***

Анатолий Морозов

















ПУТЕШЕСТВИЕ ПТИЦЕЛОВА
















ПУТЕШЕСТИЕ ПТИЦЕЛОВА

Костя Берегов
История, o которой пойдет речь, произошла c Костей Береговым, наверное, потому что птиц он любил больше всего на свете. Его комната на окраине города, раскинувшегося на крутом берегу реки, была заставлена птичьими клетками. Жили здесь щеглы и жаворонки, чижи и свиристели, снегири a поползни. Но самой интересной была, пожалуй, недостроенная круглая клетка, предназначенная для важных научных опытов. Какие это должны били быть опыты, мы узнаем позже, a пока посмотрим, чем занимался Костя, вернувшись из школы.
Зимой он караулил снегирей, притаившись в дощатом сарайчике и сжимая в руках привязанный к cторожке тонкий шнур. Вечером помогал отцу чинить подвесной лодочный мотор, слушал его увлекательные pрассказы o жизни и повадках птиц. Когда-то отец жил в деревне, затерявшейся среди заболоченных пойменных лесов. Он рассказывал Косте про весенние танцы длинноногих журавлей, об отчаянных сражениях черных, с ярко-красными бровями лесных петухов.
С приходом весны работы y Кости прибавлялось. Он выпускал на волю почти всех птиц, убирал на чердак клетки, мастерил скворечники и приводил в порядок рыболовные снасти.
Но чем бы Костя не был занят в школе или дома, его никогда не оставляла мысль о таинственных птичьих перелетах.
О том что сезонные перелети птиц остаются для человека загадкой, Костя впервые услышал от знакомого, бывшего бакенщика (Бакенщик – смотритель бакенов и других сигнальных знаков, обеспечивающих безопасность судоходства на реке) и любителя певчих птиц – Терентия Брусники. Оказывается, никому еще толком не известно, почему одни птицы улетают от снегов и метелей в теплые края, a другие остаются? Откуда берутся y птиц силы для перелетов через моря и океаны? Как птицы находят нужное направление?
Объяснения Оксаны Петровны – руководителя школьного биологического кружка – казались Косте маловероятными. Усвоил он лишь, что в вопросах, касающихся сезонных перелетов – большая путаница. Одни ученые утверждали, будто птицы ориентируются по так называемым направляющим линиям. К этим линиям относятся большие реки, горные xpебты, морские побережья. Другие считали, что y птиц имеется особое чувство, позволяющие им ориентироваться по солнцу, луне, звездам. Это предположение как будто подтверждали опыты в специальных клетках. Во время осеннего пролета птиц помещали в круглые клетки и клетки эти устанавливали под открытым небом. Внутри клетки, неподалеку от стенки приделывали кольцевую жердочку. Оказывалось, что в ясные дни или в звездные ночи птицы прыгали из середины клетки как раз на ту сторону жердочки, которая била обращена к югу. Подобные опыты Костя хотел провести сам, для чего и мастерил большую круглую клетку.
По воскресениям Костя обычно отправлялся к Терентию Бруснике. Добираться к нему нужно было на катере до пристани «Литвиново». Брусника жил неподалеку от пристани в белой избушке на обрывистом берегу. У него были седые усы, а под широкими черными бровями слегка прищуренные глаза: привык щуриться, высматривая в осенних сумерках пролетных щеглов. И казалось будто Брусника всегда чему-то про себя улыбается.
Ходил Костя с Брусникой на дальние, заросшие лозняком овраги ловить чижей, пробовал расспрашивать о птичьих перелетах. Но бывший бакенщик больше помалкивал и улыбался. Только однажды, рассказывая об осенних кочевках утиных стай вдоль речной поймы, Брусника проговорился, что как-то перед ледоставом видел на реке двухмачтовый парусник. Судно довольно быстро продвигалось среди льдин, а над его мачтами летела огромная утиная стая. Когда пaруcник, обходя песчаную отмель, повернулся кормой к берегу, Бруснике показалось будто за рукоятки штурвала держится невысокий человек в старинном желтом камзоле и треугольной шляпе.
Конечно, Костя понимал, что старый Брусника в предрассветном тумане вполне мог принять за парусник белый речной трамвай, но ему очень хотелось, чтобы таинственный парусник и загадочный рулевой существовали на самом деле.
И желания Кости, кажется, начали сбываться.

Странный капитан
Случилась так, что у Кости закончилась стальная проволока, из которой он нарезал «прутья» для клеток, a круглая клетка все еще оставалась недостроенной. Денег же, чтобы купить хотя бы моток проволоки y Кости не было. И вот тогда-то, пытаясь поправить свое материальное положение, отправился он на птичий рынок.
- Продам, - думал Костя, - парочку щеглов, дострою клетку и попробую сам разгадать птичьи секреты.
Ha рынке Костя пристроился рядом c дедом, продававшем кроликов. Покупатели проходили мимо, не задерживаясь возле птицелова.
Но вот подошел к Косте высокий человек в черном капитанском кителе с расплющенным на конце носом.
- Почем продаешь щеглят, мальчик?
- По четыре за пару.
- Хм, дороговато.
- Ничего не дороговато. Смотрите, какие красивые, a поют как!
Покупатель задумался, потом достал из кармана серебристое кольцо и протянул Косте.
- Щегла я y тебя куплю в другой раз, a сейчас хочу подарить тебе эту вещицу. Я знаю, ты хочешь разгадать тайну сезонных перелетов. Может бить кольцо тебе поможет. Дело в том, что c помощью подобных колец установлены места зимовок, скорость и направление наших перелетов.
- Направление чьих перелетов? - переспросил удивленный таким разговором Костя.
- Птичьих, птичьих перелетов! - закричал неизвестно откуда взявшийся рыжий толстяк в полосатой тельняшке. A, вообще, нам надо поторапливаться, капитан. Поднимается ветер. Думаю, для нас он будет попутным.
После этих слов рыжий подхватил высокого под руку, и странная парочка затерлась среди рыночной толчеи.
В тот день щеглов Костя так и не продал.
Дома он внимательно рассмотрел подарок - кольцо. Конечно, Косте било известно, что есть такой метод изучения перелетов - кольцевание птиц. Но вместо адреса, по которому следует отправить кольцо, если птица будет поймана или подстрелена, на кольце были выбиты три буквы «З.Ю.З.»
Костя накормил своих питомцев - свиристеля и щеглов, - поменял им воду в поилке и отправился на речной вокзал.
Ему почему-то захотелось еще раз увидеть странных покупателей. Решил он, что высокий с расплющенным на конце носом - капитан буксирного катера, а рыжий - моторист, и, скорее всего, найдет он их в кафе «Золотой якорь», неподалеку от причалов.
Мимо билетных касс спустился Костя к причальной стенке. Большой двухпалубный теплоход готовился к отплытию. Зеркальным блеском сверкали стекла иллюминаторов и лакированные двери кают. Над выкрашенными в голубую краску дебаркадерами-пpистанями пронзительно кричали чайки.
Высокого капитана и рыжего моториста в кафе не оказалось, и Костя заторопился к едва видневшейся косе, отделявшей широкий залив от речного русла. Туда не заходили теплоходы и прогулочные катера. Уткнувшись носами в песчаную отмель стояли там несколько полузатопленных барж и ржавый колесный пароход.
Однако на этот раз ни барж, ни парохода Костя в заливе не увидел. Вместо них в небольшой бухте, отгороженной от залива каменной стрелкой, на неподвижной воде замер изящный двухмачтовый красавец парусник.
- Яхта! - ахнул Костя. - Да еще двухмачтовая. Вот бы на такой прокатиться!
И не успел он даже подумать, откуда же здесь появилась такая красавица, как вдруг увидел двух мальчишек, стремглав летевших по трапу, перекинутому с яхты на прибрежный песок. За ними, расплескивая воду из брезентового ведра, бежал рыжий человек в полосатой тельняшке.
Костя сообразил, что мальчишки тайком пробрались на яхту, а матрос, драивший поручни на палубе заметил непрошенных гостей. Когда мальчишки были уже на берегу, Костя взглянул наверх и остановился, забыв обо всем на свете. Три черные буквы, такие же как и на кольце, лежавшем у него в кармане, четко выделялись на белоснежном борту. Рыжий с ведром подбежал к трапу и с ног до головы окатил Костю холодной водой.
Вообще-то Костя редко плакал. Может и на этот раз то были не слезы, а капельки речкой воды, но капитан, наблюдавший за всем через иллюминатор, поднялся наверх. И хотя одет он был теперь в зеленую штормовку и короткие резиновые сапоги, Костя сразу узнал в нем покупателя щеглов. Капитан взмахнул рукой, как бы приглашая Костю подняться на борт, и через секунду Костя был уже на палубе.
- Ты будешь настоящим моряком, - слегка охрипшим голосом проговорил капитан, - только не надо никогда плакать.
- Я и не собираюсь плакать, - ответил Костя. - Это ваш матрос плеснул мне в лицо водой.
- Фокс боцман, а не матрос, - поправил капитан. Он думал, что ты с теми двумя бездельниками за одно. Мальчишки с самого утра мешают нам готовиться к отплытию. A тебя, кстати, как звать-величать?
- Костя.
- Отлично, Костя, а меня зовут Утиный Нос. У нас есть еще немного времени, чтобы потолковать о птичьих перелетах. Если это тебе интересно, тогда следуй за мной.
Костя спустился по узкому трапу, и Утиный Нос открыл перед них маленькую дверь в носовой отсек.
- Похоже, что капитан привел меня в канатный ящик, - подумал Костя, увидев мотки просмоленного каната и куски парусины.
И вдруг Косте очень захотелось спать. Он прилег на скрученную в рулон парусину, сунул под голову валявшийся тут же спасательный круг и задремал.

Вниз по течению
Когда над заливом зажглись по осеннему тусклые звезды, капитан Утиный Нос поднялся на палубу и негромко сказал: «Пора!» Сигнальный фонарь не спеша и время от времени останавливаясь двинулся вверх по мачте.
Вожак с золотисто-зeлeнoй, точно из мягкого бархата головой и белым воротничком увидел сигнал и громко по утиному крикнул:
- В дорогу!
Тысяча крыльев захлопала по воде. Утиная стая поднялась над заливом. Когда далеко внизу остался мачтовый огонь, вожак оглянулся. В черном небе ярко, не мигая светилась полярная звезда.
Медленно со скрипом закрутилась лебедка, наматывая якорную цепь. Большой треугольный парус наполнился ветром, и яхта, слегка накренившись, заскользила по темной воде.
Костю разбудила негромкая музыка. Где-то совсем рядом, за тонкой переборкой приятно и немного грустно пела флейта. Костя встал, нащупал в темноте крышку люка и через минуту был ухе на палубе. Стояла глухая ноябрьская ночь. Ветра почти не было и яхта медленно плыла по течению. Казалось, судном никто не управлял. Паруса были спущены, и течение медленно тащило яхту то бортом, то кормою вперед. Вокруг ничего не было видно кроме черной, как смоль, воды.
Если бы на месте Кости оказался другой мальчик, он бы наверное, громко закричал или бросился в воду, надеясь вплавь добраться до берега. Но Костя чувствовал, что здесь на яхте он, как никто другой, блузок к открытию тайны птичьих перелетов. Спустившись по скрипучему трапу, он очутился напротив двери, из-за которой отчетливо доносились звуки флейты.
Костя открыл дверь. Небольшую каюту освещал фонарь «летучая мышь», подвешенный над круглым столом. Капитан Утиный Нос, стоявший возле иллюминатора, опустил флейту и повернулся к двери. Взглянув на Костю так, будто видит его впервые, он проворчал:
- Пассажиров я не беру, но у нас нет повара. Работа у тебя будет нетрудная, да и в школу ходить не придется.
Костя, озадаченный таким разговором, все-таки подумал, откуда Утиный Нос знает, что он не любит ходить в школу, а капитан повернул стекло в иллюминаторе и громко крикнул в темноту:
- Боцман!
Вошел боцман Фокс. Теперь на нем была ярко-желтая куртка, сапоги-ботфорты и треугольная шляпа.
- Объясните юнге его обязанности, - приказал Утиный Нос.
- Есть, капитан! Можете быть уверены, мальчишка без дела сидеть не будет, - ответил боцман, и в его круглых, как коричневые пуговки глазах сверкнули недобрые огоньки.
Костя еще хотел спросить у капитана, куда же направляется яхта, но боцман уже тащил его за рукав к трапу.
Разговор с Утиным Носом длился всего несколько минут, однако, когда Костя снова оказался наверху, он с удивлением увидел, что паруса подняты на обеих мачтах. Было слышно, как яхта, подгоняемая предрассветным ветром, с шипением резала воду, да время от времени посвистывали в вышине утиные крылья. Пролетные стаи торопились к югу.
Работа у Кости и в самом деле оказалась несложной. Когда совсем рассвело, яхта стала на якорь среди высохших пожелтевших тростников в старом речном русле. Боцман принес Косте полведра мелких окуней и вместительный, черный от копоти медный котелок.
Котел надраить, чтобы блестел! – приказал Фокс. – Рыбу почисть да не забудь жабры вырезать, а то похлебка получится горькая. Костер на берегу большой не разводи, дрова собери сухие, чтобы не дымили. А главное, не вздумай удрать. Все равно найду!
И громко стуча подкованными сапогами, боцман исчез в трюме. Когда Костя устанавливал под старой с редкими оранжевыми листочками ивой медный котел, над протокой появилась огромная утиная стая.
- Крэк! Крэк! - закричал вожак, и с громкими всплесками утки начали падать на середину протоки. Костя уже не удивлялся. Шум над водой стоял страшный, однако на яхте никто не показывался. Постепенно утки успокоились, принялись бродить по затянутым тиной отмелям, плавать и нырять вокруг песчаного с редкими лозинами островка.
Потом Костя увидел старого лисовина в пушистой шубе. Он осторожно пробирался вдоль берега. Его мех почти сливался с бледно-желтыми листьями осоки, и только изредка вздрагивали случайно задетые лапой зверя тростники, покачивались на их верхушках метелки. Казалось, они хотели предупредить слишком неосторожных птиц: не подплывайте к отмели, держитесь поближе к островку!
Но проголодавшиеся утки забыли об опасности. Даже бывалый вожак выбрался на мелководье и, опустив в воду оранжевый клюв, разыскивал на дне улиток. Рыжим пламенем метнулся к воде лисовин, и в это время раз за разом прогремели два выстрела.
Костя обернулся. На палубе, между мачтами стоял Утиный Нос с двустволкой. Дым плыл над протокой. Вдоль берега, поджав переднюю лапу, трусила большущая лисица.
После выстрелов утки не улетели, продолжали плавать вокруг островка. Однако близко к берегу они больше не подплывали и на мелководье не выбирались.
Костя принялся чистить рыбу. Скоро он исколол себе все руки, но окуньков в ведерке не убавлялось. Тогда он решил не счищать чешую, а только выбрасывать внутренности. И все равно дело продвигалось слишком медленно.
- Убегу! - подумал Костя. - Вот сейчас напрямик через тростники, как тот лисовин, и ищи ветра в поле.
Чтобы решить, в какую же сторону бежать, Костя забрался на самую верхушку ивы. Он увидел перед собой широкое речное русло, правобережные, заросшие лесом кpyчи. За Костиной спиной тянулись пойменные болота и озера, желтые камышовые острова. Дальше на горизонте виднелось среди высоких осокорей большое село. И уже хотел Костя, спрыгнув с дерева, пуститься к селу во весь дух, как вдруг увидел спускавшегося с яхты по узкому трапу капитана. Костя не стал ждать, куда направиться Утиный Нос. Он спрыгнул с дерева и снова принялся за рыбу.
Капитан подошел к иве, снял свой потрепанный китель, расстелил его на песке и уселся рядом с Костей.
- Причины сезонных перелетов вовсе не в том, что птицы боятся холодов, - начал Утиный Нос без всякого вступления. - И не голод гонит громадные стаи через моря и континенты. Все могли бы приспособиться к снегу и вьюгам, как это сделали воробьи, сойки, синицы и многие другие. Однако тогда бы не хватило всем еды, скрытых от врагов укромных местечек и число пернатых обитателей на земле здорово бы поубавилось. Поэтому-то днем и ночью в любую погоду спешат перелетные стаи весной на север, осенью на юг, осваивая непригодные для постоянного пребывания земли и воды.
После этих слов Утиный Нос поднялся, встряхнул китель и, накинув его на плечи, исчез среди тростников.
Когда рыба уже сварилась, появился боцман. Левая рука его была почету-то перевязана, а пустой рукав желтой куртку развевался от ветра. В другой руке Фокс держал глиняную кружку с пшеном. Он высыпал в котелок пшено и вытащил из нагрудного кармана коробку от сигарет. Вместо сигарет там оказалась крупная серая соль. Фокс всыпал горсть соли в варево и, когда уха закипела, сказал, что обед готов.
Потом боцман продел через проволочную ручку палку и вместе с Костей потащил котел на яхту. Поставив варево возле штурвала, Фокс приказал Косте спуститься в носовой отсек и разыскать пустую консервную банку или какую-нибудь другую, подходящую для ухи посудину. Не найдя ничего, Костя хотел подняться на палубу, но люк, через который он только что спустился, оказался наглухо задраенным. Вскоре яхту начало покачивать, и Костя подумал, что сейчас проходят они через узкую промоину на большую воду.
Дальше яхта шла без остановок, и у Кости почти не было работы. Раз только пришлось ему начистить ведро картошки, и за это получил Костя от боцмана пару сушеных подлещиков и кусок черствого хлеба.
Но вот яхта бросила якорь у пустынного песчаного острова, и сразу же ее окружили утки. Теперь здесь была не только стая крякв, начавших свое путешествие вместе с Костей. Отдыхали на песчаных косах длинноклювые кулики, качались на волнах темнокрылые мартыны, гагары, крохали.
Боцман Фокс вытащил из кормовой каюты небольшой бредень и, приказав Косте следовать за ним, двинулся в глубину острова. Шли они недолго и вскоре увидели прозрачное озеро. Фокс размотал сеть, сплетенную из просмоленных ниток и, стараясь, чтобы вода не попала в сапоги, медленно двинулся вдоль берега. Косте пришлось брести посередине. Улов оказался небольшим, а Костя вымок до нитки. Подошел капитан Утиный Нос с брезентовым мешком и вместе с боцманом принялся собирать рыбешек. Увидев, что Костя дрожит от холода, капитан бросил ему спички, и Костя развел из сухих камышин и плавника костер. Боцман и капитан уже ушли, а Костя все еще сидел на песке, переворачивая время от времени над горячими углями сырые ботинки.
Темнело быстро. На противоположном берегу зaмигaл огонек. Костя оперся руками о песок, чтобы подняться, и вдруг его пальцы наткнулись на что-то твердое. Начав копать, Костя понял, что весь вечер просидел он на перевернутом челноке, слегка присыпанным тонким слоем песка.
Подтащить легкий челнок к берегу было нетрудно. Отсутствие весла тоже не смутило Костю. К днищу челнока были прикреплены вместо мостков узкие дощечки. Костя оттолкнулся от берега и, оторвав одну из дощечек, принялся грести ею. Он направил челнок прямо на огонь, и скоро под днищем зашуршал песок. На высоком крутом обрыве мерцал огонек. Цепляясь за корни лозы, Костя выкарабкался наверх, но огонь от этого не приблизился. Проваливаясь в невидимые канавы и ямы, Костя пошел вперед и наконец добрался до кирпичной труби, наверху которой горела электрическая лампочка. Костя не знал, что попал он на заброшенный кирпичный завод. Идти в темноте дальше он не решился и, забравшись в нишу давно остывшей печи, стал дожидаться рассвета.
Здесь Косте почему то представился его четвертый «А» и учительница с указкой возле большого глобуса. Потом учительница исчезла. Вместо нее в нишу заглянула лисица, а через мгновенье боцман Фокс в желтой куртке появился на фоне светлеющего неба.
- Прошу вас приступить к исполнению своих обязанностей, - ехидно улыбаясь проговорил боцман и сильно толкнул Костю к обрыву.
Тот скатился к самой воде и, поднявшись на ноги, увидел яхту, покачивающуюся среди свай полуразрушенного причала.

Происшествие на лимане
После неудавшегося побега боцман Фокс не выпускал Костю даже на палубу. Яхта к берегу не приближалась, и Косте приходилось варить похлебку на керосинке, которую притащил в носовой отсек боцман.
Кроме того, Костя, по приказанию Фокса, убирал капитанскую каюту и мыл пол в пустом темном трюме, где одиноко стояла прикрытая грязным одеялом койка боцмана.
Но однажды Утиный Нос вызвал Костю на палубу. Яхта с убранными парусами, окруженная огромной утиной стаей, медленно приближалась к земле. Сильно качало. Ветер срывал с зеленоватых волн соленые брызги.
- Смотри, - сказал Утиный Нос, показывая чуть заметную впереди точку, - это Сизохвостый - болотный лунь. Если б не он, мы бы давно отдыхали в лиманских плавнях.
Между тем, лунь, набирая высоту, медленно приближался к яхте.
- Скорее!... - крикнул Утиный Нос.
Костя обернулся и замер от испуга и изумления. Капитан исчез. Вместо него сидела на мокрых досках палубы черная уточка-широконоска с зелеными «зеркальцами» на крыльях.
В это время лунь сложил огромные крылья и бросился вниз. Косте показалось, что хищник шлепнулся на палубу, но лунь со свистом пролетел мимо. Утки, окружавшие яхту, бросились врассыпную. Схватив ногтями тяжелого селезня и едва не задев крылом за мачту, лунь медленно полетел к берегу.
- Я еще посчитаюсь с тобой Сизохвостый, и крепко посчитаюсь! - услышал Костя голос капитана.
Утки-широконоски как не бывало. Только мелькнула на корме спина капитана в черном кителе, и он скрылся в своей каюте.
Костя остался на палубе один. Яхту несло прямо на песчаную отмель. За желтыми песками виднелась побуревшая трава, густые камыши, а у самого горизонта темнела полоса далекого леса.
До берега оставалось совсем немного, когда загремела якорная цепь, и тяжелый якорь исчез под водой. Повернувшись кормой к берегу, яхта остановилась. Из трюма выбрался боцман Фокс. Он тащил за собой резиновую лодку. Спустив лодку на воду, Фокс сбросил в нее пару коротких весел и спустился сам. Лодка будто мячик, запрыгала на крутой волне. Причалив к берегу, боцман вытащил свое суденышко на траву и пропал, словно растворился, среди высоких камышей.
Утиный Нос до вечера простоял на палубе, вглядываясь в затянутое черными тучами небо. Потом он спустился в носовой отсек.
- Похоже, Константин, что твое путешествие подходит к концу, - начал Утиный Нос, усаживаясь на кусок рваной парусины. - Наш путь вперед, в открытое море. А ты завтра отправиться к смотрителю маяка, и он посадит тебя на пароход, идущий вверх по реке. Но сначала ты должен помочь мне. Я знаю, ты птицелов бывалый. Подумай, как заманить Сизохвостого на яхту.
Хищных птиц Косте ловить не приходилось, но кое-что об этой ловле ему было известно из рассказов наставника - знакомого бакенщика, и Костя смело взялся за дело.
Он попросил у капитана сетку, которой ловили рыбу, и растянул ее над песчаным пляжем, привязав к четырем высоким шестам. Нужна была еще «манная» птица, но это уже было делом капитана. Захватив черную с серебряными клавишами флейту, он тоже перебрался на берег и вместе с Костей притаился в сухой осоке.
День занимался ясный и ветреный. Солнце поднялось из-за рощи, и над самой водой потянулись стайки мартынов. Утиный Нос приложил к губам мундштук. Флейта засвистела отрывисто и громко.
Неизвестно откуда появилась пара скворцов и принялась летать под натянутой сеткой. Вылетевший за добычей Сизохвостый заметил птиц и закружился над сетью. Утиный Нос перестал свистеть, скворцы замерли на песке, и лунь ринулся вниз. Шесты упали. Сизохвостый, слишком поздно заметивший сетку, оказался на земле.
Костя обмотал пеньковой веревкой лапы с кривыми, как турецкий ятаган, когтями и начал выпутывать птицу из сетки. Однако Сизохвостый не собирался сдаваться. Когда его крылья освободились от просмоленных ниток, он сильно ударил Костю клювом по руке. От неожиданности и боли Костя разжал пальцы, и Сизохвостый рванулся к облакам.
Но заряд картечи оказался быстрее. Эхо от выстрела пронеслось над песками и стало тихо. Утиный Нос опустил ружье. Блестящая латунная гильза упала в траву.
Теперь можно было отправляться к смотрителю маяка, но хотя Утиный Нос и объяснил Косте дорогу, до маяка тот все равно не добрался.
Костя обходил мелкое озеро с белыми от соли берегами, когда услыхал громкое, переходящее в хрип кряканье. Осторожно раздвинув заросли стрелолиста, он подошел к воде и увидел на середине озера большую уткy-крякву с распущенными крыльями. Вытянув шею и не переставая кричать, утка металась из стороны в сторону, как привязанная. A через песчаную отмель, как раз напротив Кости, торопилась к утке рыжая лисица. Сообразив, что опередить лису не удастся, Костя отломал сук от высохшей коряги и швырнул в разбойницу. Лисица злобно фыркнула и, разбрызгивая воду, бросилась к берегу.
Подойдя к утке, Костя понял, почему она не могла взлететь. Из клюва у нее торчал большой крючок, привязанной проволочным поводком к натянутой над водой бечевке. Рядом болтались еще несколько крючков с наколотыми на них мелкими рыбешками. Костя почему-то подумал, что такой же «перемет», намотанный на деревянную рамку, висел в трюме над койкой боцмана Фокса.
Освобожденная от крючка утка несколько раз крякнула, будто поблагодарила своего спасителя, и быстро поплыла к камышам. Костя выбрался на берег, собираясь идти дальше, и вдруг увидел бежавшего к нему Фокса.
- Я тебе покажу, как швыряться кольями, негодный мальчишка! - завопил боцман и крепко схватил Костю за локоть. - Э, да ты здесь промышляешь дичь! Ну-ка заматывай свои крючья. Я их захвачу с собой. Покажу капитану, чем занимается повар в свободное время. Ступай вперед!
На яхте капитан и боцман долго о чем-то спорили. До Кости, сидевшему в носовом отсеке, доносились лишь отдельные крики и невразумительные угрозы. Потом к нему спустился Утиный Нос.
- Ты сделал два хороших дела для перелетной стаи: помог справиться с Сизохвостым и спас от лисьих зубов крякву. Без вожака-Сизохвостого хищные птицы не доберутся к месту зимовки, и утки смогут спокойно дожидаться там весны. A тебе пора бы возвращаться домой. Вот только боцман не хочет тебя отпускать, потому что работы у него тогда прибавиться. Но теперь, думаю, ждать осталось недолго.
Чего именно ждать, Утиный Нос не сказал и, оставив люк открытым, ушел. Костя поднялся на палубу. Красное зарево - предвестник приближающегося шторма - горело на западе.

Проводник
Ночью пошел дождь. Загудел в снастях, будто на струнах заиграл северный ветер. Заволновались утиные стаи.
На яхте флейта заиграла «Поход!». Оглушительно хлопнул парус. Утиный Нос застыл у штурвала, держа на запад-юг-запад. Ветер усиливался, и яхта летела все быстрее и быстрее.
Костя поднялся наверх, когда начало рассветать. Волны утихли. Однако вверху творилось что-то неладное. Бешено неслись по небу тучи. Стонали, гнулись под ветром мачты, яхта под штормовым парусом медленно продвигалась вперед. Выбившиеся из сил утки время от времени опускались на воду, но от яхты старались не отставать. Вместо дождя сыпалась ледяная крупа.
Боцман Фокс сменил у штурвала капитана, и Утиный Нос, придерживая рукой флейту, внимательно всматривался в туманную мглу. Костя, прислонившись к мачте, посмотрел в ту же сторону и вдруг увидел большую стаю скворцов. Уставшие птицы медленно летели над водой. Ледяная крупа прибивала их все ниже и ниже. Казалось, пройдет совсем немного времени и стая исчезнет в волках. Но Утиный Нос уже заметил беду. Отрывисто засвистела его флейта, и светлоклювие, одетые в зимние темно-зеленые перья птицы обрушились на яхту. Они покрыли всю палубу, облепили мачты и снасти. Желтым пятном выделялся среди них боцман Фокс. И показалось Косте, будто не боцман, а рыжий лисовин ухватился передними лапами за рукоятки штурвала. Осторожно, стараясь не наступить на отдыхавших птиц, направился Костя на корму. Но лисица пропала. Широко расставив ноги в коричневых сапогах и желтой куртке, стоял у штурвала боцман Фокс.
В тот же день Костя, убирая в трюме, обнаружил под койкой боцмана две пари черных с зеленоватым отливом крыльев. На грязном одеяле боцмана неизвестно откуда появилась большая подушка в парусиновой наволочке. Костя взял подушку и удивился - до чего же туго набита! С одной стороны наволочка оказалась не зашитой, и Костя просунул туда руку. B воздухе закружились утиные перья.
- Значит боцман приготовил себе похлебку из скворцов и частенько лакомился утятиной, - прошептал Костя. - Интересно, известно ли об этом капитану?
Утиный Нос крепко спал после вахты, и Костя, войдя в каюту, не стал его будить. Увидев висевшую над столом двустволку, он осторожно снял ее, тихонько прикрыл за собой дверь стал медленно подниматься по трапу. Взвести курки в каюте Костя не решился. И хорошо сделал. Едва он выбрался на палубу, раздался страшный треск. Высокие мачты хрустнули, как соломинки, и яхта, врезавшись килем в песок, остановилась.
Костя, не выпуская ружья из рук, покатился к правому борту. Несколько секунд он пролежал без движения, а когда поднялся, увидел, что рыжий лисовин уже мелькает среди песчаных кочек. Костя успел навести только один курок и почти не целясь, нажал на спуск. Лисовин, высоко подняв передние лапы, подпрыгнул и остановился. Выстрелить еще раз Костя не успел, потому что перед стволами вдруг появился Утиный Нос.
- Убил! Убил! - закричал капитан и, глубоко проваливаясь в песок, побежал к зверю.
Но лисовии не стал дожидаться. Махнул пушистым хвостом, мелькнул желтой лентой в буроватых кустах полыни и пропал.
Капитан Утиный Нос в своем кителе с блестящими пуговицами до вечера расхаживал по покосившейся палубе. Наконец он подошел к Косте и заговорил:
- Боцман на судно не вернется. Да это, пожалуй, и к лучшему. Моряк он был неважный, зато фокусник - хоть куда. Жаль, что понял я это только сейчас. Ну, а тебе самое время списываться на берег. Поезд на Степной разъезд приходит в полночь. Так что надо поторапливаться.
- Какой поезд? - спросил Костя.
Но Утиный Нос не ответил, спрыгнул на песок и, взяв Костю за руку, коротко бросил:
- Пошли!
Косте было не по себе с таким странным спутником среди пустынного побережья. Казалось, отпусти Утиный Нос хотя бы на мгновение его руку, и они уже никогда не найдут друг-друга. От этого Косте становилось еще страшнее, и он никак не мог решить, что же хуже: оказаться одному в ночной степи или брести неизвестно куда с подозрительным капитаном.
Долго пробирались они через пески и колючие заросли чертополоха и наконец попали на укатанную дорогу. Далеко впереди замигал огонек. Путники пошли быстрее и вскоре оказались на маленьком полустанке. Окошечко деревянной кассы было закрыто, и при тусклом свете станционного фонаря Костя прочитал, что поезд проходит здесь раз в сутки, но не в полночь, как думал Утиный Нос, а в девять часов утра.
- Завтра в это время ты будешь уже дома, - проворчал Утиный Нос, а мне придется присоединиться к утиной стаи.
- Как присоединиться? - удивился Костя.
Но Утиный Нос, не обратив на вопрос внимания, продолжал:
- Дело в том, что я и есть проводник, указывающий направление перелетным птицам. Буквы «З-Ю-З», выбитые на кольце, которое я передал тебе на птичьем рынке, означают курс яхты и утиных стай в открытом море. A теперь спать! - скомандовал Утиный Нос.
Костя еще долго ворочался на скамейке, стоявшей под шиферным навесов и задремал только перед рассветов. Когда он проснулся, было уже светло. В нескольких шагах от скамейки блестели рельсы. Ветер гнал по насыпи сухой шар перекати-поля.
Увидев, что Костя трет слипающиеся глаза, Утиный Нос улыбнулся и протянул Косте желтый картонный прямоугольничек и запеченный конверт.
- Это билет на поезд, - пробормотал капитан, - а в конверте справка, может понадобится для школы.
Больше Утиный Нос ничего не сказал и быстро зашагал, почти побежал к болотцу, начинавшемуся сразу за железнодорожной насыпью. Когда он поравнялся с высохшими тростниками, Косте показалось, что ветер поднял вверх и понес капитанский китель. Но присмотревшись внимательнее, Костя понял: это покрытый черными блестящими перьями селезень-широконоска поднялся над болотом. Куда девался капитан Утиный Нос, Костя так и не увидел, потому что подошел поезд и зеленые вагоны заслонили от Кости тростниковое болотце.
Домой, Костя вернулся поздним вечером, но родители ничуть не удивились, увидев его. Оказывается, в тот день, когда Костя отправился в путешествие к ним приходила учительница и сказала, что Костя, с разрешения директора школы, уехал на экскурсию в Черноморский заповедник. И, конечно, дома никто не поверил, будто целую неделю Костя качался на таинственной яхте с боцманом лисовином и капитаном-широконоской. Тогда Костя протянул отцу конверт, и тот, вытащив сложенный вчетверо листок, прочитал:
«Справка. Дана Константину Берегову в том, что с двенадцатого по девятнадцатое ноября он находился в научной командировке с целью изучения особенностей пролета водоплавающих в низовьях Днепра.»
Стояла там еще печать, на которой можно было прочитать лишь слово «Черноморского», а внизу: «научный сотрудник заповедника» и неразборчивая подпись.
- Ну ты и фантазер, - улыбнулся отец. - Расскажи-ка лучше, что там в заповеднике интересное видел?...















В ЛЕСУ, НА РЕКЕ, В ПОЛЕ






















БЕЛОДУШКА
Белодушка — каменная куница в пушистой светло-серой шубке с белым пятном на горле всю зиму прожила на чердаке в сторожке садовника Дениса, а летом ушла в лес. Стали по ночам мыши в сторожке хозяйничать. То крупу рассыпят, то на чердаке затеют возню. Но Денису теперь не до них. Работы хоть отбавляй саду и в поле.

Сенокос
На лесных полянах переплелись лиловые колокольчики, белые цветки пастушьей сумки, голубые незабудки. Подошло время сенокоса. Собрался Денис в луга. Косу взял, грабли приготовил, сала и крупы для кулеша не забыл и отправился.
У самой опушки, там, где впадал лесной ручей в озеро, был Дениса курень. Стены из сухой травы, крыша соломенная. Возле входа на старом пне маленькая наковаленка-бабка, чтобы косу отбивать.
Устpоилcя Денис около пенька, косу пучком травы вытер. «Дзинь-дон, дон-дзинь!» — отзванивает молоток по наковаленке. A для Белодушки нет хуже звука. Сидела она сидела под кучей валежника, наконец не выдержала.
Выскочила на опушку и прямо к Денису. Шерсть взъерошена, хвост трубой, того и гляди зубами вцепится.
- Ты что, очумела? — удивился Денис. Белодушка фыркнула, как кошка, шмыгнула в заросли ежевики и пропала.
Вечером Денис долго сидел у костра, щуря на огонь маленькие серые глаза под седыми бровями. В озере плескались и посвистывали чирки. Далеко в полях бил перепел, да время от времени одинокий чибис неизвестно у кого спрашивал: «Чьи-вы? Чьи-вы?»
Летняя ночь короткая. Заря с зарей встречается. На рассвете проснулся Денис, ополоснул лицо озерной водой. Запела-зазвенела на опушке его коса, срезая высокую сочную траву. Слушали тот звон длинноносые кулики, настороженно глядели на высокую сутулую фигуру садовника задумчивыми глазами. Денис начал косить от озера, и только там, где низкий берег переходил в болото, осталась зеленая полоса осоки и небольшой заросший камышом островок.

Болотные обитатели
Когда Денис вернулся в садовую сторожку, на берег озера начала наведываться Белодушка. Здесь она ловила лягушек, разыскивала в болотной тине жирных вьюнов. Не знала Белодушка, что озеро и заболоченная лесная опушка — владения болотного луня. Жил лунь в густых камышах возле самого леса и был таким старым, что даже хвост у него из темно-бурого сделался сизым. Каждый день облетал он свои владения, высматривая зоркими желтыми глазами добычу.
Однажды утром повстречалась Белодушке среди камышей большая цапля — выпь. Клюв зеленый, крылья светло-коричневые, на голове черная шапочка. Белодушка прижалась к траве, хвост вытянула, только приготовилась броситься, но добыча пропала. Не улетела, потому что Белодушка бы увидела поднимающуюся птицу, не убежала — бежать некуда, вся трава скошена, а именно пропала. Будто в невидимку превратилась. Принялась куница обнюхивать камыши — бесполезно. Ветра нет. Болотные цветы, водоросли да застоявшаяся вода все запахи перебивают. Обошла Белодушка островок — нет никого...

Неудавшаяся охота
A выпь и правда никуда не улетела. Над опушкой болотный лунь кружится. До леса ей не добраться. Да и не такой уж она мастер летать. Уцепилась выпь своими зелеными лапками за камышовый стебель. Вытянула длинную, суживающуюся кверху шею. Голова и клюв тоже в небо смотрят. И стала похожа на прямую с заостренной верхушкой камышинку.
Выпь, конечно, знала, что куница может заметить ее черную полосатую спинку и серые бока, и поэтому внимательно следила за Белодушкой немигающими глазами. Сидя на камышине, она незаметно поворачивалась следом за Белодушкой той стороной, которая больше всего походила на камышовый стебель.
Но вот Белодушка обежала круг да так быстро, что перевернуться на камышине выпь уже никак не успевала. Тогда она просто перебросилась на другую сторону стебля, и тут куница заметила ее снова. B этот момент со стороны леса потянул ветерок, развеял густой болотный запах, и Белодушка почуяла дичь.
Ничто уже не могло спасти удивительную птицу, но вдруг острые когти впились в кунью шубку, и Белодушка оказалась в воздухе. Хорошо еще, что лунь схватил Белодушку не за шею. Она изогнулась, вцепилась зубами в толстую с кривыми конями лапу.
«Куэк!» — закричал лунь, разжал когти, и Белодушка шлепнулась в озеро. Кое-как добралась она до суши, отряхнулась и притаилась в осоке. Выпь ее уже больше не интересовала. Дождаться бы только темноты да в Денисовом курене спрятаться.
Выпь тоже оставаться в камышах не решилась. B сумерках поднялась она над озером, вытянув шею и часто взмахивая крыльями, полетела вдоль ручья. Потом выпь опустилась в густую траву и, быстро перебирая лапками, побежала к едва виднеющимся в нacтyпившей темноте тростниковым зарослям. Тростник рос здесь так густо, что не только кунице, даже камышовой овсянке негде протиснуться. Для выпи зато это место оказалось самым подходящим. Ведь бегает она не по земле. Ухватиться своими длинными пальцами за тростинку и со стебля на стебель перескакивает. Да так ловко, что никому за ней не угнаться.
A Денис сметал на берегу озера стожок из подсохшей травы. Теперь Белодушка под стогом будет жить до самой осени. Пока яблоки в садах не поспеют.


         





















КРАСНОЕ ПЕРО
В заливе многоводной реки на дне глубокого омута жил сазан Красное Перо. Был тот сазан мудрый и старый, настолько старый, что даже его широкая спина из золотистой превратилась в черную, а спинной плавник — из бурого сделался темно-красным. Из-за старости, а может быть из-за неуживчивого характера Красное Перо не держался вместе с другими сазанами в стае, а предпочитал одиночество.
В омуте было просторно и пустынно. Мелкие рыбешки, опасаясь похожего на широкую трубку сазаньего рта, так глубоко не заплывали. И правильно делали. Потому что сазан, хотя и был вегетарианцем, любил изредка полакомиться плотвицей или пескариком. Солнечные лучи никогда ни проникали сквозь водяную толщу, и на занесенном илом дне не росли ни водяной хвощ, ни элодея. Лежали здесь только облепленная улитками коряга да изъeдeнный ржавчиной трехпалый якорь-кошка.
Красное Перо покидал свой омут лишь ночью, чтобы кормиться на мелководье или понежиться в нагретой летним солнцем воде. Однако иногда случались у него и длительные «командировки».

Непогода
Перемену погоды Красное Перо почувствовал с самого утра, несмотря на безоблачное небо и полное безветрие. В омуте начали собираться рыбы. Прямо над Красным Пером остановился косяк широкобоких лещей. Чуть выше устроились несколько крупных язей. Еще выше поблескивали серебром стайки мелкой плотвы и уклеек. Темнокрылые чайки-мартыны не раскачивались на легкой зыби. Они собрались на песчаной косе, чтобы с первыми же порывами ветра лететь в степь.
Вечером над косой взметнулся песчаный вихрь. Вытянулись по ветру прутья прибрежного лозняка, и серо-зеленые волны покрылись белыми барашками.
Низовой ветер свежел. Волны беспорядочно метались по широким плесам. Заходили ходуном плавучие буи-бакены с фонарями мигалками. И наконец поверхностное течение не выдержало. Пошла вода вспять, закружились в омуте водовороты.
Красное Перо окончательно проснулся, ударил хвостом, поднял густую завесу ила и выскользнул из омута.
Путь предстоял неблизкий. Нужно было выбраться из залива и половину ночи плыть вдоль русла в сторону шлюзов.
Наверху свистел, выл ветер, тащил над водой черные обрывки туч, а внизу, как всегда, было тихо. Зеленые в белых пятнах щуки-травянки дремали в густых зарослях телореза, и даже ночные бродяги усатые сомы не покидали в ту ночь своих заваленных топляком и корягами убежищ. Красное Перо бесшумно скользил среди подводного безмолвия. Он знал куда торопится.
На каменистой отмели неподалеку от дамбы, где река через ворота-шлюзы вливается в водохранилище, волны с глухим стоном удapялись о борт груженой пшеницей баржи. Пыхтел, беспорядочно хлопал плицами старый буксирный пароход, и время от времени разбойный ветер разносил по округе тревожные пароходные гудки. Люди с фонарями суетились на подветренном борту баржи. Упираясь баграми в каменистое дно, пытаясь выпрямить накренившееся судно.
- Брезент, брезент тащите! — кричал стоявший на крыше надстройки боцман.
- Какой брезент? Живо всем на нос! — вопил невысокий человек в капитанской фуражке. — Принимай буксирный конец!
И тут хлынул ливень. Золотистые ручейки пшеницы устремились в воду. Красное Перо открыл рот, зачмокал. Принялся уплетать зерна за обе жабры.
Вскоре дождь перестал. Буйный низовой ветер тоже выдохся, и только крупная, идущая с водохранилища зыбь продолжала стонать под днищем баржи.
Утром на помощь пароходу подошел катер. Баржу сняли с отмели и повели к шлюзу. А Красное Перо, лениво шевеля плавниками, медленно поплыл искать подходящее для отдыха место.

Поединок
День уходил за речные кручи. Рябь на воде из серебряной превратилась в золотую. Под водой наступали сумерки.
Красное Перо растопырил плавники, выпустил вереницу пузырьков и, оттолкнувшись хвостом от твердого песчаного дна, свечой взвился вверх. Толчок был до того сильный, что сазан вылетел из воды и, подняв веер прозрачных брызг, исчез в сумеречном царстве.
- Вот так рыбина! — воскликнул белобрысый мальчуган, стоявший по колено в воде с похожей на прутик удочкой.
- Да, брат, здесь твоя снасть не годится, — ухмыльнулся рыжий с крючковатым носом дядька и принялся расшнуровывать большой зеленый рюкзак...
Ночью Красное Перо, как обычно, направился к выходу из залива. Глубинная прохладная вода омывала рыбу. Бесшумно расступались водоросли, а яркие августовские звезды отражались в омутах и светили Красному Перу будто путеводные огоньки. И вдруг впереди упругая стена. Красное Перо рванулся назад. Стена пружинила, чуть подалась, однако жаберные крышки сазана уже запутались в капроновые петлях. Красное Перо, пытаясь вырваться из плена, заработал плавниками, метнулся в одну сторону, в другую, но сеть-пyтанка держала крепко.
На рассвете, когда Красное Перо уже выбился из сил, послышался плеск весел. Резиновая лодка замерла над притихшей рыбой. Сеть дрогнула и медленно пошла вверх. Показалась над водой лобастая сазанья голова с толстыми короткими усиками. При виде такой добычи руки у рыжего задрожали.
Однако Красное Перо не хотел сдаваться. Рыжему показалось, будто сазан подмигнул ему большим выпуклым глазом, плеснул хвостом. Сетка выскользнула из рук браконьера и пошла в глубину.
Но вот пенопластовые поплавки снова всплыли неподалеку от лодки, и рыжий, сделав несколько гребков, опять ухватился за край сетки. На этот раз одна из петель не выдержала. Красное Перо, освободившись от капроновой паутины, повис, зацепившись за сетку плавниками. Теперь бороться ему стало легче. Он расправил спинной плавник с острой, как бритва, костяной кромкой, и несколько капроновых ячеек превратились в одно широкое окно. Красное Перо шлепнулся в родную стихию.
Через мгновение зашипел воздух. Звонкие, как бубен, бока резиновой лодки начали опадать. Красное Перо, пройдя под самым днищем, разрезал тонкую резиновую оболочку своим плавником.
Рыжий очутился в воде. Тяжелые сапоги и намокшая ватная куртка тянули на дно. Но на его счастье в одном из отсеков лодки еще оставалось немного воздуха. Рыжий мертвой хваткой вцепился в резиновую уключину и принялся отчаянно колотить ногами по воде. Кое-как добрался он до отмели, выкарабкался на песок и, вылив из сапог воду, заковылял к шоссе.
Красное Перо еще долго лежал на дне, отдуваясь и время от времени причмокивая толстогубым ртом. Он отдыхал после недавнего сражения.

Предзимье
Ночной холодный туман клубился над речной водой, оседал инеем на желтой осоке и сухих тростниках. Обитатели залива готовились к зиме. Вьюны и красноглазые лини притаились на дне под толстым слоем ила. Предчувствуя скорый ледостав, двинулись из залива к руслу окуневые стаи. Только жадные щуки продолжали охотиться за уклейками и ельцами. Да на дне омута пyчеглaзые ерши копошились среди песка, выискивая кpoхотных рачков-бoкоплавов.
Красное Перо замер над корягой будто задремал. Лишь плавниками изредка вздрагивает, хвостом время от времени ворочает воду свежую в омут загоняет.
Вдруг перед сазаном появилась маленькая рыбешка. Слегка покачиваясь, медленно проплыла она мимо сазана и даже чуть зацепила хвостом за кopoткий ус. Красное Перо очнулся, открыл рот и ринулся за нахалкой. Рыбка сначала приостановилась, вильнула в сторону и пустилась наутек. Красное Перо ударил хвостом. Еще мгновение и беглянка окажется у него во рту. Но в этот момент сазану почудился странный звук. Плывущая рыбка едва слышно жyжжaлa.
Красное Перо расправил плавники, резко затормозил, а наперерез рыбке стрелой вылетела небольшая щука. Хищница схватила рыбешку зубами, и все три жала тройного крючка впились в щучью пасть.
Где-то наверху защелкала спиннинговая катушка. Неосторожная щука, извиваясь, с судорожно раскрытой пастью потащилась вместе с блесной к берегу, чтобы исчезнуть навсегда.
Красное Перо возвратился в омут.
Днем на заливе появились северные гости — гагары. До вечера покачивались они среди камышовых островков будто раскланивались с редкими камышинами. Время от времени гагары без всплеска исчезали под водой и, проглотив добычу, также бесшумно появлялись у противоположного берега. A на заре засвистели над рекой птичьи крылья. Тронулись в далекий путь утиные караваны.

Беда
B воздухе закружились хрустальные снежинки, и по фарватеру поплыли, заторопились вереницами льдины. Над ледяным зеркалом залива понеслась поземка. Замерли под водой до будущего лета почки белого цветка-водокраса, опустилась на дно водяная ряска. B прибрежном иле уснули зеленые лягyшки-турлушки.
Залив опустел. Снег заметал вытащенные на берег шлюпки и моторки. По ночам на опустевшем берегу появлялись зайцы. Столбиками замирали зверьки возле припорошенных снегом ивовых кустов. Хрустели горькой корой. Косили глазом на одиноко светящееся, будто маяк, оконцев избушке лодочного сторожа.
C каждым днем ледяная крыша над заливом становилась толще и крепче, и вскоре Красное Перо почувствовал, что вода изменилась. Сазан приоткрыл жaбepныe крышки, заворочал хвостом. Поток воды устремился к жабрам, однако никакого облегчения Красное Перо не почувствовал. Тогда он гребанул плавниками раз, другой и заторопился к выходу из залива. И здесь снова, как минувшим летом, Красное Перо наткнулся на преграду. Но это была уже не упругая сетка-путанка, a лeдянaя стена. До самого дна промерзло неглубокое устье залива. Красное Перо повернул обратно к омуту.
За омутом, где лежали занесенные песком корневища кувшинок, был маленький подводный родничок. Красное Перо устроился среди корневищ и принялся ловить ртом тонкую струйку. Здесь он пролежал несколько дней.
A морозы и не думали отпускать. Днем дули ледяные ветры. Ночью зажигались колючие мерцающие звезды. Холод и темнота вступали в свои владения.
Вода мутнела все сильнее и сильнее. Погибшие крохотные рачки — дафнии и циклопы — перемешивались с илом. Болотный газ большими пузырями-пoдyшкaми собирался под ледяным пoтoлком. Тонкая родниковая струйка уже не могла помочь Красному Перу. Сазан пepeвepнyлcя брюхом вверх, замер c широко раскрытым ртом. Но вдруг зазвенела на льду сталь, и через несколько минут в проруби заискрилось зимнее солнце. Луч добрался до родничка, и Красное Перо, собрав остатки сил, устремился по лучу к живительному воздуху. Сазан дышал, дышал и казалось никогда не надышится.
На ночь Красное Перо устроился в омуте. Утром лодочный сторож снова пробил ледяную пленку, зaчepпнyл воды в жестяное ведро, и целый день солнечный свет плескался в проруби.
Потом наступила оттепель. К проруби стала наведываться ондатра. Ныряла на дно залива, разыскивала сытные корни кувшинок. Из остатков корней и сухих камышовых стеблей устроила ондатра над пpoрyбью кормовой столик. Теперь морозу прорубь уже не одолеть. Но если даже и затянется льдом промоина, воздух через пустые камышины в омут все равно просачиваться будет.

Разлив
Озерные чайки несли на крыльях весну. «Чир-рья, чир-рья!» — пронзительно кричали белокрылые птицы, будили от зимнего сна округу.
Над заливом плыл смоляной дым. Лодочники смолили, красили свои суденышки, опробовали моторы. Теплый ветер развевал Флаги на пристанях-дебаркадерах, посвистывал, в снастях белых теплоходов.
Вода все прибывала и прибывала, и наконец, полностью покрыла песчаную косу c лозняком и лужайками. Теперь не разберешь, где залив, где русло! Пошли рыбьи косяки на нерест. Медленно преодолевая течение, поблескивая золотистыми боками плыли лещи. Лещей обгоняли узкие c темно-зелеными спинами голавли. Отнерестившиеся чехони и густера плыли им навстречу, возвращались к местам летней жировки.
На затопленных лугах и в мелководных старицах появились язи и сазаны. Выставив над поверхностью спинные плавники, ходили кругами, разводили волну, мутили речную воду.
Но вот пошла весенняя вода на убыль. Рыбы заторопились к основному руслу. Только Красное Перо замешкался. То ли проспал, то ли увлекся сладкими побегами камыша. A когда вспомнил o своем омуте в заливе, канал, соединявший озеро c речным руслом, оказался пересохшим.
Красное перо сначала не беспокоился. Еды в озере было вдоволь, вода — чистая и прозрачная. Одно плохо — вороны надоедают. Устроили на высоких вербах настоящий базар. От зари до зари кричали, ссорились, хлопали крыльями. Летели серые вороньи перья, и хриплое карканье эхом отзывалось в густом пойменном лесу.
Воды в озере становилось c каждым днем меньше. Пройдет совсем немного времени, и засверкают в подсыхающем иле рыбешки. Начнется y ворон пир горой.
Однако не дождалось воронье праздника. Пришли к озеру двое мальчишек в зеленых штормовках. Один — худой и высокий — нес на плече две лопаты, второй — коренастый c подстриженной челкой — тащил пустое ведро и большой марлевый сачок. Принялись копать канаву от озера к реке. Трудились до позднего вечера. A когда солнце спряталось за лесом, покатились рыбьи мальки из западни на волю.
Красное перо ночью тоже попал в канаву. Где вплавь, a где по грязи то брюхом, то боком добрался сазан до русла да и был таков.
Утром вороны покружили над опустевшим болотцем и полетели искать другую добычу.

Ряска
B июле появилась в мелких заводях изумрудная ряска, простроченная дорожками лысух и водяных курочек. Стали по ночам утки-кряквы c утятами в заводи наведываться. Цедили воду широкими клювами. Набивали зобы даровым угощением.
Крупная плотва тоже приспособилась ряску собирать. Поднимаются к поверхности рыбы перед рассветом и чмокают до восхода солнца. Да так громко, что даже сазана в омуте разбудили. Решил сазан проверить, что за шум на мелководье. Выплыл, повернулся боком, открыл рот. Плотвицы все врассыпную. Красное Перо усиками зашевелил, распробовал ряску. Не понравилась сазану еда. Горчит да и мелкая слишком. Вернулся Красное Перо к себе домой в омут и опять задремал.
Утром начался дождь. Без обычного раскатистого грома, без молнии и ветра мелкие частые капли заря6или гладь залива. Красное перо медленно поплыл к берегу. Дождь сыпанул сильнее. C крутого глинистого берега побежали в залив быстрые ручейки. И вместе c дождевыми потоками понесло в залив кузнечиков, гусениц, жуков. Только успевай подбирать. Красное перо лакомился до полудня, a когда вода y берега помутнела, и в жабры стали попадать песчинки и комки глины, сазан заторопился к омуту. Но все равно опоздал.
Под его корягой уже устроился огромный черный сом. Лещи, язи и подусты плотными косяками заполнили омут. Рыбы собрались сюда c близлежащих плесов. Вода в реке из-за дождя сделалась желтой и мутной. Забиваются песком, илом рыбьи жабры. Спасается тогда речной народ в глубине: в омутах или родниковых ямах.
Красное перо протиснулся на дно. Пристроился бок o бoк с сомом. А тот даже и усом не ведет. Лежит будто затонувшее бревно. Ждет не дождется, как и все в омуте, когда ливень прекратиться, вода в реке опять станет чистой и прозрачной.

Быстра
Жаркие летние дни сменялись безветренными душными ночами. Река мелела. Вода в заливе становилась все теплев и теплее. Исчезли бокоплавы, дафнии, циклопы. B темой стоячей воде увядали листья рдеста, стебли водяного хвоща. Вода мертвела, и все живое торопилось к фарватеру, к живительной быстрее.
Красное перо хотел было переждать смутное время y родничка, но тонкая родниковая струйка иссякла, и над корнями кувшинок в помутневшей воде начали собираться комки зеленовато-синей слизи. B омуте вода оставалась по-пpeжнему чистой, но c едой дело обстояло неважно. Некоторое время, правда, помогал Красному перу пpeдpaссвeтный ветерок.
Едва занималась на востоке заря, сазан спешил к наветренному берегу. Свежий ветер шелестел листьями лозняка, пригибал к воде высокие тростники. Красное перо подбирал широко раскрытым ртом сброшенных ветром паучков, стрекоз и разноцветных мотыльков. Но c каждым днем ветер приносил все меньше и меньше добычи, и в одно прекрасное утро на зеркальной поверхности залива оказались лишь розоватые лепестки камышовых цветков и легкие пушинки полевого цветка-козлобородника.
Делать в заливе было нечего. Красное перо погрузился на дно, повернулся хвостом к берегу и медленно поплыл на середину реки. Остановился сазан прямо под красным бакеном среди прохладных быстрых потоков. Дышать здесь было намного легче и поживиться можно 6окоплавом или ручейником. Однако ухо надо держать востро. Чтобы за гребной винт самоходной баржи не зацепиться или под крылатый теплоход-ракету не угодить.
Не стало Красному перу покоя ни днем, ни ночью. Идут суда по реке и ясным днем, и в кромешной тьме. Огнями-отмашками перемигиваются. Ревут моторы, будоражат речную гладь. Неспокойно сазану на фарватере. Дремать некогда.
Но вот налетел ветер. Загуляли сердитые волны. Прибой ударил в бетонные плиты дамбы. Ночью шторм утих, a утром осталась лишь рябь на темно-синей воде.
Шторм сорвал c якорей пристань. Снесло ветром камышевую крышу c избушки лодочного сторожа. Оказались залитыми водой и пришвартованные к бонам моторные лодки.
Но кроме вреда сделал штормовой ветер и доброе дело. Перемещал, освежил воду в заливах, заводях и на мелководье. Щуки, окуни заторопились следом за мелочью к густым подводным зарослям телореза и злодеи. Красное перо тоже вернулся в залив.
Вскоре в верховьях реки начались дожди. Наступило время осеннего паводка, и Красное перо принялся запасать жирок на зиму. Благо еды вдоволь стало. Рыболовы на берегу залива появились. Кормят сазана то кашей, то сухарями, а то и толченой картошкой. Красное перо ест не стесняется, однако наживку на крючках не трогает. Такие старые и мyдpые сазаны никогда не попадаются на удочку.

Последний пароход
Беззвездной осенней ночью Красное перо решил «поразмять плавники». Он выбрался из залива, поднялся на поверхность и увидел тусклые пароходные огни. Тяжело вздыхала машина. Невидимые в темноте струйки пара со свистом вырывались из прохудившихся труб. Завороженный светом кормового фонаря сазан поплыл вслед за пароходом.
Однако на этот раз пароход шел без барж. Пшеницу больше не грузили в баржи c дощатыми бортами. Не текли через щели в бортах зерна золотистыми ручейками. Время колесных пароходов и деревянных барж уходило безвозвратно. Последний представитель колесной флотилии шел в затон на вечную стоянку.
Сазан ничего этого не знал. Он все еще надеялся поживиться. Но вот мигнул на каменистой стрелке огонек сигнальной мачты, и Красное перо оказался в затоне. Здесь стояли отслужившие свой срок баржи, катера, пароходы. Плавали на поверхности затона маслянистые пятна. Дно было завалено старыми якорями, ржавыми кусками пароходной обшивки. Красное перо почуял в воде мазут и повернул к фарватеру.
Там, навстречу нашему путешественнику, прорезав ночную темноту ярким светом прожектора, плыл тяжелый c широким днищем грузовой теплоход. Крутая волна, поднятая судном, с шипением накатывалась на песчаную отмель и постепенно утихала среди прибрежной осоки.
Красное перо, замерев y самого дна, долго слушал ровный, удаляющийся гул винтов теплохода. И только, когда в речной глубине наступила тишина, сазан едва заметно шевельнул плавниками и медленно поплыл по течению в сторону своего залива.
































КАЛЕНДАРЬ НА БОЛОТЕ
В бору било уме совсем темно, а на опушке в неясном сумереч¬ном свете еще чернела на снегу высокая стена прошлогодних камышей. Ондатра - небольшой зверек в рыжеватой шубке - выбралась из промоины на лед и неуклюже потрусила к старому руслу Десны. Если б не голод, ондатра не отправилась бы в такое опасное путешествие. Но на болоте почти не осталось корма, а на дне старого русла было много крупных, вкусных корней белой кувшинки. Плавала и ныряла ондатра очень хорошо, и, если там лед хоть немного отошел от берегов, она легко достанет толстое коричневое корневище.
Однако ни одной промоины на льду ондатра не нашла. Ночью еще держался мороз, а днем мартовское солнце не успевало растопить толстый прибрежный лед. Так и пришлось бы ондатре ни с чем возвращаться на свое болото, если бы вдруг не заметила она на льду небольшую прорубь.
Оказывается, утром приходил сюда из Заборья пасечник и рыболов дед Опанас. Он-то и пробил несколько лунок, пока нашел место, где клевали окуни-горбачи.
Ондатра наелась, устроила из остатков корней на льду крышу, чтобы прорубь не замерзла, и вернулась на болото задолго до рассвета.
Болото еще крепко спало под занесенной снегом ледяной крышей. Дремали среди тины караси, спали зеленые лягушки-турлушки. По болотному календарю март был глухой зимний месяц. Безжизненными лежали на дне почки красивого белого цветка - водокраса, корни стрелолиста и желтой кубышки.
Но птицы, для которых деснянские озера заливы били родиной, не стали дожидаться болотной весны на далекой зимовке. Едва отпустили февральские морозы след за грачами заторопились на север утиные стаи.
Над причерноморскими степями и синими лиманами вел станицу чирков светло-коричневый селезень с блестящими зелеными полосками на крыльях. Птицы летели ночью, а днем отдыхали в залитых талой водой оврагах. Многие утки задерживались на встречающихся по пути озерах и болотах. Но вожак спешил к деснянской пойме и, казалось, не замечал, что стая становилась все меньше и меньше. К большому болоту на опушке леса прилетела с ним только серая уточка. Льда на старом русле почти не осталось, и птицы целый день плавали и плескались в искрящейся под солнцем воде.
Образовались широкие промоины и на болоте. Утром ондатра вылезла на потемневший лед погреться на солнышке, а когда вернулась в нору, увидела, что вода уже наполовину затопила ее сухой и теплый дом. Для жителей болот и прибрежных лесов наступало трудное время большой воды.
Пришлось ондатре переселяться. На берегу узкой пpoтоки, по которой болото соединялось со старым руслом, стояла высокая ива. На ее нижних ветках и устроила ондатра временное жилье. И хоть прибавилось на болоте еды, потому что на дне начали разворачиваться красноватые листья земноводной гречихи, а на мелководье хвощ выставил над водой свои лиловатые ростки, ондатру не очень радовало приближение лета. Не любила она теплую воду и горячие лучи июньского солнца.
Между тем вода в болоте становилась все теплее и теплее. B лежащих на дне почках водокраса появились воздушные пузырьки, и растения начали всплывать. Наступила болотная весна. Заколосилась зеленая осока, показались на воде блестящие зеленые листики плавающего рдеста.
По разбитой булыжной дороге, что тянулась вдоль опушки, старый Опанас вез ульи. Возле камышей он остановился и повел лошадь к воде. Та долго пила холодную воду и было слышно, как звенели, скатываясь с мокрой губы, прозрачные капли. A когда Опанас вел ее к телеге, передняя нога лошади неожиданно провалилась в нору. То было налитое водой жилище ондатры. Вход находился на дне болота, а в нору вел длинный подземный коридор. Потолок же ондатра сделала потоньше, чтобы в нору проникал свежий воздух, и, конечно, лошадь легко проломила крышу.
Наконец дрогнула, пошла на убыль вода. Вслед за водой заторопилась к основному руслу рыба, отметавшая икру в пойменных озерах. Ондатра вернулась в свою нору. Дыру в потолке она заткнула прошлогодней травой, но трава вскоре провалилась, и в ондатровой норе устроила гнездо уточка-чирок. Ондатра не возражала. Только передвинула в сторону свою подстилку из сухих стеблей.
Вскоре в норе появилось шестеро маленьких, покрытых бархатным мехом ондатрят.
Все сильнее пригpeвало солнце, и белая кувшинка сбросила свои узкие подводные листья. На берегу возле самой воды появились мелкие розовато-белые цвету частухи и желтые болотные касатики. Поспела земляника в лесу, начали розоветь рябиновые кисти.
A на болоте лето только начиналось - распускались большие белые бутоны водокраса. Здесь, среди камышей и заросших густой осокой кочек, лето опаздывало, потому что солнечные лучи сюда почти не проникали, и вода прогревалась очень медленно.
Однажды на рассвете ондатра вылезла из своего домика и увидела, что болото покрылось круглыми листьями кувшинки. Пришла пора выводить малышей на первую прогулку. Под плавающими листьями не заметит их в сумерках сова-неясыть, да и от болотного луня тоже есть где укрыться. К этому времени утка с утятами покинула гостеприимное жилище ондатры и перебралась в густой камышовый островок.
А в июне на самой середине болота распустились оcлeпитeльно белые кувшинки. Выпустила свои кpaсноватые колоски гречиха - водяной перец. И даже среди жестких и колючих листьев телореза появились нежные белые цветы.
Поднявшиеся на крыло молодые утки не знали, что болотное лето заканчивается и что скоро предстоит их далекое, трудное и опасное путешествие.
У прибрежного тростника только распустились пушистые метелки, а густая зеленая осока уже начала желтеть. Вместе с плодами, мелкими зелеными орешками, спрятались под воду пожелтевшие листики рдеста. Постепенно исчезали бeлыe, розовые, лиловые болотные цветы. И только среди зеленого ковра из больших круглых листьев еще горели белые и желтые фонарики кувшинок.
Когда первые утренники окpacили прибрежные кусты ивняка и лозы в желто-коричневые тона, стайка чирков покинула болото. Подросшие утки перебрались на открытую воду широких речных плесов. Вода в болоте стала черной и холодной. Опустились на дно зимние почки водокраса. Начали сворачиваться и погружаться листья белой кувшинки. Под водой оказалась и зеленая ряска.
Болотные жители готовились к зиме. Водяные крысы утепляли свои гнезда в трухлявых пнях. Молодые ондатры в потемневших зимних шубках рыли глубокие норы в обрывистом берегу протоки, соединяющей болото со старым руслом.
Зверьки не ошиблись в выборе места для жилья. За одну ночь болото покрылось крепким льдом, и только в протоке, куда выходили ондатровые норы, осталась широкая незамерзшая промоина.
После ледостава зверьки не выходили кормиться, лежали в своих теплых норах. Старая ондатра вечером вынырнула на поверхность послушала, как звенят на ветру мерзлые камыши да шелестит высохшая осока, и вернулась в свой подводный дом.
B полночь закружил ветер крупные мягкие хлопья снега. На рассвете в лугах и перелесках затихло. Легла первая пороша. Обрадовались ондатры снегу, затеяли в полынье веселую игру. Один зверек неожиданно выпрыгнул на лед, неуклюже заскакал на задних лапках и, подняв брызги, исчез в промоине. Осталась на снегу четкая цепочка парных ондатровых следов...




ИСТОРИЯ ОДНОГО СЕМЕЧКА
Пастушья дудочка из пустого коровьего рога и тростникового пищика - инструмент нехитрый да тем хорош, что никогда не молчит. Идет синеглазый пастушок, длинным своим батогом пощелкивает а дудочка за спиной на сыромятном ремешке болтается. Ветер полевой летит над кустами и травами, закручивается спиралью в широком костяном раструбе, гудит, как басовая струна. На опушке буренки примутся щипать сочную траву, а пастушок усядется под березкой, приложит к губам тростниковый мундштук, и польются над полями чистые, как родниковый ручей, звуки пастушьей песенки.
Буренки приходили на поляну каждое утро, и дудочка неутомимо пела целыми днями. Пастушок был мастером своего дела. Его игра нравилась не только известным ценителям музыки соловьями жаворонкам. Луговой донник, склонив головку из мелких белоснежных цветков, тоже прислушивался к пению.
Однажды среди зелeныx листьев донника запyталaсь серебристая паутинка, и паучок-путешественник едва слышно пропищал:
- Лето кончается.
Лесные муравьи услыхали паучка, быстрее забегали по своим узеньким тропинкам, потащили запасы в подземные кладовые. А паучок начал плести паутину. C каждой минутой паутинка становилась все длиннее. Скоро она стала такой длинной, что своим свободным концом зацепилась за тонкую березку. Тогда паучок пробежал по паутинке, как по мостику, и спрятался в глубокую щель под березовой корой.
Перед рассветом выглянул из-за облаков месяц, и первый заморозок лег на луга и опушки, на поля и огороды.
Цветы донника поникли, пожелтели зубчики зеленых листочков. И хотя после этой ночи случались еще ясные тихие деньки, донник увядал все быстрее и быстрее.
Семена донника созрели и осыпались. И лишь на самой верхушке стебля еще оставалось несколько похожих на маленькие кошелечки плодиков. Налетавший порывами ветер пригибал стебель к земле и тогда казалось, что семечки в оставшихся плодиках шептались и переговаривались.
А старуха зима была уже не за горами. День и ночь гнала, торопила она тройку своих белых коней, и вскоре снежная пелена окутала болота и перелески.
После сильного снегопада появилась на поляне стайка полевых воробьев. C аппетитом клевали проголодавшиеся птицы семена репейника и заячьего укропа. Серый воробей в узеньком черном галстуке уселся на стебель донника и принялся склевывать оставшиеся зернышки. Одно семечко упало на снег. Ночью поднялся ветер, а усилившийся моров превратил поле в настоящий каток. Подгоняемое ветром семечко донника заскользило по гладкому насту.
Далеко от знакомой березы унес семечко сердитый ветер. Остановило его до половины занесенная снегом канава на краю деревни. Здесь семечко пролежало всю зиму.
Когда в поле появились первые проталины, под ледяной коркой по дну канавы побежал ручей. Начало пригревать солнышко, и снежная лунка, в которой лежало семечко с каждым днем становилась глубже. Наконец говорливый ручеек подхватил семечко, понес его к широкой реке. Попало семечко на большую льдину и вместе с ней медленно поплыло вниз по течению. Солнце и пропитавшая льдину вода заставили семечко раскрыться, и скорее всего беззащитное зернышко досталось бы рыбам на обед, если бы на льдине не появился пассажир - водяная крыса.
Крыса эта оставила свой залитый весенней водой остров, но добраться до берега не смогла. Едва хватило у нее силы выбраться на спасительную льдину. Улеглась крыса прямо на лед и, прикрыв свои глаза-бусинки, задремала. Зернышко донника запуталось в ее мокрой шубке.
Ночью льдину прибило к берегу. Крыса спрыгнула на песок, дотащилась до прибрежных кустов и принялась грызть горькую ивовую кору. Наевшись, крыса отряхнулась, и вместе c капельками воды упало на пecок зернышко донника.
Заметил зернышко рыжий муравей. Обхватил он добычу передними лапками и потащил к муравейнику. На лесной опушке перегородила муравьиную тропинку сосновая ветка с пожелтевшими иголками. Муравей положил зернышко на землю, а сам побежал разведать дорогу. Ветка оказалась слишком длиной, и муравей добравшись до ее вершины не стал возвращаться к золотистому зернышку, повернул к муравейнику. Осталось зернышко на лесной опушке.
Место здесь было не совсем обычное. После лесного пожара дожди смыли золу и тонкий слой чернозема, и на высохшей красной глине долго не хотели расти ни трава, ни деревья.
В лесу неподалеку от опушки стояла колхозная пасека. Пробовал пасечник сеять на глинистой, земле богатую нектаром траву фацелию, но семена ее даже не проросли. Посаженный пасечником белый донник, уж на что не прихотлив к земле, и тот не хотел приниматься на злосчастной опушке. Но прошло несколько лет, и приползли на опушку первые семена овсюга.
Да, да! Именно приползли. Дело в том, что нет у овсюга ни парашютиков, как у одуванчика, ни острых, как у чертополоха, которыми тот старается зацепиться за шубку пробегающего зверька. И от обочины лесной дороги пришлось семенам овсюга добираться самостоятельно. Для этого была у каждого зернышка упругая, похожая на паучью лапку ость. По утрам, когда выпадала роса, ость намокала и скручивалась как настоящая пружина, упираясь своим острим концом в землю. Днем ласковое августовское солнце высушивало зepнышки. Ость распрямлялась, и семечко медленно двигалось вперед.
Так овсюг занял всю опушку. Никому из лесных обитателей не нравилась эта сорная трава. Не трогали ее ни зайцы, ни косули.
Даже воробьи, подбирающие подчистую семена любой травы, опасались клевать овсюг из-за длинной и колючей ости.
Однако c зернышком донника, принесенным на опушку рыжим муравьем, овсюг не смог справиться. Теплым апрельским утром выпустило оно тоненький росток, зацепилось похожим на волосок корнем за красную глину. Потянулся к солнцу крепкий зеленый стебелек.
Прошел год и появилось на опушке несколько кустиков, покрытых мелкими белыми цветками. Зачастили на опушку пчелы. Уцепившись за самый кончик цветочной кисти, проворно бежали они вверх, быстро собирая выступавшие из цветков капельки нектара.
Стали наведываться на опушку зайцы. Привлекали их пахучие горьковатые стебельки и листья донника. А однажды тихим июньским вечером раздалось на опушке громкое «подь - полоть!». Пасечник услышал, удивился, откуда в лесу взялся плевой петушек-перепел и не спеша пошел в сторону опушки. Но еще больше удивился он, увидев вместо невысокой унылой трави, заросшее белыми цветками поле. Ведь он сам пытался засеять опушку таким же донником, но ничего из этого не вышло. Не догадывался старый пасечник, что вся разгадка в дyдочкe синеглазого пастушка. Оказывается не зря когда-то донник слушал пастушьи песенки. От звуков дудочки быстрее бежали живительные соки по высокому стеблю, быстрее наливалось и набирало силу золотистое зернышко. И сила эта ох как пригодилась ему, чтобы прорасти в сухой глинистой земле за десятки километров от знакомой березки и одолеть злой сорняк - овсюг.
Известно, донник - трава полезная. Любят ее и пчелы, и лесные звери. Да и сено из нее получается отменное. Так что не зря играл пастушок на своей дудочке. Очень даже не зря старался.



Наст
В полях стояла глубокая тишина. Мерцающий шар солнца показался над снежными шапками хутора, и звездочки инея засверкали на придорожной березе. B голубоватой дымке обозначались дальние перелески.
Неизвестно откуда появился ворон и, стряхнув с березовой ветки серебристую пыль, уселся на самой верхушке. Гнедая, запряженная в легкие сани, трусила по заснеженной дороге. Ворон заметил ее и громко прокричал: «Дрон! Дрон!» Человек в белом полушубке, державший вожжи, взглянул на березу и сказал вслух:
- Метель будет.
B полдень пошел снег, засвистела в поле поземка. Но к вечеру пушистые снежинки отяжелели, поползли прозрачными каплями по сосновым стволам. Прошумел в верхушках деревьев ветер, разогнал тучи. Замигала над лесом зеленая звезда. A перед рассветом взялся крепкий мороз. B полях и перелесках лег наст.
Молодая косуля выбралась из осинника и осторожно ступила на скользкую ледяную корку. Наст хрустнул. Черное копытце провалилось в снег. Хруст испугал косулю, и она, притаилась в кустарнике, прислушалась. Не заметив ничего подозрительного, косуля успокоилась и, пробивая точеными копытцами тонкий наст, медленно двинулась вдоль опушки. Там, где опушку пересекала сеновозная дорога, косуля остановилась. Однако сена на дороге не оказалось. Косулю опередили зайцы-русаки. Ранним утром подобрали все клочки сена. Остались лесным козам лишь сухие былинки, застрявшие в хвое придорожных сосен.
Узкая просека вывела косулю в поле к одинокой березе. И здесь она неожиданно увидела бежавшую со стороны хутора лисицу. Голод поднял лисицу задолго до сумерек. Сообразив, что из-под наста мышей не достать, побежала она к поселку, надеясь поживиться. Но надежды рыжей кумушки не оправдались. Отогнали ее хуторские собаки. Зато на обратном пути попала лисица на ржаное поле с высокой, наполовину занесенной рыхлым снегом стерней. Собрались здесь возле большого стога соломы полевые мыши со всей округи. A мыши для лисы - желанная добыча. Немало снега перекопала лисица. Тем более, что сделать это ей было не трудно. Ледяная корка из-за густой стерни оказалась совсем не крепкой.
Косуля не знала, что кумушка успела пообедать. Встречаться же с голодной лисой ей вовсе не хотелось. Не стала косуля дожидаться. Пустилась без оглядки к ближайшему перелеску.
На следующий день, встретив лениво трусившую через поле лисицу, косуля уже не испугалась. Видно было, что лиса возвращается с удачной охоты. Не обращая внимания на стоявшую возле березы косулю, лисица пересекла наезженную дорогу и скрылась в глубоком овраге.
Через неделю мороз отпустил, выглянуло солнце, Наст пропитался водой, опустился на землю и вскоре исчез под свежевыпавшим снегом. Не стало наста, перестала и лисица наведываться на ржаное поле.






























ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПЛАСТИЛИНОВОГО МОРЯЧКА


Вылепил Алеша морячка из пластилина – не в бескозырке, а в треугольной шляпе, как в старину носили. Такого он в книжке «Морская азбука» видел. Морячок удался на славу. Голубой камзол с серебряными из конфетной фольги пуговицами, красные сапожки и зеленая шляпа. Вместо кортика – булавка с шишечкой.
Однажды июньским утром морячка поместили в коробку из-под мармелада и положили под сиденье легкового автомобиля. Из своей коробки он не мог видеть, как Алеша с папой привязывали к багажнику на крыше автомобиля покрытые светлым лаком отсеки настоящей разборной парусной лодки.
Через час наши путешественники остановились на берегу залива. Здесь они собрали свое суденышко. Алеша устроился возле мачты, а коробку с морячком положил в носовой отсек.
До вечера Алеша с отцом успели и покупаться и позагорать, и наловить с лодки серебристых плотвичек. А потом загудели над водой комары-звонцы. Отец опустил в воду якорь. От носа до кормы лодки растянули тент с двумя круглыми окошками-иллюминаторами и, захватив удочки, поднялись на причал.
О пластилиновом морячке Алеша вспомнил, когда уже подъезжали к дому. Он даже хотел немного поплакать, но отец его успокоил:
- Ничего, до следующего воскресенья морячок пусть будет вахтенным. Ночью сторож спит, надо же кому-то за порядком на причале присматривать.
Между тем ночь уже вступила в свои права в темных водах залива. Выбрался из подводной норы широкополый рак и в поисках добычи принялся ощупывать усами ил и речной песок. Наткнулся он в темноте на якорь маленького парусника и по якорному тросу полез вверх. Выкарабкавшись на борт, рак щелкнул клешней. Потом протиснулся под тент и начал осторожно спускаться в носовой отсек. Случайно он зацепился за кнопку подвешенного к переборке электрического фонарика. Вспыхнул свет. Рак увидел сидевшего на конфетной коробке морячка. Рядом с коробкой лежал забытый Алешиным папой термос. Капельки чая, просачиваясь через пробку, попадали в подставленную под термос створку раковины-перловицы. Морячок подносил эту раковину ко рту и отхлебывая чай, как из блюдца.
- Угощайтесь, любезный, - предложил морячок.
- Спасибо, чаю я не пью, - ответил рак. – Да и вообще есть что-то не хочется. Знаете ли, сейчас прогуливался я по дну и нашел банку. Засунул туда клешню, думал улитками поживиться, а там солидол. Насилу клешню о песок оттер. Да и дышать все труднее. Вода помутнела, грохот от моторок. Не отвезете ли вы меня куда-нибудь на чистую воду? Стар я уже стал. Боюсь, самому не добраться.
- Отчего же не отвезти, - сказал морячок. – Вот только команды моей сейчас нету. А одному и якорь не поднять, и паруса не поставить. Пройдется вам дожидаться выходного.
- Что ж, - ответил рак, - до воскресенья потерплю.
Выбрался рак из под тента, соскользнул за борт и пропал в глубине. Морячок напился чаю и хотел уже сесть к фонарю чтобы погасить свет, как вдруг услышал, что кто-то скребется снаружи. Он отогнул краешек тента, и узкий луч осветил показавшегося из воды усатого жука-плавунца. Жук уцепился передними лапками за борт и полез наверх. Увидев морячка, он пропищал:
- Не позволите ли мне обсушить крылья на вашем борту?
- Суши себе на здоровье, - ответил морячок.
- Кстати, не найдется ли у вас чего-нибудь перекусить? – попросил гость. – Целый день не было во рту ни росинки. Не осталось у нас в заливе ни одного рачка-бокоплава, даже водяные блохи исчезли. Разогнали их моторки да катера. Пропали куда-то ракушки беззубки, а скоро и улиток не останется. Совсем некому будет воду очищать. Станет вода неживая. А я такую воду не люблю.
Морячок угостил плавунца корочкой от сыра. Тот наелся и задремал. А морячок не на шутку встревожился. Непорядок в заливе получается! Глядь – улитка по борту неторопливо ползет.
- Почему это вы и ваши родственники воду очищать перестали? – строго обратился к ней морячок.
- Мы не перестали. Просто мало нас осталось. Соли в воде прибавилось, а для нас это смерть!
- Ладно, - ответил морячок. – В воскресенье отчалим отсюда. Цепляйтесь тогда все, кто остался, за днище. Будем переселяться!
- А мне с вами можно? – спросил проснувшийся плавунец.
- Конечно, - ответил морячок. – Веселая у нас компания получается!
Ранним воскресным утром все оказались в сборе. Улитки облепили днище. Жук-плавунец притаился в носовом отсеке. А рак уцепился клешнями за фанерный киль. Алешин папа вывел лодку на середину залива. Алеша достал из коробки моряка и прилепил его к тросу.
- Будешь впередсмотрящим, - шепнул он морячку.
Трос вместе с парусом пошел вверх по мачте.
Оказавшись на верхушке мачты, морячок принялся осматривать горизонт. У выхода из залива стояла на якоре большая двухмачтовая яхта.
- Эге! – сказал сам себе пластилиновый морячок и незаметно для Алеши и его папы спустился по тросу и скатился в носовой отсек к жуку-плавунцу.
- Парусник в нашем заливе? – удивился плавунец. – Надо взглянуть!
И плавунец высунул свои усы из отсека. Увидев, что яхточка выходит из залива в широкую протоку, плавунец кивнул на прощание морячку и прыгнул в воду.
- Ты куда? – закричал сидевший под килем рак. – Разве уже приехали?
- Я то приехал. Подходящая бухта и, сдается мне, только для парусников.
- Тогда подожди, я тоже с тобой! – защелкал клешнями рак.
Вода в протоке оказалась чистой и прозрачной. Почти не доносился сюда грохот моторов. Бешено вертящиеся винты не вспенивали прохладную струю, а бархатные султаны рогоза, казалось, приветливо кивали маленькому паруснику.
- Вот отличное место, - сказал папа Алеше. – Можешь сам попробовать управляться с прусами. Бери в руки шкот! (Шкот – снасть, служащая для управления парусом).
Услышав эти слова морячок, сидевший в носовом отсеке, улыбнулся. Он был очень рад за Алешу. Потому что нет ничего лучше, чем натянутый, будто струна шкот в умелой руке да мелодичное журчание разрезаемой бесшумным парусником чистой воды.















ИСТОРИЯ О ЦВЕТАХ И ТРАВАХ


На лугу, в поле, на лесной опушке, где вольный ветер разгуливает, как ему задумается, травы и цветы все время шепчутся, переговариваются о чем-то своем, таинственном. И если внимательно прислушаться к этим разговорам, да еще припомнить старинные названия трав, можно узнать немало удивительного. Так из шелеста полевых и лесных трав и цветов и их забытых названий сложились эти маленькие истории.

Девять братьев и Солнцева сестра
Стоял в поле молочай — Девять братьев. Шапки у всех одинаковые — желтые. Сами высокие, тонкие и все от одного стебля. Братья были жадные, сварливые и не давали никаким другим травам расти возле себя.
Задумали братья разбогатеть. Вот только как — не знают. Думали они, думали и решили баштан засеять. Места возле них достаточно. Рядом дорога столбовая тянется. Так что от покупателей отбоя не будет.
Пообещали братья кроту сладкие арбузные корешки. Тот им поле вспахал. Хомяку пообещали душистые дынные корки. Тот им натаскал в защечных мешках дынных да арбузных ceмечек. Летом появились на бaштaне кое-где желтоватые цветки. И даже завязались две-три крохотные дыньки. Но через несколько дней все цветки ocыпaлись, листья потемнели, побурели. Заглох баштан.
Осенью пришли хомяк с кротом за своей долей, а вокруг пусто. И сами Девять братьев из желторотых юнцов превратились в стариков. Стебель высох, потемнел, а вместо золотистых шляпок появились седые растрепанные ветром бороды.
Крот от огорчения сразу сквозь землю провалился, a хомяк потер передними лапами рыжие щеки и побрел по глубокой, заросшей подорожниками колее.
- Чего зажурился, чернобрюхий? — услышал вдруг хомяк звонкий хрустальный голосок.
Хомяк остановился, приподнялся на задних лапках и увидел перед собой большой светло-синий цветок цикория — Солнцеву сестру.
- Да как тут не журиться. Обещали Девять братьев арбузами да дынями всю зиму кормить, a сами вон стоят сухие да черные. Что с них возьмешь? Ни одной корки даже не осталось!
- Так не было у братьев ни арбузов, ни дынь. Не выросли! Потому что злости и жадности y братьев много. Возле них не то что дыни, одуванчики и те расти не хотят. Давай-ка на будущий год вот здесь на краю оврага посеем, — предложила Солнцева сестра.
Зиму проспал хомяк в норе, a весной набрал за щеки дынных семечек и побежал к Солнцевой сестре. Добежал до самого оврага, a Солнцевой сестры нигде не видно. Торчат там лишь сухие стебли, да кое-где зеленые листья крапивы и мятлика пробиваются. Хомяк с горя высыпал семечки прямо на траву и заторопился по своим делам.
B июле y Солнцевой сеcтpы вместо похожих на мелкие сапожные гвозди бутонов появились нежные ярко-синие лепестки. К этому времени из высыпанных хомяком семечек поползли стебли c желтовато-зелеными шариками-дыньками. А осенью три большие, покрытые золотистой кожурой дыни оказались в колее заброшенной дороги.
Шел по дороге путник. Увидел дыню, уселся под кустом боярышника, принялся резать дыню складным ножом. И до того оказалась дыня душистой, что докатился дынный дух до норы хомяка.
Вечером, когда цветки Солнцевой сестры закрылись, хомяк дынные корки сгрыз, a семечки перетащил в свою кладовую. Но не все разыскал. Будут несколько зерен дожидаться весны рядом c Солнцевой сестрой, чтобы сновав душистые сладкие дыни превратиться. Видно, понравилось дыням по соседству c цикорием жить.
A возле Девяти братьев до сих пор так ничего и не растет.

Сорочья пряжа и лисий хвост
На краю кукурузного поля встретились две болтливые сороки. Стpекочат, обсуждают лecные новости. И так случилось, что в перьях одной из болтушек запутался крохотный c двумя зернышками орешек. Пока приятельницы беседовали, длинными хвостами покачивали, орешек скатился на землю. Сороки улетели, a орeшек после теплого дождя раскололся, и зернышки оказались на земле. Одно из них выпустило тонкий волocок-корень, и похожий на нитку стебель повилики — Соpoчьeй пряжи — пополз в сторону кукурузного побега. Вскоре нитка Сорочьей пряжи зацепилась своими присосками за узкий лист кyкypузы. Тогда корешок Сорочьей пряжи засох. Перестала трава пить из земли. Стала жить за счет соков кукурузного стебля.
C каждым днем клубок из ниток Сорочьей пряжи становился все гуще, a кукурузный стебель все тоньше. Листья кукурузы стали засыхать.
Сорочья пряжа, как и сорока, которая принесла ее семена, любила поболтать с соседом — луговым пыреем. Пырей этот c мягкими колосками и желтыми язычками-тычинками напоминал хвост рыжей кумушки, за что и был прозван «Лисий хвост».
- Экий ты, братец, несообразительный, — говорила сорочья пряжа. — Охота тебе трудиться, тянуть самому из земли сок! Разве мало в поле дураков? Живи за их счет сколько влезет.
Лисий хвост только шeлecтeл-шипел в ответ своими колосками и обещал попробовать.
Злая повилика — Сорочья пряжа и хитрый Лисий хвост сдружились за лето. Стали думать, как бы все поле захватить.
- Хорошо моим орешкам-семечкам на сорочьих перьях летать, — говорила Сорочья пряжа. — И быстро, и не жарко, и без хлопот на любое поле попадешь.
- Нет, соседка, — отвечал Лисий хвост. — Лучше я свои семечки c колючими ворсинками лисьей шубе доверю. Примется кума мышей ловить, прыгать да подскакивать, шубой своей трясти, семечки и повысыпаются.
- Ладно, ладно, — соглашалась Сорочья пряжа, — придет весна, увидим, чья возьмет.
Пока спорили Лисий хвост да Сорочья пряжа, застрекотала косилка. Сверкнули кони, и болтаны оказались вместе c кукурузными стеблями в телеге, a потом в силосной яме, где кукурузу на зиму для коров и поросят впрок запасают.
Выходит, не зря говорят: «Злой c лукавым водились, да оба в яму свалились».

Дед и драгун
Дремлет степь под жарким полуденным солнцем. Не слышно ни кузнечиков, ни сверчков. Не видно в небе курганника — вечного степного стража. И кажется, даже безоблачное небо от жары из голубого сделалось белым. Все живое притаилось в тени бурьянов под большими круглыми листьями-лопухами.
Только Деду — колючему будяку — жара нипочем. Подставил солнцу свою круглую лиловато-пурпурную голову, растопырил узкие колючие листья и греется, греется и никак не может отогреться от зимней стужи.
Под стать Деду и куст серебристой полыни c мелкими зелеными цвeтками-бомбошками. Раскачивает суховей бомбошки будто султану на драгунском кивере. Не зря, выходит, назвали эту полынь-траву Драгуном. Драгуна, как и всякого солдата, не берет ни жара, ни холод. Дед и Драгун переговариваются между собой. Правда, разговор у них до того тихий, что надо хорошенько прислушаться. Только тогда и разберешь, о чем речь.
- Экая скука у нас в степи, — говорит Драгун. — Не грохочут пушки, не мчатся кони, не горят хлеба. Негде показать удаль молодецкую. Ржавеют наши драгунские винтовки, затупились сабли.
- Пустая твоя голова, Драгун, — отвечает Дед. — Все бы тебе воевать да жечь. А по мне, пускай ржавеют сабли да винтовки. Пускай солнце греет, хлеб наливается, все живое живет и радуется.
- Молчи уж лучше, Дед, молчи! Твое Дело на печи лежать, a война не для таких молодцов.
Дед опять за свое:
- Эх-хе-хе, благодать-то какая. Хлеб убирать самое время. Пшеница в поле как лес стоит, густая да высокая.
- A тебе что за дело до пшеницы? Хлеба больше — вам, будякам да чертополоху, места меньше.
- Нам места много не надо. Мы вдоль дорог да по оврагам расти можем. A если хлеба много — хомякам, сусликам и зайцам степным раздолье. Осенью разнесут они наши семена-колючки на своих шубах. Станут внуки наши расти и в садах, и в огородах.
Так спорили Дед и Драгун до тех пор, пока на про¬селочной дороге не появился босоногий мальчик c самодельной удочкой и связкой бычков — мелких пучеглазых рыбешек. Мальчик возвращался домой c лимана. Шел он вприпрыжку, сбивая деревянной саблей колючие головы чертополоха. И уже совсем было собрался рыбачек срубить под корень и нашего Деда, как вдруг увидел кустик помни. Сорвал он Драгуна, скрутил в пучок и прицепил к связке рыбешек. Теперь, если повесить улов вялить на солнце, ни одна муха близко не подлетит. Не любят мухи горького полынного духа.
Остался Дед в степи один и загрустил. Вот хоть и спорили c Драгуном и ссорились, a все-таки, если б не Драгун, не сносить ему головы.
Убрали в поле пшеницу. Дни стали короче. По ночам холодный и сырой ветер гудел в проводах. Если же ночь выдавалась тихая, было слышно, как шуршали травой полевые мыши и хомяки, тащили в подземные кладовые зерно.
От тоски и печали, а, может быть, и от начавшихся дождей голова у Деда побурела и поникла. Пробегал как-то мимо заяц-русак. Запуталась дедова голова в заячьей шерстке. Начнет заяц менять свой летний кафтан на зимнюю шубу, рассеет колючие семечки Деда-будякa по всей округе.



Казак и синеглазка
B рябиновой роще на обрывистом склоне высокой кручи случилось происшествие. Утащили птенца из дупла маленькой совы-сплюшки. B сумерках отправилась сова за ночными бабочками-бражниками, а когда вернулась домой с добычей, малыша и след простыл. На cледующyю ночь кто-то выкопал и погрыз корни цикория, проточил будто острой стамеской канавки на тонких рябиновых стволах. Стали рябины среди лета желтеть, сохнуть.
Казак — цветок из кистей ярко-голубых колокольчиков на крепкой цветоножке — забеспокоился, зашуршал светло-зелеными листьями:
- Вот беда! Пропадают ни за понюшку пыльцы наши соседи. Эдак злодей и до нас доберется. Попался бы он мне среди дня. Не ушел бы от острой казацкой пики.
- Будет, будет тебе хвалиться, — отвечала стоявшая рядом богатырка Синеглазка, названная так из-за синих, похожих на охотничий рожок бутонов, прикрытых лепестками словно богатырскими шлемами. — Пика твоя казацкая только и годится жуков да гусениц протыкать, и то осенью, когда стебель у тебя подсохнет. Увидеть бы только супостата, а уж справиться с ним я и сама смогу.
Но Казак ничего не успел ответить Синеглазке, потому что на солнце в этот момент набежала тучка, и
 голубые колокольчики сразу закрылись. Уснул Казак.
Ночью вышел из-за леса ясный месяц — казачье солнышко. Раскрылись колокольчики, и увидел Казак пробирающегося через густую лебеду длиннохвостого зверя c вытаращенными злыми глазами.
Утром Казак рассказал Синеглазке o ночной встрече.
- Знаю, — обрадовалась Синеглазка, — теперь знаю! Это серая крыса. C ней будет нетрудно справиться. Подивился Казак, подумал:
- Шкура-то у злодея крепкая. Даже моей пике не под силу.
Но говорить не стал.
- Подождем, — решил. — Поживем, увидим.
Прошло несколько дней. Лиловый шлем Синеглазки принял, и вскоре все ее бутоны превратились в сухие мелкие орешки. Потом семена осыпались, и жадная крыca принялась их уплетать, попискивая от удовольствия. Как поднималось солнце, крыса не увидела. Семена Синеглазки и не таких со свету сживали. Недаром y Синеглазки еще одно название есть — «борец». Говорят, в старину с ее помощью даже с волками да котами лесными боролись.
Остается лишь добавить, что Казака еще горечавкой зовут, до того стебель у него и листья горькие. A яркие его колокольчики можно теперь встретить в наших садах и парках.

Свирель и царская свечка
Там, где узкий и быстрый ручей выбегает из-под тенистых зарослей лещины, стоял крепкий прямой стебель с крупными шершавыми листьями, увенчанный яркими цветками. Цветы были настолько желтые и собраны в такую живописную гроздь, напоминающую пламя, что и все растение назвали Царской свечкой. Очень гордилась Царская свечка своими цветами и снисходительно поглядывaлa на лиловые головки клевера и едва заметные цветки пастушьей сумки.
- Скажите, правда я самая красивая? — спрашивала Царская свечка у бабочек-лимонниц, отдыхавших на ее листьях.
- Да, да, — отвечали 6а6очки. — Недаром все называют вас Царская свечка.
Конечно, они знали и другие прекрасные цветы, но если бы бабочки сказали свечке правду, она бы не разрешила им прятаться среди своих желтых соцветий.
Неподалеку от Царской свечки тянулась к свету Свирель — стройная, с острыми, похожими на короткие копья листьями. Никто не интересовался ее мелкими, покрытыми пушистыми волосками цветками, и только прилетавший с полей ветер осторожно перебирал темно-зеленые листья и негромко посвистывал в ее пустотелых стеблях.
Однажды пришел на берег пастух. Срезал он пустотелый стебелек, приладил из орехового прутка пищик, заиграла Свирель на весь лес.
Царская свечка закивала своей пышной верхушкой, засмеялась:
- Хо-хо-хо! поделом этому бурьяну. Только для пастуховой дудки и годится.
Услыхали Свирель буренки. Вышли из леса и, увязая копытцами в пропитанной водой лyгoвине, побрели к ручью. Одна черная в белых пятнах буренка подошла к пастуху, откусила верхушку Царской свечки и принялась не спеша жевать.
Так, уставившись в одну точку большими влажными глазами, и сжевала корова всю Царскую свечку. Не стало на лугу хвастуньи.
C тех пор мало кто называет уже эту траву Царской свечкой. Зовут просто — «коровяк».

Цыганка и зимовик
На лесной опушке под березой появились пурпурные кисти цветка Цыганки. Зачастили к березе любители медового нектара: пчелы, шмели, бабочки-бархатницы. Цветки были из того же рода-племени, что клевер и мышиный горошек, и сладкого нектара в них накопилось хоть отбавляй. Пока пчелы деловито обследовали цветочные кисти, черный с полосками из золотистого бархата шмель терпеливо дожидался своей очереди на длинном узком листике Зимовника.
- Что за бесполезные листья, — ворчал шмель. — Никогда не видел среди них не то что цветка, даже бутона.
Вечером, когда coлнце пряталось за лесом и цыганкины гости улетали на ночлег, Зимовик жаловался цыганке:
- Несчастная моя доля. Никто меня не любит. Никому я не нужен. Лучше нас съели бы меня лесные козы. По крайней мере, зря мecто бы не занимал.
Цыганка утешала соседа, как могла. Но Зимовик все сокрушался и жаловался. Когда цветы y Цыганки из пурпурных сделались фиолетовыми, любители нектара перестали наведываться к березе. Они знали, что в фиолетовых кистях нектара уже не осталось. Зимовик больше не жаловался на свое одиночество.
- Послушай, почему тебя цыганкой назвали? — допытывался он теперь у соседки.
 Но Цыганка только загадочно улыбалась и говорила:
- Подожди до осени, тогда узнаешь.
Однако Зимовик не дождался.
Когда тронулись в путь подгоняемые северным ветром птичьи караваны, листья Зимовика начали подсыхать. Сначала покрылись светло-коричневым налетом их острые кончики. Потом появились желтые прожилки. Наконец листья пожелтели и поникли до самой земли.
Ночью закружились над березой снежинки. Белой пеленой затянуло лесную поляну. Стебель и листья Цыганки за одну ночь из зеленых превратились в черные. Издалека заметил черную Цыганку в зимнем лесу пушистый белянок. Скок-поскок, прыг да скок — очутился зайчишка под березой. Уселся на задние лапы и захрустел вкусным душистым стебельком. Остался у Цыганки только корешок. Будет теперь под снегом вecны дожидаться.
A на следующий день посреди поляны вдруг вспыхнул ярким розовато-сиреневым цветком увядший Зимовик. Шмель спал под луговой кочкой и, конечно, не мог полюбоваться такой удивительной красотой.
Пролетала мимо стайка чечеток. Подивились птицы одинокому цветку, кивнули на прощание и, мелодично посвистывая, исчезли, затерялись в густом ельнике.


Волшебница и ночная красавица
Волшебница — трава цирцея с узкими, как у папоротника, листьями c нетерпением ожидала захода солнца. Весь день она скучала под разлапистой елью и дремала. Но вот отыграла зарю малиновая зорянка. Последний луч скользнул по янтарным стволам сосен, и лес затих. Листья Волшебницы стали от росы будто лакированные. Приготовилась Волшебница гостей встречать. Ждала она дедушку Лесовика c внучкой Криницей — русалкой из лесного колодца.
Но вот уж и месяц цыганской серьгой зацепился за крону дуба, a гости все не шли. Принялась Волшебница прясти туман — небесную пряжу. Вдруг зашуршали прошлогодние листья, хрустнула ветка, и перед Волшебницей предстала зaкyтаннaя в иссиня-черную накидку Ночь.
- Милая Волшебница! — сказала Ночь. — У дневного света есть все. И яркие цветы, и разноцветные бабочки, и веселые певуньи птицы. A y меня нет даже цветка.
B этот момент прилетел c опушки ветер, зашелестела Волшебница, заговорила:
- У тебя нет цветка, потому что весь мир спит, когда ты вступаешь в свои владения, и все цветы замирают до рассвета. Но таки быть. Вот тебе Ночная красавица!
И на темно-синюю накидку просительницы упал прекpaсный белоснежный цветок.
Теперь, как только погаснут на небе звезды и оранжевая заря зажжется на востоке, Ночная красавица наклоняется до самой земли. Прелестный цветок ее закрывается, листья морщатся и поникают.
Но вот дневная жара спадает. Замолкают воробьи, стрижи, ласточки. Устраиваются на ночлег грачи в старых березах. B поднимающихся от нагретой земли потоках трепещут ожившие листья Ночной красавицы. B сумерках раскрывается белоснежный венчик ее цветка, и ароматный запах плывет над уснувшими колокольчиками, вьюнком, ромашками. Как часовой стоит Ночная красавица посреди спящего цветочного царства, очарованная безмолвной ночью, таинственным блеском звезд и дальними зарницами. A Лесовик c внучкой по-прежнему ходят к Волшебнице в гости. И тот, кому приходится ночевать в лесу, слышит иногда, как смеется, будто ручеек звенит, внучка Лесовика — смешливая Криница.

Мужичок и бес
Подружился Бес c Мужичком. Странная это была дружба. Тем более, что Мужичок — тpaвa-крестовница — полезная, лечебная, a Бес, хоть и красив своим светло-лиловым цветком, да ядовитый. Но как бы то ни было — подружились. И у каждого из них было поле.
Стали они землю пахать, рожь сеять. Бес пахал на лошади, a Мужичок — на сверчках-скрипачах. Конечно, сверчки не могли сдвинуть плуг с места, и потому хитрый Мужичок ночью брал тайком лошадь y Беса.
И вот, когда поле y Мужичка оказалось почти все вспахано, подумал Бес, что сверчков прокормить легче, чем коня, и говорит:
- Давай, Мужичок, меняться. Ты мне сверчков упряжку, а я тебе лошадь.
Мужичок согласился.
Запряг вес сверчков в плуг, стал погонять, а плуг ни с места. Так и рассыпал Бес зерно прямо на не перепаханную землю.
В конце лета собрал Мужичок богатый урожай, а у Беса на поле колоски только где-нигде виднеются. Земля вся заросла copной травой-костром.
Давно это было, но люди и сейчас эту историю помнят. И даже поговорка такая ecть: «Мужичок с рожью, а Бес с костром».