В поезде

           Поезд №129 «Красноярск – Анапа» вот уже вторые сутки стучит своими круглыми колёсами по рельсам. А почему они стучат? Они же круглые. Это командир взвода объяснил Владимиру Мокушке ещё в армии.

           «Всё круглое стучит потому, - обычно говаривал он, - что площадь любого круга равна ПR квадрат. Вот этот-то квадрат при качении стучит и, между прочим, все втулки разбивает». Но у Мокушки этот самый квадрат разбил не втулки, а голову и все тело.

           Владимир лежит на верхней полке. С непривычки разболелись бока. Казалось, радикулит размолотил всё его тело, и оно превратилось в единый больной сустав. Он ехал в поезде всего третий раз в жизни. Первый раз (это было очень давно), когда его призвали на службу в армию, и он шесть суток провалялся в вагоне воинского эшелона. Когда суставная боль доставала его, он вспоминал ту первую поездку, и становилось легче. Тогда был декабрь, зима. Вагоны в воинском эшелоне были летние, и сколько они под грозными окриками старшины не топили его ворованным на остановках из грузовых вагонов углём, в вагоне теплее не становилось. На полу намёрзла корка льда вперемешку с чёрной угольной пылью. Призывники, в том числе и он, спали одетыми и укрывались матрасами.

           Службу в морской пехоте на шестом километре Владивостока он всю жизнь вспоминал с восторгом и гордился ею. Второй раз он проехал поездом попозже, через два года после первой поездки, когда возвращался домой. Эта поездка была уже не в вагоне воинского эшелона, под пристальным вниманием сопровождающих, а в купейном вагоне поезда №2 «Владивосток – Москва».

           С ними в купе тогда ехал японский студент, который во время осенних каникул решил проехаться по Транссибирской магистрали и посмотреть Россию - матушку. Но и что он увидел с ними? Пустые бутылки на столе, тут же заменялись на полные. А когда студент пытался отказаться и выходил в коридор, ему говорили: «За дружбу». И он, скрестив сзади руки и понурив голову, снова заходил в купе и садился за стол. Хорошо ещё, что под Иркутском проводница отобрала у них бедного японца и подселила к старушкам, едущим в другом купе. Отоспался студент только к Новосибирску.

           Да, запомнил он ещё один смешной случай. Как-то по вагону, очевидно, из ресторана, прошла группа мужчин в шортах. Тогда у нас шорт вообще не было, и мужчины ходили только в брюках. Поэтому это всех заинтересовало:

           - Кто такие?

           - А почему мужчины в трусах по вагону ходят?

           - Папа, а это пионеры идут, да?

           В общем, в вагоне не переполох, а так, некоторое замешательство случилось.
Потом проводницы всё выяснили и информировали пассажиров.

           Оказывается, это из Австралии в Москву ехала делегация. А там, в Австралии, им сказали, что в России сейчас зима и надо купить тёплую одежду. Вот они и приобрели шерстяные шорты и едут. А за окном тогда в Сковородино минус сорок было.

           Ох, и погуляли же он тогда с «братанами», приятно вспомнить. У каждого человека своя мера приятного. После этой поездки у Владимира эта мера всю жизнь измерялась не увиденным и пережитым, а количеством выпитого. Выпитое он стал измерять, как и попутчики – дембеля, в литрогрылах, т.е. в градусах на литр принятого вовнутрь. По данной системе в одной пол-литровой бутылке водки получается 20 литрогрыл. Вот с той поездки пошло и поехало.

           Еще до службы в армии он закончил ГПТУ в посёлке Алтайский и получил специальность механизатора широкого профиля. В народе это училище прозвали «сельхоз-коляска». Поэтому, кроме как за баранкой трактора, комбайна или автомобиля, Мокушка себя не видел. Большинство его друзей обучалось там же. Пока жил в стране Советов работал как зверь в поле, а когда эта страна развалилась, попал в полный цейтнот. С каждым годом работы становилось все меньше и меньше, а воров вокруг всё больше и больше. Постепенно совхоз стал разваливаться. Поля, которые он обрабатывал десятки лет, стали зарастать, но его тёща, Мария Ивановна, процветала. В деревне неплохо жили только те, кто занялся подсобным хозяйством. В основном такие люди держали скотину: коров, свиней, баранов, коз и реализовали их мясом в соседней Кемеровской области. Продать мясо на родине, Алтае, было нереально, так как его вокруг было много.

           Мария Ивановна занималась пчёлами. У неё было до пятидесяти ульев. Каждый улей давал за сезон флягу мёда, а это, как ни как, почти 20 тысяч рублей, а то и больше. На пасеке в качестве рабочего Мокушка и работал за небольшую плату. Мёдом распоряжалась сама Мария Ивановна. Свои источники сбыта и доходы она держала в тайне. Просто после каждой качки мёда приезжала машина, мёд грузили в неё, после чего она исчезала в неизвестном направлении. Для погрузки мёда и при перемене места пасеки обычно приглашали соседа Михалыча. Рассчитывалась с ним сама Мария Ивановна обычно продукцией, то есть мёдом. Куда девала, по мнению Мокушки свои огромные деньги Мария Ивановна, он не интересовался. Все равно эти деньги и все её хозяйство после её смерти должны были достаться его жене Клавдии, так как она была её единственной дочерью.

           «Мёд всему голова, - обычно приговаривала она. - Хлеб раньше был головой, а сейчас перестал им быть. Вон скоко людей зерно вырастили, а оно никому не нужно. Прохранили его всю зиму в Бийске в елеваторе, а весной им сказали: - забирайте своё зерно, никому оно не нужно, за рубежом, как его, в Канаде, кажись, закупили. Вот люди и забрали зерно с елеватора, да на корм скоту и пустили, а при ентом ещё и за хранение елеватору заплатили. А мёд он и есть мёд».

           Вот эта самая тёща и была причиной поездки Мокушки, так с самой ранней юности все в деревне звали Владимира, на курорт. Каждый житель села в то время имел кличку, а у него фамилия превратилась в неё, и сейчас, уже в пожилом возрасте, большинство односельчан называли его не Владимиром Ивановичем, а Мокушкой. Кличку носил не только он, но и многие его сверстники. Даже люди пожилого возраста называли друг друга при разговоре в стороне от молодёжи: Сафон, Беляк, Антоха, Титок, Ключик и т.д.

           Марии Ивановне уже было за семьдесят. Пасека её процветала, сама она уже давно физически не работала, а руководила своим зятем. Хотя пасека фактически и принадлежала тёще, но кормила она, кроме неё, и семью Мокушки.

           Но вот пришел он к ней этот самый старческий уразм. Почувствовала Мария Ивановна свою близкую кончину и задумалась, а куда же ей девать пасеку. Если умрёт и не пристроит её в надёжные руки, то пропьёт её Мокушка, и её любимая дочь пойдет помиру. Уж лучше переписать эту пасеку на какой-нибудь детский дом или интернат, целее будет.

           Приспросилась она у соседей на счёт интернатов - не оказалось их рядом с деревней. Но кто-то из умных и знающих людей подсказал ей о наличии дома престарелых в райцентре. А если хорошо подумать, то ведь в этом самом доме должны быть знающие люди в пчелином деле. И закружились мысли в голове у деревенской старухи. В народе говорят: «Что старый, что малый - оба без зубов и без ума».

           Услышав от соседей, о чём размышляет тёща, Мокушка забеспокоился, а вдруг действительно перепишет пасеку на кого-нибудь? Что тогда делать? Целую неделю он не мог спать, не пил, не ел и наконец, решил поговорить с Марией Ивановной.

           - Мама, так вы действительно свою пасеку решили переписать на детский дом?

           - Так ты всё время пьешь. А когда я умру, пасеку мою по белу свету пустишь. Лучше переписать, целее будет.

           - Так я на этой пасеке уже лет как десять горбачусь, там же почти всё сделано моими руками, как же ты можешь это, почти моё, в детский дом - то отдать. Да и детских домов поблизости я что-то не наблюдаю.

           - Ну не в детский дом, так в другое место. Тебе отдай - всё одно пропьешь. Да какой ты хозяин-то? Хозяин тот, на ком записано. Вон Тоня, что на улице Борисенко проживает, всю жизнь прожила в своём доме. Тридцать лет назад приняла к себе мужчину «Рыбью кость», а когда перепись была, он и записал дом-то на себя. На днях умер, а наследниками Тониного дома стали дети «Рыбьей кости», а Тоня оказалась без хаты. Правда, перед смертью, говорят, прощения просил: «Виноват я перед тобой, Тоня, - говорил, - прости». Не понимала она тогда, за что прощать. А когда поняла, было уже поздно.

           - Да причём здесь Тоня-то. Ты пасеку на меня или на свою дочь, мою жену, Клавку, перепиши. А между прочим, я уже целую неделю не пью, сама же видишь.

           - На вас переписать, что на тебя, что на Клавку - всё одно пропьёшь.

           - Да не пропью я, вот тебе крест, - и при этом Владимир Иванович осенил себя широким крестом. - Ну, если не веришь, то придумай способ, как меня проверить, да и испытай.

           - Хорошо. Я придумаю, как тебя проверить. Завтра придёшь. А я за ночь, думаю, найду способ, как тебя, пьяницу, на чистую воду вывести.

           Всю ночь жители двух домов не спали. Их дома стояли на одной улице, и свет из окон всю ночь освещал её на радость молодёжи, которая проводила там все летние ночи, парами прогуливаясь по поляне. Ночное освещение села осуществлялось только в лунную ночь, луной, да и то, если она не была закрыта тучами. А в остальные ночи путь можно было только прощупать ногами.

           - Молодежь дружит, - говорили в деревне.

           Наутро Мокушка пришёл к Марии Ивановне. Лицо его было помято, и выглядел он, прямо скажем, не очень-то приглядно.

           - Ну вот, снова вчерась напился, – констатировала тёща, увидев его, - а говорил, не пью, бросил.

           - Да не пил я. Богом клянусь, - возмутился Владимир Иванович. - Я всю ночь не спал, думал, какое же испытание вы мне задумаете.

           Так он говорил, хотя думал совсем по-другому: «У старая уразматичка. Какую же пакость для меня за ночь смогла придумать? Чтоб ты быстрей на тот свет отправилась».

           - А ну, дыхни, - скомандовала Мария Ивановна. - Да, действительно, не пил. Ну, тодысь слушай:

           - Вон на этажерке, видишь, целофановый пакет?

           - Ну, вижу.

           - Возьми его и посмотри, что там.

           Мокушка тихонько встал и на ватных ногах пошел к этажерке. Тысяча мыслей пронеслось у него в голове: «И что старуха такое положила в этот пакет? Ну что там может быть? А, скорее всего там завещание, но на кого? На меня или на Клавку? И когда она успела его составить? Вчера ещё завещания не было. Ночью она его ну никак не могла состряпать. Да и пакет большеват для завещания».

           Так, потихоньку приближаясь к этажерке, думал Мокушка. Мысли пчёлами роились у него в голове. А когда он взял пакет и заглянул в него, чуть не упал от неожиданности. Тело загорело нестерпимым жаром, руки вспотели, в глазах появился туман и скрыл от него содержимое. Но, всё же, Мокушка успел разглядеть что там лежало. Там были деньги. Да, да, именно русские «деревянные» купюры. Столько денег он отродясь в руках не держал.
«И зачем это мне старая жаба дает такие деньжища. Видно, действительно за ночь она придумала какое-то страшное испытание. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Вот бы их пропить. Да месяц, наверное, гулять можно, а может, и целый год, если экономить. Это ж сколько можно водовки–то купить?» - так думал Мокушка, а ватные ноги сами принесли его обратно к дивану, и он, как после длительного кросса, без сил расплылся на нём. Пакет раскрылся, и пачки с деньгами начали вылезать из него и, скользя по спортивным застиранным штанам, падать на пол.

           - Одна, две, три, четыре …, - успевал считать Мокушка, но скорость падения неожиданно свалившегося богатства возросла, и он сбился со счёта.

           - Ну, что? Ошалел что ли? Сбирай деньги-то, сбирай. Здесь сто тыщ. Я даю тебе месяц. За этот месяц ты должон их стратить. Я подчёркиваю, стратить на отдых, а не пропить. Покупать дорогие вещи нельзя. Я посмотрела карту и выбрала чудесный город-курорт на берегу, как его, а, Чёрного моря. Анапа называется. За границу тебе нельзя. Напьёшься, документы, деньги потеряешь, как обратно через границу поедешь? А Анапа – это Россия. Что случись - всё одно: доберёшься, хоть пешком. Клавку возьми с собой. Деньги тратить вы должны с умом. Крупные и ненужные покупки не делайте. А то купите машину, али того хуже – трактор, и всё - стратили. За потраченные деньги отчитаетесь передо мной билетами или чеками. Чек или билет должон быть не более чем на пятьсот рублёв, за исключением билетов на поезд. В целях экономии поедете в плацкартном вагоне. Дорога в оба конца выйдет не более двадцати тыщ. А остальные деньги потратите на отдых. Я, конечно, понимаю, что не везде можно получить чеки, поэтому на двадцать тыщ чеков не надо.

           Я посылаю вас туда, чтобы вы отдохнули, ты и Клавка, пока я жива и способна присмотреть за вашим хозяйством. Жить будете не в центре Анапы, а, как его, в Алексеевке по переулку Родниковому, номер дома записан вон на бумажке. Этот адрес Михалыч вычитал в интернете, там подешевше будет. Да, мне не названивайте, а то знаю я вас. По каждому пустяку будете звонить и выяснять, можно ли? Все вопросы решим, когда приедете домой. Выполнишь условие - передам тебе пасеку, не выполнишь – отдам в дом престарелых в Советское. Согласен?

           - А пасека? Кто присматривать будет? Пчела она присмотр любит, да и мёд качать скоро.

           - Михалыч присмотрит. Я с ним уже договорилась. А мёд качать будем сразу после вашего приезда.

           - Согласен, - прошептал Мокушка. Он сразу сообразил, почему Мария Ивановна решила послать их на отдых в Анапу. И дело тут вовсе не в утерянном паспорте или деньгах. От одного старого друга он слышал, как тот там отдыхал:

           - В Анапе море вина, много винных погребков, вино в бочках на каждом шагу. Вино и женщины, вино и женщины – это Анапа.

           Но о женщинах Мокушка мечтать не смел, Клавка рядом, а вот о море вина… и, опустив плечи, Мокушка прослезился.

           Сборы были недолгими. Тяжело было с билетами. Знающие люди подсказали, что надо покупать билеты за сорок пять суток и сразу туда и обратно. Летом из Анапы купить билеты очень сложно. Выручил случай. Оказалось, в железнодорожных кассах Новосибирска работала какая-то родственница Марии Ивановны, которая и приобрела им два билета на начало августа. Четыре дня пути в Анапу, двадцать два дня отдыха и четыре дня пути обратно. И так через месяц второго сентября вопрос о передаче пасеки будет решён. Это радовало и печалило Мокушку. Радовало то, что он станет хозяином пасеки, на которой проработал десяток лет. А печалило - что целый месяц не должен пить, да если прибавить ещё и те дни, которые он уже не употреблял её «родимую», потому что боялся тёщу, так в сумме получиться аж полтора месяца, а может быть, и больше.

           До автовокзала в город Бийск их довёз на своём автомобиле сосед - всё тот же Михалыч. Они дружили давно и поэтому денег за дорогу он не взял, да и хорошо, потому что квитанции за проезд дать всё равно бы не смог. В кармане брюк у Мокушки находилась небольшая часть полученных от тёщи денег, рублей - так, пара тысяч на всякий случай и билеты на поезд. Но, билеты грели Мокушку больше чем деньги, так как они уже представляли собой отчёт о потраченных средствах в сумме четырнадцать тысяч двести восемьдесят рублей. Остальные деньги были спрятаны в специальном кармане, пришитом у Клавдии на нижнем белье. Доверить такие деньги пьющему мужу она не осмелилась. На вокзале они купили два билета на автобус до Новосибирска по шестьсот рублей и два билета на багаж по двести рублей и того, траты уже составили шестнадцать тысяч.

           Шесть часов поездки на автобусе для Владимира Ивановича и его жены были приятны. Клава всю дорогу восхищалась природой и хорошей дорогой. За всю свою жизнь она ни разу не была дальше Бийска. Деревенская жизнь, дети, огород и скотина не отпускали её от себя, как и большинство деревенских женщин. Редкие поездки в «город» (так в просторечии в деревне называли Бийск) по магазинам удовлетворяли женщину, и ей больше никуда не хотелось ехать. И если бы ни прихоть матери, так и ни разу в жизни она бы не выехала дальше «города» и не побывала на море. А лучшим водным бассейном и пляжем она считала «дамбу», так называлось искусственное озерцо, построенное лет пятьдесят назад жителями деревни. Весь путь она удивлялась природе, мелькавшим мимо городкам и населённым пунктам. А больше всего, почему-то, её удивляли берёзовые рощи и леса. Она считала, что берёзовая роща у «дамбы» самая большая в мире и самая красивая, а оказалось, что их много и многие гораздо больше, чем та, что у «дамбы».

           Путь складывался удачно. В Новосибирске до железнодорожного вокзала им надо было добираться на городском транспорте, но добрый водитель автобуса, за символическую, как он сказал, плату в пятьдесят рублей с «носа», довёз всех желающих прямо до вокзала. Да, первые сто рублей из фонда «без чеков» ушли, и это несколько опечалило Мокушку.
Клава, впервые в жизни попав в огромный город, была в восторге. Она восхищалась домами, дорогами, тротуарами, светофорами, в общем, легче перечислить то, чем она не восхищалась. Но когда они зашли в железнодорожный вокзал, её восторгам вообще не было предела. И «город» померк в её глазах. Нет, дорогой читатель, вы не подумайте, что в деревнях живут дикие люди. Деревенские бабы и мужики смотрят те же телевизионные программы, которые смотрят горожане, у них есть интернет и автомобили, они читают книги и учились в школах и институтах. Но, когда деревенский человек попадает в крупный мегаполис, он всегда всему восхищается. Мокушка понимал свою жену и всеми силами поддерживал её хорошее настроение.

           Когда ему было лет десять, к ним в гости приехали дальние родственники из горного Алтая. С ними был мальчик лет десяти, и вот этот мальчик, когда они с ним пошли гулять по их совхозу, всех развеселил. Во время прогулки им попалась деревенская двухэтажная школа, мальчик вдруг остановился и, разинув рот, с удивлением стал смотреть на неё.

           - Ну, что ты, пойдём дальше, почему остановился? – но сдвинуть с места мальчишку было тяжело и, наконец, он произнёс рассмешившую всех фразу:

           - Смотрите, дом на дому стоит.

           Разве он не видел многоэтажные дома в фильмах в клубе? Видел. Правда, телевизоров там в горах в то время ещё не было, да и электричества тоже. А клубы были, и кино показывали, а электричество брали от своих клубных движков с генератором. Он и книги читал с картинками многоэтажных домов, но когда он воочию впервые увидел такой дом, поразился.

           Вот такой счастливой, выбравшейся из захолустья и выглядела сейчас Клавдия. Владимир Иванович, конечно, старался не выглядеть деревенским и вёл себя более сдержанно.

           Четыре часа ожидания, четыре часа восхищения и радости для Клавдии обернулись для Мокушки - четырьмя часами сидения и присмотра за чемоданами. Все это время Клава ходила по вокзалу. Её восхищали пол, потолки, люстры, табло - в общем, всё, что там было. Владимир очень переживал за жену, но она изредка мелькала у него перед глазами, и вскоре он успокоился. К отходу поезда счастливая и довольная Клава появилась перед мужем и заявила, что она во всём разобралась и их поезд прибудет через пять минут на шестую платформу, а выход через переход второго этажа. Эта осведомлённость поразили Мокушку, как она, деревенская женщина, так быстро освоилась здесь, в этом сложном лабиринте переходов, залов и лестниц.

           В вагон сели без осложнений, нашли свои места. Один чемодан прибрали в ящик под сидением. Второй пришлось взгромоздить на верхнюю полку, так как он вниз не влезал. Зато туда вошёл картонный ящик с продуктами питания на всю дорогу. Если еду покупать по дороге, то не получишь чеков, а так, за купленные на дорогу продукты в копилку Мокушки добавилось ещё несколько сот рублей. Получили бельё, застелили постели и стали готовиться к отдыху. Хотя было очень жарко, но в кровати легли в трико. Берегли деньги.
Первая ночь прошла беспокойно. Непривычен был шум, вагон качало, всё время казалось, что кто-то лезет за деньгами, начало болеть все тело, ноги не вмещались на полку, их всегда задевали проходящие мимо пассажиры. В общем, ночь прошла как в бреду. Встали рано, проголодались. Предыдущий день почти не ели, и желудок начал о себе напоминать. Достали ящик с продуктами, открыли его и стали разбирать взятое на дорогу. По совету соседей, варёную курицу пришлось выбросить, а первый день кушать одну колбасу, потому что, как объяснили умные люди, до завтра она не доживёт.

           С соседями по купе познакомились быстро, но быстро и расстались. За весь путь их сменилось несколько. Одни выходили, и их место сразу же занимали другие. Надо отдать должное, все попутчики были приятными людьми, доброжелательными и щедрыми. Все угощали друг друга своей едой, вместе разгадывали кроссворды, играли в карты в дурака. Причем, на весь вагон была только одна колода карт, и она постоянно гуляла из купе в купе. Маленькие дети вскоре передружились и группой, состоящей из пяти – шести детишек, носились по вагону, останавливаясь то у одного, то у другого пассажира. В одном месте им читали книжки, в других – качали на коленях, угощали конфетами, печеньем. Вскоре один из пассажиров вытащил видеоплеер и на некоторое время они успокоились но, насмотревшись мультиков, дружная ватага снова начала носиться по вагону.

           Когда Мокушка стал играть с детишками, сразу образовалась очередь. Он садил очередного ребёнка на колени и, приподнимая и опуская пятки, читал стишок:

Мы скакали на лошадке,
По пути всё было гладко.
Вдруг лошадка спотыкнулась,
Прямо в яму навернулась.
У-У-У-У-У-Х…

           … и раздвигал колени. Ребёнок, от неожиданности, провалившись между колен, сначала вскрикивал, а за тем громко смеялся.

           На третий день по вагону начали ходить продавцы. Продавали всё: вязанные из собачей шерсти пояса, из козьей шерсти свитера и шали, рукавицы и носки, «поющие» фужеры. «Глухонемые» носили книги и журналы. Особенно много было электронной техники. Мокушке и его жене очень хотелось что-либо купить, но продавцы не давали чеки и покупки не состоялись. Некоторые пассажиры покупали предлагаемые товары. Это потом носки их собачей шерсти оказывались из козьей, а видеоплеер отказал через пару часов работы. Эти события опечалили людей, купивших товар, но прямо скажем, несколько радовали Владимира Ивановича. Он радовался не тому что люди «пролетели» с покупками, а тому, что сам не «попался» на удочку продавцов.

           В последний день съели все продукты, взятые с собой, и перешли на консервы. Жить без горячего питания надоело, хотя горячий чай в самоваре был постоянно. Но чай «горячим питанием» назвать было ни как нельзя. «Пей вода, ешь вода, сыт ни будешь никогда», - обычно приговаривал Мокушка, когда садились за стол.

           Почти приехали. За два часа до Анапы по поезду пошли женщины, которые занимались размещением отдыхающих. Их было несколько. Все они говорили: «Анапа переполнена, свободных мест нет», - и обещали каждому, кто обратится к ним, найти местечко для отдыха. Переписывали людей, которые соглашались на их помощь. Суетились, просили при выгрузке не отставать, так как с каждым поездом прибывает уйма народу и можно заблудиться.

           Вдруг поезд остановился, немного не дотянув до железнодорожного вокзала Анапы. Светало. В километре в предрассветной дымке синело море. Многие пассажиры восхищались его синью, но один из пассажиров, он оказался местным, объяснил:

           - Это ещё не море, а Витязевский лиман. Море, к сожалению, отсюда не видно.

           - А что такое лиман?

           - Лиман - это озеро. Обычно лиманы огромны по размеру, до ста квадратных километров и больше, но они мелкие, всего до двух метров глубиной и соединены протокой с морем.

           - Значит, море там, за лиманом.

           - Да там.

           И вот уже все повернули свои головы в сторону лимана, пытаясь рассмотреть там, за лиманом, долгожданное море.

           - А почему мы стоим, ведь до Анапы осталось совсем не далеко?

           - А здесь поезда всегда стоят, просто выжидают время. Во-первых, сейчас ночь, и добраться до Анапы всем будет сложно. Во-вторых, устроится в Анапе в такое время тоже тяжело. И, в-третьих, по расписанию поезд прибывает в шесть часов тридцать минут, вот он и должен прибыть в шесть часов тридцать минут.

           - А как лучше добраться до города?

           - Да можно по-разному. На такси, на частнике, на маршрутке или автобусе.

           - А в такси чеки дают?

           - Да что вы, какие чеки в такси? – засмеялся «местный» и пошёл собирать свои вещи.

           Это известие больше всего расстроило Мокушку. «Придется ехать на маршрутке или автобусе. Но ничего, подождём, нам не к спеху», - подумал он.

           Примерно через сорок минут поезд тронулся, и все пассажиры начали окончательно собираться и выдвигаться в тамбур, хотя проводница и пыталась их остановить.

           - Находитесь, пожалуйста, пока в вагоне, не выходите в тамбур, мы ещё не приехали, - щебетала она, но её никто не слушал.