
– Стой-стой, лошадушка, стой-стой, Белуха, чегой-то ты испужалася? Потапыч, а, Потапыч, чего ж ты моих гостей пужаешь, радость ты моя?
Медведь перестал грозно реветь, помотал коричневой башкой, переступил лапами косолапыми. Из глотки его раздался негромкий рёв, и Вите почудились в нём нотки виноватости. Ой, нет, точно почудилось! Разве медведь может чувствовать себя виноватым?!
– Иди-к сюда, медведушко, – проворковал дед Кузьма, – я тебя ж не забыл, гостинчик тебе припас. Как рана-то твоя в плече? Зажила, небось? Вроде мы её с тобой хорошо подлечили…
Фыркая, шумно дыша, медведь степенно подошёл к телеге. Кузьма Аронович пошарил в авоське, лежавшей около него, достал пару кусков сахара, пару ломтей хлеба, слез с телеги. На детей обернулся, успокаивающе произнёс:
– Испужались, ребяточки? Не бойтеся, не тронет вас мишка.
Протянул дед Кузьма медведю сахар на ладони. Забрал зверь белый комочек губами, сел на толстую попу. Вид у него довольный, мирный: сахар сосёт, не до чего ему. Съел, морду к деду придвинул, ещё сахару требует. Получил. А потом и хлебца.
Поел, подсунул голову деду под руку. Погладил Кузьма Аронович короткую густую шерсть, уши потрепал. Заурчал миша, запыхтел.
– Ну, иди! Иди давай отсюдова, Потапыч, – ласково подтолкнул его старик. – Не пужай ребят. Иди с Богом, да впредь браконьерам да охотникам не попадайся.
Поглядел медведь на Витю и Виталика, засопел, принюхался. А затем повернулся неторопливо и в лес ушёл, то и дело назад, на деда Кузьму оглядываясь.
– Ну, и ну! – вырвалось у Вити. – Ничего себе!
Он посмотрел на Виталика, сидевшего на телеге с открытым ртом. Кузьма Аронович забрался обратно на своё место, подобрал вожжи и причмокнул:
– Н-но, лошадушка! Пошла, голубушка! Вези, Белуха, прямо в Калиново!
Встряхнулась Белуха и бодро зашагала по дороге. Радуется, что не съел её медведь.
– Какой медведь хороший, – задумчиво сказал Виталик. – Деда, а как ты с ним подружился?
– Да вот, понимаешь, пришёл ко мне зимой, – ответил Кузьма Аронович, – встал под окнами и ну жалобно стенать. Всю живность мою распужал, болтухай. Вышел это я к нему, спрашиваю, чего, мол, мою скотинку шугаешь? Иди себе подобру-поздорову. Да вдруг гляжу – а у него кровищи на плече! Ну, я бегом в избу, да вынес ему сахарку да хлебца. Пока он жевал да сосал, я рану-то ему прочистил, пульку вынул, толстой иглой зашил. А он, как человек, всё понимал, и ни разу не дёрнулся, не зарычал, скулил и всё. А Волчок мой его поддерживал. Переживал, значит. Вот как оно бывает, ребяточки… Понравился, что ли, тебе Потапыч, Виталик?
– Понравился! – восхищённо признался Виталик. – Вон какой зверинище! А зубы какие огромные! А когти! Меня бы мама наругала, если б у меня были такие когти, и спилила б их у меня.
Рассмеялся дед Кузьма.
– Спилила б, значит?
– А то! – подтвердил Виталик. – У неё попробуй не спили…
– Возьмёт и обрубит! – пошутил Витя, и оба развеселились.
– Строгая, – почтительно сказал дед Кузьма.
Белуха, жизнерадостно заржав, двинулась по дороге бодрой рысью. Тряско, но быстро. Когда лошадь переходила на шаг, дед Кузьма занимал мальчиков рассказами о жизни праведников и мучеников Божиих. Витя и Виталик слушали, затаив дыхание.
Вдруг Белуха взволнованно всхрапнула, прядая ушами. Старик оглянулся. Нахмурился. Перекрестился.
– Ну-тко, ребяточки, скидавайтесь-ка с телеги, – и показал рукой в сторону леса. – Гляньте-ка туда: не подосиновик ли?
Глянули ребята – и правда: полыхает оранжевым огнём круглая шляпка.
– Ура! – обрадовался Виталик. – Грибок!
– Идите, идите, – разрешил старик. – И авоську мою возьмите и вот маленький ножичек. Аккуратно срезайте, в авоську убирайте. Будете дома с грибами.
Соскочили Витя и Виталик с телеги, помчались по траве к подосиновику. А он там и не один вовсе, просто именно на него солнечный луч упал. Наверное, чтобы шляпку согреть.
Собрали грибы братья, пошли вдоль дороги, следом за неспешно шагающей Белухой, и ещё сколько-то нашли обабок и несколько белых.
С пузатой авоськой, оттягивающей руки, хотели было обратно к деду Кузьме на телегу забраться, да увидали тут невероятное, и даже остановились в оторопи.
Телегу Кузьмы Ароновича догнали те самые красные «Жигули», которые бросили мальчиков на произвол судьбы. Отмытый номер «999 УТ» сиял на солнце. Машина перегнала телегу, перекрыла ей дорогу и затормозила.
– Глянь, – прошептал Витя.
– Ага, – прошептал в ответ Виталик. – А что глядеть?
– Это тот самый «Жигуль», что нас с тобой вчера не взял. Я, правда, номера не запомнил, но точно – та самая! Вон мужик вылезает – это он мне кукиш показал! А второй за рулём сидел…
– Тоже вылезает, – сказал Виталик.
– Давай туда не пойдём, – предложил Витя. – Неохота с такими встречаться. Противные они какие-то.
– И страшные, – поёжился Виталик.
Пригляделся к мужикам Витя, понял: точно, страшные. Низенькие, коренастые, сутулые, бородатые, с надвинутыми на глаза серыми кепками. Смертельная угроза исходила от них так осязаемо, что испугались этих мужиков не только мальчики, но и Белуха со своим жеребёнком: застригли ушами, забили ногами.
Жеребёнок вскинул хвостик и, коротко заржав, бросился наутёк в лес, пугливо оборачиваясь на мать. Белуха потянула было телегу, да куда? С двух сторон заросли кустарника да деревьев, впереди машина со страшными мужиками. А задом пятиться не очень-то удобно…
Храпит Белуха, а дед Кузьма её успокаивает, по морде гладит, щёки атласные чешет.
– Чёй надоти? – мирно спросил он у мужиков.
А у тех от злобы даже нет сил усмехаться.
– А што ли не поймёшь, дед хренов, обрубок поповский? Не поймёшь? Не помнишь нас, што ли? Кто нас позавчерась из Батуево выпер, а? Не напоил, не накормил? Пригрозил ишо каким-яким законом! Чё мы, браконьеры тебе, козявка бородатая? Мы тебя по совести просили, а ты на нас волчару спустил! А при выезде-то колючку поперёк дороги положил, шоб колёса попортить! Ладно, у нас запаска была, а то б застряли там на неделю! За колесо платить придётся, а как ты думашь?
– Да ж нету у меня там никаких-таких колючек, – пожал плечами Кузьма Аронович. – Хоть всё Батуево обышши, а ни одной нету! А то, што браконьеры – а разве нет? Сколь зверья побили! И малых, и больших! А разрешенья-то у вас ни на одного зверька и нету. Ну? Разве не так ли?
– А тебе шо, за кажного пойманного браконьеришку прэмию давают? – сощурился один из мужиков – тот самый, что тогда, на дороге, в машину садился и на Витю посмотрел ехидненько. – Тебе какая корысть?
– А никакая! – сообщил дед Кузьма и улыбнулся. – У меня корысть – шоб вы зверюгу зря на шкуры не рвали. Да малым детям, в беду попавшим, помогали, а кукиш не казали.
Сощурился мужик хищно, зыркнул окрест. Мальчишки затаились в траве, как зайчата. И откуда дед Кузьма про кукиш знает? И вообще про красные «Жигули»? Они ж ему ничего не говорили!
– Откеля знаешь про пацанов? – прошипел мужик. – Они что, к тебе попали, в твою берлогу вонючую, а, коряга занозистая? Ненавижу таких пацанов, как энти!
– Ненавидим! – глухо повторил за ним второй мужик, просморкался и отхаркнул в дорожную пыль. – Чистенькие, беленькие такие… с крестами… Кабы мы не торопились – удавили бы.
– Гони телегу, Кузька, и конягу свою!
Уж вроде бы, не громко говорил мужик, а словно бы про себя, а каждое слово слышно было. Ребята оцепенели. Витя крепко прижал к себе Виталика, скованный страхом. «Господи, помилуй» – крутилось отчаянно в голове. Не увидел мужик мальчиков. Снова на Кузьму Ароновича воззрился.
– Дык што, вражина, делать-то будем? – медленно, с хрипом протянул он.
Первый мужик набычился, глазами жёлто сверкнул. Ребят передёрнуло от ужаса. Ну, прям, как у дьявола!
Виталик подумал, что под кепкой мужик прячет натуральный острые рожки, и теперь он запросто может забодать деда Кузьму. А как ему помочь? Этот жуткий мужик просто откинет Виталика и Витю в сторону, а сам всё равно деда Кузьму забодает…
Малыш вжался в землю и закрыл глазёнки. Даже молитва не шла ему на ум. Всё забыл, что знал.
 – А чегой тут со мной поделашь? – спокойно заметил старик. – А ничево таковского.
Оба мужика вызверились и него, оскалили белые зубы, заблестевшие в густых чёрных бородах.
– Крест сымай с выи своей! – сказал один. – И отрекайся от Бога твоего. Не сымешь и не отречёшься – покончим насмерть.
Даже и не угрожал, а сообщал.
– Не могу, – ответил дед Кузьма. – Делай, что хошь, а не могу. Без Бога я никуда. На смерть с Ним пойду, не предам Его.
– Сам напросился, отвязок поповский.
И мальчики, не в силах отвести взгляд, увидели, как мужики стали жестоко избивать Кузьму Ароновича.
Виталька спрятал голову в бок брата, а Витя сжал кулаки и брови сцепил. Рвануть хотел на помощь, да ноги вдруг отнялись от страха. Что мог сделать мальчишка с двумя сильными взрослыми, до краёв заполненными злобой?..
Мужики в последний раз пнули Кузьму Ароновича, сели в «Жигули», уехали. Когда трогались с места, Витя глазам не поверил: номер у машины стал другой – не «999», а «666». Может, ему прежде показалось просто? Наверняка показалось. Очень легко спутать. А иначе это прям фильм ужасов, которые любит смотреть Вася…
Белуха подошла к хозяину, нагнулась к нему. Всхрапнула. Повернула морду к мальчикам, скрывавшимся в кустах
– Зовёт… – прошептал Виталька. – Она нас что, зовёт, Вить?
– Похоже на то, – прошептал в ответ Витя. – Пошли. Мужики точно ж уехали.
Они выбрались из кустов и побежали к лежащему на обочине дороги телу. Кузьма Аронович лежал на спине с закрытыми глазами. Окровавленное лицо его было спокойно. Словно он никакой боли не чувствовал, когда его били. Братья осторожно дотронулись до старика. Тёплый.
И сдавило горло. Брызнули слёзы. Они долго плакали, не стесняясь друг друга. А потом Витя нарвал пушистых сосновых веток и вместе с Виталиком накрыл ими тело Кузьмы Ароновича: поднять его на телегу им было не под силу.
Белуха наблюдала за ними. Витя и Виталик забрались на телегу. Витя взял вожжи, «нукнул», и Белуха послушно зашагала по дороге, то и дело оглядываясь назад.
Незаметно добрались до Калиново.
Увидев знакомые места, ребята притихли. Вроде бы галдеть надо, бежать со всех ног к родимому порогу, к любимым маме и папе, к дедушке и бабушке, к старшей сестре Марусе, к собаке Чижику и кошке Байке, всех обнять, расцеловать, поведать всем-всем и, конечно, друзьям эту страшную небывалую  историю, в которую они попали, передать опыт, который они пережили.
Но вместо этого Витя и Виталик остановили Белуху, долго стояли на холме смирно, недвижно, и совершенно новыми глазами смотрели на знакомые-перезнакомые дома, сады и улочки.
Словно они вернулись из дальнего путешествия по ту сторону Земли, по ту сторону жизни, и теперь затрудняются принять эти знакомые-перезнакомые дома, сады и улочки за истинно родные.
Похоже, к ним придётся привыкать заново, осмысливать привычное, открывать в уже открытом что-то совершенно иное. Более зрелое? Более близкое к Богу, чем было до этого?
Маленькие мальчишки, неожиданно ощутившие себя взрослыми, вопрошали себя: «Что же нам рассказать маме? А что – папе? О волках или о медведе разве бабе расскажешь? О молнии тоже… А про красные «Жигули» с мужиками, которые сперва нас не забрали, а потом… Кузьму Ароновича убили… милиционеру надо рассказать. И отцу Феофилакту тоже. Только когда – сразу или потом? Лучше сразу. Надо к Вадиму Викторовичу бежать».
Спустились в село, проехали сразу к милиционеру. Пусто. Другие дома тоже безжизненны. Хозяева на работе. К своей калитке приехали. А там – все двери нараспашку, собаки нет, только кошка с крыши сарая во все глаза глядит и мяукает…
Что случилось? Ой, да ведь все искать их бросились! Поди, полдеревни в лесу! Где их всех искать? Особенно милиционера?
Посмотрели Витя и Виталик на соседний двор. Тоже пуст. Хотя… вроде мелькнула в щелях забора тёмно-русая взлохмаченная головёнка. Нет, померещилось.
– Все ушли! – вздохнул Витя.
– Ушли нас искать, – разъяснил сам себе Виталик и погрустнел. – Ну, ладно, Талька. Чего горевать? Не надо горевать. Скоро все вернутся, и мы тут же обскажем про деда Кузьму. А пока мы картошечки наварим, каши напарим. Наши приспеют – голоднючие, ух!
– Голоднючие, – отозвался ободрённый Виталик.
Вздохнули братья. Витя как мог, разнуздал Белуху, благо, у самих недавно лошадь была, так что дело привычное. Телегу на улице оставил, ворота открыл, ввёл на широкий двор лошадь. Витя завёл Белуху в единственное стойло. Вдвоём наносили ей сена, обтёрли, воды дали. А уж потом в избу поднялись.
Отдыхать некогда было. Наварили картошки, напарили каши, грибы обработали – что тушить, что сушить, что жарить, что солить.
Только последний подосиновик подчистили, порезали – и семья, вся в полном составе, на пороге появилась. Увидела детей, устало дорезающих последний подосиновик, и остолбенела. А потом все бросились спасшихся тискать, обнимать, целовать, расспрашивать, плакать. Отец даже забыл спросить, чья это телега перед воротами стоит.
Витя хотел про Вадима Викторовича узнать, вернулся ли он, но не успел. Виталик дождавшись короткой паузы, заявил:
– Пока не поешьте, ничего и рассказывать не будем, да, Вить?
– Прямо в точку, – вздохнул Витя.
И семья снова остолбенела, теперь уже от удивления: надо же, ужин на всех сварили, ого-го! Тихо помыли руки в рукомойнике, на стол накрыли, помолились, за стол сели, кушать принялись. А вот когда покушали, тогда и рассказу черёд пришёл.
– Так что с вами приключилось?! – напористо начал папа. – Мы вас искать стали ближе к вечеру, когда поняли, что вас ни в селе, ни на речке нет, и никто вас не видел с утра. Полдеревни вас искало! Да, и чья это телега перед домом?
– Телега – это старичка одного, – пояснил Витя. – Мы на ней до Калиново ехали. Тут вообще строах, что случилось. Но я лучше по порядку, ладно? А то неясно будет.
– Давай по порядку, – согласился отец.
Витя всю правду и выложил, себя не выгораживая, Васю оправдывая.
– В общем, Вася уговорил за грибами идти. Ему одному не хотелось, а тут мы с Виталиком подвернулись.
– Он волшебные слова сказал! – встал на защиту брата Виталик. – «Христа ради».
Витя благодарно кивнул Виталику.
– Короче, грибы-то мы напластали, а потом…
– А я ножку подвернул! – перебил Виталик. – Так больно было! Я плакал, мам! А ещё Кузьму Ароновича плохие мужики…
Ему не дали закончить. Женская половина семьи бросилась к Виталькиным ногам, но тот проворно подтянул их к себе.
– Всё уже прошло! – звонко заявил он. – Ничего не болит, не приставайте! Вить, рассказывай дальше! И про деда Кузьму!
– Какой дед Кузьма? – спросил дедушка.
– Тише, дедуль, пусть рассказывает! – оборвала Маруся.
Витя пожал плечами.
– Да тут и рассказывать нечего. Я Васю послал за тобой, пап, чтобы ты за нами на мотоцикле приехал. Он и пошёл. А мы потихоньку следом… Виталька на загорбах. А грибы мы Васе отдали, чтоб лишнее не переть. Он умотал в Калиново, а мы взяли… вернее, я взял, да и не туда завернул – срезать хотел и тропинку перепутал. Ну, и заблудился, в общем.
– Но Вася к нам не заходил, – недоумённо проговорила мама. – Мы вообще его не видели в эти дни. Правда, я заходила к ним за картой… Но он молчком да молчком.
– А позавчера мимо меня прошмыгнул мышью, – вспомнила Маруся. – Даже «здрасти» не сказал. Я думала, он просто сильно расстроен.
– Это когда ты от нас отстала и ворота запирала? – уточнила бабушка.
– Ну, да.
– Погодите вы, пусть Витя дорасскажет, – прервал воспоминания папа. – Как первую вы ночь-то пережили? Мы вас с фонарями искали километров на пять кругом.
– Да я травы натаскал под куст, туда и завалились, – сказал Витя. – А утром пошли тропу искать. Вышли на какую-то… Походили несколько деньков кругам и даже в деревню какую-то попали, брошенную, переночевали там. Коза одичавшая попалась, дала себя подоить, представляете?! А потом вышли на отсыпанную дорогу, да по ней и потопали… В грозу попали. Она здесь была?
– Была. Мокрые, поди, охолодали, – запричитала бабушка.
– Да ничего, согрелись потом. Солнце-то парило.
Витя заколебался, решая, рассказывать ли родителям про все злоключения, особенно про убийство Кузьмы Ароновича? Может, милиционеру Вадиму Викторовичу признаться, а родителей пожалеть? Нет, надо сказать. Иначе это предательством пахнет. И про красные «Жигули» придётся сказать. Но потом.
– А под вечер нас спас Кузьма Аронович. Он ехал по этой дороге на телеге и подобрал нас сонных.
– Кто-кто? – взволновался дедушка.
– Кузьма Аронович, – старательно повторил Витя. – Но мы его просто дедом Кузьмой звали. Он разрешил.
Дедушка подёргал себя за бороду.
– Да-а… – протянул он. – Давненько я о нём не слыхал… Думал, в город давно перебрался.
– А ты его, что ли, знаешь, деда? – расширил глаза Виталик.
– А как же!
С замиранием сердца Витя ждал, что дедушка поведает им изумительную историю о том, что в детстве он тоже заблудился, и спас его и довёз до Калиново на телеге, которую тянула белая лошадь с золотыми гривой и хвостом, тот же Кузьма Аронович – седой, крепкий телом и духом старик, живший на берегу озера.
А вдруг Кузьма Аронович… святой?! – смел и не смел думать Витя.
Между тем дедушка пощипал свою бороду и степенно, но с радостным блеском в глазах, ответил:
– Погодки мы с ним, соседи. На месте Васиного-то дома прежде другой стоял. В нём Кузьма жил и ещё человек десять всякой его родни. Богатый был дом – на любовь, на труд, на благочестие. В войну-то снаряд в дом попал, и он сгорел дотла, вместе со всем людьми. Один Кузьма и остался, потому что как раз в ночное с лошадьми ходил. Тогда в Калиново лошадей бегало – ух! И все пацаны и девчата ездили верхом. Нонче ж энтих лошадушек по моим зубам пересчитать можно…
– Деда, – серьёзно вопросил Виталик, – а сколько у тебя зубов-то?
Дедушка разинул рот от озадаченности. Виталик не растерялся, вгляделся в розовые дёсны.
– Мало, – сосчитал он, и семья рассмеялась.
– Дак поди ж ты, штук пять всего осталось-то, – смущённо признался дедушка, и сам рассмеялся.
– Почему? – с прежней серьёзностью уточнил Виталик.
– Видать, редко капусту грыз, – пошутил дедушка.
– Я буду часто, – решил Виталик, – чтоб зубы не выпали.
Отсмеявшись, родные хором подтолкнули Витю:
– Дальше-то что было?
– А чё дальше? Он привёз нас в деревеньку в пять домов. Там уж никто не живёт, только он. Хозяйство у него там. Озеро…
– … под боком, – добавил Виталик.
– Под боком, – подтвердил Витя. – Деда, а Кузьма Аронович после пожара куда делся?
– Да уж я-то и не помню, чего там с ним приключилося дальше…
– Небось, государство сироту помирать не бросило, – вставила бабушка. – В городской приют определило, выучило, как положено, на работу устроило. В те времена жёстко было: вырос – иди работать, пользу людям приноси.
– А кем работал дед Кузьма? – с любопытством спросил Витя.
Дедушка бороду пригладил, подумал, а потом плечами пожал:
– А это уж я не могу знать, внучек. Как сгорела изба Кузьмы, так я его и не видал.
– Может, лесником? – предположил папа.
– А что? – согласился дедушка. – Вполне в его духе: любил он лес и всякую живность. Божий человек. Всегда Бога поминал… Значитца, погостили у него?
– Ну, да! Переночевали, а утром в Калиново поехали.
– На телеге! – гордо возвестил Виталик. – И лошадь белая, а хвост у неё золотой. Очень красивая лошадь. Её Белухой кличут. И у неё есть жеребёнок чёрный.
– Белуха? Как рыба, – хихикнула Маруся и пояснила: – Это такое огромное белое морское животное. Лоб у неё такой… выпуклый.
– Нет, это была лошадь! – упрямо стоял на своём Виталик.
Он сердито посмотрел на старшую сестру.
– И вообще, лошадь на рыбу не похожа! – доказал он. – У неё ноги с копытами, шкура и хвост из волосьев, а у твоей рыбы плавники, чешуйки… и вообще она мокрая, скользкая и холодная! И по суше не ходит!
– У белухи тоже чешуи нет, – под общий смех сообщила Маруся – больше для порядка, чем для научного спора. – У неё кожа.
– Это неважно, – закруглила препирательства мама. – Главное, вы нашлись, и вы живы да здоровы.
И тут Витя перевёл дух и сказал горько:
– Убили Кузьму Ароновича.
– Что?! – в голос вскрикнули все. – Чего ж вы молчали?!
– Так разве сразу всё объяснишь? – произнёс Витя. – Пришлось постепенно. А то б вы ничего не поняли… Надо Вадиму Викторовичу рассказать. Мы запомнили и убийц, и номер ихней машины.
Мальчик неожиданно утёр рукой слёзы. Глядя на него, и братишка заплакал.
– Тише, тише, – машинально принялась успокаивать ребят растерявшаяся мама.
– Что конкретно произошло? – спросил папа, хмурясь.
Пришлось Вите рассказать обо всём, что видел; и о том, что накануне эта машина специально не забрала их. И про отчаянье. И про разговор о браконьерстве, и об избиении, и о том, как им хотелось броситься на выручку, да ноги отнялись. И о том, как потом они ревели над истерзанным телом. И как ушли.
Маруся тут же побежала к милиционеру, чтоб тот поднял тревогу. А мальчики с отцом пошли за водой и дровами – баню топить.
Мама с бабушкой грибы пристроили – кого на печку сушиться, кого на сковороду, кого в кастрюлю с рассолом. Пироги затеяли на завтрашнее утро. Варево скотинке понаделали. Мужчины с колодца вернулись – пошли животину кормить. Бабушка корову с тёлочкой встретила, обиходила, подоила.
Маруся, вернувшись от Вадима Викторовича, сообщила, что убийцы эти – люди уголовному розыску известные, и что их скоро поймают. За Кузьмой Ароновичем уже снарядили «Газель». Витя поехал с ними – дорогу показывать.
Приехали. Рванулся Витя на обочину, раскидал ветки, плача. Взрослые его оттеснили, а потом вдруг Вадим Викторович крикнул прижавшемуся к папе Вите:
– Витёк! А жив твой Кузьма Аронович-то! Похоже, сохранил его Бог! Он, правда, без сознания, но дышит. Щас в больничку его отвезём.
Витя радостно стиснул руку папы. Дед Кузьма жив!!! Как здорово! Слава Богу!!! Слава Богу за всё! Ну, теперь всё в порядке. Выздоровеет Кузьма Аронович, вернётся в родное Батуево и будет, как прежде, Богу молиться, в поле трудиться…
Перекрестил Витя Кузьму Ароновича, которого несли в машину милиционер, фельдшер и шофёр, а потом сел в мотоцикл, на котором его привёз сюда отец, и поехали в Калиново вслед за «Газелью».
Вечером Славины встали на молитву. О болящем рабе Божием Косьме долго молились, о заблудшем отроке Василии, благодарили Бога за возвращение детей. Виталик так и прикорнул на полу от усталости.

VII день
На следующий день – тёплый, солнечный, радостный – после многотрудного деревенского утра Витя и Виталик выскочили за калитку, чтобы бежать к отцу Феофилакту, всё рассказать, а у Вадима Викторовича спросить, как дела у Кузьмы Ароновича, и поймали тех мужиков или нет.
Вася, похоже, совсем не ожидал их увидеть и уж точно боялся даже здоровкнуться, не то, что поговорить. Застигнутый врасплох, он стоял перед Витей и Виталиком, то бледный, то красный, не смеющий поднять глаза, поникший весь и несколько взъерошенный. Под глазом образовался синячище, на руках рдели свежие царапины. Где это он ободрался?
Троица стояла в тени старого тополя, росшего на обочине дороги, и молчала. Витя и Виталик смотрели на Васю, а Вася разглядывал свои босые ноги.
– Тебя кто побил? – неожиданно нарушил молчание Виталик.
Лицо Васи вспыхнуло. Созерцая внимательно свои грязные ступни, он долго из-за комка в горле не мог проглотить слюну, а когда его немного отпустило, и он мог говорить, единственное, что ему удалось выдавить, было:
– Да сам.
Виталик не поверил:
– Са-ам?!
– Оно и видно, – усмехнулся Витя. – С горки упал, на пригорочек наткнулся, на сучок напоролся. Так, что ли?
– Почти, – выдавил Вася.
Снова помолчали. И снова Виталик первым соединил всех словом:
– Больно?
– Ага, – выдавил Васёк.
– Досталось тебе, – посочувствовал Витя.
– Заживёт, – выдавил Васек.
– Понятное дело, заживёт, куда денется? – поддержал Витя.
– Ага, – выдавил Васёк.
Опять помолчали. И опять Виталик – как спасение от неловкости:
– Мы к отцу Феофилакту идём. Потом к Вадиму Викторовичу. Потом на автобусе к старику одному попытаемся съездить в город. Он в больнице лежит. А вечером в храм. А ты?
– Я? – выдавил Вася.
– Ну да, ты! Ты с нами или куда? – нетерпеливо воскликнул Виталик. – С нами тут такое было! Айда же!
Он резким движением подтянул шортики, фыркнул и один потопал по светло-коричневой дороге, мягкой от пыли.
– Ладно, Вась, идём с нами, правда, – сказал Витя. – Чего тебе одному париться? Или тебя куда мама послала?
– Не послала, – буркнул Вася.
– Что, Кореньков ждёт?
– Да пошёл он… – буркнул Вася.
– По телевизору фильм начался?
– Да пошёл он… – тише буркнул Вася.
– Ну, и айда с нами, чего ты, как девчонка-капризуля или как вредная коза! – вслед за Виталиком раздражился Витя. – Упрашивать тебя ещё! Сказано – пошли, так скажи чего толком: идёшь? Ну?
Васек впервые поднял глаза с босых ног на Виталика.
– Иду, иду, – сказал он несмело.

*  *  *
Четыре дня назад
I день
Васёк то и дело поглядывал на густеющее синевой небо и наливающиеся оранжевым солнечные потоки. Понятно, что лето, и солнце высоко, но всё равно бывалому человеку ясно: близится вечер. У крестьянина вечернего отдыха нет, в отличие от городского жителя. Про скотину не забыли? Про птицу всякую да разную? Накормить, напоить, подоить, яички убрать из гнёзд, огород полить, ужин приготовить, посуду помыть в двух-трёх тазиках; вода на дне бака – тогда и по воду сходить. Так что вечер сельский короткий да хлопотный. А признаки его наступления сельчанин чуть ли не нюхом чует.
У Васи ещё другая забота: к началу фильма успеть. Вот он и спешит, торопится. Опоздал, конечно, не без того, уже целых четверть часа кино шло. Без завязки сюжета, конечно, трудно понять, что там за суть в звёздных столкновениях и войнах между людьми и пришельцами, но ничего. Всё только начинается!
Дом пуст. Отец укатил с матерью в город за покупками. Разные хозяйственные мелочи и «крупняки», которых в Калиново, понятное дело, не завозили, родители брали в городе и отводили для этого именно субботу, чтоб в воскресенье было время и на отдых, и на баньку, и на телевизор.
Это было здорово, что дом пустовал. Никто не мешал Васе бросить грибы на кухню, схватить из буфета печенье и пряники, со стола – чайник и кружку и, включив пузо телевизора, усесться возле журнального столика со всем добром. О друзьях он уже и забыл, подспудно пребывая в уверенности, что вскоре пацаны сами вернутся домой. Чего тут идти-то? Одна нога ещё там, другая уже здесь. Если, конечно, тропинки не перепутать. Ну, устанут, конечно, ну, и что? Не стеклянные. Отдохнут в избе и завтра будут ещё шибче бегать.
Пекинес Арнольд помахал хвостом, напрашиваясь на ужин. Вася с ворчанием вернулся на кухню, отыскал и откупорил банку собачьих консервов, вывалил в миску и снова удрал в гостиную, где уже во всю шумел телевизор. Вася с ощущением полного блаженства утонул в кресле и засунул в рот печенье.
Телевизор Васю так загипнотизировал, что очнулся он только тогда, когда стукнула дверь, впуская нагруженных сумками родителей. И то особо ухом не повёл! Ну, пришли, и пришли, чего такого?
– Василий! – позвала мама. – Ты грибы-то принёс?
– Принёс! – не сразу отозвался Вася, погружённый в картины на экране.
– Ты их хоть обработал? – крикнула мама.
– Не, я устал! – отозвался Вася.
– Ну, хоть замочил в холодной воде?
– Н, я же говорю – устал!
– А за водой сходил? Картошку на ужин сварил? – допытывалась из прихожей мама. – Арнольда покормил?
– Ну, мам же! – обиженно заныл Вася. – Арнольда покормил, не покормишь его, как же, а вообще – я устал же!
– Ну, ты даёшь, Василий! – возмутилась мама. – Отец, ты погляди на него: он ничего не сделал! Уткнулся в телевизор, и ничего его не касается, а? Погляди, погляди на него!
Отец неохотно заглянул в гостиную и тоже раздражился, обозрев нежившегося в кресле сына.
– Кончай пялиться в телик! – приказал он. – И марш за водой!
– Что за «помощничек» растёт! – посетовала мама. – Плакать хочется.
– Васька! Марш за водой! – повысил папа голос.
Вася недовольно поднялся с кресла и неторопливо двинулся в прихожую, старательно показывая свою усталость и недовольство. Он тут по лесу весь день ходил, а его заставляют работать! Как несправедливо!
– Быстрее ногами шевели! – подогнал папа. – Мы с матерью едва живы, а ты как парализованный.
– Воды принесёшь, начнёшь картошку чистить на ужин, грибами займёшься, – перечислила мама.
Вася скривился. Гадость какая – работа! Вечер загублен. Вода, картошка, грибы… А телевизор когда смотреть?! Скоро боевик начнётся, «Сто выстрелов в упор» называется. Его что, не удастся посмотреть?!
Но делать нечего. Бурча себе под нос фразы типа «вот привязались, сами-то не могут разве сделать, они ж весь день катались на машине, в магазинах развлекались, а я по лесу шастал, ноги все стёр», Вася побрёл за водой.
Он было вспомнил, выйдя во двор, что Витя и Вит остались в лесу, но, во-первых, понадеялся, что они уже дома, во-вторых, дела навалились, некогда и телевизор посмотреть! Куда уж тут к соседям забегать!
Ночью Васе спалось не очень хорошо: его томили обрывки эпизодов из фильмов: то его в подвале заперли и сейчас пытать начнут, то его из окна небоскрёба пытаются спихнуть, а то ноги цементом заливают. В общем, сны дали не отдых и покой, а один страх перед смертью.

II день
Вася проснулся с одурманенной головой, с плохим настроением и ощущением пережитого ужаса. Первым делом он бросился к маме.
– Мама! – пожаловался он. – Мне приснился плохой сон!
– Нечего было телевизор до полуночи смотреть! – фыркнула мама. – Иди ешь.
Пекинес уже вертелся около мамы и своей миски. Получив порцию любимых консервов, аккуратно стал есть. Вася сел за стол, заспанные глаза кулаками протёр вместо воды. Мама налила ему в чашку чай, на тарелку положила ломтики колбасы, сыра, белого хлеба, какие-то рулетики в ярких фантиках. Но Васе почему-то не хотелось есть привычную пищу.
– Мам, свари кашу!
Мама изумилась:
– Чего? Кашу? Ты её с трёх лет не ел! Да и нету у меня манки.
– А ты свари не из манки, из гречки хотя бы.
– Лучше перловую, – предложил папа. – Она самая полезная.
– Как же, будет он перловую! – не поверила мама. – Да он любую кашу собаке лучше снесёт, чем сам съест. А тут – на тебе… Может, у тебя живот болит? – встревожилась она. – Я тебе линекс дам, погоди.
Но Вася отмахнулся досадливо:
– Ничё у меня не болит, я здоровый. Пойду на реку.
– Иди, иди, – спровадила мама, – погуляй, пока школа не началась. Не забудь рыбок покормить!
Покормил Вася рыбок и ушёл. Пришёл на обед, поел, подремал, телевизор посмотрел, с собакой поиграл, на компьютере повоевал. В общем, день не отличался от многих других. Замотался Вася, и про друзей-соседей даже не вспоминал. А вечером вернулся папа и, поедая за столом картошку с колбасой и тушёнкой, сказал:
– Слышь, мать? А соседские-то парни пропали куда-то!
– Как это? – всполошилась мама.
– Представляешь?! Ушли вчера в лес и не вернулись. Да шастают где-нибудь, не иначе. Заблудиться-то у нас мудрено.
– Бедные мальчики, – пожалела мама. – Их хоть ищут?
– Ищут, куда деваться?
Папа усердно жевал. А Вася застыл. Как же это он забыл вчера сходить к соседям?! И вот теперь вон что получилось… Забрели непонятно, куда. Хотя заблудиться-то мудрено, сказал папа, дороги все известные. Но ведь заблудились! Что делать? Бежать и признаваться? Ой-ёй-ёй… Всыплют ему так, что неделю сидеть не сможет! Промолчать?.. Ага: а потом Витька всем расскажет, как дело было.
Сидел Василий на стуле, кусок в горло не шёл, глаза подняться от тарелки не могли. Уши полыхали, страх терзал – мочи нет: а вдруг Витька и Вит в лесу пропадут, а потом раскроется, что в этом Васька виноват? Да от него все ребята отвернутся! Ну, кроме разве что компании Коренькова.
Вот у кого надо пойти совета спросить! Кореньков мастер на всякие скрытые дела. И Ваське поможет… если ему заплатить. А чем ему заплатить? Деньги у отца спереть? Заметит… Хотя, может, и не заметит, если хитро слямзить. А как хитро? Э-э-э… надо подумать. Может, сам Кореньков подскажет.
Ох, нет, куда не крути, всё одно получается: если вернутся Витька и Вит, Ваське хана.
Подумал так Вася и на целую минуту ему страшно стало – до чего же он додумался?! Смерти для друзей пожелал! Вспомнил он, какими верными товарищами были ему соседские пацаны, как часто он им в рубашку плакался, тайны свои нелицеприятные доверял, и никому они его не выдавали, даже маленький Вит! Он у них себя, как дома, чувствовал, до того приветливо и просто встречали его все, даже взрослая кареглазая Маруся, у которой не было ни минутки свободного времени.
Он вспомнил, как весело лепил с ними пельмени на Рождество, как наряжал ёлку, как слушал чудесные сказки, которые рассказывала бабушка… Ему было так интересно, что в тот вечер он и о телевизоре забыл, а ведь там шёл его любимый мультсериал про трансформеров и монстров, которые он никогда не пропускал…
Вспомнил всё это Витя, и стыдно ему стало. За добро, получается, злом заплатил? Хоть и не хотел, а получилось именно так – злом за добро… Что ж теперь делать? Сказать родителям?
Вася представил их возмущённые лица и отлучение от телевизора и улицы на долгий срок, и вздохнул. Не годится. Тогда, может, Коренькову?.. Вася представил его довольную физиономию и радостное подленькое хихиканье и вздохнул.
Пойти всё же к маме Вити и Вита, и сообщить ей, где он расстался с братьями? Вася представил себе бурные слёзы и отчуждённый взгляд… и вздохнул.
Страшно. Противно. Но делать-то что-то надо. Ведь, даже если никто не узнает, всё равно будет знать сам Вася. И ещё, наверное, Бог? Витя говорил, что от Бога ничего не скроешь… А вдруг это правда?.. Значит, от наказания всё равно не отвертеться? Оно будет и всё. Ну, а тогда что толку скрывать свой поступок?
Давно уже Вася поел, давно переделал домашние дела, что поручала то мама, то папа; и телевизор его не манил, а, напротив, казался бездушным и противным, и Арнольд его не развлекал своими выходками, а он всё думал и думал о том, почему же он сразу побежал не к соседям, а к себе домой? Почему обо всём забыл – захотел забыть?
Так он всё мучился, мучился, и не знал, как поступить. В окно глядел, за калитку выходил, бродил возле соседнего дома, шею вытягивал – есть ли кто дома? От случайных прохожих шарахался. Вечером мама проверила грибы, что сушились на веранде, и ахнула:
– Ого, смотрите-ка! Грибы-то все зачервивели! Фу, пакость какая, зря только время тратили. И почему это они сгнили?
Васю как током ударило. Похоже, Бог есть. Иначе чего бы этим грибам гнить? Тут-то его и озарило. Он понял, куда надо идти. К Богу и надо идти! В смысле… к отцу Феофилакту. Вася знал, где он живёт, а кто не знал? В Калиново священник – известный, почётный человек. Его даже неверующие Васины родители уважают. Но как к нему пойти, что ему сказать?
Ночью Васе снились кошмары, навеянные фильмами ужасов, которые он так любил. Он часто просыпался и в страхе смотрел в чёрный потолок, натягивая на себя простыню. Если представить, что монстры на самом деле существуют… то ведь это же… невозможно даже и жить!
Витя говорил, что нечистая сила на самом деле есть. Неправда. Как они могут быть? Это же всё сказки, фантастика! Просто людям нравится выдумывать ужастики… а за примерами и ходить не надо: то динозавры есть, то всякие уродцы, то инопланетяне или духи какие-нибудь…
С другой стороны, а если правда, что все эти инопланетяне и монстры – бесы, и что именно они вкладывают в человеческий мозг свой собственный облик? То бишь… рисуя монстра для мультика, художник видит в воображении настоящее существо?! И значит… оно, это жуткое существо, только и ждёт, чтобы погубить человека? И Василия тоже? И спасения нет? То есть, спасение есть, если поверить в Бога… Но это ж надо не просто поверить. Что значит – поверить? Сказал во всеуслышание: я, мол, в Бога поверил! И что, спасёшься, что ли? Если так сказал, значит, надо что-то делать, трудиться над собой. А разве хочется трудиться? Тут едва-едва заставляешь себя учиться и по хозяйству хлопотать, а если ещё и про душу думать… Совсем по-другому ж надо будет жить! Совсем нелегко! Совсем-совсем трудно! И с Кореньковым не знаться. И телик не смотреть. И не лгать. И не ругаться. И в церковь ходить.
Ой, нет. Какие хлопоты! Чё зря жизнь-то усложнять Богом, дьяволом, ангелами, бесами? И так нелегко, а тут ещё придётся в уме держать кучу правил. И, главное, их исполнять! И не просто так исполнять, а чтоб от души это шло. То бишь, это обязаловка, но твоя личная, собственная. Словно ты сам себе надсмотрщик. Не доглядишь за собой, и ругать некого, кроме себя самого. Во как.
Короче, не для Васьки эта вся история. Если б хотя бы «предки» поддержали… но ведь только смеяться над ним будут. Скажут: в попы, что ль, подался?
А хоть бы и в попы…
Где там сейчас Витька с Витом? Да, наверно, в стоге сена на лужке переночуют, а утром до Калиново доберутся, ничего страшного с ними не случится. Подумаешь, телевизор засмотрелся и забыл про всё! С кем не бывает! И никто не узнает, подумаешь…
Лишь под утро уснул Вася сном без сновидений. Даже петушиное кукареканье соседского петуха и весёлое тявканье Арнольда его не разбудило.

III день
– Василий долго будешь на перинах валандаться?! – услышал Васек сквозь тяжёлый сон отцовский голос. – Пошли завтракать да сортир ремонтировать, а то зимой провалишься в дыру, приключений не оберёшься.
Васек вспомнил, что туалет, наспех сколоченный несколько лет назад из старых неошкуренных досок, действительно грозил в любой момент показать свой гнилой характер. Но заниматься ремонтом ему жутко не хотелось: не то настроение.
Впрочем – и Вася иногда признавал это втихаря даже от себя самого, – у него всегда «не то настроение», чтобы работать. Вот погулять, телевизор посмотреть, на компьютере поиграть – это да, здесь всегда настроение именно то, что нужно. С другой стороны, какое может быть «то настроение», чтобы с ним ремонтировать сортир?! Ну, ладно бы, собственную яхточку подштопать или лодку, на худой конец; беседку-шашлычную или крутую шведскую стенку; да хоть пристройку худо-бедную, и то лучше, чем этот… сортир. Фу.
Вася чуть приоткрыл один глаз, наблюдая сквозь ресницы за папой. Тот почуял хитроватый взгляд и сказал, не оборачиваясь:
– Чё, слабо сортир-то ваять вместо пластилиновых динозавров? Поди ж настоящим-то делом заниматься куда как сложнее, чем всякой ерундой, а? Х-ха… Эй, мать, есть чего пожрать? А то у нас дело наиважнецкое!
– Готово! – откликнулась с кухни мама. – Руки пускай моет.
– Слыхал? – спросил папа и повернулся к сыну. – Давай, обихаживай себя, да поскорее. Время-то идёт, не резиновое. Иль ты отлынивать собираешься?
– Да и хотел бы, да не дашь ведь, – в подушку пробурчал Вася.
– Чего? – подозрительно нахмурился отец.
– Встаю, – глухо бросил в его сторону Василий и покинул, наконец, кровать, скинув с неё рыжий комок шерсти – мохнатого пекинеса Арнольда.
Туалет, рукомойник, тоскливый трусливый взгляд в сторону соседского дома. Чего там они – пришли иль нет? Если б пришли, то, поди ж, забежали б – хотя бы наругаться. Но тихо у соседей. Только обычный птичий гам, хрюканье хавроньи, ленивое тявканье Чижика.
Вася прищурился на солнце. Опять оно вылезло. Лучше б дождь пошёл. А лучше – град. Или ураган. Тогда ремонт сортира отодвинулся бы на несколько дней. А потом, глядишь, отцу стало б лень этим заниматься… Вася кинул рассеянный взгляд на тёмную дощатую будку. Подумаешь, вполне может простоять ещё лет пять, чего его ремонтировать?
Вася плеснул себе в лицо прохладной воды из рукомойника. Интересно, хватит ему времени сгонять на речку искупаться? Он сделал к воротам несколько шагов и опомнился. А вдруг его встретят родные Вити и Вита? Что он им скажет? Как посмотрит? Да и вообще… Наверняка полдеревни знают, что ребята не вернулись из леса. Будут спрашивать… А что им отвечать, а? «Ля-ля-ля, тополя»?
Вот что. Надо плюнуть на сортир и удрать в лес на поиски друзей. Пусть его потом отлупят, плевать. Зато вернёт Витю и Вита. Это взрослые не знают, где искать, а Васька там все тропинки знает… Хотя, нет, далеко не все… Только те, что в округе. А друзья забурились гораздо дальше. Пойдёт туда Васька один – и вляпается похуже них: они-то хоть вдвоём, а он будет один. Одному во сто крат страшнее. Его даже передёрнуло, едва он это представил.
– Василий! – раздался голос отца.
От неожиданности Вася вздрогнул.
– Чего! – откликнулся он и втянул голову в плечи: а вдруг его соседи услышали?
Ещё припрутся с неудобными вопросами…
– Умылся? Бегом завтракать! Солнце не ждёт!
Вася поплёлся в дом. Завтрак был, как всегда, мало аппетитный, весь из полуфабрикатов и колбасы с сыром и хлебом. Вася быстро напихал в рот бутербродов и запил морсом из смородинового варенья. Покормил рыбок.
А потом начался трудный рабочий день. Уж лучше бы сентябрь поскорее наступил – в школу бы пошёл. Не то, чтобы Вася любил учиться, просто родители бы не зудели, что надо в огороде полоть, поливать, воду носить, посуду мыть или вот туалет ремонтировать…
До полудня Вася с отцом потом обливался, возясь с новой ямой и досками. Живот ныл от голода. Наконец, мама вышла и позвала пельмени магазинные жевать. Ура! Вася рванулся к рукомойнику вперёд отца. И только он плеснул себе воды на руки, как в калитку постучали. Отец крикнул:
– Входите, собаки нет!
Поднялась за верёвочку щеколда, скрипнула тяжёлая калитка. Вася застыл соляным столбом. Соседи! Мама Вити и Вита и их старшая сестра Маруся! Жуть.
– Здравствуй, Вася, – сказала мама Вити. – Здравствуйте, – кивнула она отцу Васи.
Голос у неё мёртвый, глаза потухшие, ввалившиеся. Маруся мрачная, глаза влажные – вот-вот слезами прорвутся.
Вася ничего не смог сказать, а папа поздоровался:
– Здравствуйте. Слыхал о вашей беде. Не нашли ещё ребятишек?
– Нет, – проговорила Маруся. – Полдеревни их ищут, а без толку.
– Может, не там ищут? – предположил Васин папа.
– Не знаем… Вот Вася как-то говорил, что у вас есть подробная топографическая карта наших мест.
– Ну, есть.
Васин папа искоса глянул на сына.
– Мы-то всё без карт ходим, – объяснила Маруся, – считается, что мы тут с закрытыми глазами любую кочку найдём… И в общем-то, так и есть… Просто надо общую картину увидеть, представить зону, в которой мальчики пропали и куда могли двинуть, по каким тропинкам или намёкам на тропинки. Вы… в общем… не могли бы дать нам её на время?
Папа пожал плечами.
– Конечно! – ответил он. – Всегда рад чем-нибудь пособить. Сам-то идти с вами не смогу, вон сортир с сыном ремонтировать собрались, пока жара. Потом-то в школу. Некогда будет сорванцу.
– Да. Конечно, – мёртвым голосом сказала Витина мама.
Она подумала, что, возможно, её дети в этом году не пойдут ни в школу, ни в садик…
– Васька, иди обедать, нечего взрослые разговоры подслушивать! – строго велел отец.
Постаравшись не выдать своё облегчение, Василий быстренько нырнул в дом. Уф-ф… не успели спросить, видел ли он Витьку и Витальку! Ну, что бы он сказал?! Он нырнул за стол, сервированный по-походному просто и неприхотливо. Схватил вилку и принялся жадно наяривать пельмени – не очень вкусные, но зато сытные.
Хлопнула дверь. Это зашёл отец. Он прошёл мимо кухни в комнату и вскоре вернулся обратно с картой в руке. Не было его минут пять, а потом он уселся за стол и молча стал поглощать магазинные изделия из теста и чего-то такого, похожего на мясо.
После обеда так же молча отец и сын отправились в огород и взялись за лопаты – углублять яму. Вася копал отрешённо, машинально разравнивая землю, которую отец выкидывал из ямы. Он оказался совсем не готов к вопросу, которым внезапно, как камнем бросил в него отец.
– Ты за грибами с соседскими пацанами ходил?
Василий и сообразить-то ничего не успел, как с языка слетело:
– Не, один.
Минуту отец яростно копал и топтал землю в яме, чтобы её утрамбовать. И вдруг, не глядя вверх, на съёжившегося сына, спросил:
– Чё ж, и матери не забоялся? Ведь она велела одному не идти.
– А чё такого? – насупился Вася.
Внутри заледенело, а через мгновенье пламенем обдало.
– А то, что за ослушание тебя порка ждёт, вот «чё такого», – рявкнул отец и выбрался из ямы, выкинув лопату наверх.
Ушёл за инструментами, воротился.
– Держи доску! – приказал суровым тоном. – Рукавицы возьми, а то мать замучается тебе занозы выковыривать.
Какое-то время они работали, делая вид, что всё в порядке. Василий мучительно соображал – на самом ли деле его ждёт порка, или пронесёт? Может, всё же сознаться? Тогда порки не будет… Хотя, кто его знает… Проведает отец и мать, что Васька забыл Славиным о сыновьях рассказать, ещё неизвестно, какое наказание придумают. Порка ладно. Телевизор и улица точно накроются. Завалят домашними делами по ногти, а потом станет с них – торжественно выволокут сыночка на людской суд и публично нагоняй дадут. Для них репутация тьфу, лишь бы сынок воспитательную меру получил и дотумкал, чего можно делать, а чего нельзя. Как там у Маяковского… «что такое хорошо и что такое плохо».
– И братьев, что ли, не видел? – ворвался в Васины туманные опасения резкий голос отца.
– Когда? – очнулся Вася.
– Когда-когда! Дурень! Когда из ворот вышел! Они ж в церкву собирались идти, лентяи эдакие… всё бы им от дела отлынивать… – заворчал отец. – Подумаешь! Стоять на попа глазеть и кресты класть всякий могёт, ты попробуй урожай отличный вырастить. Или, там, корову, если кто к этому тягу имеет… Ну, так чё?
– А чё? – тупо переспросил Вася.
Отец взорвался, бросил доску. Та шмякнулась гулко, подняв чёрную пыль не политой земли.
– Чё-чё! Крутой, что ли, а? Шмакодявка, паршивец! Видел ты Славиных или нет?!
– Не видел!!! – громко гаркнул Вася. – Чё пристал?! Хочешь лупить – лупи! Не разводи тут всякое… Могу ремень притащить. Хочешь? – с вызовом предложил он.
Отец посмотрел на него с интересом.
– Ну, ну. Сразу в дамки? Что ж, прервёмся. Только имей в виду, храбрец-удалец, после порки будешь пахать, как здоровый. Ты ж, надеюсь, не думал, что с красной задницей за телевизор засядешь или за комп?
– Ничего я не думал! – вскинулся Вася.
Он повернулся и быстро пошёл к дому. Пекинес Арнольд обнюхал его грязные ноги, фыркнул и вернулся на свою подушку. Вася машинально стукнул пальцем по стеклу аквариума, но рыбки, как всегда,  не обратили на шум никакого внимания. Мама, стрекотавшая на швейной машинке, улыбнулась его приходу.
– Много сделали? – спросила она.
– Много. Где отцовский ремень?
У мамы поползли вверх брови.
– В шкафу… А что случилось? Зачем он тебе понадобился?
Вася открыл шкаф, нашёл толстый крепкий ремень с железной пряжкой. К маме повернулся. Сказал:
– Отец пороть намеревается.
– Поро-оть?! – ошеломлённо повторила мама и встала из-за машинки. – За что это, интересно мне знать? Ты чего-то украл? Кого-то избил?
– Ничего и никого, – буркнул Вася, разглядывая будущее орудие наказания. – За дело.
Мама подошла к нему и прищурилась.
– Так. Что за дело такое?
Избегая смотреть маме в глаза, Василий ответил:
– В лес один ходил.
– Ну, и что? – не поняла мама.
– Это в тот раз… когда ты меня за грибами послала, – выдавил Вася, глядя в ремень и стискивая его. – Я никого не… нашёл… и один пошёл в лес… А ты ж мне запретила одному.
– Так. И что?
– Ну, и папа сказал, что выпорет.
Мама подумала, изучающе посматривая на сына.
– Отлично, – наконец промолвила она. – Ты, значит, сам с этим согласен, раз ремень достал?
– Ну… наверное, – с сомнением согласился Василий.
Нахмурился. А, может, и правда, это к лучшему, что его выпорют? Наказание, конечно, получится не за то, что он на самом деле натворил, но всё равно ж наказание. Какая разница, за что? Ведь он-то будет причину знать, а другим об этом знать и не надо.
Вася даже воспрял духом. Что ни говори, а наказание облегчает совесть, это всем известно… ну, кроме компании Коренькова, естественно. С торжественным видом мальчик зажал в руке кожаный ремень с железной пряжкой и отправился в гостиную ждать отца. Арнольд, уверенный, что скоро произойдёт что-то необыкновенно занимательное, потрусил за ним и запрыгнул на диван. Вася хмуро хмыкнул, глядя в его чёрные глаза.
– Чё ждешь? – спросил он пекинеса.
Пекинес моргнул и облизал нос. Васино сердце гулко билось.
Отец не замедлил явиться. Хмуро заглянул в дверь, смерил сыночка оценивающим взором, хмыкнул.
– Готов, что ль?
– Готов! – с вызовом ответил Вася.
– Ты мне мученика тут не строй! – цыкнул отец. – Подумаешь, ремня ему зададут! Поди, за спиной ещё куча таких делишек имеется, за кои надобно тебя ремнём чесать! Снимай штаны, чего сидишь!
В душе Васи что-то задрожало. Видимо, он надеялся в глубине души, что отец возьмёт ремень лишь для острастки. Ему стало невыносимо жарко. Лицо покраснело. Трясущимися руками он принялся снимать штаны. Не впервой, конечно, отец его выдерет, но почему-то именно сейчас ему так страшно и противно. Что за разлад в нём появился?..
Мальчик лёг на диван и повернул лицо к стене, чтобы отец не видел на нём гримасы боли. Он услышал тяжёлые приближающиеся шаги, стук ремня, который отец взял в руки, и зажмурился.
Но удара всё не было и не было. Потом вдруг прохладная лента ремня легко упала на Васину спину. Громкий выдох сквозь зубы. Удаляющиеся отцовские шаги. Удар входной двери.
… Ничего себе… Ушёл?! Чего это с ним? Вася быстро вскочил. Арнольд скатился с дивана и рванул на кухню под мамино крылышко.
– Пап! – вдогонку крикнул Вася.
– Он на крыльце, – ровным голосом отозвалась мама.
Вася подсел к ней за кухонный стол, поковырял цветочек на толстой клеёнке.
– Чай будешь? – спросила мама.
– Ага.
Она встала, налила в пузатую керамическую чашку холодный чай, положила на блюдце печенье.
– Перекуси, – сказала мама, – а потом возвращайся к папе.
Вася похрустел печеньем, запил чаем. Вздохнул.
– А чё он меня не выпорол? – осторожно спросил.
Мама плечами пожала и не ответила. Понятно. Воспитание. Типа «разбирайся в одиночестве; не мои проблемы». И ладно. Разберёмся в одиночестве. Как всегда. Похоже, отец не стал его наказывать потому, что пожалел. Хотя, когда Васька был меньше, он ведь его драл, как сидорову козу, и ничего у него в сердце не ёкало… Тогда что же? Непонятно.
Отец сидел на крыльце и разглядывал какую-то металлическую деталь от машины. Чего он там увидел? Неисправность? Или, наоборот, исправность?
– Пап.
– Готов?
Отец поднялся, отложил деталь на ступеньку.
– Пошли работать. Время не ждёт.
Вася не осмелился задать волнующий его вопрос и побрёл за ним, шаркая по земле старыми кедами.
Отец продержал Васю в огороде до вечера. Когда мальчик приплёлся без рук, без ног домой и свалился перед телевизором, до него дошло, что отец решил заменить порку физическим трудом. Тоже своего рода наказание в прекрасный солнечный день, который предлагал речку, лес или любимые триллеры, боевики, звёздную фантастику да крутые мультсериалы.
Не отрывая застывшего взгляда от экрана, Вася прожевал ужин, принесённый мамой. Все проблемы, кроме усталости, выпали у него из головы. У него вообще в голове ничего не имелось, лишь телевизионные страсти. Родители сидели рядом, так же, как и он, загипнотизированные иллюзорными, фальшивыми переживаниями. Под конец они казались им более реальными, чем жизнь.
Они уснули за полночь, после очередного фильма. Каждый видел во сне себя в мороках, которые только что мелькали перед ними на потрескивающем от электричества экране.

IV день
Соседские петухи не смогли, как ни старались, разбудить Василия спозаранку. Он так разнежился, что даже не услыхал, как родители уехали на работу. Когда же он окончательно проснулся и понял, что никого в доме нет, кроме Арнольда и безмолвных рыбок, то испытал такую радость, что забыл обо всём на свете. Ура! Здравствуй, безделье!
Вася тут же ощутил необыкновенный прилив сил. О, теперь он своротит горы! Сходит по нужде вместе с крохой-собачкой, покормит пекинеса и рыб, а потом заберётся в гостиную с завтраком и пультом и не отойдёт от телевизора до прихода родителей, после чего рванёт на речку с удочкой до ночи. Великолепный план!
Он решил следовать ему, не отступая ни на шаг. Арнольд лежал у него на коленях, руки держали пульт, расширенные глаза следили за дёргающимися изображениями. Через несколько часов абсолютного бездумья у Василия разболелась голова. Он скинул пекинеса с колен и отправился во двор. Скучно. И не надо было выходить, потому что сразу полезли непрошенные мысли: нашли Витю и Вита или нет? Где они бродят?..
У них, между прочим, и еды никакой нет. Конечно, летом не то, что зимой: всё ж-таки можно чем-то подпитаться. Ну, день, ну, два, ну, три… А потом точно худо придётся на одних ягодах и траве сидеть.
Посмотрел Василий на дом. Телевизор отчего-то надоел. Странно. Но при мысли о нём его немного затошнило. Работать в огороде уж точно не тянет. Махнуть на речку?.. Как-нибудь по-тихому, чтоб никто не заприметил…
Вася нашёл полотенце, перекинул его через плечо. Запер дверь. Выглянул за ворота. Вроде пусто. Отлично! Тенью скользнул на улицу, неслышно закрыл калитку и, постоянно оглядываясь, потрусил к берегу. В это время суток, конечно, мало кого встретишь: все либо на работе трудятся, либо в своих огородах копаются, но Васе почему-то казалось, что не работают калиничане, а прочёсывают лес, крича и аукая, обыскивая каждый куст, каждый овраг, каждую болотину. Вот как найдут Славиных, как узнают…
Вася втянул голову в шею, словно ожидая удара. И зачем он только вышел из дома, где пока безопасно? Ну, ладно, не сворачивать же с дороги. И потом, не факт, что пацаны пропали совсем. Они могли добраться до какой-нибудь соседней деревни и там наслаждаться жизнью у знакомых или родственников. Уж давно, наверное, позвонили родителям по мобиле и в ус не дуют, о Ваське забыли, и вот он, бедняга, страдает. И дела никому нету!
Распалив себя, Василий резко сбросил с себя футболку и старые шорты и бросился в речку. Вода обтекала его тягучими шёлковыми струями. Успокаивала. Смывала с его души чёрную грязь. Век бы не вылезал!
Солнце катилось на запад, искрилось на длинных волнах реки. Накупавшись, Вася вылез на покрытый мягкой травой бережок. Класс! Взбодрившись, он неспеша натянул футболку и старые шорты и, насвистывая привязавшуюся мелодию, направился к дому. Всё будет хорошо! Не должно быть плохо! Вон какой день яркий, в такой день ничего плохого не произойдёт! Откроет Вася калитку, а ему вдогонку звонкие голоса Витьки и Витальки полетят: «Привет! А где мы бы-ыли!». И всё, что, казалось, было кончено, начнётся сначала!
Совершенно случайно глаза Васи скользнули вдоль улицы и увидели… Марусю! Она шла ему навстречу. И, как назло, никакого переулочка рядом! Жар страха и стыда выкрасил лицо Васи в цвет зари. Эх, будь, что будет! Он ускорил шаги и низко опустил голову. Пробегая мимо Маруси, он даже не ответил на её тихое «Здравствуй, Василёк»: так боялся, что она задаст ему главный вопрос.
«Остановит – не остановит?» – замирало сердце.
Не остановила. Видно, тут же о встретившемся ей соседском мальчишке забыла. У неё тревог и маеты в душе столько, что ей не до какого-то приветствия русоголового воробышка. Отлегло от растерявшегося сердца.
Юркнул Василёк в свой двор, отпер дом, заскочил туда. Словно и на речке не был, не купался: градом льёт едкий солёный пот. И вернулась в душу чёрная грязь, которую, казалось, уже смыли струи речки Калинки. Васе совсем не хотелось возвращаться мыслями к тому несчастному дню. Может, заглушить всё «стрелялками» на компе? Он нажал две кнопки: одну на пульте телевизора, другую – на компьютере. Выбрал на полке фильм из коллекции дисков и отработанную весенними вечерами игралку CALL OF DUTY. Вставил диски в DVD-проигрыватель и в системный блок. Подождал, когда фильм и игрушка загрузятся, и сел за стол.
Он слушал разговоры, крики, взрывы и выстрелы по телевизору, иногда поглядывая на экран, когда события достигали кульминации зла и разборок, и лихорадочно работал мышкой и клавишами, продвигаясь по уровням «стрелялки» вверх. Постепенно работа на два фронта вытеснила на задворки беспокойные мысли и занозистые чувства. Чёрные кошки в душе свернулись клубком и ненадолго задремали. Почему-то в самые отчаянные моменты – что в фильме, что в «игрушке» – эти кошки открывали жёлтые глаза и зло всматривались в глаза Васи. И ещё презрительно скалили мелкие острые зубы…
Не дойдя до конца игры, Вася вдруг понял, что играть ему стало неинтересно. В жизни всё гораздо сложней, чем в этой смешной игрушке, основанной лишь на развитии двигательных рефлексов. Витя давно смеялся над пристрастием Васи погружаться в виртуальный мир.
«Что там может быть такого, чего нет в жизни? Что там может быть такого хорошего и полезного? Научиться, что ли, быстрее всех на клавишу нажимать? – спрашивал он у Васи. – Ну, и зачем тебе это? Для чего это пригодится?».
Вася отвечал заносчиво: «Для всего!», а сам признавался в душе, что не знает, для чего ему может пригодиться умение быстро нажимать на мышку или на кнопку клавиатуры.
Раздражённо выключив комп, Вася переметнулся на кресло перед телевизором, взяв с собой колбасу с хлебом и холодное молоко. Поставил другой фильм – покруче предыдущего. Самый любимый. Там столько крови и взрывов – обхохочешься!
Хотя Витя, опять же, только морщился, когда Вася взахлёб рассказывал ему сюжет крутейшего триллера, боевика или фантастики.
«И что – это жизнь? – спрашивал он. – Вот ты скажи, скажи: это – жизнь? Это иллюзия. Кто-то напридумывал ерунду всякую, а ты время тратишь, мозг забиваешь какой-то ерундой. Чему тебя этот фильмец научил? Чего нового ты о жизни узнал? Может, он тебя терпению научил? Любви к людям? К маме и папе? Может, он тебя к Богу привёл? Или, хотя бы, географические и экономические сведения дал? Ой, не смеши меня! «Клёвый» фильм! Чё в нём клёво – пиротехника, что ли, и бочки томатной пасты? Ха!».
И на это у Васи тоже не было ответа.
Кто же ему их даст?
Случайно взглянув на часы, Вася осознал, что мгновенье назад должна была открыться входная дверь, впуская маму. Ух, ты, весь день прошёл, как будто и не было его. Ведь, вроде бы, только что проснулся и покормил Арнольда в предвкушении одинокого дня, полного развлечений, и вот, пожалуйста, он завершён, и никакого удовольствия, и только усталость во всём теле, а на душе, честное слово, просто помойка…
Улизнуть бы из дома… Только куда? К Славиным не пойдёшь (чёрный юмор просто), к кому-нибудь из одноклассников – тоже (мука выдавливать из себя интерес), на речку тоже, и в лес… (что там делать – искать?!). К Коренькову, что ли? Покурить…
Виталик видел, как Вася курит. И был оч-чень недоволен. Сказать по правде, курить совсем даже и не хотелось, просто казалось, что это шик, что это круто, что он становится взрослым и теперь может подражать своим киногероям или боевикам из компьютерных игрушек CRYSIS, GTA, CALL OF DUTY… Потому что иначе каким образом он будет на них похож? Ведь он просто-напросто десятилетний мальчишка…
«Решено. Пойду к Коренькову… – стукнула дверь. – …если успею».
– Василь, ты дома? – раздался певучий голос мамы.
Васю перекосило.
– Дома, – неохотно откликнулся он. – А чё?
– Ужин-то хоть приготовил? Арнольда и рыб покормил? Рыбам, кстати, уже пора воду менять! Двор грязный… Полы-то помыл? Жуков с картошки собрал? Морковку прополол?... Слушай, сын, ты хоть что-нибудь сегодня сделал?
Мамин голос из певучего становился раздражённым и каким-то скрипучим. Вот и она сама появилась в комнате, где кривлялся телевизор. Счастливый Арнольд поковылял к ней, виляя лохматым бугорком, называющимся хвостом.
– Ты так и провёл весь день? – грозно спросила она. – С боготворимым пультом?! Хоть бы брал пример с соседских мальчишек, которые пропали! Они-то весь день родителям помогали, а ещё успевали хорошо учиться! И в церковь ходили, и друзей у них было полно!
«Было. Вот именно, – осенило Васю. – Всё было. Неужели уже не будет?! Не могут же они помереть! Я тогда что делать стану?!».
– У меня сильно башка болит, – прошептал он. – Мам, у тебя таблетки какие-нибудь есть?
– Немудрено, что болит! – огрызнулась мама. – Скорее всего, и компьютер на весь день включал.
Вася помолчал, а потом вдруг тихо сказал, опустив голову:
– Мам, прости. Прости, а? Честно, прости…
Удивлённая мама пожала плечами, а потом подошла к сыну и, жалеючи, пригладила его русые волосы.
– Ну, ладно, ладно… Пойду тебе таблетки поищу. Голоден?
– Не, я колбасы наелся.
– Мог бы и пельмени сварить, не растаял бы.
– Да, мам, – покорно согласился Вася. – Хочешь, жуков соберу?
– С больной-то головой? – вздохнула мама. – Сиди уж… Поужинаешь да в постель. А завтра поработаешь на свежую голову… Прямо хоть выбрасывай и телевизор, и компьютер, чтоб ты немного в себя пришёл… А с другой стороны, куда теперь без них?
Под мамины причитания Вася поел, выпил таблетку и лёг спать, хотя на улице ещё и не думало темнеть. Он лежал, мучаясь головной болью и картинами смерти Вити и Вита, и сон не шёл к нему.
Он слышал, как возвратился с работы отец, слышал его рассказ о скучных, с точки зрения Васи, производственных делах, и впервые пытался разобраться в его проблемах. Нет. Всё равно не понятно.
Отлежав бока, мальчик встал, походил по комнате, постоял у тёмного окна. Заснули отец и мама. Арнольд пришёл к Васе, потыкался холодным носом в ногу. Вася вздохнул и потихоньку вывел его на крыльцо. Арнольд поднял ногу у привычного места возле ворот и вернулся. Он был небольшой любитель улицы. Втайне от мамы Вася считал пекинеса абсолютно никчемной собакой. Вот Чижик у Славиных – это да! Настоящая лайка! Умная – жуть!..
Вася вздохнул. Ему захотелось спать. Он шумно вдохнул, шумно выдохнул и зашёл в дом. Не особенно таясь, пробрался в свою комнату, залез под простыню и забылся странным сном с меняющимися сновидениями.

V день
Рано утром глаза Васи открылись сами собой. Он неслышно встал. Прокрался во двор. Арнольд, шаркая лапами, потрусил за ним и тоже сделал необходимые дела. Запустив его обратно в дом, Вася изо всех сил потянулся. Свежесть начинающегося дня взбодрила его. Ему неожиданно так захотелось поработать!.. Ну, не так, чтобы сразу всё зараз сделать… А, например, жуков колорадских собрать для завтрака. Вот мама удивится!
Вася отыскал в сарае грязную пластиковую бутылку и пошёл в огород. Противного насыщенного ярко-розового цвета личинки облепляли молоденькие листики картофеля. Круглые полосатые жуки откладывали на обратную сторону листочков ядовито-жёлтые чёрточки яичек, а потом отдыхали, лениво откусывая бархатистую зелень. Вася злорадно отправлял личинку за личинкой, жука за жуком в пластиковую тюрьму.
Он обработал четверть поля, когда голод заставил его вернуться в дом.
– Мам! – весело крикнул он, врываясь на кухню и отряхивая от капель помытые в рукомойнике кисти. – Есть хочу! Что есть в печи, на стол мечи!
Хлопотавшая мама удивлённо воззрилась на сына.
– А ты где ж был-то? Я думала, ты спишь.
– Я жуков собирал, – выдохнул Вася, залпом выпивая апельсиновый сок из литровой коробки. – А папа на работе?
– На работе… Погоди… Ты жуков собирал?!
– Ну, да. Ты ж вчера велела. Четверть поля очистил.
Мама помолчала. Улыбнулась.
– Зд;рово! – сказала она. – Я и не ожидала… Позавтракать я тебе соберу, а пообедать сам сможешь?
– Найду что-нибудь! – беспечно отмахнулся Вася и сел за стол.
– Арнольда я покормила, – сообщила мама, – а рыбок уж ты сам. Ладно?
– Конечно, мам.
Мама поцеловала сына и упорхнула на работу. Вася поел и заглянул в гостиную. Засомневался: включить телик или не включить?.. Если включить – то ведь на минуточку не получится…
«Всё. Закончу губить жуков и оттянусь», – решил Вася и повернул к выходу.
Собирать жуков после завтрака оказалось не так интересно, как ранним утром, и теперь каждую личинку Вася воспринимал как личного врага и ворчал, как старый дед: «Ну, сколько можно плодиться-то?!».
Наконец после полудня картофельные кусты, вроде бы, очистились от ярко-розовых точек и полосатых пятен. Вася в сердцах плюнул в их сторону: столько времени потерять из-за этих жуков!!! И ведь не бросишь, раз маме обещал. Придёт, а жуки на месте, вот и зря хвалила, получается.
На остальные дела не было ни желания, ни сил, ни времени… хотя нет, времени было навалом, конечно, да только чего его тратить на непонятно какие огородные дела?
Незаметно наползли тучи и выдали грозный ливень. Вася рванул под крышу дома, но струи нагнали его, исполосовали мокрыми полосами футболку и шорты, обнажённую кожу, волосы. А потом застучал град. Вася нырнул внутрь. Прижавшись к окну веранды, он смотрел, как белые градины прыгают по твёрдой земле.
«Худо придётся тому, кто не успел спрятаться, – внезапно подумал мальчик. – Например… Витьке и Витальке…».
Он подошёл к двери, открыл её, высунул наружу руку. Градины тут же нашли её и обстучали. Больно. Вася отдёрнул руку, погладил её. Ничего себе!..
Он медленно побрёл в тёмную гостиную и включил телевизор, убавив звук. Шёл какой-то концерт. Гадость. Вася понажимал кнопки, тупо глядя на эпизоды всяких-яких передач, а потом всё чаще стал смотреть в залитые дождём окна. Арнольд приплёлся к нему и взобрался на коленки. Вася почесал его за ухом. Хоть кто-то живой рядом… Правда, есть рыбки… Но их даже не погладить. Они постоянно снуют по периметру аквариума, надменные и чужие. Им ливень был бы нипочём. В отличие от града.
Кстати, их надо покормить. Вася согнал пекинеса с колен, достал из кухонного шкафа сухой корм, бросил рыбкам, которые тут же ринулись на штурм еды. Вася вспомнил, что и ему надо бы пообедать. В холодильнике отыскал какой-то суп, варёную картошку, докторскую колбасу, сыр, масло, хлеб, кетчуп и перетащил всё в гостиную.
Он ел, уставившись в телевизор, и неотступная мысль лишала пищу вкуса: «А у Витьки и Витальки ничего нет».
Снова выскочило солнышко и принялось нещадно парить залитую водой землю. В огород можно теперь долго не идти: надо ждать, пока грядки подсохнут, чтоб их пропалывать.
Поудобнее устроившись на кресле, Вася решительно взял пульт. Начнём просмотр. А подсохнет – погуляем на задворках. Как быстро мелькают дни, а?
Сегодня взрослые обязательно найдут Славиных! Не могут не найти! Столько ж ищут!
Вася запретил себе думать о друзьях и погрузился в телевизор. Главное, удрать вовремя, чтоб с родителями не пересекаться. Куда удрать, чтоб интересно было? Придумал! На развалины птицефермы и коровника. К пяти часам надо линять. Без десяти он выключил телевизор, запер двери и убежал бродить в надежде, что никого не встретит в страду.
В развалинах на окраинах Калиново Вася то сидел, то ходил, то лежал, то бросал камни, то ковырял стены, даже венок плёл, как девчонка. Минуты тянулись, как часы. Вася изнемог. Развалины ему уже поперёк горла встали, но возвращаться он боялся: как раз люди с работы идут, вдруг заметят Ваську, будут расспрашивать… Придётся всё равно ждать, пока работники по домам не разбредутся.
Вася вышел из развалин и направился к одному изгибу Калинки подальше от села, чтобы искупаться. Никто ему не встретился, и мальчик с облегчением просидел на берегу, сколько мог, то и дело окунаясь в воду. Когда он понял, что уже после девяти часов вечера, он окольными путями дошёл до дома.
– Где был? – встретил его вопросом папа.
Он сидел в гостиной и смотрел телевизор. Мама домывала на кухне посуду.
– Гулял.
– Хорошее дело, – одобрил отец. – Ещё лучше – сбор жуков на картошке. Молодец. А чего ж моркву не прополол?
– Ливень же был, и град, – оправдался Вася.
– Ну, ладно, – усмехнулся папа. – Сиди теперь, отдыхай. Хочешь, ужастик посмотрим? Я новый фильм привёз, ещё не смотрел, тебя дожидался.
– Клёво! – обрадовался Вася и сел рядом с ним.
– Маманя! – позвал отец. – Гуляка появился, тащи ему чего поесть!
– Сейчас! – отозвалась мама. – Без меня не смотрите!
И вот все вместе они допоздна смотрели фильм и хрустели печеньем да плевались жареными семечками подсолнуха.
Перед тем, как ложиться спать, папа потянулся и, зевая, сказал:
– А мальчишек Славиных-то так и не нашли. Сегодня, говорят, до Кудряного болота добрались, стали обшаривать, но никаких следов.
– Ужас какой! – посетовала мама. – Что теперь они делать будут?
– Не знаю… Дней-то много прошло, может, они уже и того…
Васю как каменной плитой плечи придавило и по голове палкой ударило. Не чуя ног, он устремился в свою комнату и забрался под лёгкий пододеяльник. Почему-то его колотила дрожь.
– Спокойной ночи, Василь! – крикнула мама.
– Спокойной ночи, мам, – хрипло ответил Вася.
Он ясно понимал, что его ждёт бессонная ночь. Луна заглядывала в окно, и он долго не мог оторвать взгляда от тревожащего, чуть ли не мистического её света. Не заметив как, уснул. Во сне он заблудился в страшной чаще, полной вурдалаков и оживших мертвецов, и вывели его из ужасного места Витя и Виталик, одетые в белые сияющие одеяния, с бриллиантовыми крестиками на груди. Когда Вася очутился на опушке Калиново, за спиной мальчиков образовались золотые полупрозрачные крылья, они взлетели и исчезли в небе, напоследок послав Васе укоризненные взгляды…

VI день
Проснулся он поздно, с огненной мыслью о том, что ему обязательно нужно встретиться со священником, отцом Феофилактом, ведь он же хотел! Только как?
Мальчик не выспался, голова у него болела. Еле от подушки отодрался. Плеснул на лицо воды из рукомойника. Вроде чуть полегче стало. Сумрачный, сел Вася за стол. Арнольд повизгивал, просясь на коленки, но Васе было совсем не до него. Мама весело рассказывала отцу историю, приключившуюся с ней вчера в магазине. Папа ухмылялся. Неужели им безразлично, что дети пропали в лесу, и их уже шестой день нет? И что это Вася виноват в их блужданиях? А, да… они же не знают.
Мама обратила внимание на хмурый вид сынишки и несильно хлопнула его по плечу.
– Чего ты такой кислый?
– Башка болит, а чё? – огрызнулся Вася. – В огород пошлёшь?
– И пошлёт, – осадил его отец. – Она мать, а ты сын. Что скажет, то и сделаешь. Скажет – полоть капусту – пополешь, голова не отвалится. Вон таблетку выпей. Меньше телевизор смотри, меньше и башка будет болеть.
– Сам же приучил, – буркнул Вася.
Отец внимательно посмотрел на него, присвистнул.
– Ого, значит, я виноват, что телевизор у тебя свет в окошке, а сейчас башка раскалывается? – уточнил он.
Вася, понятное дело, промолчал. Попробуй поспорь с родителями… Тем более, когда у самого уши горят.
– Вот так, мать: кругом, оказывается, я один виноват, слышь? – повернулся отец к матери. – Горбатишься тут на работе, горбатишься, воспитываешь ребёнка, воспитываешь, покупаешь ему всё, что только он ни пожелает – от собачонки до компьютера, а он на тебя решето помоев выливает, о как!
«Это надолго», – помрачнел Вася и принялся тоскливо размышлять, как ему поскорее сбежать из дома и о чём, как говорить с отцом Феофилактом. За глаза компания Коренькова называла его попом Федькой, но при встрече со священником гонор у пацанов бесследно пропадал, а душа требовала хотя бы поздороваться; и не просто «здрасьте», а почтительно «Здравствуйте, отец Феофилакт». Здоровались – и быстрее мимо, к своим безобразиям и лени.
– Сгоняй-ка в магазин, – приказала мама, – хлеба купи, колбасы, печенья какого-нибудь.
– И бутылку пива пусть прихватит, – добавил отец.
Мама нахмурила брови и неодобрительно посмотрела на него.
– Глупости! – отрезала она. – Твоё пиво – ты и покупай, нечего малолетку заставлять. Да и Галина ему не продаст.
– Продаст! – уверил отец. – Пусть скажет, что для меня.
– Да так кто угодно может сказать! – возразила мама. – Скажет – мол, отцу, а потом шасть в кусты, и там всё выхлебает. Кореньков, например, сызмальства так делал, пока отец не прознал и не выпорол от души.
– Точно-точно, – усмехнулся папа. – Выпорол. Обидно, вишь, ему стало, что столько пива на его денежки на сторону ушло мимо его утробы. Яблоко от яблони, известное дело. Но Ваську же Галка знает. Поймёт, поди, что вправду пиво для меня.
Мама скептически подняла брови.
– Ну, продаст она Василию пиво, поверит. А где гарантия, что сынок эту бутылку Коренькову не отдаст, если тот потребует, или сам не попробует? А тебе потом скажет, что тётя Галя ему ничего не стала продавать.
Папа искоса поглядел на сына и заметил кривую гримасу, промелькнувшую по его лицу.
– У, стервецы… – процедил он. – Чёрта на них нет, на мальцов этих.
«Чёрт как раз и есть, – понял Вася. – А вот Бога-то и нету».
– Не чёрта, а креста, – глухо поправил он папу.
– Чего-о?
– Говорят – «креста на них нету», – повысил голос Вася, – а не чёрта.
– Да без базара! Пусть «креста», какая разница?
– Большая, – упёрся Вася.
– Какая большая?
– Полярная. Как огонь и лёд, например, – сравнил Вася.
А в голове, бухающей болью, зажигались слова-антиподы: небо – пропасть, восток – запад, белое – чёрное, лето – зима, рай – ад, Христос – дьявол.
Он уже не мог слушать, что говорит закипавший раздражением отец. Встал да пошёл на двор. Пустой двор. Ни собаки на цепи нет, ни кошки в сарае, ни кур на насесте, ни коровы в стойле. Две свиньи на откорм, и вся скотина. Посидел Вася минутку на крыльце, а потом взял метлу и стал подметать и без того чистый двор. Подмёл, аккуратно поставил метлу на место и отправился на улицу. Аккуратно, без стука прикрыл за собой калитку. Взглянул на соседскую избу. Прикрыл глаза. Отвернулся с досадой – то ли на себя, то ли на них (потому что они хорошие, а он, получается, плохой), сунул руки в оттопыренные карманы старых джинсовых шорт и зашагал по улочке к дому отца Феофилакта.
Темно ему было на солнечной улице, безрадостно.
– Васька! – окликнули его.
Василий поднял голову. Невдалеке стояли у бревенчатой избы с роскошной ёлкой в палисаднике несколько ребят постарше его. У двух из них торчали во рту белые палочки – и явно не от «Чупа-чупса».
– Эй, Васька, курнуть хошь? – негромко спросил плотно сбитый черноволосый подросток весь в чёрном.
Это и был Кореньков, сын мелкого предпринимателя, который вместе с женой работал в городе, а сына сплавил тёще. Дома у него, несмотря на достаток, был настоящий семейный развал, и этот развал он тащил с собой на улицу, сманивая и погружая в него сельских мальчишек.
Впрочем, собирались возле него лишь подобные ему неприкаянные ребята: небедные, но одинокие, на попечении бабушки или нянюшки, потому что родители в городе работают неделями, а то и месяцами, а старая больная бабка разве приструнит обездоленного внучонка? Да она лучше лишний раз ему пирожок состряпает да на улицу выпустит: что ему дома в скукотище сидеть? Лучше с ровесниками погулять. А для няни пацан – совершенно чужой человек, будет она ему в душу лезть, как же… Даст отцовских денег – и ладно.
Выйдет такой бедолага за калитку, а там и дорог-то немного: к православной детворе на крылышко присесть и полететь в небо, или к Коренькову под ноги упасть – кого куда душа и случай потянут, туда и пойдут. Так и набралось у Сашки Коренькова шестеро «братанчиков», в противовес дружной стайке двенадцати разновозрастных мальчишек и девчушек, сплочённых верой в Господа Иисуса Христа. Кое-кто из кореньковских заглядывался на весёлый труд и затеи православных ребятишек, да Кореньков вмиг осаживал: крепко держал в узде свою «банду». А православных «лохами» обзывал и презрительно сплёвывал.
Вася в ней был нечастым гостем: Кореньков его только-только приваживать стал. Задумался Вася: а чего он, собственно, с ним якшается? С Витей и Витом ему ж не в пример лучше: они простые, общительные, открытые, не осуждают его, Васю, за многие его пристрастия (к тому же телевизору, к слову). С ними по-настоящему увлекательно.
А с Кореньковым один страх. И ещё какое-то тайное удовлетворение тем, что с ним можешь совершить нечто гнусненькое, подленькое, и никто не прознает; а если и прознает, то тоже здорово: столько тебе, «герою дня», внимания – караул. Ты будто отличаешься от других притягательностью зла, той вызывающей ложной смелостью, которая отличает мелких хулиганов. А на самом деле это что? Так, беспощадная никчемная пустота, которая просто захолаживает, замораживает, ожесточает… и превращает в сосульку одиночества.
– Я по делу! – крикнул Вася Коренькову. – Меня к бабе Пане послали за пустыми банками.
Гоготнул Кореньков, милостиво цигаркой пыхнул.
– Ну-ну, давай-давай, спеши-спеши.
– Спину не надорви! – посоветовал крупный, налысо бритый пацан со светло-голубыми, почти бесцветными глазами.
Прыснули. Взглядами смерили. Откуда взялся этот страх перед ними? В смысле, он и раньше был, но… какой-то сладкий, предвкушающий превращение в любимого антигероя. А сейчас в нём, кажется, сердце аж останавливается, до того противно, холодно, липко, безнадёжно. Скорее от них прочь!
Слабый взмах руки – и Вася ускорил шаги.
– Мы тебя подождём, Васец, – вдогонку предупредил Кореньков.
Внутри что-то больно сжалось, и Вася споткнулся на ровном месте. Гаденькое «гы-гы» чуть снова не лишило его сил. Но он всё же заставил себя не останавливаться и не оглядываться.
Прямо, направо по переулку, пятый дом слева, белый, с голубыми ставнями, синими заборчиком, скамеечкой и воротами. Под скамьёй, закопавшись в разрытую сухую землю, лежали важные сонные куры во главе с рыжим петухом. При виде чужака они очнулись, встрепенулись и вынырнули из-под скамейки, удрали в заросли полыни перед сараем.
Витя глубоко-глубоко вздохнул, сделал к воротам два решительных шага. Но решимости у него лишь на эти два шага и хватило. Робко взял он свисающую из дырки в калитке шнурок и потянул вниз. Д;ма ли кто вообще? Может… может они все… в лесу на поисках?
Его руку словно кто-то удерживал, увещевая: «Да ладно тебе, что за глупость ты задумал? Пойдём домой, или лучше Сашке всё расскажем, вот поржём! А к Феофилакту не ходи, что он может-то? Ха!».
Поддался было Витя увещеваниям, хотел отвернуться от синей двери, да вдруг рука сама неловко дёрнулась – засов поднялся с лёгким стучанием. Дверь тихо скрипнула и сама отворилась. Чей-то влажный нос ткнулся в опущенную руку мальчика, и он от неожиданности вскрикнул. Глянул, а возле него – дворовый пёс шоколадной окраски, с белым пятном на лбу, с белыми носочками и кончиком пушистого хвоста. Карие глаза его вопрошали: «Ну, я-то Бобик, а ты кто?».
– Ганька! Не шали! – раздался с крыльца высокий женский голос. – Вишь, напугал гостя.
– Ничего не напугал, – пробурчал Витя, и в доказательство своих слов погладил пса по голове. – А… это… святой отец дома?
С крыльца спустилась стройная молодая женщина с румяным приветливым лицом, в белой косынке, в простом летнем платье. На руках она держала крохотного младенчика, уютно прикорнувшего к её плечу. Возле неё стояла маленькая девочка с косичками. Голубые глаза её сияли. Она улыбалась. Выглянул из дома ещё один пострелец – мальчишка лет четырёх. Он серьёзно смерил взглядом пришельца и звонко ответил:
– Папы нету. А ты играть будешь?
Женщина полуобернулась к старшему сыну и сообщила:
– Мальчик пришёл не к тебе, Федя, а к папе.
Она снова взглянула на Васю.
– Только он не «святой отец», а просто «батюшка» или «отец Феофилакт», – мягко пояснила она. – А я матушка Ирина. Чего тебе?
– Этого… отца Филата… – пробормотал Вася, густо краснея и чувствуя, что прирос к месту.
Матушка Ирина рассмеялась.
– Да ты не переживай! Сложно с непривычки такое имя произносить. Нету его сейчас дома. Но ты подожди немного, он должен с минуты на минуту подойти. А ты давай в дом заходи, мы как раз блины стряпаем. Будешь помогать?
Не успел Вася подумать, а с языка уже вылетело «Ага». Пришлось подниматься по ступенькам вслед за семейством.
В избе оказалось просторно, чисто. Ни одной лишней вещи, ничего ненужного типа безделушек-побрякушек, коих в Васиной гостиной полным полно! А икон-то сколько! Штук двадцать, наверное. И стаканчик из красного толстого стекла. Фитилёк горит. Ну, ровно, как у Вити с Витом!
– Садись-ка к столу, – пригласила матушка Ирина. – Бери миску, мешай тесто ложкой. А ты вроде бы… Трапезниковых сын? Василий?
– Ага.
Вася присел на край стула, придвинулся к столу, принялся мешать, чего велели. На столе красовался… самовар. Настоящий самовар! Ух, ты! Ничего себе! Вася не мог наглядеться на золотое сверкающее чудо. У него дома простой электрический чайник. Загудит, щёлкнет – и кипяток для чай или кофе готов. А с самоваром – это, конечно, процесс… Или, как упоминается в фильмах с восточными единоборствами – це-ре-мония. Здесь, похоже, тоже церемония. Только родная, русская, с чашками, блюдцами, баранками, плюшками и пышками, с блинами и сметаной. Красиво-то как… скатёрка белая…
– Давай тесто, сейчас печь буду, – сказала матушка Ирина. – Ты пей да ешь, Василёк, не бойся, бери, что хочешь. Чаю себе наливай. Умеешь? Давай-ка я сама, а ты Катю подержи.
Он неумело, но бережно, с ответственностью принял на руки невесомое дитя. Ух, ты! Какая она малюсенькая, эта Катя! Неужто такие бывают?
С удивлением, недоумением, неверием самому себе почувствовал Вася колкий комок в горле. Ну-у, ещё не доставало тут разреветься, непонятно, по какой причине. Вернее, понятно, по какой… Тем более!
Вася держал Катю и с трепетом разглядывал кукольные ручки, ножки, округлое личико, огромные чёрные глазищи. Вот у него никогда не будет ни сестрички, ни братика. Так сказала мама, когда однажды давно Вася попросил у неё «купить в магазине нового малыша, чтобы с ним водиться».
Катя протянула беленькую ручонку и потрогала Васину щёку. Мальчик засмущался, но ему почему-то было очень приятно лёгкое прикосновение. Матушка Ирина налила Васе чаю, положила на тарелку сдобы и забрала от него малышку. Та секунды три помолчала, а потом возмущённо возопила. Вася вздрогнул и чуть не пролил чай, а матушка Ирина засмеялась:
– Кажется, ты ей понравился, а? Катюш, ты чего возмущаешься? Погоди немножко, Вася подкрепится и поиграет с тобой. Ты как, не торопишься?
Вася мотнул головой. Он был на всё согласен. Чай и пышки с плюшками, а попозже – горячие блины ос сметаной оказались до того вкусными, что мальчик некоторое время ни о чём плохом и думать не мог.
Рядом крутились старшие дети отца Феофилакта, но мама их не кормила: вот папа придёт, сядем за стол все вместе, а пока поиграйте, гостю не надоедайте.
Матушка Ирина проводила детей любящим взором и оборотилась к Васе. А у того сердце захолонуло: как тут всё иначе, чем у него дома! И страх: вдруг она спросит у него о семье, о том, почему в церкви не бывают… и зачем ему отец Феофилакт, раз он в храм не ходит?
Катя требовательно пискнула и протянула ручки к Вите. Матушка Ирина спросила:
– Возьмёшь?
Вася растерялся и с запинкой пробормотал:
– Возьму…
Матушка Ирина протянула ему девчушку, и он нерешительно усадил её на коленки, почти не чувствуя её немногие килограммы веса. Надо же! Лёгонькая, с небольшое ведёрко с водой, а настоящая… У Васи на мгновенье полыхнули уши от неловкости: надо же, сравнил человека с ведром! Катя поагукала, нагляделась на нового «братика» и, пристроившись поудобнее на мальчишеских руках, задремала. Вася с удивлением рассматривал близкую макушку с вьющимся пушком волос, на крутой лобик с тонкой кожицей и круглые щёчки. Ну, прямо кукла! Только живая.
– Тебе не тяжело Катю держать? – осведомилась матушка Ирина, и Вася опять мотнул головой. – Как она тебя приметила, – подивилась она. – Видно, доброе в тебе отыскала.
И тогда Вася не выдержал и выдал на-гор;:
– Матушка Ирина, я не добрый, я злой. Это я Витю и Витальку сманил за грибами, а потом домой вернулся и телик стал смотреть, и никому не сказал… а они заблудились… из-за меня.
Матушка Ирина помолчала, внимательно рассматривая его.
– Не сказал что? – уточнила она.
– Что… – Вася замялся и уткнулся носом в щекочущую макушку Кати. – Ну… Виталька ногу подвернул, и поэтому они быстро не могли идти, меня послали за помощью, грибы свои отдали, я домой припёрся… прибежал, то есть… но забыл сказать Витькиному отцу, чтоб он на мотоцикле поехал их забрать… потому что там фильм по телику начался… и вот… так я ничего никому и не сказал. Думал, они вслед за мной вернутся… А они заблудились. И померли уже, наверное… А грибы все сгнили. Это что значит: Бог есть, и Он мне показал, что грибы эти... неправедные, да?
Вася зажмурился, но слёзы всё равно находили дорогу на щёки, и он, чтобы не замочить волосики Кати, отвернул голову к плечу.
«Сейчас разохается, раскричится, – маялся Вася, – Катю отнимет, выгонит вон… Какой же дурак! Теперь всё село узнает…».
Он боялся открыть глаза, сжался весь, напрягся. Лишь Катю держал бережно, почти нежно. Её присутствие непостижимым образом успокаивало его, словно не Катя, а ангел сидел на его коленках и баюкал его израненную душу.
– Бедняжечка ты мой, – наконец проговорила матушка Ирина.
В голосе её Вася услышал не гнев, не иронию, не презрение, а… сострадание и полное понимание того, что творилось сейчас в мятущемся сердце Васи.
– Ты, конечно, виноват, Васенька, – вздохнула матушка Ирина. – И сам это знаешь, верно? Чего тут говорить…. Но я думаю, Витя и Виталик не пропали, не умерли. Бог сохранит их живыми и невредимыми. Ведь вся деревня молится о них, да и сами они наверняка просят у Господа помощи. Ты, Васенька, на Бога уповай, и цени людей, а не телевизор. В телевизоре вымышленный мир, ты же знаешь, и он ни к чему, ни на какой добрый путь тебя не выведет; видишь, что нынче-то случилось?
– Вижу, – сумрачно ответил Вася и вытер ладонью слёзы. – Я сволочь.
Матушка Ирина вздрогнула, и взгляд её стал растерянным.
– Ну, это слово какое-то… чужеродное, гнилое, ты не находишь? – сказала она. – Некрасивое слово. А насчёт сути… Нет, Васенька, ты не такой. Иначе пришёл бы ты сейчас к отцу Феофилакту? Спроси у себя – пришёл бы?
Вася подумал. А куда ему ещё идти? Не к Сашке ведь Коренькову. Он из этого чудненький шантажик смастерит и будет терзать Васю всю жизнь. От родителей ремня лишь дождёшься, запретов да попрёков, и то внутри дома. Вряд ли они кому расскажут, что натворил их «славный» сыночек… А родителям Вити и Вита – слишком стыдно. Это даже не представимо – признаться им в своей вине!
– Тебе придётся поговорить с мамой и папой твоих друзей, – произнесла матушка Ирина.
– Нет! – вырвалось у Васи.
– Ну, а кто им скажет? – рассудила матушка Ирина. – Я? Отец Феофилакт? Это уже на донос похоже, на ябедничество, а то и вообще, на раскрытие тайны исповеди, а это грех великий. Да, и как ты себе это представляешь? Ты будешь дома телевизор смотреть, по улицам ходить, в школу вернёшься, а отцу Феофилакту за тебя отдуваться?
– Нет… – смутился Вася и крепче обнял спавшую Катю, словно искал у неё поддержку. – Я сам. Да же?
– Вот именно, – вздохнула матушка Ирина.
– Боюсь признаваться, – прошептал Вася и глянул искоса на матушку Ирину. – Скажете – «А подличать не боялся?»?
– Не скажу, – покачала головой матушка Ирина и вдруг, поддавшись порыву, погладила Васю по взлохмаченной голове. – Бедняжечка ты мой, – повторила она.
Грудь Васину сжал обруч.
«Щас зареву», – понял он и покраснел. Матушка Ирина угадала приближение мальчишеской слабости и поспешно убрала руку.
– Придёт отец Феофилакт – поговоришь с ним, тебе полегче будет, – обещала она. – Катюшка тебя не придавила? Давай положу её в кроватку.
– Не, не надо. Пожалуйста, – испугался Вася. – Она воздушная совсем.
С Катей ему было непривычно спокойно и надёжно, словно не он, а она старше, и по долгу старшинства ограждала его от прицепившейся к нему невзгоды.
– Ну, держи, – улыбнулась матушка Ирина, – а я тут похлопочу. Идёт?
– Идёт.
Тут матушка Ирина бросила быстрый взгляд в окно и воскликнула:
– Идёт! В самом деле, идёт отец Феофилакт! Так, Вася. Клади Катюшку вон туда, в кроватку, и позови Диму и Люду, пусть руки моют. Ты с нами покушаешь, а потом уж поговоришь с отцом Феофилактом.
– Да я не хочу кушать! – запротестовал Вася, но матушка Ирина и слушать не стала.
Он помчался вылавливать Диму и Люду, мыть им  руки – и это было ново и приятно. Отец Феофилакт – крепкий, высокий мужчина с чёрной густой бородой и внимательными чёрными глазами – встретил Васю спокойно и приветливо.
– Здравствуй, Вася, здравствуй, никак тропинка твоя мимо бежала и к нам завернула? Ну, хорошо, садись-ка с нами обедать.
– Да не хочу я, – промямлил Вася.
– Садись, пожалуйста, – попросил отец Феофилакт, – а то нам всего не съесть, вишь, сколько матушка Ирина наготовила. Давай-ка, подвигай стул. Катя спит?
– Спит, – кивнул Вася. – Я её в кроватку уложил.
– Спасибо. Ну, все собрались? Руки помыли? Хорошо.
Отец Феофилакт улыбнулся.
– Помолимся.
Все встали, повернулись лицом к иконам, и священник прочитал несколько молитв, одну из которых, «Отче наш», Вася немного знал благодаря Вите. Перекрестились. Вася неумело тронул щепоткой лоб, живот, плечи и сел на краешек стула.
Странно: еда такая простая, что называется, щи да каша, а такая вкусная, что не оторваться.
– Спасибо, – сказал Витя, опустошив обе тарелки и выпив душистого чаю. – Просто зашибись, какое объеденье!
И внезапно покраснел, поняв, какое слово у него вылетело.
– Простите, – пробормотал он, опустив голову и мечтая поскорее уйти.
Но отец Феофилакт человек последовательный. Поблагодарив молитвенно Бога за хлеб насущный, он подозвал Васю к себе в маленькую комнатку с книгами, письменным столом, иконами в восточном углу, поблёскивающими в неярком свете лампадки.
– Что-то случилось, Вася? – спросил отец Феофилакт и ободряюще положил руку на крепкое плечо паренька.
– Я… тут… – запинаясь, проговорил Вася, не глядя на него. – Витьку и Тальку в лесу бросил, а сам забыл его отцу сказать, чтоб он на мотоцикле приехал… а грибы все сгнили. Это Бог сделал? А Витька с Талькой не помрут? Это я виноват… что теперь будет?
– Подожди-ка, – остановил его отец Феофилакт. – Давай-ка сначала. Как вы очутились в лесу?
– Да я его сдёрнул, чтоб он в церковь не ходил, а пошёл со мной по грибы: мать одному запретила идти. Вот я его и сдёрнул: мол, ради Христа. Вот он ради Христа и попёрся со мной, а Талька за ним увязался… – стал объяснять Вася.
– И?
– И… грибы собрали, а Виталька ногу подвернул. Виться его на спину посадил. Прошли сколько-то, а потом Витька…
– Витя, – поправил отец Феофилакт.
– Ну, Витя… В общем, он устал и сказал, чтоб я в Калиново бежал и отца его послал к ним на мотоцикле. Я и побежал. А дома…
Он помолчал, и отец Феофилакт ни словечка не проронил. Вздохнул Вася, потёр зачесавшийся нос.
– Ну, короче, я стал телик смотреть и про них совсем забыл. А они заблудились…
– И до сего момента ты никому об этом не говорил, – подытожил отец Феофилакт.
– Не говорил. Забоялся, – признался Вася и понурился.
– Чего забоялся?
Вася задумался: действительно, чего? Родители поколотят? Соседи? Пальцем в него будут тыкать? Отвернутся и здороваться не будут? Бойкот объявят по всему селу? В колонию сошлют?
– То есть, как к тебе люди отнесутся, ты забоялся, – понял отец Феофилакт, – а то, что твои друзья погибнут по твоей вине – нет. Верно?
Вася ошарашено вскинул голову и не нашёл, что сказать. Отец Феофилакт надолго замолчал. Руки его тяжело лежали на коленях. Деловито тикали настенные часы – простые, безо всяких наворотов, не то, что дома у Васи. Посмотрел Вася на часы, а потом невольно – на иконы. И стыдно ему стало. Так стыдно, что во рту горечь расползлась.
– Верно, – выдавил он из себя трудное слово. – И что теперь делать? Я в лес побегу, искать?
Вздохнул отец Феофилакт.
– Да их там вся деревня ищет. Наверняка, и там, где вы грибы искали и расстались, уж по пять раз прочесали… Вот что. Пойдём-ка, друг мой, в церковь. Мне там надо кое-что к всенощной подготовить.
Чуть было Вася не сказал «Чего я там не видел?», да губу прикусил. Ничего он там не видал, чего скрывать?
– Ладно, – пробубнил он.
– Крещёный? – спросил отец Феофилакт.
– Крещёный.
– А крестик носишь?
– Не, не ношу.
Отец Феофилакт прищурил чёрные глаза.
– Что, снова забоялся?
– Чего это?
– Что некоторые насмехаться будут.
– Да не… просто теряется с цепочки-то, – неловко пожал плечами Вася.
– А ты на верёвочке носи, на капроновой. Уж она не оборвётся, – посоветовал отец Феофилакт и позвал: – Ирина! У нас дома нательного крестика не найдётся?
– Найду сейчас! – отозвалась матушка. – Тебе с верёвочкой?
– С верёвочкой, с верёвочкой.
Через пару минут на грудь Васи лёг невесомый крестик на белой верёвочке. Вася смотрел на него несколько отстранённо, с тенью боязни. Невесом крестик, а кажется, будто в нём кило весу. Почему так? Он сжал пальцами тонкую ребристую пластинку крестика, всмотрелся в выпуклую фигурку Христа.
«Так ведь я ношу на себе целого Человека! Целого Бога! – озарило Васю. – Он ведь хоть и капельный совсем, а… настоящий. И если Он всегда будет со мной… то будет всегда моим судьёй!».
Он порывисто сказал об этом отцу Феофилакту, и тот улыбнулся.
– Это только малая часть того, что ты носишь, – сказал он. – Христос тебе, к тому же, Помощник и Заступник. И знаешь, Василий, ты не почувствуешь тяжести своего креста, если будешь верить в Бога и стремиться к Нему. Бог – это твои крылья.
Вася бережно спрятал крестик под футболку. Странно: он как-то сразу к нему привык, словно всегда носил крест, как Витя и Вит.
– Готов? – спросил отец Феофилакт.
Он уже переоделся для богослужения.
– Готов, – сипло ответил взволнованный всем происходящим Вася.
И, провожаемый напутствиями большого семейства, вышел со двора вслед за священником.
Никто им не встретился на пути. Собственно, если бы и встретилась, к примеру, компания Коренькова, то Васе было наплевать, что они увидят его с поп;м. Кореньков и его соблазны отстали – возможно, только на время, – как нечто чуждое и скучное. А вот если бы он наткнулся на родителей Вити и Вита… что ж, тогда он бы не стал вертеться и всё бы им рассказал. Ведь на груди у него – Иисус Христос, тяжёлый и одновременно лёгкий, а рядом – отец Феофилакт, который многое в Васе понял – практически всё.
Почему, интересно, с родителями у Васи вечно непонимание и одно раздражение? Что с ними происходит? Неужели трудно жить так, как семьи Вити и Вита, отца Феофилакта и других православных? Что в этом настолько непереносимо, что невыполнимо? Рассказываешь им о соседях – а папа усмехается и насмешничает, мама плечами пожимает, вот и всё у них впечатление…
Перешли железный мостик через Калиновку, поднялись по тропинке к южным вратам храма. Сразу возле забора холм срывается в пропасть к реке. Красиво, завораживающе… и хочется распрямить и тело, и скрюченную, скорченную душу, загнанную в некие немыслимые уголки скелета. А вообще, где находится душа? Кто-нибудь знает?
Вася не удержался и спросил об этом отца Феофилакта прямо перед коричневой дверью из старого крепкого дерева, которую не меняли уже около трёхсот лет. Отец Феофилакт ответил, что никто этого не знает; но, возможно, прямо возле сердца, и открыл дверь, зашёл внутрь. Вася за ним. Священник перекрестился, отдал поклон. Вася не решился повторить: может, это только поп делает и верующие, а какой Вася верующий? Он только так, по своей беде здесь нарисовался.
В церкви Василий, конечно, был и прежде – чисто из любопытства. Понравилось ему: стены с пола до потолка расписаны картинами. Висят большие иконы за стеклом, золотые подсвечники блестят от огней десятков свечей. Дух приятный, особенно, когда священник с кадилом идёт по храму. Витя говорил, что это пахнет кусочками плавившейся смолы, прибывшей сюда издалека.
Сейчас в храме тишина. Подсвечники пусты. Мерцают у икон искорки лампад. Никого, а Васе всё же кажется, что они не одни. Неужто и вправду иконы живые?
Вася осторожно поднял глаза на ближайшую из них и охнул про себя: действительно! Как она взглянула! По-настоящему, как живая! Что ей от Васи надо? Чтоб он покаялся? Он и так шибко расстроен, чего больше-то?
Он ещё раз глянул на прекрасный лик и почувствовал, что его непостижимым образом не обвиняют, а понимают и милуют!
– Это кто? – осмелился спросить Витя.
– Пресвятая Богородица, – ответил отец Феофилакт вполголоса. – Ты что-нибудь знаешь о Ней?
– Ну, Она Бога родила, Иисуса Христа. Где-то в сарае, где животных держат, – вспомнил Вася рассказы Вити, которые он частенько пропускал мимо ушей.
– Точно. Если хочешь поподробнее узнать о Ней и Её жизни, могу тебе книжку дать… Но это позже. Идём сюда, на скамеечку.
Они сели на скамейку у высокого окна, подоконник которого едва просматривался из-за изобилия пышно разросшихся цветов в тёмно-коричневых глиняных горшках.
– Хотел я тебя исповедать, Василий, – начал отец Феофилакт, – а завтра на литургии причастить… да думаю, ты к такому действу, к такому незнакомому тебе таинству ещё не готов…
– Я от Вити слышал, – в пол сказал Вася.
– Хочешь сказать, что готов причаститься?
– А чего ж… плёвое дело, – буркнул Вася.
– Готов принять в себя Бога? – уточнил отец Феофилакт.
Вася испугался:
– Как это?
И посмотрел на крестик.
– А разве тебе Витя не объяснял?
– Объяснял. Наверное. Да я что, слушал, что ли? – нехотя признался Вася. – Я ж ничего не знал такого… церковного. Не хотел.
– А сейчас хочешь знать? – спросил отец Феофилакт.
– Да.
Это «да» Васе далось с трудом. Половина его восставала против присутствия крестика на груди, а половина к нему рвалась с невиданной силой. И эта сила перевесила. Васино «да» было не ложью, не увиливанием, не равнодушием, с которыми обычно соглашаются дети с нотациями взрослых. Васино «да» вырвалось из страдающей глубины сердца, о которой Вася раньше не подозревал.
– Хорошо, – с ноткой радости отозвался отец Феофилакт. – Я помогу тебе узнать. Читать умеешь? Любишь?
– Да так… средне.
– Я дам тебе пару книг, которые очень доходчиво говорят о вере, о Боге, о церковных таинствах, о молитве. Когда прочтёшь, и в тебе появится желание встать на этот путь – прямо признаюсь, нелёгкий и для взрослых, – скажешь мне, и мы двинемся дальше. Родится в тебе необходимость исповедаться и причаститься Святых Таин Христовых, – отец Феофилакт перекрестился, – я всегда готов тебя выслушать, помочь.
– Сейчас нельзя? – совсем неслышно попросил Вася, сжимая изо всех сил веки, чтобы не выкатились «девчачьи» слёзы.
– Э-э…
Отец Феофилакт осторожно дотронулся до светлых взлохмаченных волос.
– Я думаю, исповедаться вполне можно. понятия «греха» ты, конечно, не понимаешь… Но что такое хорошо, а что такое плохо, тебя, я думаю, сызмальства учили.
– Я друзей бросил в беде, – зачастил Вася, боясь, что отец Феофилакт передумает. – И родителей не слушался, обижал их, и сам на них обижался. Ленился. Телик люблю. И ещё хотел стать похожим на Сашку Коренькова и супергероев… А ещё в Бога не верил… и в церковь не ходил… и вообще…
Он замолчал, трепетно ожидая, что скажет священник.
– Пойдём, я отпущу тебе грехи, – промолвил отец Феофилакт.
И когда голову мальчика накрыло крыло епитрахили, и прозвучали ясные тихие слова батюшки:
– Господь и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти, чадо Василий, вся согрешения твоя; и аз, недостойный иерей Феофилакт, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
… Он вдруг на самом деле почувствовал, что прощён, что теперь ему не страшна никакая встреча – ни с Витей и Витом, ни с их родителями, ни с собственными, ни с сельчанами, а тем более, с Кореньковым и его компанией, и утёр слёзы.
Вася поцеловал крест из золотистого металла, старинный переплёт Библии и посмотрел отцу Феофилакту прямо в глаза.
– Спасибо, батюшка, – серьёзно поблагодарил он. – А теперь мне что делать?
Отец Феофилакт улыбнулся.
– Богу нашему Иисусу Христу молись, чтоб Он Вите и Виталику помог до Калиново добраться.
– А как?
– Да просто! Помоги, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, друзьям моим Виктору и Виталию добраться до дома живыми и невредимыми.
– Ладно, – пообещал Вася, – я помолюсь. До свидания.
– Бог в помощь тебе, Васёк, – кивнул отец Феофилакт. – Забегай в гости, да и храм не забывай. Крестик не снимай.
– Ладно!
Вася махнул рукой и убежал из уютного тишайшего полумрака на брызжущий солнечный суетливый день. И только он перебежал железный мостик через Калиновку, как его встретила ребячья компания во главе с Кореньковым.
– Стой, Васюха! – приказал Кореньков. – Чего заспешил? Побаем с моей «бригадою», а?
– Не спеши – банки разобьёшь! – съязвил чернявый Генка.
– Да, Васюх, где ж твои банки? – сощурился Кореньков. – Ужель разбил, так спешил?
– Не подошли, – соврал Вася, и вдруг зажмурился: снова он предаёт друга!
Вот ведь привычка вреднющая, никак от неё не отколупаться! Вася мысленно перекрестился и сказал правду:
– Я заходил не к тёте Пане, а к отцу Феофилакту. По делу.
– Опаньки! – изумился Кореньков, и «бригада» заржала. – И чего ты у попа Федьки забыл? Водичкой святой захотел побрызгаться, жарко стало?
Васю бросило в жар. Как он смеет! Он же ни разу толком со священником не разговаривал, а смеет за его спиной его грязнить!
– Он тебе что, чего плохого сделал? – сквозь зубы процедил Вася. – Чего ты его поносишь? И вовсе его отцом Феофилактом зовут, понял?
– Ага. Выучил, чё ли, имечко? – изумился Кореньков. – Ну-ну, твоя воля, лижи поп; хвост. Или у него видение было, и он тебе рассказал, где Витька с брательником шастают?
– Класс, да?! – с загоревшимися глазами прервал их бритый Колька. – Их зверь сожрал с кишками вместе или сбежавший рецидивист укокал! Пропали Славины! Васька, тебе без них скучно будет?
– Скучно! – огрызнулся Вася. – Не то, что без вас бы было! Лучше б вас звери сожрали, и рецидивист укокал!
Сказал так и понял, что страха перед «бригадой» нет. Компанию придавило молчанием, как скалой. Кореньков неторопливо закурил новую цигарку, сделал несколько затяжек, передал цигарку корешам. Наблюдая, как они затягиваются, Кореньков медовым голосом проговорил:
– Чё это мы тебе не нравимся, Васюха? Прежде ты к нам осой к пиву лип. Теперь в дружках Славины ходят? Они тебе что, рай на небесах пообещали, коли ты положительным станешь?
– Ничего они такого не обещали, – выпрямился Вася.
От отчаянной храбрости у него гулко билось сердце.
– Они просто живут себе нормально, и всё! – с вызовом крикнул Вася. – Не пьют, не курят, не матерятся, не воруют, гадостей не делают никому.
– И тебя, видать, сагитировали, – осклабился Кореньков. – Вон тоже к поп; поскакал. Спасите, помогите, обижают! – дразня, заскулил он.
Пацаны захихикали презрительно.
– И слова не сказали! – яростно бросил Вася.
– Ну, а чё ты тогда к поп; сунулся? Скажи, нам интересно! – пыхнул на него вонючим дымом Кореньков.
– Твоё какое дело! – вскинулся Вася. – Надо было – и пошёл, тебя не спросил. Что я, должен тебя спрашивать? Ты мне кто – отец, брат, друг?
– А, значит, я тебе не друг, – сплюнул Кореньков. – Отлично. А я уж хотел тебя в свою «бригаду» взять. После одного испытания на верность и на прочность.
Вася подумал, что если бы он рассказал Коренькову, что по его вине пропали Витя и Вит, да ещё прилгнул бы маленько – типа, специально так задумал, чтоб испытать, насколько могуществен их Бог, выведет ли из леса пацанов, – то его сразу бы приняли в «бригаду». Только теперь Васе эту компания что-то разонравилась. Исчез манящий его ореол геройства, притягательность зла. Он готов был сражаться за свою свободу от Коренькова, за друзей, за отца Феофилакта.
Тут же промелькнула трусливая мысль: «А если пожалею? Захочу к ним вернуться? Да и проходу ведь теперь не даст!», и тут же вспыхнул от злости на самого себя: «Прилипалой подмазываться? Чирибасы у маленьких выпрастывать? У Витальки, например?».
Он представил себя вымогающим у Вита чирибас – десятку, его изумлённые распахнутые глазищи, и зажмурился от невесть откуда нахлынувшего стыда.
– Чё, Васюха, солнышко мешает? – вкрадчиво спросил Кореньков, и Вася поспешно открыл глаза. – Ничего, я тебе помогу долго-долго его не видеть…
Вася увидел перед собой жёлтый шар кулака и не успел увернуться.
Драка получилась быстрая. Не успел Вася вникнуть в смысл происходящего, как его уже избили, сорвали с шеи крестик и прыснули в разные стороны, будто стая ворон, налетевшая на падаль и удравшая на деревья при окрике случайного прохожего.
Поспешивший к нему крепкий мужик, дядя Иван, которого Вася видел редко и никогда с ним не здоровался, нагнулся к нему и спросил:
– Ты как? В порядке? Тебя в здравпункт проводить? Надо, чтоб тебя йодом промазали, а то прицепится какая болячка…
Не сопротивляясь и благодаря в душе дядя Ивана, Вася добрёл под его защитой до маленькой местной больнички, расположенной в недавно срубленной избе.
Пока разговорчивая, средних лет, фельдшер тётя Зина обрабатывала раны и синяки, дядя Иван сидел на стуле у двери, смотрел на неторопливые уверенные движения медички и словоохотливо гулякал об общих крестьянских заботах.
Закончив, тётя Зина пообещала, что через недельку всё заживёт, и отпустила человека восвояси. Дом Васи стоял недалеко от здравпункта, поэтому он сказал дяде Ивану «спасибо» и «до свиданья» и захромал к дому, в котором никого не было: ни папы, ни мамы, только Арнольд и рыбки.
Он так устал от всего на свете, что, добравшись до своей комнаты, просто лёг и крепко уснул. Снились ему Витя, Вит, отец Феофилакт с матушкой Ириной, Кореньков, и под конец отрадой и утешением – кроха черноглазка Катя, которая льнула к Васе, как к родному брату.
Разбудил его громкий рёв по телевизору. Он продрал глаза и, собравшись с силами, встал и двинулся в гостиную. Родители неподвижно сидели на диване. Телик взрывался цветом и звуками. Что-то новенькое. Такого фильма Вася ещё не видал.
Мама обернулась.
– Ну, ты как? Выспался? Ба, какой ты… боевитый… Глянь, отец!
Отец мельком посмотрел на сына, пожал плечами.
– Боевой раскрас, ничего не скажешь. С кем подрался-то? И с чего вдруг?
– Так… с обрыва слетел. Ничего серьёзного. Я уже в здравпункте был, тётя Зина всё промазала и залепила… О Славиных ничего не слыхать?
– Ничего, – ответила мама. – Вот видишь, как плохо бродить по лесу одному. Были бы они с кем-нибудь, всё ж-таки безопаснее, надёжнее. Что от взора одного ускользнёт, от взора другого не утаится… Ну, ладно. Ужинать будешь?
– Их ещё ищут? – спросил Вася.
– Наверное. Мы ж на работе были, откуда нам знать, – сказала мама и отвернулась к телевизору. – Попозже сходим к ним, выразим соболезнование. Пойдёшь с нами?
– Нет! – выкрикнул Вася и покраснел.
– Как хочешь, – безразлично сказала мама.
– Садись, Васька, – пригласил отец. – Я такой фильмец притаранил, сплошная резня! Даже маме нравится. Садись! Колбаса на столе.
Вася дотронулся до шеи. Она показалась ему голой без крестика. Ему показалось, что рядом с телевизором стоят Витя и Виталик, отец Феофилакт, матушка Ирина с Катей на руках и смотрят на него выжидающе. Неужели то, что ты пережил, – впустую?! – казалось, спрашивали они.
Душевный подъём, который недавно поднимал Васю в небо, исчез, растаял. Как о чужом, вспоминал он о себе в сегодняшний день.

VII день
Проснулся Вася успокоенный.
«Сегодня они вернутся», – верил он.
Ничто не могло поколебать его убеждённости или лишить умиротворённости. Ему казалось, что каким-то образом (возможно, не без Божией помощи) он распутал клубок своих непониманий, заблуждений, тайных и явных желаний, и теперь его ждёт пусть и сложная, но понятная жизнь.
– Вась, представляешь! – весело сказала мама, когда он прибрёл на кухню и сел за стол. – Мальчишки вернулись!
Вася замер.
– Какие? – без голоса спросил он.
– Какие-какие! – сказал папа. – Славины, конечно! Я их сегодня в огороде видел. Как добрались, спрашиваю, а они говорят: «Нам Бог помог!». Ну, это сказки, конечно: просто случай счастливый, что их какой-то старик-одиночка нашёл возле Батуево. Причём тут Бог, скажи, пожалуйста? Но им разве вдолбишь, фанатикам чокнутым?
– Помолчи уж, – вдруг строго оборвала его мама и искоса поглядела на сына.
По лицу Васи блуждала радость.
Он поел и, превозмогая боль в избитом теле, сделал требуемую от него домашнюю работу, не ответил на допрос родителей, где он подрался и из-за чего это вдруг, и, влекомый неясным зовом, вышел со двора на улицу.
И там, у старого тополя на обочине дороги он увидел Витю и Вита!
Они стояли в тени дерева и спокойно смотрели на него. Вася зажмурился от счастья: это правда, они нашлись! Они живы! Значит, Бог есть! Вот здорово! Кинуться бы к ним, затормошить, повиниться, Витальку на руки поднять, покружить… Простят ли они его? А главное, забудут ли? Нет, не забудут, это точно. Кто такое забыть сможет? Всё равно навеки запомнится…
И Вася не бросился к друзьям, как порывался. Вместо этого он, набычившись, молча стоял, то бледнея, то краснея, и не мог поднять глаза со своих босых грязноватых, в подживших царапинах, ног.
– Тебя кто побил? – вдруг услышал Вася сочувственный голос Виталика.
Коренькова в такой момент и вспоминать не хотелось. Поэтому Вася неохотно ответил:
– Да сам.
Виталик, конечно, не поверил:
– Са-ам?
Вася покраснел: всё-то он чувствует, любую фальшь! Витя-то, конечно, сразу его раскусил. Ну и что? Вася выслушал беззлобную тираду Вити:
– Оно и видно: с горки упал, на пригорочек наткнулся, на сучок напоролся. Так, что ли?
– Почти, – сказал Вася, мучительно размышляя, какими же словами ему просить прощения.
Он чуть не брызнул слезой на одно-единственное доброе слово Виталика:
– Больно?
– Ага, – выдавил Вася.
Тут и Витя оставил насмешливый тон и встревожено сказал:
– Досталось тебе.
– Заживёт, – вырвалось у Васи.
Витя согласился:
– Понятное дело, заживёт, куда денется?
– Ага.
Вася не знал, как ему высказать всё, что он пережил за эту неделю. Но, похоже, у Виталика было своё мнение насчёт этого:
– Мы к отцу Феофилакту идём. А потом в храм. А ты?
– Я? – выдавил Вася.
– Ну да, ты! Ты с нами или куда? – нетерпеливо воскликнул Виталик. – С нами тут такое было! Айда же!
Он резким движением подтянул шортики, фыркнул и один потопал по светло-коричневой дороге.
– Ладно, Вась, идём с нами, правда, – сказал Витя. – Чего тебе одному париться? Или тебя куда мама послала?
– Не послала, – признался Вася.
– Что, Кореньков ждёт?
– Да пошёл он… – буркнул Вася.
– По телевизору фильм начался?
– Да пошёл он… – тише буркнул Вася.
Его от телевизора тошнило. И от себя тоже. Как он покажется на глаза отцу Феофилакту, матушке Ирине и крохотной Кате? Она и на руки-то к нему теперь не пойдёт… поймёт, что за фрукт этот Васька…
– Ну, и айда с нами, чего ты, как девчонка-капризуля или как вредная коза! – воскликнул Витя. – Упрашивать тебя ещё! Сказано – пошли, так скажи чего толком: идёшь? Ну?
Вася впервые поднял глаза с босых ног на Виталика.
Неужели всё, что, казалось, было кончено, может начаться снова?
– Иду, иду, – сказал он несмело.

20 апреля, 19-23, 26-28 августа, 8-30 сентября, 1-31 октября, 1-19, 26, 29-30 ноября, 1-9, 16-17¬, 30-31 декабря 2008? 28 мая, 5 июня 2009

20 апреля – 17 декабря 2008, 28 мая, 5 июня 2009, 26 января 2011