Планы на выпускной

Серёжа ещё раз провёл пальцем  по лезвию только что отточенного как бритва небольшого ножа и удовлетворённо улыбнулся. Это было то, что надо.
- Ты чего это с ножиками-то  сегодня возиться вздумал? – спросила бабушка. – Нельзя в праздник ножи точить, не к добру это. Примета такая есть.
- Да ладно, бабуля, какая примета? Вон совсем уже ножи  затупились, даже хлеб не режут, - возразил парнишка, достал из ящика стола второй нож и тоже начал водить им по бруску, извлекая  неприятные для бабушкиного слуха звуки.
- Совсем большой стал, - залюбовалась бабушка внуком. – И хозяйственный. Вон даже до ножиков сам додумался.
Погладила парня по плечу и пошла в комнату, чтобы не слышать противного вжиканья металла по правИльному бруску, сохранившемуся ещё с незапамятных времён, когда была в доме корова, и летом  семья дружно выходила на сенокос. А теперь остались они вдвоём с внуком в этом чудом  сохранившемся ещё дедовом доме, рядом с десятком таких же вросших чуть не по окна в землю, среди обступивших со всех сторон многоэтажек. В годы её молодости это была самая окраина города, ставшая с годами чуть ли не его центром. Она, так же, как и все соседи из частных домов, извещения о предстоящем сносе получили  ещё около двадцати лет назад, но видно чиновники никак не могли определиться, кому из застройщиков продать этот очень лакомый для престижной застройки участок.
Хлевы давным-давно опустели, потому что даже если завозить купленное в окрестных деревнях сено, некуда стало выпускать коров или даже коз,  лишь некоторые по привычке держали кур, и петухи по утрам задорно горланили на всю многоэтажную округу, призывая из-за горизонта ленивое солнце. Бани пришли в негодность, а новые строить не имело смысла, и даже ремонтировать проседающие от времени крыши, в надежде на скорое переселение в городские благоустроенные квартиры, люди не хотели. Единственно, за чем следили, так это за печными трубами, чтобы не спалить, упаси господь, себя и соседей.
После смерти дочери во время неудачных родов, зять женился на женщине с двумя детьми, своего внука  Серёжку она взяла из их городской квартиры  к себе на первое время, а так и прожил он у неё до окончания школы. Отец с новой семьёй материально жил трудно, к двоим чужим, прибавилось двое своих, поэтому с небольшой зарплатой особо не нашикуешь, но по-немногу помогал сыну деньгами. Вот и на выпускной спроворил ему новый костюм.
Когда бабушка увидела внука в этом наряде с белой рубашкой да галстуком, не смогла сдержать слёзы: совсем взрослый стал. Глядишь,  год-другой и жениться надумает, хоть и не дружил до сих пор парень с девушками. 
Он вообще в последние годы был какой-то замкнутый. После школы в основном валялся на диване с книжками. А когда на четырнадцатилетие директор школы  купил ему в подарок компьютер, так и вовсе целыми вечерами просиживал перед монитором. Единственно из дома отлучался только в школу, да по выходным ходил к директору.
Сергеем Максимовичем бабушка нахвалиться не могла. Уж с такой сердечностью он к её внуку отнёсся, такой заботой да вниманием окружил, что и слов нету. Серёжку в первый класс она отвела в соседнюю школу – и с домом рядом, и главное, её давняя подружка там директором работала, так что сирота всегда под надёжным присмотром будет.
Серёжка рос скромным и не больно-то разговорчивым. Ну, да и есть в кого – из отца-то тоже лишнее слово не вытащишь. Но уж зато каким красавцем с малолетства был, прямо ангелочек какой. Глазёнки пронзительно голубые, личико круглое, волосы светлые и кучерявые, а когда подрос, все Есениным звать стали. Так в школе эта кличка за ним и сохранилась. Есенин да Есенин до самого выпускного.
А ведь он и вправду стишки пописывать начал. Ей, старой, на 8 Марта там, на День рождения и на Новый год такие вирши сочинял, что аж до слёз пробирало. И подружка её, директриса школьная, всё нахваливала, говорила, талант несомненный у парня, далеко пойдёт. Она ему и поддержку всяческую обещала, да на пенсию Марию Васильевну отправили, когда Серёжка в пятый класс перешёл. Вот на её место-то Сергея Максимовича и перевели  откуда-то из дальнего района, где он небольшой сельской школой руководил.
Ох, и расстраивалась тогда Мария Васильевна! Не хотела на пенсию-то уходить. Она же себя без ребят и представить не могла – всю жизнь в школе, с ребятишками. Из-за них, чужих-то, и своей семьи, своих детей не завела. Всё некогда было. Всю себя без остатка чужим посвятила.  Хотела в своей школе, если не рядовым учителем,  хоть сторожихой остаться, а не согласился Сергей Максимович. Побоялся, что она лидером останется, хоть и неформальным.
Звали её в другие школы, но она душой к своей прикипела. Но, чтобы совсем от привычной жизни не отрываться, стала репетиторством заниматься. А к бабушке-то часто захаживала, про дела бывшей  своей, а теперь Серёжкиной школы рассказывала. Ей-то самой все новости Альбина Никандровна приносила. Эта хоть и молодая ещё была, а  про всё и про всех во всём городе знала. Она первой и сообщила, что будто бы хотят Марию Васильевну на пенсию отправить, и что на её место из деревни уже кого-то пригласили. А через день уже шепотом в кабинете рассказывала, что зовут преемника Сергеем Максимовичем Девятковым, что мужчина он очень видный, интеллигентный,  ему сорок лет, но холостой, и женат ещё не был, потому как в деревне достойную супругу сыскать трудно. Вот теперь в областном центре его точно окрутят. Даже в их школе вон сколько молодых, красивых да незамужних. И невольно посмотрев в зеркало, поправила причёску.
- А ты-то чего вдруг заприхорашивалась? – почему-то неожиданно резко спросила тогда Мария Васильевна. – У тебя же вон муж-красавец да двое детей.
- Да нет, это я просто так. Женское начало верх берёт. Хочется же нравиться не только своему мужу, - стала с кокетством оправдываться Альбина Никандровна.
Но Марии Васильевне преемник с первого взгляда не понравился. Каким-то ненатуральным показался.  Об этом и подруге своей сказала, правда, сразу же оговорившись, что может это в рей ревность взыграла, жалко чужому человеку передавать школу, в которой без малого тридцать лет директорствовала. И ещё бы могла работать да работать, но наверху захотели лицей создать, а у неё, мол, для этого уже и сил маловато, да и для экспериментов взгляды слишком консервативны.
Учительницы от Сергея Максимовича сразу в восторг пришли. Он сразу  добился, чтобы школа лицеем стала, эксперименты предложил, а от нового статуса да экспериментальных программ зарплата сразу увеличилась. И хотя сам взялся преподавать математику в пятых-шестых классах,  будучи страстным поклонником  творчества Романа Виктюка,  активно принялся создавать школьный театр, в который принимал только мальчиков. При этом не возражал, если зам по воспитательной работе соберёт для альтернативы  вторую уже смешанную труппу.
С ребятами из своего театра уже на осенних каникулах он съездил на несколько дней в Санкт-Петербург, водил их там на спектакли, в Эрмитаж и Русский музей. Помимо этого  с удовольствием дополнительно  занимался с отстающими мальчиками после уроков, объясняя  свой энтузиазм тем, что  хочет иметь по своему предмету только хорошистов и отличников.
 Серёжку он тоже несколько раз оставлял после уроков, утверждая, что если не лениться, он через пару лет  легко сможет успешно принимать участие в городских и областных  олимпиадах по математике.
После нескольких таких занятий Сергей Максимович пришёл к Серёже домой, познакомиться с условиями проживания мальчика. Познакомился с бабушкой, на которую произвёл двойственное впечатление. Может быть, говорила она потом Марии Васильевне, из-за уже полученной от той оценки преемника. Но внешне такой обходительный и вежливый, был новый директор каким-то уж слишком слащавым, при прощании вопреки этикету первым  подал руку. Ладонь оказалась влажной, пальчики тонкими, пожатие вялым. И вообще рука  больше походила на женскую.
В тот визит директор спросил разрешения вести с мальчиком дополнительные занятия. Совершенно бесплатно, потому что он, как потомственный педагог, считает своим долгом пестовать таланты и помогать  малообеспеченным. Заодно, перед этим вежливо извинившись, сказал, что понял, почему от Серёжи пахнет потом.
- Да, - сконфузилась бабушка, - ходим мы с ним в общественную баню, но, конечно же, одной помывки в неделю для паренька  маловато, а отец живёт в микрорайоне на окраине, поэтому ездить на автобусе к нему мыться далековато.
- Если Вы не возражаете, пусть он приходит ко мне, принимает ванну, моется в душе, сколько ему заблагорассудится.
- Ой, ну зачем Вам-то такие хлопоты?! – изумилась бабушка. – Ведь веками баню раз в неделю топили. И ничего вроде, жили.
- И всё же! – настаивал директор. – Мне это ничего не стоит, а мальчику нужна гигиена. И если Вы не против, пусть Серёжа завтра после уроков приходит ко мне. Я же вон в том доме,  по соседству с вами, квартиру получил.
- Ой, мне, правда, так неловко, так неловко, - захлопотала бабушка.
- Да всё хорошо, - успокоил Сергей Максимович. – Поверьте, мне это совершенно не хлопотно. Наоборот, доставит удовольствие.
Разве могла тогда бабушка предполагать, что директору это и в самом деле доставляло удовольствие. Да если бы ей кто и сказал подобное, она, воспитанная совсем в другом духе, ни за что бы не поверила в подобные наветы. Даже теперь, когда даже  по телевизору об этом стали говорить более, чем открыто. А тогда никаких подозрений в её голову и прийти не могло.
 Серёжа на следующий день после уроков забежал домой, взял полотенце, смену белья, мыло, мочалку и помчался к директору домой.  Бывая у отца, он мог часами булькаться в наполненной тёплой водой ванне, пока  совсем не опадёт пена от специально налитой в воду мыльной жидкости.
Но прежде, чем мыться, Сергей Максимович повёл Серёжу в большой  магазин за обновками. Продавщицы, скучая без покупателей, с умилением наблюдали, как интеллигентный, хорошо одетый мужчина, выбирал для своего кудрявого сыночка новую одежду, и перешептывались, что скорее всего, если это отец, то живущий в разводе, или  приехавший откуда-нибудь состоятельный родственник  наряжает племянника или кем он там ему приходится. Потому что уж очень разнилась по цене их одежда.
Купив Серёже два костюма – повседневный и спортивный, туфли и красивые кроссовки, две рубашки, футболки, несколько трусов и несколько пар носков, Сергей Максимович повёл счастливого от такого количества подарков мальчика принимать ванну. 
Когда Серёжка вдоволь  набулькался в тёплой воде с какими-то ароматными добавками из пакета, на котором было написано «Морская соль», Сергей Максимович намылил губку и стал тереть мальчику спину, потом руки,  живот и всё остальное.
- Да я сам, - пытался было сопротивляться Серёжка.
Но Сергей Максимович возражал:
- Вот сначала я как следует тебя отмою, а потом уж ты сам, сколько захочешь.
Мальчишке было неловко, даже стыдно, что его, пятиклассника,  как лялечку моет чужой дядя, но перечить директору не посмел.
С тех пор эти процедуры повторялись раз за разом весь учебный год. А в июле после выпускного директор пошёл в отпуск и, собрав полтора десятка мальчиков из малообеспеченных и неблагополучных семей,  поехал с ними в заброшенный детский лагерь на берегу реки. Там им две недели предстояло жить в палатках, самим готовить на костре еду, загорать, купаться и ходить в походы по недалёким окрестностям в поисках давно забытого поселения древних людей.
Девочек включать в группу директор  отказался наотрез, мотивируя, что жить они будут в спартанских условиях, не приемлемых для будущих светских дам, каковыми предстоит стать выпускницам лицея.
Загорали и купались, по примеру директора, совершенно голыми, чтобы  уже этим походить на древних, стоянки которых искали. Он снимал на видеокамеру их походы, различные соревнования, приготовление пищи, часы отдыха. Говорил, что это будет документальным отчётом о профинансированном департаментом образования проекте, а по желанию ребят может потом сделать каждому на память об этом лете небольшой фильм.
Они резвились на берегу и в воде голыми, совершенно не обращая внимания на съёмку и не подозревая, что Сергей Максимович  постоянно делает наезды и крупным планом снимает их гениталии для совершенно другого фильма, предназанченного для своих друзей, таких же, как он сам, любителей мальчиков.
Эти кадры тоже впоследствии станут косвенным подтверждением в пользу выдвинутого против него обвинения, но это будет уже спустя пять лет, когда удастся спасти его после  возмездия, придуманного повзрослевшими ребятами накануне выпускного вечера.
Эту тему они затронули совершенно случайно при обсуждении планов проведения выпускного. Ребята сидели тогда впятером на школьном стадионе.
- Ну, вот! Как говорят, прощай, школа! - с грустью сказал Владик.
- Наконец-то! – отозвался Димон. – Блин, до чего же опротивели эти сальные поглаживания Чирика (так называли ученики между собой директора, используя в прозвище его переиначенную фамилию).
- Да уж, - подтвердил Валерик. – Не зря в прошлом году пацаны на выпускном этого пидора отмудохали. Мне тоже его эти поглаживания да обнимания всю плешь проели. Блин, как бы врезал, да сперва аттестат получить надо.
- Так что, может врежем на выпускном? – предложил Димон. – А что? Нам теперь терять нечего, аттестаты будут в кармане. Накачаем как следует, и отмудохаем за все унижения, что от него за эти годы  пережили.
- Да его вообще кастрировать мало, - вставил молчавший в глубокой задумчивости Серёжа.
- Ну, Есенин, ты даёшь! – повернулся в сторону обычно молчаливого друга Валерик. – Откуда такая агрессия?
- Нет, правда, пацаны, что толку? Ну, отмудохаем мы его, пи..люлей навешаем, и что? Вспомните, как его в прошлом году ребята уделали. Две недели из дома не показывался, а замашки свои грязные всё равно не прекратил. Как лапал, так и продолжал. И ведь знает, пердун старый, что если бы он девчонок так наглаживал, давно какой папаша морду расквасил. Или вообще загремел в ментовку за растление. А с ребятами ему всё безнаказанно проходит. Потому что кто из нас жаловаться будет, да и кому жаловаться? У него же всё там схвачено.  Этих пидоров полно хоть в ментовке, хоть в прокуратуре. Друг друга всегда отмоют. Прав Есенин, кастрировать нафиг надо, чтобы больше ни к кому не приставал.
- Тогда уж не кастрировать, а оскопить. Отрезать нафиг все причиндалы, - решительно заявил Димон.
- Посадят, - уныло сказал Серёжа. – И припаяют на всю катушку за причинение тяжких телесных повреждений, совершённое  группой  лиц по предварительному сговору.
- Я всю вину на себя возьму, - заверил Серёжа. Он не знал, насколько далеко зашли приставания директора к его друзьям, потому что никто из них никогда бы до конца не сознался, но для него самого те сначала будто бы невинные прикасания к промежности во время мытья уже в шестом классе получили более откровенное продолжение. Сначала только с директором, а ещё через год уже и с его друзьями. Но об этом Серёжа даже под страхом смерти никогда никому не смог бы признаться. Ему легче было бы решиться на самоубийство, чем прослыть гомиком.
- Ну, то, что ты один смог бы оскопить здорового мужика даже в сильном его подпитии, никто не поверит, - начал размышлять Димон. – Нужен план, чтобы нас никто не заподозрил.
 Ребята долго обмозговывали все детали предстоящей мести опостылевшему директору. Решили, что под предлогом нежелания светиться, пару бутылок  водки оставят в каморке охранника. Они уже не ученики, и любитель выпить, он просто не сможет отказаться от бесплатного угощения теперь уже бывших школьников.  В середине праздника, когда народ начнёт выходить из зала покурить, заманят  директора к нему в кабинет. Там каждый из пятерых выпьет с ним на брудершафт…
- Это что, мне с ним целоваться надо будет? – брезгливо переспросил Димон.
- Да ладно, ради спасения будущих поколений учеников придётся пойти  на такую жертву, - улыбнулся Валерик.
Решили, что к выпитому за столом пять стопочек доведут его до состояния если не полной невменяемости, то почти до беспомощного состояния, в котором  снять с него брюки и сделать острым ножичком одно движение будет делом пустячным. Потом Димон уводит охранника в его каморку, выпивает там с ним, в это время ребята  выходят на крыльцо, а потом уже на глазах охранника всей гурьбой возвращаются в здание. Таким образом, алиби им будет обеспечено. Есенин заходит в кабинет директора, видит лежащего в луже крови директора, зовёт учителей, те вызывают  «скорую». Инцидент исчерпан. А поскольку в городе и так о нетрадиционной ориентации директора молва распространилась широко, дело его друзья постараются замять.
Этот план всем понравился, и ребята разошлись по домам, чтобы назавтра, на выпускном вечере, привести приговор в исполнение.
 Есенин, как инициатор именно такого наказания, пообещал приготовить ножичек. Поэтому, наточив в ящике стола все инструменты, Серёжа самый удобный для хранения завернул в обрывок газеты, спрятал в карман  купленного отцом костюма, прошёл в комнату к бабушке. Сел рядом и обнял её за плечи.
Серёжа знал, что если дело раскроют, ему дадут лет пять. Бабушка такого горя наверняка не переживёт. Её было жалко, но от решения своего парень отказываться не собирался.
- Хорошая ты моя бабулечка!.. – сказал Серёжа и обнял любимую бабушку. Она удивленно повернула голову: с чего бы это вдруг её всегда такой сдержанный на эмоции внук, вдруг расчувствовался, но решила, что причиной тому сегодняшний выпускной, и за ним – начало новой, уже взрослой, жизни. А это объятие расценила, как расставание с детством.