Говорите только о любви ч. 2

Часть вторая.
"ГОВОРИТЕ ТОЛЬКО О ЛЮБВИ"
«Если мать не постигла, что встреча ее с детьми была не случайным эпизодом, но закономерным, величайшей важности движением вперед, она не только не сможет создать гармонического окружения своей семье, но разобьет в большой степени силу в своих детях. Горести и неприятности её детей не сами извне войдут в их жизнь. Они придут логическим следствием её эгоизма и полной уверенности в непогрешимости своих действий...
… Не считайте милосердием то, что даете сами и дается вами как долг, обязанность, тяжелая ноша, ибо эта стадия рассудочная, близкая к полуживотному состоянию. Милосердие - то, что дается в радости, в сияющем счастье жить и любить». (К.Антарова)
ТОПКОЕ БОЛОТО ОДНОГО УЛУСА
Иногда мне бывает так плохо, что хуже быть уже не может: все реже встречаю достойных людей – они постепенно уходят. С порывами, периодически благородными порывами, таких очень много. Но вот чтобы всегда, везде и со всеми – одинаково, таких остается все меньше и меньше.
Мне не нравятся стонущие и чрезмерно кукарекающие, заносчивые и самовлюбленные, ненасытные и равнодушные, гребущие под себя и отталкивающие других; те, кто, наобещав золотые горы, испаряется будто туман, и те, кто пресмыкается. Мне не нравится их барахтанье в мелких мутных водоемах, жующих изо дня в день одну и ту же мякину.
Да много чего мне не нравится. Но если кое-кому я прощаю набор этих качеств, то сильному полу прощаю с трудом. Ибо сила - неотъемлемая часть благородства и мужества.
Благородство мужчины, пожалуй, я ставлю выше всех прочих достоинств. Ведь прочему можно обучить. Недостаток его ума можно восполнить своим умом. Неумение быть ловким в постели также легко устранить. Словом, при наличии терпения и симпатии к объекту все это исправимо. А вот Благородство! Оно как талант, дар божий: от рождения дан каждому, а уж каким образом проявит себя...
Благородства-то, зачастую, и не хватает современному мужчине. И первопричину такого дефекта, естественно, он находит вовне, но не в себе. Да что возьмешь с него, рабоче-крестьянского отпрыска, разучившегося пахать и не научившегося думать? Он может вламывать, вкалывать, но думать (!) он не умеет. Страшно, когда он ничего не делает. Еще страшнее, когда за дело берется. Если он уходит в законодательный процесс, то идет до тех пор, пока не начнется обратный процесс - противозаконный.
О, мой терпеливый русский народ, имею ли я право судить тебя? Наверное, имею. Потому что люблю. Потому что каждая клеточка души моей напитана бескрайней раздольностью и величественной красотой моей милой родины. Велик народ, уважающий себя. А что же есть мой народ? Отчего он противоречив и контрастен, как никто другой на планете? Отчего именно здесь, на этих безграничных просторах, столь жестоко сражаются между собой Зло и Добро? Отчего именно здесь, на этой прекрасной богатой Земле, никто никогда ни в чем не знал чувства меры?
Он талантлив и бездарен - одновременно. 
Он могуч и беспомощен - одновременно.
Он мудр, добр, щедр, но отзывается добром о ближнем скупо, будто одалживая соль. Умеет судить без вины виноватых и жалеть безвременно ушедших. Много пьет, потому что извечно худо живет. Зорок взглядом в сторону соседа, и страдает от радости друга, успокаиваясь чужою бедой. Мыслит масштабами желудка и, мечтая о всемирном братстве, почему-то надеется, что богатый брат не обделит бедного.
Он наивен и хитер, правдив и лжив, чист душой и чудовищно неаккуратен в быту. Он бескорыстен и ненасытен, консервативен и непредсказуем, доверчив, как малое дитя, и подозрителен сверх меры. Он защитит и предаст, поманит и отречется, накормит досыта и обдерет до нитки. Одной рукой, жертвуя, он снимает с себя последнюю рубаху, другая его рука снимает последнюю рубаху с ближнего своего.
Он привык, чтобы его во все времена куда-то вели. Он тоскует о прошлом, боится будущего и блуждает в настоящем. Он мечтает о свободе и жаждет независимости, но когда ему дают ту свободу, он теряется и не может найти дорогу даже к собственному дому, сожалея о хозяине, который кормил его с ложки, словно слепого, не умеющего самостоятельно двигаться. Оторопелый и растерянный, спотыкающийся при свете дня, он ищет поводыря, который возьмет его под руки и поведет в счастливое завтра.
А я люблю все это и ненавижу – одновременно.
Доводилось ли вам бывать в поселках городского типа? ПГТ - так у нас говорят. Это означает, что в одноэтажном поселении, за серыми заборами и под серыми крышами, живут люди: не деревенские и не городские. Просто они городского типа. Понимайте сие как хотите, насколько позволяет воображение.
Все они примерно одинаковы: едят одну и ту же пищу, которую выращивают и производят сами; носят одну и ту же одежду, которую шьют и вяжут сами. Говорят, как питаются и одеваются, также весьма однообразно. Святыми праздниками, когда набожная часть поселенцев отправляется к могилам усопших, вторая их часть очищает чужие жилища от лишнего. Где-то далеко поезда носятся со скоростью звука, а здесь, в ПГТ, по-прежнему используют допотопные бухгалтерские счеты. Если же кому-то из них случается работать с компьютером, они обязательно сверяют его результаты с полученными на счетах. Технике не доверяют - привыкли штопать. Штопают ведь не только одежду: штопают крыши, валенки, комбайны, авоськи…
Так, на один день...
А завтра - как Бог даст...
Бог и дает им – так, на один день…
Сами по себе они, в общем-то, не плохи. Но и хорошего в них мало. Когда живешь среди подобных людей, не умеющих радоваться и дарить радость другим, нужно иметь огромную внутреннюю силу, чтобы противостоять им, чтобы не погибнуть, не спиться, не захлебнуться в их топком болоте вместе с ними.
Кому как не мне, вырастившей троих детей, не знать, что такое ответственность перед семьей и детьми. Ради них пойдешь на все - только бы накормить и одеть. И сколь страшно жить, если ты хочешь и не можешь этого сделать. На том и ломаются люди чаще всего. Это - самая распространенная их ошибка: думать, будто материальными благами измеряется их родительский долг.
И вместо того, чтобы вырастить свободную, бесстрашную, яркую, здоровую, счастливую Личность, лепят себе подобное, которое, создавая свою семью, также рождает подобное. И бродят по Земле отторгаемые Жизнью полу-тени полу-люди, не находя себе места лишь потому, что не знают, для чего они рождены и ради чего живут?
ЧУЖИХ ДЕТЕЙ НЕ БЫВАЕТ
По прическе я могу определить характер женщины. Не слишком мне нравятся те... Впрочем, пусть это будет секретом. Их много - ершистых, холодных, властных, несносных. Мне искренне жаль их мужей и, кажется порой, что я догадываюсь о причинах махрового российского пьянства. Во всяком случае, думаю я, если бы такая колючка оказалась моей второй половинкой, меня давно бы не было в живых.
Их много - правильных и строгих, как тюремная камера, как свод законов из уголовного кодекса. Все верно, а тошнит. Все верно, а жить не хочется. Тянет на волю. Условная свобода, будто отсрочка, чувство долга и чувство вины гложат изнутри мужчину, перерастая в хроническую неудовлетворенность жизнью.
Или словно капли из водопроводного крана. Не зря же когда-то изощреннейшей пыткой считалось капанье на мозги. Долбит и долбит, пилит и пилит такая капелька - изо дня в день. Пока мужик не озвереет. Чтобы не свихнуться, сбегает налево. И снова - в привычное лоно. Когда наступает предел, уходит.
Кстати говоря, лично меня всегда поражала мужская солидарность. Эдакая сплоченность фронтов – перед единым неприятелем. Они, мужчины, могут между собой враждовать, могут устроить побоище с рукоприкладством. Но никогда не сдадут однополчанина его законной супруге, ибо каждый из них твердо знает: сегодня товарищ подался в пенаты за райскими птицами, а где гарантия, что завтра, следом за ним, не отправишься ты? Клетка есть клетка. С той лишь разницей, что в одной - раздражающая непрерывным карканьем ворона, в другой – истеричный попугай.
Однако вернемся к нашей теме…
Красотой своей она чем-то напоминает зрелую Элизабет Тейлор. Черные глаза выразительны и равнодушны. Вещает, будто выносит приговор, не сомневаясь в своей правоте: никого не хвалит, ни за кого не радуется. Словом, ни о ком не думает хорошо. (Между прочим, это вторая черта, по которой судят о характере человека вообще, и женщины, в частности.) Если бы я родилась поэтом, о ней написала бы так: тлеет, но не греет.
Он тоже красив. И пьет - регулярно.
У них есть ребенок - призывного возраста. Живет и учится вдалеке от родительского крова.
Благодаря стараниям нашим жизнь сегодня не в меру усложнилась. Это известно. И на описание сложностей времени терять не буду. Скажу лишь: тяжело нынче слабым - юным и старым. Им всегда было трудно, а сегодня - особенно. Потому что сегодня человек предоставлен только самому себе. Плюсов здесь множество. Но они – не для всех. Ведь слабым и немощным нужны поддержка, забота, внимание. Внимание для общества, где каждый озабочен только собой, роскошь непомерная. И оттого ищет растерянно юность свои тропинки вдоль исхоженных дорог. Ищет. И не может найти.
- Четыре месяца я сидел на героине, - признался мне худенький мальчик из студенческого общежития.
Это был их сын.
Тех, для кого «чужого горя не бывает», не так уж и мало. И все они почему-то прозябают на одной шестой сухопутной планеты. Естественно, словно птица, из гнезда которой выпал беззащитный птенец, я забила тревогу: позвонила его маме - Элизабет.
- Лучше бы мальчика забрать из общежития, - сообщить правду до конца не решилась.
- Своим звонком вы испортили мне настроение, - отчеканила мама в ответ.
Следующей попыткой было письмо «лично в руки» - для папы. Каким образом отреагировал папа на пренеприятнейшее известие, сказать затрудняюсь. Меж тем кипящая гневом мама, примчавшись в столицу, весь шквал негодования обрушила... на меня:
- Я не знаю о ваших с моим мужем отношениях... Я не знаю, о чем вы с ним говорили...
Ну и так далее: с ударением - на мои отношения с ее мужем.
Два дня лежала пластом. Две ночи смотрела в потолок. Днем третьим, словно Анна Каренина, решила класть голову на рельсы. Четвертым днем родился этот рассказ.
Да простит меня Элизабет Тейлор, но думала я так: люди судят по себе, небо - по чистоте помыслов. А помыслы были такими: если я не пройду мимо чужого ребенка, быть может, кто-то трудной минутой поможет и моему.
НАЦИОНАЛЬНАЯ ГОРДОСТЬ
Как думаете, кого меньше всего слушают дети? Правильно. Своих родителей. И даже если вы семи пядей во лбу, им плевать на ваш жизненный опыт. Видимо, иначе быть не может. Не может едва распустившийся бутон дать сразу зрелые плоды. Всему - свой срок. И мудрость - преимущество старости.
Сцепились мы из-за компьютера. Невыносимый компьютер, который я никак не могла одолеть, обратил друзей во врагов, а детей - в недругов.
- До чего же тупа! Сколько надо объяснять?! – не выдержал сын, когда с экрана исчез текст. – С машиной измучила всех. Теперь - компьютер. Даже у Сеньки терпение лопнуло!
- Да что ты сравниваешь меня с ним?! Для него компьютер - игрушка. Я же - в пятьдесят прикоснулась. Чихнула однажды – заклинило так, что пропало все.
- Боишься - печатай на машинке.
- Компьютер удобнее. И нечего орать! Сенька объяснял тихо-мирно: я все поняла.
- Как тут не орать? Ты и ему надоела.
То была суровая правда.
Не могла я одолеть машину, компьютер, английский язык. Утром научат - к вечеру забыла: когда включать правый поворотник и когда левый; где файл и где контр; что есть клиринг, лизинг, мониторинг, консалтинг, роллинг и куда все это вставлять. Думала о другом.
Но все равно - обидно. И я обижалась. Вначале не звонила - никому. Затем, остыв, просила о помощи тех, кто отдохнул. И так - по кругу.
- Конечно, на меня кричать можно, - защищалась я. - Была бы как тетя Катя, купившая дома своим деткам, небось, не вопил бы. А то крутой! Весь мир объехал. Фильмы снимаешь. Презентации устраиваешь. Журналы печатают. Интервью даешь французам, испанцам, американцам. И не понимаешь, почему все так? Отчего все проще и легче, чем у меня?
- Да что вы с отцом сделали-то для нас? Правильно! Другие - все для детей. А мы - сами!
- И хорошо, что сами. Очень даже хорошо! - держала я оборону. - Тетя Катя купила все своим деткам - на чужие денежки-взятки. Но разве можно сравнить вашу судьбу с судьбой ее детей? Ты, все это говорят, «национальная гордость». Тебе даже стыдно завидовать: тобой восхищаются все. Андрюша же – сытый, самовлюбленный, высокомерный наглец. Ничего, окромя спеси. Сидит в кабаке, и учит всех жить. Мама лишь штрафы отстегивает.
- Ну и причем же здесь ты? Мы росли сами по себе. Нас воспитывал двор. И спорт. А одевала помойка.
И то была правда.
Когда не по силам стало кормить троих, двоих отдали в ПТУ - ради обедов и курток. Сбившись в дворовую стаю, проползали они сквозь заборы на свалку «Вторсырья». Извлекая из хлама драные джинсы, перешивали на себя.
ПТУ сын не окончил - завели уголовное дело. Это дело - хищение пудовых гирь для накачки мускулатуры, - долгое время оставалось на слуху у районной, кроющей матом, милиции: тяжеловесный чугун, из одного подвала в другой, они перетаскивали сами.
Пока семнадцатилетний недоумок находился под следствием, его ровесников взял на учет военкомат. Через пару месяцев дело закрыли, но военкомат о пацане забыл. Тот, несмотря на усилия отца отправить в армию сыночка, добровольно сдаваться не захотел - уехал на юг. Влюбился в море и через три года уже был чемпионом России - по серфингу. Еще через три года, исколесив пол-мира, начал писать, снимать фильмы, фотографировать и к двадцати пяти годам достиг вершин, о которых я даже не мечтала.
Убирая как-то квартиру, я наткнулась на рукопись с таким видением Земли и Природы, с таким описанием ветра, солнца и волн, что испытала шок - невиданной силы. Он был талантлив - во всем. И откуда явился дар слова ему, не читавшему книг?
История с военкоматом и прокуратурой, между коими затерялся одаренный ребенок, лишний раз убедила меня в том, что есть Судьба и Провидение, которые - когда им надо! - на печи найдут и беду отведут.
- А почему из всего двора лишь несколько стали людьми? - доказывала я сыну. - Почему у моей сестры-алкоголички дети скатились под гору? Ты задавал себе этот вопрос? Потому что твоя теща и я, не дав всего того, что сегодня для вас представляет особую ценность – имущества и денег – ДУХОМ СВОИМ расчищали дорогу. Тебе и твоей жене. И подарили вам счастливую судьбу, бесценнее которой нет ничего! Только не испоганьте ее сами - своим недомыслием. Ведь теплое и внимательное отношение детей к своим родителям, кем бы те ни были, заруби себе на носу, нужно даже не столь родителям, сколь самим детям: от этого зависят судьбы уже их детей…
Мы стихли, вновь усевшись за компьютер. Сын, «Интернетом», отослал приветы друзьям - Шону Ордонезу и Джейсону Приору.
Вставили мою дискету - текст исчез.
- Ольга Борисовна, - он набрал номер «Вертикального мира», - у вас можно сделать распечатку нескольких страниц? Нет, не для меня. Для моей мамы. Спасибо.
И мы поехали - в журнал «Вертикальный мир».
- Вы, наверное, гордитесь своим сыном? - вместо приветствия улыбнулась Ольга Борисовна.
- Я-то - горжусь, - рассмеялась я. - Ко мне вот масса претензий.
НОЧНОЙ ГОРШОК
- Вы убрали горшок?
- Да.
- Прошу вас, не прикасайтесь впредь к моим вещам! После вас ничего не найдешь в этом доме!
- Откуда я знала, что ваш он? На нем же не написано, что это ваше добро. Думала, Сенькин...
«Плохи мои дела, - подумала я. - Всех раздражаю. Уж если кричит сам академик, значит, я не имею права на жизнь».
Выбитая из колеи ранним утром, прихватив одеяло, я направилась в заросший бурьяном дальний угол сада.
«Из-за какого-то ночного горшка... Поставила под ноги... На нем, что, написано, чей он? - осмысливала маленький скандальчик, отравивший настроение на весь предстоящий день. - И это теряет над собой контроль она, человек зрелый: интеллектуал со слабеньким голосом и железобетонным характером. Что ж тогда говорить о сопливых? Ну как так можно? Здесь каждый цветок, каждый сантиметр земли возделан моими руками. Сказала однажды, а была в плохом настроении, уж очень убог наш участок. Сенька ответил: «Убогий. Но день ото дня хорошеет». Ребенок и тот умнее. Что бы здесь выросло, если бы не я, а она на грядках сидела? Бурьян! А сквозь него – тропа к туалету».
Лежа в густой траве, загорая и размышляя, я омолаживаюсь: лицо намазано синей глиной.
- Вам не нужны грибы? - из кустов неожиданно выползает испитое создание.
- Ой, - вскочила, перепугавшись.
- Ничего, я тоже всю жизнь в шахте проработала, - успокоило создание, принявшее синюшный оттенок моего лица за натурально-естественный. - Здесь тысяч на сто, а мне нужно сорок, – оно протянуло корзину, наполненную грибами.
- Ольга Викторовна! - крикнула я.
На пороге дома показалась Ольга.
- Нам грибы предлагают.
- Сколько?
- Сорок.
Не глядя, она вернулась в дом, взяла деньги, молча и гордо положила их в пустую корзину, из которой сизая тетка высыпала грибы на стол, и так же величаво удалилась.
Через пару минут у ворот дачи засигналила машина. Счастливый внук помчался встречать родителей.
- Вы откуда? – я бросилась следом.
- Из Питера, - без намека на усталость ответил папа. – Доехали за шесть часов.
- Здравствуйте! - сияющая теща стояла на крыльце. - Как добрались?
- Отлично! Черники купили. Пересыпьте куда-нибудь, - папа кладет сверток с черникой на стол, где покоятся грибы. - А это что?
- Соседка принесла. Здесь тысяч на сто, а продала совсем дешево.
- Вы с ума сошли, - голос папы зазвенел. - Тут одна гниль!
- Ну и что? – ядовито улыбнулась теща.
- Что за маразм, что за отношение к деньгам! Вы знаете, как они нам достаются! - в один голос зазвенели папа с мамой.
- Это не ваши деньги. Мне отдали долг, я и купила, - спокойно отвечает теща. - Человек не украл - собирал. Пусть выпьет - за мое здоровье.
- Черт знает что! - воскликнули папа с мамой. - Мы вкалываем, а они не знают, как от денег избавиться. Дебильное поколение.
- Позвольте мне распоряжаться своими деньгами так, как я хочу! - побледнела теща. - И вообще, разрешите жить так, как мне нравится! -Хлопнув дверью, она удалилась.
«Так, - подумала я, наблюдая за семейной сварой, разгоревшейся в костер на пустом месте. – С чего день начался, тем продолжается».
Утром и вечером следующего дня Ольга из своей комнаты не вышла.
- Поганая у вас манера - всех осуждать, будто вы – сама безупречность, - сказала я детям за ужином. – Мы же все – разные. И каждый имеет право делать то, что ему хочется. Если, конечно, при этом он не делает больно другим.
- Отношение к деньгам у вас ненормальное, - огрызнулись папа с мамой. - Дебильное. Только бы раздать.
- У вас оно еще более ненормальное. Думаете, случайно угнали две ваши машины? Если это поймете, то и терять перестанете.
- Какого черта мы затеяли этот разговор? – сникшая мама отправилась пропалывать грядки.
Миновали еще два дня. Теща старалась не выходить из своей комнаты: что-то писала. Дети, рассорившись, не говорили друг с другом. Я уехала домой, в Москву. А через неделю позвонила Ольге:
- Вы не сердитесь на них. Они переживают. Я видела. Когда они достигнут нашего возраста, будут иначе смотреть на многие вещи.
- Ничего, все нормально. Мы помирились.
Не знаю, уразумела ли ученая теща, что произошло тем злополучным днем, начавшимся со скандала из-за ночного горшка и завершившимся вселенской ссорой из-за гнилых грибов? По-моему, нет. Я же убедилась: укусишь ты, покусают и тебя. Даже из-за пустяка. Случайностей ведь не бывает.
ПИКНИК
После той ссоры прошло 12 лет. Вырос внук Сенька, у него появились младшие брат и  сестра: Лидочка и Том. И вот как-то однажды, в середине лета, малыши потащили меня на пикник. Им почему-то нравится слово – «пикник».
Старательно, общими усилиями, они собрали большую корзину: положили туда стаканы, тарелки, вилки, пакеты, салфетки, среди которых затерялось несколько кусочков еды, - нам не хватало только слонов. Сидя на высоком холме под дикой яблоней, откуда был виден солнечный закат, дети скоро еду смолотили, и, восхищаясь природой, стали собираться назад – к более сытному ужину.
- Вы посмотрите, как хорошо и красиво вокруг! – пятилетний Том не-подетски вознес к небу руки.
- Да, - я рассмеялась. – И хорошо, что вы не дрались.
- Потому что мы все хорошие! – серьезно зявила Лидочка, не упускающая случая отмутузить младшего брата.
- И я? – спросила я внучку.
- И ты, Лиля, хорошая, и мама хорошая, и Кира хорошая, и Дима хороший…
- А бабушка Ольга?
- Бабушка тоже хорошая. Она добрая. 
- А папа?
- Папа тоже хороший. Только кричит иногда…
«Господи, - подумала про себя, - если все мы такие хорошие, тогда почему перегрызлись?»
Всю ночь я не могла уснуть: перелистывая страницы памяти, искала маленькую ошибку – причину большого конфликта. Ведь отношения в семье когда-то были самые радужные. Мы все любили друг друга. До некоторых пор…
До тех пор, пока мой сын и моя сноха не улетели в заморские края. Они улетели надолго, а двухлетнего очаровашку-внука доверили двум бабушкам - то есть Ольге и мне.
Так мы с 73х-летней тещей, человеком хлебосольным и щедрым, но крайне надменным (корифей в науке, она редактировала сверхзаумный журнал), снова оказались в одной лодке. И каждый – со своими привычками. Ей, пережившей голодную войну, видимо, хотелось, чтобы все напоминало о сытости и об изобилии: баночки, сковородки, кастрюли, горы пыльных черновиков и рукописей. Мне же хотелось простора.
Натянутая как струна, что чувствовалось по ее резким движениям, теща сразу же по прибытии на дачу, опосля ночного горшка, сделала свой следующий выстрел:
- После вас здесь ничего не найдешь!
- Я ничего не трогала. И потом, мы приехали сюда отдыхать, а не трепать нервы друг другу. Давайте расслабимся.
Теща, надо отдать ей должное, с этим легко согласилась. И жили-поживали мы, таким образом, еще до некоторых пор…
До тех пор, пока она не сочинила мемуары, где весьма нелестно отозвалась обо всей моей родне. Размножила труды, и разослала – по своей многочисленной родне.
А дальше – уж и вовсе первый класс общеобразовательной школы…
И не быть бы этому рассказу, не посмотри я фильм «Мой муж - гений», снятый по мемуарам жены академика Ландау, «закрытый показ» которого на ТВ сопровождался его обсуждением.
Аудитория спорила много. Кто-то назвал ученого счастливым человеком; седые академики предали фильм анафеме - посчитали издевкой над памятью гения. Ясное дело, если бы фильм снимали в советское время, его сделали бы патриотичным. Как, например, фильм «Укрощение огня» о Сергее Павловиче Королеве, где гениальный конструктор представлен аскетом, в угоду главному делу своей жизни принесшим в жертву личную жизнь, посмотрев который я каждый раз чуть ли не плачу – от любви к своей родине.
У современного кино иные тенденции – попытки раскрыть образ гения-человека в нижнем белье. Ничего плохого здесь нет: умные фильмы заставляют думать. И вот о чем подумала я.
Старость, здоровая старость – счастливый момент жизни человеческой в том смысле, что каждый уже может подвести итоги, наслаждаясь мгновениями. Абсолютная свобода! Но счастлив ли тот, кто к своему финишу пришел в инвалидной коляске?
Гений в науке и полный профан во взаимоотношениях между людьми – явление распространенное. Лауреата Нобелевской премии не миновала та же участь. Он стал заложником-жертвой собственной Теории Любви: «Радуйтесь! Радуйтесь каждому новому дню!»
Да, но при этом бережно относитесь к чувствам других: ведь платить придется за все – за каждый вдох и каждый выдох.
ТЕЛКА ДЛЯ НОВОГО РУССКОГО
Вначале мы спорили о дезертирах, о массовых побегах из армии. Ребята, как и большинство мужчин, осуждали солдат:
- Выживает - сильнейший! Это - закон жизни!
- Не жизни – джунглей, - возмущалась я, защищая беглецов. – Попробуйте взрастить ребенка, отдайте ему свои лучшие годы, а уж потом, сидя в теплых столичных квартирах, судите. Бегство из нынешней армии – это крик о том, что армия, в ее прежнем виде, себя изжила.
- Написали бы жалобу...
- Жалобу? - я аж подскочила от удивления: ну и наивные детки! - Кому? Куда? Высшим чинам? Да эти жалобы вернутся к мучителям. Комитеты солдатских матерей плюс общественное мнение - вот реальная сила, способная что-то изменить в дикой военной системе. А, впрочем, что с вами говорить? Вы и за себя-то, как следует, постоять не умеете. Взять хотя бы ту же автостраховку или цены на бензин. Перегородили бы на парочку дней центр столицы, чтобы ни президент, ни правительство, ни иже с ними не смогли добраться до своих кабинетов, с вами бы считались. А так, - я обреченно махнула рукой, - сущие кролики с удавкой на шее.
Упоминание цен на бензин, от чего воем выли мужчины, было равносильно нокауту с моей стороны: спорщики умолкли. Кто-то пошел курить, кто-то предложил выпить - за именинника.
Мы дружно выпили. И тотчас, забыв о прежнем споре, вступили в новую перестрелку, где основной мишенью теперь была женщина.
- Мужчину, который не стыдится быть нежным, женщина не бросит никогда…
- Да вы живете прежними временами! - хором воскликнули Леха, Спортсмен и Джип.
- Макс купил своей «шестисотку», а она ему: «Я тебя никогда не любила». Такие рога поимел!
- Ну и что? - я пожала плечами. - Не все же такие.
- Извините, маманя, – наскакивал Димка. - Сейчас столько всего! Если тебе предложат бриллиантовое колье или шикарный авто, ты, что, устоишь? Не переметнешься со своими принципами?
- Не в жисть. Мне их предлагали, - не моргнув глазом, соврала я, ибо мне никто никогда ничего подобного не предлагал. - Сменить свободу на неволю? Да вся моя жизнь в шалашах. И о том не особо жалею. Напротив, горжусь: свить из помойки райское гнездо - это чего-нибудь стоит!
Часть Димочкиных друзей относилась к той категории молодых людей, что во времена Горбачева смогли чего-то добиться. Своим трудом, торгуя на рынках, таская мешки и баулы, они нажили первоначальный «капитал»: кое-кто даже успел купить дома, дачи, квартиры, иномарки. Увидев мир, познали вкус жизни красивой. Той жизни, которой не было у их родителей, выстаивающих очереди за колбасой. И тем гордились, считая факт подобной успешности исключительно личной заслугой. Поэтому у нас и возникали споры. Я говорила, что материальное – не самое главное из того, что родители должны давать своим чадам. Главное – научить ребенка быть не человекоподобным, а Человеком: в наилучшем значении этого слова. Ребята спорили, называя в качестве примера семьи некоторых нацменьшинств, где все, в отличие от русских семей, лишь для своих детей.
Такая позиция казалась мне не только ошибочной, но и опасной: она не уводила от конфликтов – она приводила к национальным конфликтам. Что, ежедневными «новостями», весьма красноречиво, доказывали и подтверждали те же самые так называемые «нацменьшинства».
- Ценности нынче иные, - Димка потирал плечо, сломанное на хоккее.
Ценности, к несчастью, действительно, ныне здорово сместились. Произошла их подмена. За Истину большинство прежде братских народов приняли фуфло: внешний антураж. Однако ребята, Леха, Спортсмен, Джип, в общем-то, оставались на уровне. В них не было убогости. Просто они все хотели иметь. И все - хорошего качества: породистых «телок», достойные деньги.
- Тебе - на день рождения! - сын вручил мне сумку, купленную в Таиланде.
- А Залине что подарил?
- Ничего. Ты - одна. Их - много.
- Дима, - возопила я, - к любой женщине надо относиться так, как ты хотел бы, чтобы относились к твоей маме!
В дверь позвонили и через секунду, стряхивая снег, в прихожую ввалились две красотки: в элегантных норковых шубках, с букетами в руках.
- Кто пришел! - именинник встречал девушек, помогая им раздеваться.
Увидев огромный букет с неправдоподобно свежими розами, собранный, вероятно, в одном из лучших цветочных салонов Москвы, я тихонечко ахнула:
- За такой букет и я бы продалась, - шепнула на ухо Спортсмену. - Вот и спросим сейчас у наших дам, кого они предпочтут: богатого подлеца или отличного честного парня?
- Не надо, - отмахнулся Спортсмен, озабоченный, как потом выяснилось, автостраховкой: она изгрызла ему печень.
Димка снимал квартиру. Легкий в общении, доброжелательный, с чувством юмора, не покидающим его ни при каких обстоятельствах, душа любой кампании, он умел объединять самых разных людей, и был избалован женщинами - они любили его. Но потерял первую любовь, Юльку, из-за которой когда-то сходил с ума; несравненную и обворожительную умницу Джинни; «перламутровых рыбок», фотографиями коих, вместо обоев, можно было оклеить дом, и мог лишиться Залины, до беспамятства влюбленной в него. И не понимал - отчего?
Не понимал, что для женщины гораздо важнее не столь обилие денег, сколь некий флер, новизна ощущений, своего рода праздник, которого ожидает ее душа, и что он, этот праздник, помимо «клевого прикида» и авто, включает другие не менее значимые компоненты - внимание и тепло.
Мой старший сын не умел поклоняться женщине. Он привык, чтобы женщины служили ему. И шло это от его отца, которого, в свою очередь, ничему не научил его отец, пьянством сгубивший жену.
Такими же были Леха и молчаливый Спортсмен, ни в одно из путешествий не бравшие с собой девчонок, называвшие их «телками». Телки - актрисы и стюардессы, манекенщицы и балерины - изящные, с тонким умом и хорошим вкусом, которых изредка видела, казались мне весьма преданными своим кавалерам. Все они хотели любви. Настоящей. Той искренней и романтичной любви, что, с приходом рыночных отношений, постепенно вытеснило нечто иное: голый расчет, внешний блеск и механический секс без чувства привязанности. Им не хватало душевности, которая, как ни странно, невзирая на трудности жизни, еще сохранялась в среде работяг. И трудно было мне объяснить, почему я, вращаясь «на помойках», встречала самых лучших мужиков, а они, тридцатипятилетние парни, вращаясь «в свете», теряли лучших женщин.
Прошло некоторое время и как-то, включив телевизор, я на экране увидела Алену, с которой познакомилась тем днем рождения. В сугубо женской передаче роскошно упакованная девушка вещала, каким образом она достигла счастья: удачно вышла замуж за одного из самых богатых мужчин, покинув прежнего спутника жизни. Прежний спутник, говорила она, неплохой человек, но зарабатывал мало: ей не хватало на массаж, прислугу, турне и наряды. Алена корила мужчин, не умеющих делать деньги, считая богатство едва ли не основным смыслом жизни.
Она блистала украшениями, будто новогодняя елка, но зависти все это - ни белой, ни черной - не вызывало. Наоборот, мне стало страшно. Ибо Алена была... не женщина. То была самая страшная разновидность женоподобных хищниц-акул, которые, вместо того, чтобы окрылять мужчину, крылья ему подрезают.
И думалось мне: если бы каждая из тех, кто сегодня спит на золоченом ложе, спросила у мужа: «А на какие шиши я все это имею?», была бы так разграблена страна, как разграблена она сегодня? Если бы каждая из тех, кто пьет и ест с золотого блюда, ценила в муже честь, а не его кошелек, разве страдал бы так народ, как страдает он сегодня?
Не шлюх корить и порицать, что зарабатывают себе на хлеб, торгуя телом, а женщин, продающих душу. Нет греха более греховного, чем любовь купленная и продажная, а, значит, нет грешнее женщины, отдающей предпочтение бесчестному мужчине. И кто из них более свят: спивающийся от «неумения жить» порядочный мужчина или праведная дама в паре с «умеющим жить» негодяем?
«Любить бедного мужчину - роскошь, которую может позволить себе богатая женщина», - сказала однажды мне знакомая девочка. Я не стала с ней спорить. Но, как показало время, женщины, взявшие на вооружение сей постулат, зачастую теряли не только богатых мужчин с их капиталами, они теряли самое драгоценное на свете, что может потерять мать – своих детей.
История Алены закончилась примерно тем же.
Не миновало трех месяцев, и кто-то поведал мне о трагикомичном финале «телки для нового русского».
Они с мужем уехали в Америку. Что-то там не поделили, расстались. В итоге очередной бойфренд Алены, сотрудник ФБР, кому она под хмельком сказала об источнике происхождения баснословного состояния супруга, упек обоих за решетку - и саму красавицу Алену, и ее предприимчивого, уже бывшего, мужа. Говорили, очень надолго.
ОРАНЖЕВАЯ ЛОШАДЬ
- Мам, ты не могла бы сегодня уехать? Я хочу привести домой небольшую тусовку. Ольга, Гришка, Света, Аня, Руслан...
- Хорошо.
- Обещаешь?
- Сказала!
- Все. Целую. Люблю. Пока, – дочь повесила трубку.
Криминал по ТВ я не смотрю. Принципиально. Однако тем вечером, что называется, влипла: фильм из серии «Криминальная Россия» поверг меня в ужас. Духовный СПИД, о котором упреждала Ирина, обретал зловещие формы.
Было поздно, когда я вышла на улицу. Испытывая смутное чувство тревоги, решила поскорее вернуться назад. Дабы не мешать предстоящей молодежной тусовке, закрывшись в спальне, благополучненько уснула.
Ночью раздался оглушительный звонок.
- Ты, что, ключи потеряла? – я сонно приоткрыла дверь.
На пороге, в сопровождении двух автоматчиков, стоял Рамиль, друг моей дочери.
- Киру ограбили!
- Где и когда?
- Только что. Около дома, - Рамиль бросился к телефону и начал куда-то звонить. Милиционеры, с автоматами наперевес, молча, стояли рядом.
Сколь нежданно гости явились, столь неожиданно удалились. Распахнув окно, в полной прострации, я уставилась в темноту: там иступленно каркали вороны. Шел обильный снег, и ветви деревьев напоминали мокрых кур. А ведь всего два дня назад из-за жары горели леса и торфяники. В той самой злополучной Шатуре, где когда-то под землю проваливались грузовики. Но тогда была середина лета. Сейчас – конец весны: почва еще напитана талой водой.
Зазвонил телефон, я схватила трубку. В трубке услышала гудки.
Через четверть часа за окном хлынул дождь. Еще через полчаса капли дождя разрядили первые снежинки: повалил густой снег. Невесть откуда примчался северный ветер – порывистый, резкий. Успокоенные было мокрые курицы, словно негодуя, дружно встрепенулись.
Вновь зазвонил телефон. И вновь - гудки.
Я металась по квартире, не зная, что делать. Легла в постель. Тут же поднялась. Снова легла. Расслабилась, пытаясь уснуть.
В пять утра - еще один звонок. И опять - гудки.
Есть ли смысл утомлять читателя описанием материнских эмоций в столь беспокойное время? Наверное, нет.
В семь утра – очередной звонок:
- Мам!
- Ты где?
- В милиции.
- Какое отделение?
- Наше!
- Наше? Родное! – от счастья у меня выступили слезы. – Там хорошие мужики. Передай им привет. И купи что-нибудь.
- Я уже купила. Торт. Представляешь, они приехали за мной! На Чистые пруды. Теперь составляют протокол. Меня ограбили – у нашего подъезда.
Вскоре, в сопровождении следователя, моя дочь явилась домой: пьяненькая и веселая. Опер, совсем мальчишка, смущенно войдя в прихожую, пытался разуться.
- О, господи, да что ж это такое?! – я кинулась к нему. - Где еще можно отыскать мента, который бы, зайдя в квартиру, первым делом снимал обувь? Такое бывает только у нас!
- Вот, - он смутился окончательно, - передаю из рук в руки.
Пока мы с опером обменивались любезностями (он оказался ровесником моей гуляки, учился в милицейском вузе; коренной москвич, недавно женился и по этой причине снимал угол где-то за городом) красавица тихо уснула.
- Так что же все-таки случилось? - спросила я дочь, когда та, к середине дня, очнулась.
- Были в клубе. На Тверской. Затем поймали машину, и я поехала домой. Возле дома расплатилась. А на заднем сиденье лежала игрушка. Большая оранжевая лошадь, которую мне подарили ребята. Водитель предложил свою помощь, вышел из машины, достал лошадку, протянул ее мне, выхватил сумку и шарахнул сумкой по голове…
- Как он выглядел?
- Кавказец. Лет сорока пяти. Естественно, я закричала. Он выбросил из сумки косметичку и умчался.
- Надо же, какой галантный! Хорошо, не тяпнул чем-нибудь тяжелым. Пре-ду-преж-дала!
- Со-бы-тие!
- А что было в сумке?
- Мобильный, паспорт, ключи от квартиры, деньги – зарплата...
- Все ясно. Значит, это он звонил. Проверял, есть ли кто дома? А такси поймала случайно?
- Нет. Он там стоял.
- У клуба? – усмехнулась я. – Так он же профи. Твой кавказец понимал: ночью, у клуба на Тверской, не может быть нищих - там могут быть только пьяные! Он охотится на пьяных. Мне рассказывали, как один мужик забыл в такси кошелек - с паспортом и ключами. Пока добирался к жене на работу, квартиру – в считанные минуты – ограбили...
- Со-бы-тие!
- Дура! – закричала я. - Бояться никого не надо, но недооценивать мерзавцев нельзя.
- Это могло случиться с кем угодно.
- Но не с тем, кто ночами спит дома.
- А как ты дома-то оказалась? – ухватившись за слово «дом», дочь вопросительно смотрела на меня. - Ты же обещала уйти...
- Обещала. Почувствовав тревогу, вернулась. Предупреждала: не шляйтесь ночами…
- Мне, что, спать рядом с тобой?! Я – молодая!
- Скотина, и ты еще орешь! - я аж задохнулась от гнева. – Да ты была на волосок от гибели. Я поставлю свечку - во здравие того кавказского урода. Что он, обворовав, не лишил тебя жизни.
КАК ОДИН КОНЬ МОЖЕТ ЗАДЕРЖАТЬ ВЕСЬ КАРАВАН
Сумку возвратили. Все, кроме денег и мобильного, было на месте.
А дело обстояло так. Через пару дней после ограбления, я позвонила знакомой - одной из тех, «кто нечто видит и кое-что может». Не могла бы она...
- Ладно, - согласилась та. – Я постараюсь. Сумку с документами вернут. А вот деньги и мобильный, вряд ли...
- Мне интересно, - добавила я, - можно ли манипулировать поступками человека, которого не видел в глаза?
 - Еще как, - засмеялась она.
И следующим днем раздался звонок:
- Меня зовут Артем. Мы нашли вашу сумку. Извините, что сразу не сообщил: искали номер телефона.
- Где вы ее нашли?
- В снегу. Рано утром. Около метро. Как и когда к вам приехать?
- Я буду дома.
- Тогда – в течение дня.
Таким вот образом я удостоверилась, сколь легко человеческая психика поддается внушению со стороны. Причем, на любом расстоянии.
Артем, 26-летний паренек из Ростова-на-Дону, искал в Москве работу. Нашел - агентство недвижимости, где ему обещали хорошие деньги. Но для этого, он сказал, нужна регистрация.
Имея за плечами богатый жизненный опыт; зная о том, что если человек кому-то помог, он оказал двойную помощь – себе и другому, отказал - причинил двойной вред, себе и другому; а также помня о том, что неблагодарность страшнее предательства, я, разумеется, взялась ему помочь.
Первое, с чем мы столкнулись в ДЭЗе, был длинный перечень бумаг. С обязательным приложением физических лиц, прописанных на площади ответственного квартиросъемщика. Далее требовался поход к участковому, затем - в отделение милиции, потом – снова в ДЭЗ.
Здесь, у стены с объявлениями и постановлениями, я осознала: на сей подвиг меня едва ли хватит. Одного желания помочь слишком мало - надо еще много ходить.
- А если купить? – устало спросил Артем. – Хотя нет, нельзя. Остановят, проверят, обнаружат липу... Это - явный срок.
- Теперь понимаешь, Артем, отчего набиты битком наши тюрьмы? С одной стороны, мы ратуем о свободе передвижения. С другой же, копаем ямы сами себе - на каждом шагу. Взять хотя бы того же кавказца, укравшего сумку...
- Не понял…
- Чего ж тут не понять? Если бы люди в своих поступках руководствовались здравым смыслом; если бы у каждого был свой неписаный моральный кодекс, отпала бы необходимость во множестве лишних законов, о которые мы все спотыкаемся. Если бы человек, кого-то убивший или ограбивший, знал, что так или иначе когда-нибудь будет убит или обворован сам (а это основной Закон Мирозданья), он вряд ли бы стал воровать и убивать. 
Проследим дальше цепочку изуродованных судеб. Ловят мелочь. Вроде тебя. Тех, кто без регистрации. Не так взглянул - срок обеспечен. Человек уже изгой: на приличную работу его не возьмут. После первого срока второй намотать – ничего нет проще. Не то сказал, не туда плюнул... Так что свобода, о которой радеем, прежде всего, предполагает внутреннюю дисциплину и чувство ответственности - за каждый поступок.
- Наверное, вы правы, - понурился Артем.
- Наше больное общество, к несчастью, в огромной степени само же и является виновником своего заболевания. Люди буквально варятся в негативе. Они замечают только плохое. Их мало назвать пессимистами – они более чем страшны. И страшны тем, что вызывают такую опасность.
Криминальные передачи ТВ, я слышала, пользуются наибольшим рейтингом. Вот тебе явный признак того, что мы сами же и культивируем преступность. Впадая в страх, пристально следим за ходом болезни, усугубляя ее симптомы, лишая себя и других малейшей возможности исцеления. То же касается армии – с ее бесконечными учениями. То же касается искусства, которое не возвышает человека, пробуждая в нем лучшие качества, а опускает личность – до уровня клозета…
- Значит, страх кому-то выгоден...
- А ты это понял только сейчас? – рассмеялась я. - Тем, кому удобно ловить рыбку в мутной воде! Тогда как время сегодняшнее - время особенное. Оно уже тем хорошо, что каждому дает право сделать самостоятельный выбор: то ли плыть по течению вслед за глупцами, то ли, сохраняя свою Индивидуальность, оставляя позади себя благодарную память, продвигаться вверх - к высшей истине, правде и красоте.
- И что мне-то от этого будет? – пожал плечами Артем.
- Что? В конечном итоге ты и получишь счастливую судьбу.
«Я – САМ СЕБЕ ПРЕЗИДЕНТ»
- Отведи меня к своей Ирине. Мне плохо.
- Нет.
- Почему? Вот теперь я ей верю.
- Не надо.
- Мне безумно плохо! У меня бессоница. Я живу на лекарствах.
- Сказала – не надо, значит не надо! Если я пишу о целителях, это вовсе не означает, что они смогут тебе чем-нибудь помочь.
- Ты же сама себе противоречишь! – разгневанная дочь шарахнула о стол тарелку.
- Нет здесь никаких противоречий. Кроме тебя самой тебе никто не поможет. Ты – сама себе целитель.
- Мне плохо!
- А иначе быть не может! Не сбрасывай со счета кучу нелепых смертей среди своих ровесников: один бросился с десятого этажа, трое разбились в автокатастрофе... Когда грабили, тоже была на волосок от гибели.
- Но что-то же надо делать…
- Только сама! Да, Ирина в состоянии тебе чем-то помочь. На очень короткий промежуток времени. Месяц, год… От силы – три года. Затем, если не изменишься сама, будет еще хуже. Мы сами себе, недоумством своим, когда-то создали проблемы. И сами теперь должны их расхлебывать: умом своим, мужеством своим, терпением своим. Силой воли, наконец. Для этого живем.
- Тогда почему ты о них пишешь?
- О ясновидящих? Людям необходимы их Знания. Биоэнергоинформатика – наука будущего. Ведь именно они, ясновидящие, дали мне полное представление о тех не видимых глазом энергиях, которыми можно управлять. А почему о них пишу? Чтобы Знания, собранные мною по крупицам, открыли людям очи на то, что бесполезно клянчить о чем-то богов, если Бог не проснулся в них.
Сева и его приятели по целителям не ходят. Зачем, если они ЖИВУТ – в лучшем смысле этого слова? Они, спортсмены-экстремалы, в отличие от засоряющих атмосферу миазмами, насыщают ее кислородом. Поэтому у них все получается. Они не сгнивают у телеэкрана от гадких эмоций. Они даже не знают, кто у нас президент. Мишка Ершов мне так и сказал: «А зачем мне знать? Я - сам себе президент».
- Надоело, – заорала дочь. – Ну, хоть бы что-нибудь существенное! Одни слова!
Теперь и мне стало плохо: я вышла на улицу.
Девочка права: кроме слов, у меня, действительно, ничего не осталось. У меня не осталось друзей: все они, за редким исключением, сломались. У меня не осталось поклонников: все они, без исключения, спились. У меня не осталось родственников: все они, в расцвете лет, скончались. У меня не осталось ничего, кроме слов. А кому сегодня нужны слова? Всем нужны деньги.
Я сидела на скамье возле дома, с тоской глядя на освещенные окна, представляя себе однообразную жизнь их обитателей. Потом посмотрела в небо, где загорались первые звезды. И вновь, уже какой раз, поймала себя на мысли, что завидую мертвым.
Часа через полтора, озябнув, вернулась домой. На столе лежала записка: «Мам, прости, но мне очень плохо».
Включила телевизор. Известный журналист задавал всем один и тот же вопрос: ПОЧЕМУ? Почему затонула очередная подводная лодка, а все, зная об этом, молчат? Почему высокопоставленные военные торгуют боевыми вертолетами, а все, зная об этом, молчат? Почему местная власть продает за копейку корабль, а все, зная об этом, молчат?
Да потому что людьми овладела усталость - вот почему все молчат. Потому что Зло облачилось в форму высоких и малых чинов, сгруппировавшихся вокруг «доходных мест». Потому что апокалипсический Зверь, сжирающий души людей, не есть зверь мифический: имя ему Золотой Телец. Он потому и оказался всесильным, что мы сами себя обессилили – ссорами и конфликтами, сомнениями и самомнением. Потому что церковь, которая должна вести человека вперед, топчется на месте, глядя назад.
- Выключи его, - дочь вошла в комнату. – Невозможно слышать эту надрывную музыку. Говорят и говорят – об одном и том же. А толку-то что? Все как было, так и останется. Мам, прости меня. Мне так тяжело…
- Сейчас многим тяжело. Особенно – людям честным и чистым.
- И долго так будет?
- Все зависит от самих людей. Чтобы переломить ситуацию в лучшую сторону, нужна определенная масса духовного позитива. А этого нет. Обычные законы физики: силы, действующие друг против друга, взаимоуничтожаются; силы, действующие в одном направлении, обретают усиленную мощь. Поэтому так долго и длится безвременье.
Ведь каждый из нас – смолчавший, солгавший, укравший, обманувший, струсивший, жалующийся на отсутствие справедливости и ничего не сделавший для ее торжества, – есть пособник Зла. Каждый из нас, оправдывающий себя обстоятельствами - детьми, женами, мужьями, бедными родителями, которых надо кормить, ринувшийся вслед за одним сошедшим с ума, есть пособник Зла - явный или косвенный. Ибо пороком своим, даже самым ничтожным, мы питаем Зло, делая его живучим.
- Но что же делать?
- Щадить друг друга. Сколько женщин спилось! Сколько мужчин перемерло! Россия стала страной вдов. Одна надежда – вы, наши дети. Уж если и дети будут заживо в гроб класть своих матерей, тогда, воистину, всем нам хана.
КАРАОКЕ ДЛЯ ЧУКЧЕЙ
Мое семейство уникально – во всех отношениях: оно смешало мусульман, иудеев, буддистов, католиков и православных. Меж тем на религиозной почве у нас проблем нет. Чужие дети, вступив в мою семью, даже при расставании, остаются моими детьми навсегда.
С Юлькой и Джинни, бывшими женами старшего сына, мы особенно схожи. Но если в Джинни с ее русской душой все же есть некий американский расчет, то в Юльке, напротив, вместо расчета, бьет гормональный любовный фонтан.
- Вчера снилась Юля, - звонит ее мама. - Скатывается в яму, а я не могу ей помочь. Не знаете, как она?
- Нормально. Мы виделись утром, - не сказала, что и я ощутила неладное.
Всеобщая взвинченность меня уже не удивляла. Иначе быть не могло: дороговизна, непредсказуемость, отсутствие перспектив, перепады погоды, катастрофы техногенные и экологические, угоны самолетов, взрывы домов, террор - бич нового века... Все это стало настолько привычным, что многие, из чувства самосохранения, вообще погрузились в глубокую дремоту. И только повышение цен (к счастью, процесс непрерывный) оставался эдаким стимулом, заставляющим всплывать на поверхность: двигаться в ДЭЗ - на перерасчет.
Похожий стимул - деньги - вынуждал молодых сражаться за место под солнцем: бросать стариков; отвоевывать их жилищные метры; вести битвы за частную собственность; искать выгодных партнеров - для вступления в брак...
Это более всего и пугало - смещение истинных ценностей черт знает куда!
Я махнула рукой на свое поколение: спившееся, опустившееся, сломавшееся, без боя сдавшее лучшие позиции прошлых лет, с таким трудом завоеванные нашими родителями и отданные на растерзание табуну оголтелых коней. Но очень надеялась на тех, кому сейчас тридцать. А их тоже ломало.
Неуют в душе возрастал, и я не могла понять: отчего? Да, Юлька хамила, была груба и бестактна. Этим меня не удивить. Привыкла к повальному хамству. Привыкала к тому, что вокруг кусаются все и везде - кандидаты наук и кандидаты в президенты. Доброе слово делает мир добрым. Мир, живущий по законам прибыли, добрым быть не может.
И только утром третьего дня поняла, что случилось.
В Юльке появилось высокомерие - по отношению к тем, кто не смог в жизни чего-то добиться. Она, умная и начитанная, впадала в искушение - благосостоянием. И все бы ничего, если бы не ее письмо женатому мужчине, в которого она влюбилась, полное гневных эмоций. Я случайно прочла, возмутилась:
- Надо себя уважать, - пыталась вдолбить. - Если любишь, его интересы превыше твоих.
- Что искренно, то правда, - парировала она. - Жалость - отвратная вещь.
- Жалость, сострадание, сопереживание – называй, как хочешь, - то, чего нам всем не хватает. Без этого не выжить - никому. Нынче все знают, что есть ДНК и хромосомный ряд, но бездушная информация – это пустое. Считай, ничего не знаешь. Человек может быть виртуозом своего дела и при этом оставаться дремучим и темным. Он может познать тысячи истин и ни одна из них в нем не осядет, потому что горизонт ограничен - собой.
- Не делай людям добра - не будет врагов, - оборонялась Юлька.
- Совершенно идиотическая формула! Да здравствует добро! Пусть девять раз ошибешься, десятый оттает. Запомнит и понесет добро дальше.
Иногда я злилась на них, поколение контрактников. По контракту идут убивать, по контракту вступают в брак. И при этом носят на шее кресты! Я с ужасом думала, во что превратится жизнь, когда ее сцену покинут те, кого я называла святыми людьми. Да и миллионы других «неумеющих жить дебилов», знающих один закон - сопричастности к чужой боли и беде, воспринимающих чужую беду как собственную. Однако злость, конечно же, была сиюминутной. Можно ли злиться на тех, кому еще предстоит набивать свои синяки?
- Вы будто уперлись в стену, -  негодовала Юлька. - Одно и то же: за три года ничего нового.
Девочка прочла новые книги об извечных вещах - счастье и любви. Знала о существовании «матрицы» человеческого рода. А вот что клеточки матрицы следует наполнять сердечным теплом, и только тогда приблизишься к Богу, владеющему тайнами земными, она не понимала. Не понимала, что истинный смысл Любви не в том, чтобы получать от нее удовольствие и дивиденды, а в том, чтобы обрел человек свою божественную суть.
- На днях заезжал Димка, - продолжала я наступать. - Рассказывал про Абрамовича…
- Это который… губернатор Чукотки? – Юлька пожала плечами: какое отношение тот имеет к ее любви?
- Кто-то из Димких знакомых ходит у того туза в друзьях. Ты знаешь Димкин юмор. Когда он говорил, я хохотала до слез. Абрамович чукчам выдал зарплату. На следующий день восемь человек скончались - от перепоя. Открыл в чукотской столице бар-дискотеку. С караоке. Дабы чукчи под цветомузыку пели. Так вот и вы. Вместо того, чтобы сочинять свои мелодии, хором голосите - под чужую дуду.
Разочаровавшись в одном, говорите: «они все такие». И мужчины, даже если не такие, ясный перец, становятся «такими»: женоподобными, ленивыми, инертными. Вместо того, чтобы благословить непутевого, пожелать ему счастливого пути, сами становитесь бесцветными, серыми. Ваши глазки теряют былой блеск, тело – эротический запах, а когда исчезает естественный аромат, никакие парфюм и духи не помогут. Женщина, вроде, и хороша собой, но от нее исходит зловоние. На такой цветок самцы не слетаются.
ЗАЧАТЫЕ ВПОТЬМАХ
- Такого мужика потеряли, - воскликнула Люба, - вот дуры!
- Его надо шлифовать. А у меня нет сил чистить даже картошку, - вяло ответила Таня. – И потом, Любаш, отчего мы, женщины, должны подбирать, а не выбирать?
- Из него можно сделать такое! Он же хороший мужик, - Люба прислонилась к стене деревянной баньки, куда не доходили порывы холодного ветра.
- Если бы этого было достаточно, от него не ушла бы жена, - отмахнулась Таня. - Мы все - хорошие люди, каждый по-своему. Я, например, очень хорошая. Работаю одна: на трех работах. Но жить со мной...
- Почему? Ты - легкий человек.
- Когда устаю, ко мне лучше не подходить. Меня раздражает даже свое отражение. Кто выдержит такую?
Речь шла об Андрее, пытавшемуся ухаживать за Таней. Он был на девять лет моложе ее, крепкий сорокапятилетний мужик с покладистым характером. Он искал свою женщину, вначале отдавая ей себя без остатка, потом уходил: что-то не ладилось.
Я догадывалась, где была зарыта собака, разрушающая все его любовные связи. Это было бедой многих мужчин, брошенных женщинами или покинувшими женщин. Их беда заключалась в том, что, овладев предметом своей страсти, через какое-то время они теряли к ней интерес. А интерес теряли потому, что сами не могли расти и развиваться: переставали следить за собой, не придавали значения внешнему виду, опускались до уровня дивана и выше дивана уже не поднимались. Они как бы консервировали себя на достигнутом: становились малоподвижными, скучными. Скучно было и женщине, мечтающей о красивом рыцаре - защитнике, наставнике, любовнике. Измотав друг друга претензиями, устав от монотонности брачных уз, некогда любящие люди расходились. Затем поиск пары возобновлялся вновь.
- Довыеживалась! Дура, дура, сиди вот теперь, - сказала Люба, выйдя из укрытия. Ветер стих, тучи пронеслись: дождь не состоялся.
- Любаш, да я счастлива одна, – улыбалась Таня. - Знаю, чего хочу. И это придет. Само собой. К чему привязывать к себе запойного? Мне не нужны за спиной разбитые души.
Мы покурили и разошлись по домам. Настроение было прегадким: почему-то вспомнилась стая собак у метро. Их было много, маленьких потертых собачонок, лежавших на траве. Крупный кобель, выбрав одну, тут же в стае пытался ею овладеть. Дергался, вскакивал, прилаживался - собачонка, подавшись, терпеливо ждала.
Нет большего горя в семье, нежели запойный или наркоман. Медленно подтачивает злая бацилла его организм. И он погибает, незаметно для себя, не ощущая явных признаков своего поражения. Так часто цветущее растение, на котором обосновался вредитель-жучок, со временем засыхает: оно еще дышит, но вид его страшен; еще трепещут на ветру редкие оставшиеся листья, но ценности оно уже не представляет.
«Такая у них энергетика: одни спят в обнимку с бутылкой, другие – с автоматом», - заявил кто-то из моих героев. Такая! И с этим надо считаться. Но кому как не женщине, его сестре, матери, жене и любовнице, обучить мужчину искусству любви? Ну, что поделаешь, если тот идеал, о котором грезим, был погублен в России? Ну, что поделаешь, если все мы, мужчины и женщины, - жертвы своих матерей и отцов, сотворивших впотьмах нас?
АВИЦЕННА ИЗ ДЕРЕВНИ НОВИНКИ
- У пьющих, говорят, чакра закрывается, когда они пьют.
- Какая? Верхняя или нижняя?
- Вот эта, - бросив картошку в ведро, Люба указала на макушку. - Отключается связь с Космосом, и они плохо соображают. Тупеют. Правда, в момент оргазма у них можно выведать все, вплоть до государственной тайны.
- Тебе бы, - я схватилась за колючку величиной с подсолнух, - тебе бы, - вместе с колючкой упала в крапиву.
- Тишкина мать! - захохотала Люба. - Сколько сил тратим на эту картошку! А сколько бензина! Если сложить все расходы, можно съездить за границу - на самый дорогой курорт. Ты накопай себе...
- Еще чего…
- Бери, я сказала. Сколько надо, столько и копай. Семена покупали на ВДНХ, - продолжала бубнить Люба, - всю весну распахивали землю. Сами. Вместо тракторов. Не успел появиться росток, напал колорадский жук. Пока боролись с жуком, пришло время окучивать. А тут и бурьян подоспел. Тишкина мать, столько трудов, а выкопать некогда! И на что жизнь уходит? Посадили - собрали - съели. Опять посадили - собрали - съели. Из года в год - одно и то же, - с трудом разогнувшись, она смотрела на дорогу. - Где же Толя?
Солнце село, жара отошла. В траве загудели комары. Любаша ожидала мужа: дергалась на звук проходящей машины.
- А у меня этот год необыкновенный. Вот твари, все отравят! - я хлопнула Любашу по лбу: ее очки упали в траву. - Сразу же после Нового года отправилась в горы и у самой дороги нашла колокольчик.
- Колокольчик? Зимой?!
- Голубой, - я поползла среди травы искать образец и очки. Люба, следом, на коленях, за мной.
Очки и колокольчик нашли.
- Сказка! - умиляется она.
- А 8 марта, представляешь, иду по улице - ночью. Одна. Вокруг женщины с цветами. У меня цветов нет. Иду, мечтая о гиацинтах. И вдруг нахожу на снегу гиацинт! Розовый!
- Аж мороз по коже! - зажмурилась Люба, нацепив очки.
- Рассказываю - не верят.
- Как в сказке, - ахает Люба. - Да, но когда же Толя приедет? Пора коня выводить.
- Какого коня?
- Стального.
- Ну, и давай. Вдвоем.
- Ошалела?! Эту махину мужик с места не сдвинет.
- Мужик не сдвинет, а мы - без проблем, - отбросив лопату, я решительно направилась к бане, где покоился самодельный гигант-луноход, которым хозяин возделывал микроскопичное поле.
- Мы не подымем его, - Люба со страхом взирала на луноход.
- А зачем его поднимать? Его надо вывести - спокойненько и без надрыва. Тяни на себя…
- Тишкина мать, - мертвой хваткой толстушка Любаша вцепилась в рычаг. Позади что-то треснуло, хрустнуло: железный конь оказался на свободе. - Есть женщины в русских селеньях! - выдохнула она.
Освободив тяжеловесного гиганта, мы снова сели перекурить.
- А почему вы вчера не приехали? – спросила я Любу, отдав ей зажигалку. - Все глаза проглядела: где же соседи?
- Работала я.
- Праздники же…
- Ты что! - удивленно воскликнула Люба. - 13 тысяч выручки! За один день. И это при том, что аспирин и анальгин стоят рубль. Ты даже не представляешь, сколько люди съедают лекарств! Они пожирают их тоннами!
- А я-то думала: у тебя, в аптеке, сплошные каникулы.
- Да ты что! Крутишься как белка в колесе. Идут и идут. У нас без очередей не бывает. Но страшно не это. Страшно другое: мы не знаем, ЧТО продаем! - она со страхом смотрела на меня.
- Как? - мое лицо вытянулось.
- Вот так. Аптеку-то приватизировали. Контроля за изготовлением лекарств сейчас нет. Кто их поставляет, из чего они сделаны, мы этого не знаем. А там, в упаковке, быть может, вместо лекарства, самый настоящий яд...
- Любаш, такого быть не может!
- Еще как может! Не забывай, в какое время мы живем: все покупается и продается. Включая лицензии на скважины для дураков: производство так называемой «экологически чистой воды». Эти «производители» - богатейшие люди. Они же нас дурят, как последних идиотов. Моя знакомая работает в химлаборатории. Говорит: если бы народ знал, ЧТО покупает, он давно бы совершил революцию. Тишкина мать, а ведь у нас все лекарства под ногами. Сколько трав - и каждая травинка от какой-нибудь болезни. Вот та, к примеру, - Любаша отщипнула листик пустырника, - нормализует сон и давление. Эта, - вырвала с корнем крапиву, - очищает кровь, повышает гемоглобин...
- Люб, а что избавляет от курения?
- Не знаю, - она протянула мне очередную сигарету. - Я вот все думаю: во сколько раз подорожали сигареты за последние десять лет? Считаю-считаю, а высчитать не могу. Тогда были 30 копеек... Сейчас 9 рублей. В рубле сто копеек. Выходит, в триста раз?!
- Кто ж его знает, если вначале прибавили несколько нулей, потом нули убрали? Любаш, а отчего эта махина, - я кивнула на комбайн, - покоится в бане?
- Так ведь могут украсть! Вот ты говоришь, заборы. У нас был участок - без ограды. И что? Ну, сорви морковку, другую. Выбери покрупнее. Все остальное зачем же поганить? Уж если воруете, крадите, не гадя. Еще и затопчут. Совести нет у людей.
Пока мы курили, соседке слева привезли торф. Ей хочется с кем-то общаться, и она вступает с нами, сидящими возле ее изгороди, в словесный контакт:
- Вчера аквариум купила. За десять тысяч. И коляску – за восемнадцать. Еще внуку трусики - десять пар. И снохе - тоже десять. А сегодня взяли няньку - учительница из школы…
- Им дай волю, они скупят весь мир, - рассмеялась вслух Люба, и, поднявшись с насиженного места, перешла к другому забору. Я – следом за ней.
Сосед справа приметил нас в темноте:
- Вы - хорошие женщины. Вы меня понимаете. Я тоже хороший. Но он, мой зять, проныра и жулик. Все норовит обмануть. Не понимаю, как с ним живет моя сестра. Вор и мошенник. Все норовит утащить. Я понимаю пьяниц: у тех хоть бывают просветы. Да и много среди них порядочных людей. А этот! Все норовит выскользнуть. Он - как нарыв на ноге: мешает...
- Тишкина мать, это не великий русский народ, а какой-то поноптикум, – прошептала Люба. – Думцы исторические памятники в частные руки хотят передать. Будь у меня возможность, я бы купила лобное место.
ЗА КОГО ГОЛОСОВАТЬ?
- Что ни говори, но хорошей жизни мы уже не увидим, - так начала Любаша очередной перекур. - Дай Бог, если внуки доживут.
Меня охватило отчаяние. Человек, с которым вместе провели все лето, из Москвы вернулся в деревню, едва дыша.
- У тебя, Люб, на работе нормально?
- Все хорошо.
- А дома ты устаешь?
- Да нет. Телевизор смотрю. Сейчас, перед выборами, можно столько узнать!
«Они зомбированы, - подумала я. – Они не мыслят себя без скандалов и хроники происшествий. Если их этого лишить, они утеряют смысл жизни».
- Надо быть реалистом. Страна разграблена. Деньги у негодяев. Теперь они будут нам диктовать, как следует жить! - Любаша, солнечный человек, милая и жизнерадостная женщина, напоминала поле, по которому промчался табун лошадей.
Я рассказывала Любе об истории - с ее циклами падений и взлетов. Доказывала, что к лучшему - все. Она была неумолима:
- Честных людей нет наверху.
- Там есть честные люди.
- И ты еще кому-то веришь?! - Люба смотрела на меня, как на больного. - Кому, если не секрет?
Я что-то говорила Любаше, но видела: убеждать ее в чем-либо было бесполезно. Однако снова приводила примеры из собственной жизни:
- Нас пугают засильем иностранцев: от России, якобы, ничего не осталось. Все это чушь! У каждого из моих детей была возможность остаться за границей. Кирку обожал итальянец. Потом - французский банкир. Сделали ей приглашение в Милан. Через неделю дочь была в Москве. Хотя я, как идиотка, всю зиму оформляла ей паспорт. Димка исколесил полмира. Жил в лучших отелях Европы. А возвращался домой. Напивался от счастья и спал в обнимку с родным асфальтом. Сева под парусом обошел весь земной шар, но каждый раз возвращается домой! А я? После недельного загранотдыха, бросив вещи у таможенников, помчалась в зал, где встречал ребенок. Вышла к нему и расплакалась. Готова была целовать стены аэровокзала и пропитые рожи бомжей.
Люба, не перебивая, внимательно слушала - курила.
 - Мы слишком русские, чтобы смогли где-то жить. От того, что каждый второй среди наших друзей иностранец, мы не стали менее русскими. Выучив английский, мои дети могут ОБЩАТЬСЯ. И я хочу, чтобы так, как живут мои дети, жили дети каждого из нас. Чтобы они видели Землю и мир. Чтобы видели, как живут люди и стремились жить так же. Сохранив свое! Сохранив юмор, сердечность, чувство коллективизма, широту души, наконец. Если мы захлопнем дверь перед миром, то задохнемся. Если возьмем худшее, погибнем. Пока, к сожалению, берем только худшее…
Любаша молчала. Я же, распаляясь, убеждала:
- Любой союз – с кем бы то ни было - что брачный союз. Взаимооплодотворение: знаниями, техническим опытом, добрыми традициями, научными достижениями... Такой союз должен расширять наш кругозор, рождать новое мышление, новое мировосприятие. Смысл же всего, что сегодня творят на ТВ, - разрушить нас, оболванить нас, убить веру в себя, в свои собственные силы.
Что мы знаем о Вернадском и его идеях? Что знаем о Чижевском и его теории космических циклов? Что знаем о новейших разработках наших ученых? А ведь они продолжают работать. И совершают открытия. Мы не знаем, кто такие Блаватская и Рерихи. А ведь их знания - фундамент будущего. Эти знания просачиваются редкими каплями. Они - для эстетов. Апогей наших знаний сегодня – госпожа Марго, снимающая порчу и сглаз. На рекламном щите у Кремля. Вдалбливают, что вокруг – сплошное ворье. Тогда как настоящих воров не так уж и много - они все на виду…
- … наверху,  - перебив, поправила Люба.
- Для чего все это делают? Безмозглым стадом легко управлять. А наша с тобой задача - удержаться, не сломаться, не опуститься, не спиться, не отречься от своих идеалов. Как устоять перед подобной чумой, не дать ей пустить метастазы - вот о чем надо думать.
Я рассказывала Любе о знакомых ученых, работающих на грани нищеты; об их открытиях, не имеющих аналогов в мире; говорила, что впавший в безверие сам себе подписывает приговор. И думала о том, как нелегко в России прорваться на поверхность какой-либо светлой мысли…
- Люб, а ведь я, наверное, шизоид. Чтобы совсем не оторваться от жизни, смотрю только «Новости». Слишком много чести: сжигать досрочно свою драгоценную жизнь.
- Это мы шизоиды, - сказала Люба, вернувшись в комнату, где у телевизора спал ее муж. - Не буди. У него желудок болит. Язва. Знаешь такую?
ОРЛЕАНСКАЯ ДЕВА
Тридцатилетняя Рузанна Асатунц - из породы пламенных женщин.
25 июля 2000 года мы сидели с ней в фонде «Путь к успеху», неподалеку от Театра на Таганке, откуда двадцать лет назад провожали в последний путь бунтаря Володю Высоцкого.
Все телеканалы - наперебой - вещали о Высоцком. Такая способность моих соотечественников обращать в святых тех, кого мучили при жизни, лично у меня вызывала непроизвольное раздражение. К чему оно, все, потом? Посмертная слава, заупокойный словопоток, жиреющие на чужой славе праведники?
(Впрочем, подобное свойственно всему человечеству. Французы, к примеру, Орлеанскую деву вначале сожгли на костре, затем, ровнехонько через 498 лет, причислили к лику святых.)
Мне вспомнилось, каково Высоцкому было тогда, много лет тому назад. Он жил на одной лестничной клетке с моими друзьями - и я знала, каково ему было тогда.
Мы с Рузанной были вдвоем и спорили о жалости и предназначении личности. «Я перестала спасать человечество. Все спасатели мира терпели фиаско», - утверждала она.
Я так не думала. Все спасатели мира, действительно, терпели фиаско - при жизни. Они не были поняты, услышаны и поддержаны своими современниками. Тем агрессивно-послушным большинством, что их преследовало и уничтожало. Однако именно бесстрашие таких людей и служило тем ярким факелом, вслед за которым из мрака поднималось все человечество.
Не будь Орлеанской девы, коей нынче докучают молитвами, сидеть бы французам в темнице еще 498 лет. Не будь того же Высоцкого, ходить бы стране под игом Политбюро еще сотни лет. Не будь сегодня отчаянных, пытающихся разбудить своих спящих сограждан, быть гражданам под пятой негодяев еще много лет.
- Мой учитель, доктор Тойч, считает: человеку надо дать удочку, чтобы он сам ловил рыбу. Эта рыба - знание. Кстати, слово «энергия» я не люблю.
- А я не люблю слово «бизнес», - засмеялась я. - Оно, как и слово «реформы», повергает меня в нервный тик.
- Я тоже, - улыбнулась Рузанна. - Лучше – дело. Да, дело лучше. Вы не можете себе представить, сколько я, за свою короткую жизнь, хлебнула! Сколько бед обрушилось на меня, когда люди в Армении, после землетрясения, лишились буквально всего! Я в Москве с 84 года. Помогала им, чем могла: отправляла туда одежду, еду, устраивала всех на работу...
Рузанну позвала секретарша – она вышла из комнаты. О чем-то переговорив по телефону, девушка быстро вернулась и продолжала:
- Генетическая беспомощность армянской женщины общеизвестна. Но ни одна женщина моего рода не имеет такой судьбы, как у меня. Какое-то время несчастья так сопровождали меня, что я заболела. Серьезно. И попала в больницу. Окна палаты, где я лежала, выходили на морг. День и ночь я смотрела и видела, как привозили и увозили. День и ночь - одна и та же картина: смерть. Тогда-то я и оценила жизнь, забыв навсегда слово «не могу». Ведь если человек говорит: «Я не могу», он идет против Бога. И сказала себе: «Я - все могу!» С этой минуты началось мое выздоровление.
- Рузанна, детка, я тебя поняла. Людей здравомыслящих много. Но других, отчаявшихся и разуверившихся, еще больше - их миллиарды. Они бьются о стену, будто рыба об лед. Ведь всякому терпению наступает предел. Жрать-то надо - сейчас! И жить хочется – сейчас! Твой учитель доктор Тойч почти все пишет правильно. Почти! Но не все. Он утверждает, что людей не надо жалеть. А отсутствие сострадания и превращает человека в скотоподобное существо. Я тоже считаю, что человек должен воскреснуть САМ. Окромя его самого за него никто это не сделает. Но он же зависим!
- От чего?
- Деточка, он зависим от множества факторов! От семьи и от социума, от прошлого и от будущего, от бездарных руководителей и от Высших законов, неподвластных ему, - загибая пальцы, я насчитала, таким образом, лишь несколько факторов влияния. - Ему надо помочь - осознать свое величие. А в этом-то как раз и не заинтересованы те, кто обладает наибольшим влиянием: церковь и властьимущие.
- Что касается церкви, - помолчав, сказала Рузанна, - то путь мой духовный, можно сказать, начался с Александра Меня. Мень - думающая личность, революционер в религии. Я услышала, что его зарубили. Скупила все книги, которые он написал, прочла. Знаете, принимая православие, я тоже не принимаю церковных догматиков. Ухватились за старое бревно и плывут по течению. Ходила в церковь - и теряла там последние искры надежды. Бледные от недоедания лица. Человек грешен. Сначала унижают, убеждая в греховности, потом грехи отпускают.
Дело это, страх Господень, надо заметить, весьма прибыльное. Окропил водицей «Мерседес» - и радуйся жизни. Не надо стоять у станка – за копейки; не надо, согнувшись под лютым солнцем, убирать хлопок и хлеб – за копейки. Отпустил грехи вору – и благоденствуй! Конечно, здесь я абсолютно с вами согласна: церковь, первейший отрицатель любого инакомыслия, и завела всех в тупик – она не выполнила своего предназначения. Погрязли в ритуалах и распрях, дележе мощей и имущества, став той же кормушкой. Тогда как не мешало бы им обратить свое око в сторону тюрем.
Тюрьма – вот зеркало нашей жизни! Глядя в него, содрогнешься от ужаса. Сколько молодых судеб, не принося пользы, сгорает впустую! Сколько доброго могут совершить они, если будут кому-то нужны! Но кому они нужны? А «жалость», по-русски, между прочим, подать. По-американски – «предоставить возможность».
- Жалость, Рузанна, так думаю, не подать, а помочь, – мы вновь вступили в прежний спорт. - Уж если быть совсем точным, умение ставить себя на место страдающих людей, умение их понимать, умение видеть в каждом личность, а не дешевую рабсилу! Жалость – прекрасное свойство человеческой души. Однако если ту душу постоянно угнетают, столь прекрасное свойство перерастает в озлобленность. А если общество озлоблено, о какой вере в Бога можно говорить?
- Да, время перестройки и приватизации - горький урок, который всем надо усвоить,- она сменила тему. - Дальше стоять на распутье нельзя. Вы не поверите, у меня сестра живет в Африке, брат - в Сан-Франциско. Все зовут. А я никуда не хочу. Москва – центр мира. Каждый раз, когда мы возвращаемся в Москву, сразу же, в аэропорту, первый тост - за Россию! Мой племянник говорит: «Я выучу английский лишь для того, чтобы сказать американцу, поливающему грязью русских, что думаю о России». Каждый день мы благословляем матушку-Россию, начиная день с благодарности русским.
Слушая Рузанну, я подумала о том, насколько же один человек может изменить представление обо всей нации! Если бы русские так умели, если бы ощущали себя частью великой страны, по которой судят об их родине...
Говорили мы долго. Уже перед самым уходом Рузанна рассказала мне притчу о персиковом дереве, суть коей  известна. Одна косточка, жертвуя собой, погибла; другая, заботясь только о себе, со временем окрепнув, превратилась в волшебное дерево, чьи плоды вкушали многие. Притча была поучительной. Но что-то в ней меня не устраивало. Вообразив первую косточку русской, вторую – американской, я спросила у Рузанны:
- А почему они обе не могут расти - одновременно?
В метро я читала. Мужчина около меня, глянула искоса, углубился в «Молитвы святым в различных нуждах». Томик был довольно весомым. Вспомнив святую Орлеанскую деву, мысленно выразив ей сочувствие, я погрузилась в статью Любови Журавлевой «Солнечных людей должно быть больше» о нейрохирурге Галине Шаталовой, опубликованную журналом «Природа и человек» («Свет»).
«Мы, люди ХХ1 века, - утверждала Шаталова, - имеем все возможности войти в ноосферу. А ноосфера в переводе на русский означает сферу разума, где нельзя себе позволить образ жизни неразумного существа. Это приводит людей к хроническим болезням и гибели. Болезни начинают проявляться исподволь. Сначала у человека появляется хроническая усталость, некоторая неловкость в движениях, обрюзглость, плохое настроение. Затем появляются расстройства с различными симптомами со стороны желудочно-кишечного тракта. Откуда ни возьмись, даже у добрых людей появляются грубость, раздражительность. Возникают гипертония или, того хуже, гипотония с полным отсутствием желания что-либо делать. А потом проявляются и более грозные заболевания. Достаточно сказать, что никто из нас не умирает от старости, более того, не один человек, но все поголовно гибнут, погрязая в букете хронических болезней.
В 1987 году на международном форуме ВОЗ, где собрались самые крупные ученые мира, был выдвинут крикливый лозунг: «К 2000 году - здоровье народам всего мира». И что же? Уменьшилось ли количество смертей от хронических заболеваний? Напротив, демографические показания населения всего мира стали более неблагоприятными. На каком уровне находится здоровье народов мира к 2000 году?
Даже наиболее материально обеспеченная страна в мире - Америка - не может похвастаться демографическими показателями своего населения. Чего же не хватает государственной медицине? Я убеждена - знаний, тех фундаментальных знаний о человеческом организме, которые позволяют мне предупреждать и излечивать болезни, если человек пожелает быть ответственным за сохранение своего, в том числе и общественного, здоровья. Здоровье - есть результат разных знаний и опыта поколений, претворенный в жизнь. Большая часть моей жизни ушла на то, чтобы добыть крупицы этого опыта.
На чем покоится все здание Системы Естественного Оздоровления?
Три кита Системы - духовное, психическое, физическое здоровье. Причем на первое место я ставлю именно духовное здоровье. Что я под этим подразумеваю? Прежде всего отсутствие эгоизма. Стремление к самовыражению в творчестве, труде на благо общества, терпимость, стремление к единению с природой, понимание законов единства всего живого и принципа Живой Этики, вселенской любви. Другими словами, духовно здоровый человек тот, кто в своем поведении руководствуется принципами природного добра и любви, кто живет не лично для себя за счет других, а как равный с заботой об окружающих. Причем надо отчетливо понимать, что жить по законам добра - это не один из возможных путей развития и совершенствования человеческого общества, а единственный, дающий нам надежду выжить всем вместе»...
ФИЛОСОФИЧЕСКИЕ БЕСЕДЫ
Душа человека возраста не имеет. Есть дети-старцы, а старики - младенцы. Бывают дети родные, но чужие, а есть чужие, но свои. Джинни - тридцатилетняя американка - мой ребенок. Красавица и умница с «философическим» складом мышления.
Словом «философический» одарила меня Джин. И подобных словечек в ее лексиконе – огромное множество. «Ничтожники», к примеру, в переводе на русский - бесстыжие люди, «одинокость» - одиночество, «грязноухий» - человек, который не слышит других. Любимого мужчину она называет «животник». Когда-то ее животником был мой сын. Поскольку она, как всякая женщина, обожает цветы, а сын мой букетов дарить не умеет, Джин отдала свое сердце животнику английскому - тот цветы пока дарит.
Женщины, не корми их хлебом, любят писать записочки своим возлюбленным. Мужчины, надо сказать, эти наставления либо вообще не читают, либо просто не придают им значения. Они вообще читают мало. За исключением нескольких тем - спорта, авто-эротики и немного политики (правда, к тому чтиву прибавился еще гороскоп), - их мало что интересует. Всегда поражалась, как они, не прочитав ни единой книги, становятся авторами бестселлеров.
Из-за пристрастия к сочинительству и у меня накрылась не одна любовь.
- Ты же писатель, - воскликнул любимый, когда прочла вслух свое сочинение. - А я кто?! - и он исчез.
Второй, благополучно изучив мою биографию, впал в сомнение: стоит ли продолжать роман дальше? А вдруг начну описывать его историю жизни - похождения женатого мужчины?
Тем не менее, на протяжении многих веков женщины всех возрастов исправно пишут – учат, воспитывают, объясняются. Таких записочек, которые писала Джин Димке - с сердечками и бантиками, - в доме целый архив. Он - читал и забывал. Я - берегла.
О Джинни я могу рассказывать бесконечно: я обожаю ее, она обожает меня; я как была ее мамой, так и осталась; она как была моим ребенком, так и пребывает по сей день. А наш общий животник, не поддающийся педагогике двух континентов, со временем превратился в большого осла. Отчего я сделала вывод: если мужчина родился мужчиной, он до смерти остается мужчиной; если мужчина родился ослом...
Но самое невероятное заключается в том, что подруги и жены животника, бывшие и настоящие, работая вместе, любят друг друга и все вместе продолжают любить его. Наверное, это и есть высший пилотаж вселенской любви, не признающей каких-либо условностей и ограничений.
Мы с Джинни сидим у нее в офисе, на Красной площади: ведем «философические» споры. Из окна хорошо виден Манеж, Университет, где зачиналась моя журналистская карьера, погребенная впоследствие кухней; здания «Националя» и Государственной Думы; Тверская с нескончаемым потоком машин.
- Джин, - предположим, ты - президент Соединенных Штатов Америки. Почему ты смеешься? Лет через двадцать такое вполне возможно. Ты умная, смелая, добрая...
- О, кэй. Поняла. Какие у тебя вопросы к президенту?
- Твои шаги на этом посту...
- В отношение своей страны или международные?
- И то, и другое.
- Сегодня улетаю в ЮАР. Там Кристи болеет. 23 часа в самолете от Москвы до Африки - время подумать. Потом расскажу. Какие еще будут вопросы?
- Слово «зависть» знакомо американцам?
- Нет, - категорически отрезала Джин. - У нас такого нет.
- Как думаешь, почему?
- Слишком разный образ жизни, - улыбнулась Джин. - В Америке всегда восхищались людьми бедными, сумевшими сделать карьеру и деньги. Те деньги затем шли в «ДЕЛО», которое приносило пользу другим. Понимаешь? Психология другая. В России же деньги - личное обогащение. Роскошь только для себя. На других - плевать.
- Как думаешь, отчего так?
- Тебе нужен мой взгляд? О, кэй, - Джинни постепенно втягивается в «философичность». – Америка, по историческим меркам, молодое государство. Религия у нас и религия у вас - очень разные вещи. Наша церковь скромна. Там нет позолоты. И проповедует она, как бы точнее сказать, сильную личность и благо других людей. Ваша - покорность судьбе. Не так ли? Терпение, смирение, непротивление, покорность... На протяжение веков это внедрялось в психологию человека. У меня в Париже подружка защитила научную работу на тему «Роль религии в экономической истории России». Знаешь, как интересно! Так вот, наша церковь одобряет силу духа и силу воли человека. Оттого Америка и сильная страна, что здесь культивировалась сильная личность. Сильные люди - сильное государство.
- Джин, крошка, - воскликнула я, - ты не представляешь, сколь важные вещи говоришь! Наши люди бьются лбом, молятся, взывают к Богу, не понимая даже значения креста.
- У меня мама - православная, папа - католик, я с детства сыта по уши религиозными спорами, - в нашу беседу вторглась Дженифер, сидящая поодаль за компьютером. - Уймитесь, наконец…
- Хорошо, - согласилась я. - Тогда поговорим о любви. Что для вас, американок, важнее: брак по любви или брак по расчету?
- А для тебя? - спросила меня Джин.
- Я выходила замуж по взаимной любви. Но эта любовь, с моей стороны, скорее, напоминала жертвоприношение. И ничего хорошего из этого не вышло.   
- Ай, - махнула рукой остроухая Дженифер, - ваш русский мужик - мудак! У вас женщина - во! Классическая! - она вскинула большой палец, что, видимо, в переводе означало «классная». - Ваш мужик-хозяин, который из бедного стал кулаком, был сослан в Сибирь. Вашего мужика уничтожали - на протяжении веков. И коммунизм лег на плечи женщины...
- Кстати, местное, или точнее, мелкое производство ваша женщина ведет лучше, чем мужчина, потому что не боится физического труда, - поддержала ее Джинни. - Русская женщина – «resourceful», потенциальный, решительный человек: она всегда найдет выход из любой безвыходной ситуации. Мужчина же – «expectation»! Выжидатель. Вот почему иностранные конторы предпочитают нанимать на работу женщин. И еще русская женщина, в большей степени, чем любая другая женщина мира, уважает в себе концепцию красоты.
- Ты хочешь сказать: умеет подчеркнуть свою красоту?
- О, да. Русская женщина всесторонне красива. Она добра, сердечна, умна, в меру терпелива, сильна. Мне кажется, за женщинами России - будущее мира.
При этих словах мне почему-то вспомнилась Ленка из нашей деревни, историю жизни которой, с печальным концом, я рассказала Джинни.
СВЯЩЕННЫЙ СОСУД
Как-то зимой я отправилась за город. Огромные сугробы по обе стороны дороги сделали ее похожей на снежный тоннель. Навстречу мне, скользя и буксуя, медленно продвигалась легковая машина, в которой громко стонала женщина.
- Ленку-то повезли рожать, - делилась вечером соседка Нина деревенскими новостями. - Ну что за баба! Ни денег, ни мужей - третьего рожает. И все - от разных.
- А сейчас... Кто отец? – спросила я у Нины.
- Да кто ж его знает? Говорят, грузины или украинцы. Так вот и живет. Запьет, уйдет из дома, шляется где-то, а дети одни. Мужики-строители покупают еду, сами кормят детей. Зайдешь, а кто-нибудь из них сидит и нянчит ребенка, - Нина смотрела на меня, ожидая реакции.
Я промолчала, думая о «священном сосуде» - женщине-матери, заранее сочувствуя ее бедолажным детям, нелегкую судьбу которым она «случайно» подарила.
Через полгода, ранней весной, шла той же дорогой. От снега следа не осталось. Уже зеленела свежая трава, на деревьях трепетали изумрудные листья. Навстречу мне, с криком и визгом, двигалась шумная толпа: трое мужчин, рыжий и два черноволосых, и одна женщина. Когда мы сравнялись, рыжий, видимо из местных, с размаху ударил женщину по лицу. Та, пьяная в стельку, упала на обочину. Рыжий бил женщину, черноволосые пытались ее отнять. Это была она, Ленка.
- А что было потом? – Джинни с ужасом смотрела на меня.
- Знамо дело, не удержалась. Вмешалась. Он бросил ее. Погнался за мной. А вокруг - ни души. Удирала так, что пятки сверкали. Откуда столько прыти взялось? Правда, пока бежала, все огрызалась.
- О, я знаю: ты молодец! А Ленка?
- Ленки вскоре не стало: она умерла. Детей отдали в детский дом.
Джинни долго молчала, потом спросила:
- Скажи, а что означает «священный сосуд»?
- Беременная женщина.
Джинни не поняла. Позвала переводчицу, и та, знающая в совершенстве английский, начала объяснять:
- Женщина, которая ждет ребенка, - священный сосуд. От ее душевной чистоты и мировоззрения во многом зависят судьбы ее будущих детей. Если мать серая, то и мышата серые. Если мать совершает ошибки, эти ошибки ложатся на плечи детей.
- Смотри, - я продолжала делиться опытом материнства со своей бывшей невесткой, - твои чувства по отношению к окружающим людям обязательно отразятся на характере ребенка. Если он желанный, а ты сама умеешь любить, то подаришь ему счастливую судьбу: он будет плавать в любви. К сожалению, чаще рожают те, кому вообще противопоказано рожать.
- Я все поняла. Ты мудрая и ты права. Ну, а твои шаги, будь ты президентом? – Джинни вопросительно смотрела на меня.
- Будешь мудрой… Поневоли. Двенадцать лет воздержания и аскетический образ жизни ведут к полному прозрению. Я - почти у финиша.
- О, ты - молодец. Я знаю: ты можешь все!
- Не смейся, Джин. Большинство государственных деятелей существует как бы в ином измерении, мыслят иными категориями - с позиции сверхлюдей. Но чтобы слышать, как дышит Земля и о чем говорит народ, а не угодливая свита, надо чаще выходить из бронированного панциря. Что бы сделала я? Нашла бы такие слова, от которых содрогнулись люди и проснулась в них совесть. Поскольку совесть – ниточка, связывающая человека с Тем, кого он называет Богом. Не страх перед законами, а чувство ответственности – за свои дела и поступки. Без этого на неудачу обречены все наши проекты. Когда в людях просыпается совесть, отпадает необходимость во множестве законов. Нашел же такие слова Рузвельт во время страшной депрессии, сумевший объединить нацию.
Затем - жилье и дороги. Особенно - жилье. У нас половина страны не имеет нормального жилья. Упразднила бы большую часть военных предприятий. Надоела эта идиотия с бесконечной гонкой вооружения. Кто-то должен положить ей конец! Не понимаю, как можно создавать ракеты, обитая в соломенных хижинах. Да и какой смысл «защищать» народ, когда тот вымирает – от безнадеги?! Потом – армия. Пока наша армия закрыта для матерей, там не будет порядка. Порядка вообще нигде не будет до тех пор, пока во главе правительственных и просветительных учреждений не встанут люди, обладающие широким умом, знающие, что такое эволюция и с чем ее едят.
- Да, пока мужчины у власти, прогресса не будет, - вздохнула Джин. - Маргарет Тэтчер тоже как-то сказала: «Если хочешь что-то сделать - иди к женщине; если хочешь говорить - иди к мужчине». Почему бы им, дорогим мужчинам, вместо того, чтобы собирать камни на могилы и женскими слезами омывать те могилы, действительно, не строить дома?
- У них, в России, уже было: «перекуем мечи на орала», - ухмыльнулась сидящая за моей спиной Дженифер.
- Было, - я повернулась к ней. - Нам помешала война. Если бы не война... У нас память о войне – в крови, в сознании и в подсознании. Мы только и желаем друг другу «чистого неба над головой». Самое страшное, что при этом гибнет лучшая часть мужиков - молодых и крепких. Остаются калеки, пьяницы, идиоты. И все это плодится...
- Это называется «сумасшествие»! - воскликнула Джинни. - И сто лет назад, и триста лет назад, и пятьсот лет назад, и сейчас люди совершают одни и те же ошибки, а ждут иной результат. Не правда ли, смешно? Но вернемся к президентству. Какие еще твои действия?
- Дети и старики! Также в первую очередь.
- Согласна. Кажется, еще Энштейн говорил: «Хочешь изменить мир - измени менталитет». Шаг в будущее - работа с детьми. В Америке, например, даже маленькие дети реализированы на мечту.
- Ты хочешь сказать, нацелены на реализацию своих желаний?
- О, да, точно, - кивнула Джин. - И каждый день идет работа на мечту.
- Джинни, система нашего образования построена на запоминании и повторении. Что, на мой взгляд, не учит мыслить самостоятельно. Меня поражает твоя способность принимать быстрое решение, «выплывать» из любых, самых непредсказуемых, ситуаций. Не заслуга ли это вашей системы обучения?
- Может быть. У нас даже история, которую преподают, сопровождается вопросами: почему? как бы поступили вы в таких-то обстоятельствах? Простор для мысли. Понимаешь? У вас же «think in a box» - думать в коробке. Кстати, как думаешь, по какому принципу следует выбирать руководителей?
- Древние на должность руководителей прежде выдвигали мудрых и добродетельных, а уж затем способных и знающих. Если человек порочен, он не сможет управлять другими людьми, даже обладая талантом, - ответила я.
- Не совсем понимаю.
- Ну, как тебе объяснить? Сейчас много мерзавцев, умеющих делать деньги, устремилось в политику. Тогда как большинство людей не получает денег годами...
Джинни задумалась - она не могла понять: как можно не получать денег годами и при этом жить? А я не могла объяснить, как в России можно жить, не получая денег годами.
Разговор заходил в тупик.
ТОЧКА ОТСЧЕТА
«Русская литература - самая пессимистическая литература Европы; у нас все книги пишутся на одну и ту же тему о том, как мы страдаем: в юном и зрелом возрасте - от недостатка разума, от гнета самодержавия, от женщин, от любви к ближнему, от неудачного устройства вселенной; в старости - от сознания ошибок жизни... Каждый русский, посидев «за политику» месяц в тюрьме, …считает священной обязанностью своей подарить России книгу воспоминаний о том, как он страдал. И никто до сего дня не догадался выдумать книгу о том, как он всю жизнь радовался», - писал Максим Горький в тридцатых годах.
Горький, разумеется, прав: если настрой на врага порождает врага, то настрой на страдания сеет страдания. Между тем первой строкой «Новостей» и «Вестей», по сей день, неиссякаемой чередой следуют прискорбные новости. Затем - конфликтные отношения: в мире, в обществе, между полами.
В России не принято радоваться. Не принято говорить, что дела идут хорошо. Даже если все более чем хорошо, в лучшем случае скажут: нормально. Боятся, что сглазят.
Я не боюсь говорить, что счастлива - меня окружают лучшие люди. Во всяком случае, когда у меня заканчиваются деньги, я твердо знаю: умереть от голода мне не дадут. Соседка принесет пакет с едой; случайный водитель подкинет до дома и не возьмет ни копейки; автомобиль, увязнувший в луже, толкнет мужская рука, поможет выбраться из нее…
Словом, я знаю: здесь, в России, если и захочешь умереть досрочно, сделать это будет непросто. Всегда найдется локоть, который либо поддержит, либо тому помешает.
По жизни мне везет на хороших людей. В этом, собственно, и кроется секрет моего личного счастья - удивительно разные красивые люди вокруг. Шкатулка с драгоценностями, ключик от которой всегда ношу при себе. Вместо крестика, который носят другие. Но, как ни странно, ненормальность, проявленная даже в этом случае, делает меня безмерно счастливой, чем и хочется поделиться с теми, кто его, то есть счастья, не имеет. Потому что, думаю я, чем больше вокруг счастливых людей, тем больше перепадет и мне.
Радоваться жизни меня учила она, Вирджиния Гарнетт, самая яркая девчонка из всех, кого знала. Джинни словно белый лебедь в темном пруду: все кругом мрачно, а она - ослепительна.
Мы любим болтать, хотя по-русски Джинни говорит с такой быстротой, что переварить ее умные мысли подчас вовсе не просто.
- Джин, - спросила как-то у нее, - в чем секрет твоего успеха? Ты стояла у истоков совершенно нового для России дела. Агентство, которое открывали ты и Саймон, сейчас одно из самых престижных не только в Москве...
- Ты была рядом, - смеется она. - Ты - самая лучшая мама на свете.
- Джин, я серьезно. Почему?
- Кто не рискует, тот не пьет шампанского, - по-прежнему смеется она. - Вокруг были очень хорошие люди, ты знаешь...
- Да, - соглашаюсь я. - А знаешь ли ты, что Алла Степанова, когда идет в храм, ставит свечку - во здравие тебя и Саймона. Она говорит, что время работы с вами - лучшая пора ее жизни.
- О! Пра-а-вда? - не верит она, и смолкает. - Вы - очень добрые люди.
Надо сказать, что у Джинни от смеха до слез (как, впрочем, и наоборот) всего лишь миг, и я вижу: в ее глазах уже заблестело.
- Джин, прошу тебя... Сейчас время трудное, почти черное. Многие ломаются от бесплодности попыток прорвать круг неудач, а у тебя все так просто, и все получается.
- Не просто, конечно, - она опять смеется. - Очень непросто. Но все будет прекрасно, потому что вы, русские, самые замечательные люди на свете. Я верю в вас. Потому, кстати, у меня все получается. Вот тебе первая причина. Остальные - записывай. Их много.
Каждый человек, - Джинни делает ударение на слове «каждый», - не случайность. Это - твои спутники в поиске Истины. Подари им немного тепла, и оно вернется к тебе - многократно!
Жизнь – это поле причин и следствий, и ни один человек не может от этого уйти: что он сеет, то и жнет. Сеет боль - пожнет боль, сеет добро - будет пожинать добро. Многократно!
Никогда не теряй самообладания и присутствия духа - это, между прочим, лучшая защита от всех напастей. Находи в каждом лучшее и вокруг тебя будет лучшее. Избегай людей, у которых сознание потухшее, и никогда не бойся быть непонятой - время все расставляет по своим местам.
Не бойся перемен. Не бойся однажды изменить свою жизнь на 180 градусов - она улыбается смелым и решительным. Разбросанность, неуверенность, чувство страха перед новым создают препятствия, о которые будешь спотыкаться. Верь в себя - все чудеса, как и судьба, в твоих руках.
Причины конфликтов всегда ищи в себе. Найдешь в себе - поймешь остальных. Если научишься из поражений извлекать пользу, считай себя победителем. А новые дела начинай в хорошем настроении – это залог успеха.
Никогда не думай плохо о других, потому что не знаешь, о чем они думают. Ты не вправе судить людей, а гнилые мысли подтачивают здоровье человека, как червь дерево. Грязные мысли, грязные слова - дорога к болячкам. Они тебе не нужны. Красота внешняя есть отражение мира внутреннего.
Не произноси пустых слов и обещаний - лучше промолчи. У слов есть душа - пусть и она будет красивой. Не превращай жизнь в жертву - собственный дом выстраивай сама. Изменишься ты - изменится все вокруг. Этого хватит?
Джинни умолкла. Я тоже молчала, глядя в окно: юная пара обнималась в центре круга «Нулевой километр автодорог Российской Федерации».
«Вот и лето уходит. А все опять на нуле, - подумалось мне. - Но ведь нуль - точка отсчета. «Те пойнт» по-английски»…
Прошло еще несколько дней. Жизнь в стране, не знающей покоя, достигала критической точки кипения. Многие инофирмы, напуганные августовским дефолтом, сворачивали чемоданы. Я позвонила Джинни.
- Джин, мне нужна твоя помощь...
- Приезжай. Конечно же, приезжай.
Красная площадь была оцеплена грузовиками с военными. На Театральной шел митинг: снова флаги, лозунги, транспаранты, призывы к борьбе с американским империализмом.
В офисе все были при параде - отмечали тридцатилетие Дженифер: девчонки в длинных вечерних платьях, ребята - по-спортивно-боевому. На столе - традиционно-русская закуска: красная свекла под майонезом, домашние пирожки, винегрет, селедка. И много-много роз: белые, багрово-алые, пунцовые, нежно-желтые.
- Что же ты теперь будешь делать? - спросила я Джинни, кивнув на окно.
- Я, что, напрасно семь лет жила в России? - улыбнулась она. - Помогать будем. Будем помогать старикам и детям...
Вирджиния - не только красивая женщина и интереснейший собеседник. Она, более всего, деловой человек. Но человек, умеющий любить, жалеть, сострадать. На учебу в университете зарабатывала официанткой. В ее жизни деньги играют едва ли не главную роль. Однако то деньги, заработанные нелегким трудом, а не куплей-продажей, не манипуляциями на биржевых сделках. Они ей дали свободу, независимость, возможность организовать свое дело и, что немаловажно, помогать другим. Все это отличается от нашего, отечественного, бизнеса и родных бизнесменов, которым и человек, и народ - до лампочки. Хапнули, положили на счета, обеспечили личные тылы, а что страна - хоть травой порасти.
О ней я много пишу. И это не случайно. Мы долго работали вместе - в одном из первых российских рекламных агентств, которым руководил англичанин Саймон Хьюит. Те годы для каждого из наших многочисленных сотрудников – незабываемо счастливые годы. Пример новых взаимоотношений между Россией и остальным миром, построенных не только на экономической основе, но, прежде всего, на взаимном стремлении сделать мир иным – открытым и совершенным.
Наверное, столь счастливая случайность - работа в многоязычном коллективе: с немцами и американцами, с чехами и турками, с французами и мексиканцами, с испанцами и португальцами, с перуанцами и голландцами, да всех не перечислить, - и сыграла решающую роль в моем мировоззрении. Поскольку именно здесь я поняла, что доброжелательные люди, не зная языков, могут прекрасно общаться даже без слов; что реальное счастье - не вымысел. Именно здесь я поняла, сколь важно влияние руководителя на окружающих людей; насколько его личностные качества – ум, искренность, порядочность, отзывчивость, сердечность - определяют климат коллектива, которым он руководит.
Какой то был мир - коммунистический или капиталистический?
Конечно, в основе нашей деятельности лежало зарабатывание денег. Но, несмотря на физические перегрузки, такая жизнь была для нас удовольствием: в атмосфере царил дух любви.
Вскоре изменилось руководство агентства и рассыпалось оно на мелкие части. Многие из нас оказались на улице. Новый шеф дальше порога уже никого, из прежних, не впускал: установил охранную супер-систему. По привычке мы, будто осиротевшие птицы, лишенные любимого гнезда, слетались на старое место, но вход туда был закрыт. И курили мы, стоя на улице, вспоминая добром незабвенных Джинни и Саймона, а также восточную мудрость: достаточно одного светлого человека, чтобы свет воцарился вокруг; достаточно одного гнилого, чтобы все вокруг начало гнить.
ВЕРА
Глубинка сегодня, что скованная льдом река с едва заметным течением. Выживет она или исчезнет, как исчезли с русской земли тысячи малых деревень-речушек, зависит от рук человека. От того, найдут ли те руки применение в отечестве родном, столь нуждающемся в рабочих руках.
Тяжелый месяц ноябрь на Руси. Дни - коротки, серы, промозглы. Ночи – длинны. Не для того ли даны они, бесконечно-долгие ночи, чтобы, оставшись наедине, смог человек поразмыслить над Бытием, которое, благодаря стараниям нашим, превратилось в полузабытье...
Маленькое селение - то ли поселок, то ли станица - затерялся в предгорье Кавказа. Вокруг цветочного скверика, с одним фонарем на всю округу, расположились несколько полупустых деревянных сараев со скудным ассортиментом товаров, устойчивый лидер среди которых - неизменная водка. Поселок столь мал, что, если чихнуть в одном его конце, эхо отзывается в другом.
Песчаную дорогу с ямами, лужами, выбоинами, откуда никогда не испаряется вязкая мутная жидкость, объезжают редкие автомобили. На окраине дорога имеет канавки под сток. В канавках плещутся утки и другая сельская живность, а в дни получки - главы семейств. По правой стороне центральной улицы идут калитки под номерами от одного до пятидесяти, по левой - от пятидесяти и до кладбища.
Здесь - свое летоисчисление, свое бытописание. Мужчины, матерясь, уповают на власть, женщины - на себя. Мужчина боится лишиться последнего; женщина - сохраняет остатки последнего.
Вера удивила сразу: взглядом, полным какой-то внутренней силы. Было ощущение, что она видит человека насквозь. Так оно и оказалось.
- Я вижу людские болячки, - сразу же сказала она.
- Тогда давай, сделай мне диагностику, - в полный рост я вытянулась перед ней.
- Легкие тяжелые, - Вера повела рукой вдоль моей спины.
- Точно. Много курю…
Мы разговорились, и Вера пригласила меня в баню:
- Приходи. Посмотришь, как живем.
Парная вдребезги разбила мои представления о собственной силе - я сошла с круга на первой же дистанции: раскисла, обмякла, почувствовала слабость в коленях.
Здесь все было просто. Ни благовоний от Ив Роше, ни ароматов от Кристиан Диор, ни дорогостоящих шампуней и кремов, что давно и по праву заслужила русская женщина. Брали все от Земли, единственно оставшейся верной ей, этой женщине, и единственно одаривающей ее - пряным запахом сушеных трав, цветов, листьев березы, дуба, эвкалипта.
Пока Вера и ее соседка Валя натирались солью и медом, шпарили друг друга вениками, обливались холодной колодезной водой, я лежала пластом возле натопленной печки, думая о том, как бы спуститься под гору живой. Тут и подоспели разопревшие от пара румяные женщины. Выставили на столик домашнее вино, нехитрую закуску, и, как мужики после стакана - о бабах, так и бабы - о мужиках.
- Мужик на Руси измельчал, - смеялась Вера. - Напьется, вскочит судорожно: через секунду паралич - храп до утра. Одна из моих знакомых лет пятнадцать в браке, и все пятнадцать лет наедине с собой; другая, нажив троих детей, десять лет с супругом-хроником по разным постелям; третья - устала лечить алкоголика-мужа. Нет поэзии в постели. Чисто траханье друг друга. Все только и «трахаются»: что на трибунах, что на экранах, что на улицах, что дома. Надо ж такое слово удумать!
Слегка передохнув, женщины снова направились в парилку.
Тем временем, хлебнув домашнего винца, я очень быстро почувствовала, что если в сумерках еще смогу добраться до койки живой, в темноте путь вряд ли осилю.
Что и случилось. Едва ступив за калитку, под громкий лай дворовых собак, я покатилась под гору. Растеряв часть вещей, хватаясь за редкие в пути следования перила и опоры, по уши в грязи, ввалилась на порог своих друзей-мужчин, к кому приехала с дружеским визитом.
Так закончился первый день в селении, где сутки длятся дольше века.
- После трудной операции шансы выжить у меня были невелики, - рассказывала позже Вера. - Но я показала фигу мрачным перспективам: начала купаться в реке. Ежедневно - летом и зимой. Не зря кто-то из великих говорил: «Прожить сколько нужно, всегда в нашей власти».
- Зимой?! - не поверила я. - Горная река! С ледяной водой!
- Утром сходишь со мной.
Только забрезжил рассвет, пока население пребывало в сладостном сне, на ощупь улавливая контуры тропинки среди глухих заборов, мы с Верой отправились к реке. Она сбросила резиновые калоши, быстро разделась и, не дрогнув, вошла в пронизывающий до костей, сбивающий с ног, стремительный поток воды.
- Ну, чего стоишь-то? Иди! Не бойся! - кричала от середины реки.
Я издали восхищенно смотрела на ее крепкое обнаженное тело, сожалея о том, что не художник: сюжет был достоин кисти великого мастера.
- Запомни: отрицательные эмоции надо вовремя отключить. Человек может рухнуть в несколько дней, если не сумеет избавиться от старых привычек и выработать новые. Люди часто чувствуют себя больными и несчастными, не имея при этом несчастий. А можно быть здоровым и радостным, лишившись почти всего, - наставляла меня посвежевшая и раскрасневшаяся Верочка, выходя из ледяной купели. - Жизнь ведь она, как женщина, которая любит и которую никто не хочет понять. Вот ты понимаешь, все только и вопят: караул - жить тяжело! Да, тяжело. А отчего тяжело, не задумываются. Человека-то учит несчастье! Сытый, он быстро наглеет. Особенно - по отношению к другим. Я, что, не права?
- Права, Верочка.
- В нас нет благодарности. Особенно - к Земле. Чего ж тогда хотим? Умереть с голоду на нашей Земле невозможно. Она все дает - умей наклониться и взять. Ты знаешь, я часто думаю: народ наш достоин, чтобы его, прости меня, Господи, и в хвост, и в гриву... Выставили пойло, он и рад - больше ничего не нужно. А ходят по золоту. У нас, например, место есть - уникальное. Курорт можно сделать. Всемирный. По омолаживанию. А возвели химкомбинат.
Накинув халатик, сунув босые ноги в галоши, Вера присела на камень:
- Позапрошлый год, за три дня до Крещения, со мной случилась такая история. Долго длилась черная полоса. Казалось, конца не будет неприятностям, скандалам и ссорам в семье. Новый год встречали с дрязгами, все между собой переругались. Я же, как всегда, утром отправилась на речку. Только ступила в воду, разразилась жуткая гроза. В скалу ударила молния, и я оказалась среди голубого облака. Два дня меня трясло. Было чувство, что из меня выкачали всю энергию. Но я снова пошла к реке. Осторожно, по глубокому снегу, двигаюсь к проруби, и вдруг лед подо мной обваливается, меня засасывает внутрь и уносит течением. Головой пробила лед, вся изрезалась, но выбралась. А, знаешь, почему все случилось? Накопилось огромное количество отрицательной энергии. Этот случай научил меня ценить жизнь.
Мы с Верочкой возвращались домой и, смеясь, говорили о том, что, несмотря на разнообразие характеров, среди людей особо выделяются два типа: люди-пчелы и люди-мухи. Первые, собирая нектар, обращают его в целебный мед; вторые - находят зловоние там, где им даже не пахнет.
Верочка принадлежала, конечно же, к первому типу. Сбитая, русоволосая, с голубыми глазами, она мне виделась живой богиней, бросившей вызов всей убогости русского сельского быта - с его удобствами во дворах. Она, купающаяся на рассвете в чистой горной реке, тогда, тот момент, когда страну сотрясали баталии многоречивых политиков, казалась мне неким символом несгибаемости и земной устойчивости простой русской женщины, которая все перетерпит и все одолеет; возьмет, наконец, в свои женские руки узды от несущихся в пропасть коней, и исчезнут распри, и отойдут раздоры, и воцарится порядок вокруг, как порядок в доме у разумной хозяйки.
Однако прошли годы и увидела я, что, несмотря на завидные упорство, терпение, выносливость, жизнелюбие, целеустремленность и оптимизм, Верочка, имеющая жалкую зарплату, не то что в поселке, в собственном доме не смогла ничего изменить. И вовсе не потому, что она делала что-то не так или жила не так. Напротив, ее внутренняя сила, подпитываемая одной лишь Природой, вопреки обстоятельствам, сопротивлялась всем трудностям.
Сопротивлялась. Пока не иссякла. Ведь всему приходит конец. Нужда добила и эту могучую женщину. Да и что может даже самая сильная женщина, если у нее нет средств даже на хлеб?
НАДЕЖДА
 - Будешь борщ?
- Да.
- Почему ты на меня так смотришь?
- Потому что поразила меня больше, чем взрыв бомбы, случись он рядом.
- Отчего? – вскинула брови Надежда.
- Еще не ступила за твой порог, а ты предлагаешь мне поесть. Не спрашивая ни о чем. В такое-то время, когда народ боится собственной тени.
- Я слышала, как ты вздохнула за дверью, - улыбнулась Надежда.
- И этого достаточно, чтобы вот так, сразу, принять меня в свои объятия?
- Достаточно, - засмеялась Надежда. - Я чую людей за версту.
- Серьезно?
- Вполне.
- Тогда ты – то, что мне сейчас нужно, - потрясенная очередной встречей, ответила я.
Вчера меня раскатали как блин. Того, что произошло вчера, мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Он закатил истерику. Публичную. Выбрал момент, когда вокруг была публика. Конечно, если все вокруг кашляют, немудрено не зачихать.
- Это тебе не город. Это – деревня. А я женат.
- Ну и что? И живи со своей женой - на здоровье! В чем моя-то вина? Что вижу в тебе то, чего и сам не видишь? Что слышу тебя, понимаю и меня слишком много? Я не умею вполвдоха, вполсилы, вполчувства. Я не могу – вполовину.
Небо свидетель: едва не погибла. Такого еще не было. Было все: ненавидели бабы, задыхаясь от ревности; обливали помоями бабы. Но чтобы мужик, к которому питаешь нежнейшие чувства! Такого еще не было.
Он пытался размазать меня - у него получилось. На один день. Вторым днем Провиденье мне послало Надежду.
- Ты ешь, ешь... И плакать не надо. Кто направил тебя ко мне? - Надежда ставит предо мной обещанный борщ.
- Никто. Я искала квартиру. Зашла совершенно случайно. Скажи, а ты действительно видишь то, чего не видят другие? Почему сходу впустила и говоришь со мной так, будто знаешь сто лет?
- Ты - экземпляр редкий, - прищурив глаза, сказала Надежда. - В куче дерьма отыскиваешь золотые крупицы. Но все пойдет тебе на пользу. 
- Он - добрый, открытый, искренний, теплый... Мне с ним легко. Мне никогда не было так хорошо... Но то, что случилось вчера, не укладывается ни в какие рамки.
- Во-первых, это было вчера. Во-вторых, не верь: словами не всегда выразишь свое состояние. Он уже сожалеет.
- Хочу оторваться - не получается. Я чувствую его разорванность. Каждый шорох в его душе отзывается во мне...
- Я вот что тебе скажу, - Надежда присела напротив меня, - третий никогда не бывает лишним. Третий - это сигнал о том, что в доме неблагополучно. Если в доме мир и согласие, его не разрушат никакие ветра. Так что не переживай. Любишь и продолжай любить. Это же здорово! Парадокс, но чаще всего люди страдают от отсутствия любви именно в законном, даже освященном церковью, браке. Они и болеют потому, что должны лгать, приспосабливаться. Неумение любить нам слишком дорого обходится. Потому и мучаются наши дети, что свое неумение любить мы им передаем по наследству.
- Знаешь, он во многом был прав. Я-то - свободна. Он же - выше крыши в обязательствах: перед семьей. Прав еще потому, что я слишком активна. Где-то читала: «Если какая-нибудь нелюбимая женщина обратит на человека внимание и настойчиво начинает искать случая ему отдаться, и не просто отдаться, а навсегда вверить себя ему, то человек, рано или поздно, находит способ, случай, путь, лазейку, чтобы удрать. И, как говорится, удрать с концами»…
- Ты - нелюбимая?
- Нет. В том-то и дело. Он обожает меня. Но я слишком открыта. Что, в его ситуации, недопустимо. Куда удобнее любить в темноте.
- Открыта, потому как свободна, - заметила Надежда. - Когда связан брачными узами, научишься многое скрывать.
- Да, конечно, я понимаю. Но меня поражает их одинаковость. Они хотят жить во тьме, спать во тьме, любить впотьмах. Я так не умею. И, потом, стандартная женщина, в их понимании, должна ждать, когда ей окажут честь…
- Считается, что женщина не имеет права выражать свои чувства, - согласилась Надежда. - И первый, в ком это встречает сопротивление, мужчина, которого она любит. Он цепенеет от ее инициативы, принимая искренность чувств за желание подчинить его волю, наступить на его так называемую независимость. А, вообще, путевых мужиков сегодня мало. Все больше – какая-то особь бесполая. Для нижнего этажа.
- Как? - расхохоталась я. - Как ты сказала? Для нижнего этажа?
- Ну да, - смутилась Надежда.
- Хорошо сказала! Но я бы выразилась иначе: самцов много, а из семерых - один мужик.
И вспомнилось царство мужских теней...
Мы с дочерью стояли на Садовом кольце, под рекламным щитом со словами «Лучше зажечь одну свечу, чем проклинать темноту»: ждали приятеля. Озябшая на ноябрьском морозе, в легком осеннем пальто, дочь злилась, что тот задерживался. Я старательно переписывала в блокнот умную фразу. Кому она принадлежала, рассмотреть не удалось: подошла машина, и мы умчались к нашему общему другу, с которым не виделись несколько лет.
Возвращались домой в метро. Слегка навеселе.
- Мам, обрати внимание, какие мужчины вокруг, - сказала дочь, давно не посещавшая метрополитен.
Мужчины вокруг, на самом деле, представляли нечто: безвкусно и нелепо одетые, в вязаных кепчонках и собачьих ушанках, кудрявые и лысые, с увядшими лицами и пустыми глазами. Взгляд затормозить было не на ком.
- А, вон, смотри еще, - кивнула в сторону маленького человечика с тяжелой гривой вьющихся волос, семенящего мелкой походкой. - И вон туда, - она схватилась за живот.
Схватилась за живот и я: в тюбетейке и галошах, в кургузом пиджачке, с авоськой в руках, спешил на поезд человек. А за стеклом голубого экспресса, будто птицы на насесте, восседали все те же мужчины: серые, черные, серо-черные и черно-серые. Одинаковые, безликие, обрюзгшие, опухшие, отекшие - потухшие!
«И мы зависим от них, - рыдая от смеха, я вытирала непроизвольно льющиеся слезы-гормоны. - Зависим от них, потому что каждой твари создал бог по паре. Ждем тепла от их трясущихся рук; ждем красивых поступков от привыкших ползать и не умеющих летать; ждем признаний из уст, вместо которых «в каждом слове только точки». Молчаливо-задумчивых, потому как не о чем вспомнить; угрюмо-озабоченных, потому как нечем гордиться; агрессивно-запуганных, потому как вечно под хмелем. Тусклых, словно лампочки в подъезде; кичащихся своими победами над слабым полом, уставшим от одиночества в беспросветном царстве мужских теней. «Между тем, - писал Флобер, - разве мужчина не должен знать все, быть всегда на высоте, не должен вызывать в женщине силу страсти, раскрывать перед ней всю сложность жизни, посвящать ее во все тайны бытия?»
А с другой стороны, - успокоившись, я стала всматриваться в дорогие женскому сердцу лица, - каждый из них, ежели отмоешь, расчешешь, откормишь, приоденешь, обретает человеческий лик. И потом, запойный человек - чаще всего нормальный человек. У него есть чувство долга. Он знает, что такое ответственность, и страдает от тех провалов, куда периодически впадает. Такой человек не безнадежен. Спасение для него - надежный тыл. И дело, которое кормит, позволяющее иметь надежный тыл. Достойная оплата труда – самое верное средство возрождения такого человека».
- У тебя все впереди, - говорила, прощаясь, Надежда. – Представь себе, что ты стоишь около реки, на другом берегу которой сказочная жизнь. Можно с тоской и страхом смотреть на тот берег, мечтая о нем. А можно переплыть эту реку. Так вот, дорогая, не бойся, не ропщи, не унывай - плыви! И ты одолеешь все!
СОЛНЕЧНЫЕ ЛЮДИ
Как-то ранней весной, взирая из окна скоростного экспресса на придорожную хлябь, свойственную данному периоду года, неожиданно для себя я вдруг осознала всю значимость солнечных людей: среди многочисленных человеческих особей есть такая порода.
Вроде бы нет в них ничего выдающегося - самые обычные люди. И в то же время, не будь их, померкнет жизнь. Появятся новые профессионалы - налоговые и судебные приставы, брокеры фондовых бирж, мэнеджеры, риэлтеры, рейдеры; бескорыстное поколение наших родителей сменят светские львицы и львы…
Все это будет, а солнечных людей, сердца и двери которых распахнуты настежь, готовых в любую минуту придти на помощь другим, не останется вовсе. Я соболезную тем, кто доживет до такого момента…
Бывают же такие совпадения! Мою тетку и двоюродную сестру зовут Галина и Нэля. Когда-то они жили в Прибалтике. Их муж и отец - военный. В середине пятидесятых его перевели служить в Германию, куда позднее переехала семья. Соседки по даче - также Галина и Нэля. Когда-то они жили в Прибалтике. Их муж и отец, Николай Владимирович Благовещенский, тоже бывший военный. В начале шестидесятых его перевели служить в Германию. Откуда, к тому времени, уже уехала моя родня. Так мы ходили годами одними и теми же тропами, не подозревая о том, что на закате своих лет встретимся здесь, в наших любимых Новинках.
Некто приметил: делать все сразу - значит не делать ничего вообще. Сей постулат довольно успешно опровергает советская женщина - она универсальна во всех отношениях: одновременно может копать грядки, сажать цветы, мыть посуду, варить обед, стирать белье, писать доклад, слушать последние новости, вносить тактическую корректировку в стратегические ошибки властей, по ходу воспитывая мужа и детей.
Галина Сергеевна, стопроцентная советская женщина, делает все сразу и у нее все получается более чем хорошо.
- Ты чего прешь тачку одна? – кричит она дочери, хватаясь за тачку. - Мужиков, что ли, нет? Да, дорогая, - обращается ко мне, - родители - это все. Возьми свеколку-то, - бросает свеклу в мой подол.
- Галина Сергеевна, а почему у Нэли первый брак распался? - я хожу за ней следом.
- Как тебе сказать? Мы с Колей не любили его. Эгоист. Высокомерный. Между прочим, из семьи крупных ученых. Витя - молодец, - кивает на зятя, который газонокосилкой подравнивает траву, - он сразу вписался в нашу семью. Нэля счастлива и это самое главное, - она устремилась к теплице; я – следом за ней. - Любовь - это труд. Огромнейший труд. Над собой, прежде всего. Что может изменить человека? Только любовь! Коля! - кричит неожиданно, - принеси нам пакет!. Ты, кстати, собери смородину, а то птицы склюют.
- Ну и пусть клюют. Не мне одной праздник. Галина Сергеевна, - я вползаю в теплицу, любуясь ухоженными растениями. А вы давно здесь живете?
- Лет десять как постоянно, - она выпрямляет спину.- Вот первые. Держи, - крепыши-огурчики опять летят в мой подол.
- Хватит! Спасибо. Я не донесу.
- Коля проводит. Коля! - снова кричит сидящему под яблоней глуховатому мужу, - принеси нам пакет. В войну, когда немцы стояли под Дмитровом, мы тут рыли окопы: Нина, Дуся, Рая, Тамара, Клава, Оля и я...
- Сколько вам было?
- Да по 13-14 лет.
- И кто-то из «новых русских» назвал ваше поколение халявным. Хорошая халява – голод и каторжный труд, – заметила я, вспомнив Тамару.
Тамара, которой почти 80, ровесница и соседка Благовещенских, жила в маленьком доме напротив. Из-за тесноты московской квартиры, где, помимо нее, ютились еще дочь со своей семьей, она круглый год пребывала в деревне. Сама топила печь, сама носила воду, сама ухаживала за огородом. Я никогда не слышала, чтобы Тамара кого-то осуждала или на кого-то обижалась. Скромная, тихая, чистенькая, интеллигентная, мудрая, ну прямо-таки старец святой, она любила рассказывать о своей юности: о работе в колхозе за трудодни; о письмах, что разносила в войну. Забывая о том, где лежат ее очки, отчетливо помнила те далекие военные годы. Поражаясь простоте ее домашней обстановки, я как-то спросила:
- Тамар, а почему у тебя нет икон? В церковь-то ходишь?
- А мне к Богу не с чем идти, - засмеялась старушка.
«Вот она, воистину безгрешная святость, – подумала я тогда. - Прошли такой адский путь и даже не ропщут».
- Скажите, Галина Сергеевна, - я следую дальше за своей шустрой подружкой, - а с годами меняются представления о счастье?
- Ко-не-е-чно, - тянет она. - В молодости это любовь. Затем - дети. Потом - внуки.
- А в семьдесят пять?
- Сейчас? - задумывается она. - Сейчас я счастлива здесь, в деревне, среди любимых людей. Москва меня раздражает. Вчера, когда трезвонили соловьи, я долго сидела на улице: балдела от их пения. Потом включила радио. Услышав «Новости», испытала страшное раздражение. Вначале даже не поняла: с чего такая злость? Затем дошло: на природе информационные ложь и грязь ощущаются особенно остро. Они же говорят обо всем: как ловят китайцев, о взрывах газовых баллонов, чем питаются президенты на саммитах... Слушайте что угодно, только не посягайте на их частную собственность! И потом, ты не поверишь, но там, в Москве, мы ни с кем не общаемся. Кино и театр - дорого. Сходить в гости – тоже. У всех какие-то проблемы. Неразрешимые. Я спасаюсь чтением. Читаю историческую литературу. Современных писательниц - не интересно. Секс, криминал, пустота.
Николай Владимирович ходит около теплицы, пытаясь уловить содержание наших бесед.
- Ты бы ежевику посадила. И жасмин бери. Вон как разросся, - он высыпает из моего подола в пакет овощные дары. - Ну, идем - провожу.
Мы направились к моей калитке. Густой бурьян вдоль тропы был аккуратно скошен.
- Кто косил-то? - удивился Николай Владимирович.
- Вчера приходит мужик. Неприметный такой. Их дом возле колодца, а палисадник, как и у вас, утопает в цветах. Спрашивает: «Где косить-то?» Пока я, оторопело, соображала, что делать с незваным гостем: холодильник пустой, ни жратвы, ни выпивки, - он скосил весь бурьян. И удалился. Странный мужик...
- Это Сергей. Хороший мужик. Очень хороший, - повторил Благовещенский. - Хозяйственный. Все делает своими руками.
- Я потом к нему сбегала: отблагодарить. Так он выпроводил меня. Ничего не взял. Еще и косу подарил. Оказывается, когда-то в очереди за молоком Егорыч спросил, почему меня долго не было? Я, смехом, возьми да скажи: «Заросла дорога - пройти невозможно». Он, видимо, услышал.
Одинокая деревенская женщина – что безрукая калека. Николай Владимирович, надо сказать, годами позже, когда в продаже появились первые импортные газонокосилки, и я начала обустраивать свою территорию, стал моей правой рукой. Ибо импортное творение из хилых пружин и пластмассовых переключателей, непрестанно ломаясь, измучило меня чуть ли не до смерти. «Чертова аграрная страна, где все заводы и фабрики производят лишь автомат Калашникова», - материлась я вслух, направляясь к нему. И он кропотливо, часами, разбирал и собирал заново недотепистую газонокосилку.
- Ты у нас сирень возьми. И антоновку. Я дам тебе трехлетку, - оставив пакет у порога, Благовещенский вынул из кармана сигареты, прикурил, окинув взглядом скудный пейзаж:
- Ну, что за вид, - протянул разочарованно, - одна трава. Как погода, однако, влияет на самочувствие, - посмотрел на алый горизонт, куда уходило багровое солнце.
- Ах, Николай Владимирович, - вздохнула я, - если бы вы знали, как настроение человека влияет на погоду!
Вскоре этих светлых мужиков, готовых в любую минуту придти на помощь другим, не стало. Когда я узнала о смерти Николая Владимировича, рыдала навзрыд. Долго и безутешно. Казалось, что жизнь без них утратила всякий смысл. Вокруг было много хороших. Но все они – лишь для своей семьи: и Толя, и Юра, и Андрей, и Володька. К ним просто так не пойдешь и ни о чем не попросишь.
Другое поколение. Деловое. Не солнечное.
ПОИСК ИСТИНЫ ВДОЛЬ ИСХОЖЕННЫХ ТРОП
«Есть ветры, которые созданы для отмщения». (Сирах, 39.34)
- Комары бесчинствуют настолько, что, не успев возрадоваться загородной жизни, начинаешь ее люто ненавидеть. Перед их нашествием бледнеет даже Вечность.
- Я уже слышала об этом, - лениво откликается тридцатилетняя Юлька, моя подруга и художница. Она расстилает скатерть, вносит горячий чайник, и мы на веранде чаевничаем.
У наших бесед обычно две темы: влюбленность и эрос – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но сегодня, нарушив традицию, мы заговорили о нашей общей знакомой - чиновнице.
- Не нравится мне она, - взбешенная гулом комаров, я закрыла окно. - Взирает глазами младенца, соглашается с тобою во всем, а лживая внутри. Хищник под маской праведника. И что характерно: они думают, будто их не видят другие, будто они умнее остальных дураков, не умеющих жить так, как они.   
Юлька, насупившись, молчит: ей хочется бесед о любви.
- Знаешь, почему наших классиков всегда привлекали люди простые? – я тяну свою лямку. - Они чисты. Духовно чисты. Они и нищенствуют зачастую от своего бескорыстия. Сколько встречала таких!
- А мне кажется, - Юлька, сдавшись напору, вытерла фартуком руки, - ни в одной стране мира невозможно столь легко обогатиться, как в нашей стране. Терпение, самоотречение русских - Клондайк, золотоносная жила для умеющих жить за чужой счет. Это как раз тот случай, когда добро оборачивается злом - против самих же себя. Прибавьте сюда инертность, пьянство, чувство страха перед властьимущими, чувство зависимости от вышестоящих и получите неиссякаемый источник наживы. А, вообще, к чему вы все это? Надоели эти темы бессмысленные.
- Из отвращения ко лжи, - встав из-за стола, я попыталась захлопнуть открывшуюся форточку. Форточка под порывом ветра дрогнула, и шарахнула наотмашь по многострадальному носу.
- Вот, - торжественно заявила Юлька, - выходит, мы не правы...
Удушающий зной, превративший квартиры в жаровни, а людей в духовки, неожиданно сменился прохладой, которую принес северный ветер. Засвистели, раскачиваясь, кроны высоких сосен; пыль столбом пронеслась по дороге; на тропинку откуда-то сверху упал крохотный птенчик, да так и остался лежать неподвижно. Птицы, похоже, кукушки, с криком носились над опустевшим гнездом.
Так же неожиданно все стихло - успокоилось.
- Ну как так не правы? Правы, конечно, – возразила я, прислушиваясь к подозрительной тишине. - То, что сейчас происходит, похоже на вязкую трясину: вытащишь одну ногу, увязает другая. Мы в массе своей инертны. А инертность - мать  бездумного однообразия, пожизненный этап закованного в цепи догматов каторжанина, следующего отбывать земную повинность. Не преклоним колен перед врагом внешним, но всегда на коленях перед врагом доморощенным.
За лесом сверкнула молния, послышались раскаты грома. Тревожно качнулись деревья, перешептываясь между собой. Снова сверкнуло, осветив, будто пожарищем, зловеще-черный горизонт.
Я включила плитку «Лысьва», которую вначале никак не разогреешь, потом никак не остудишь, поставила чайник и вернулась к окну, к своим размышлениям.
«Жажда власти, жажда славы, жажда денег, - вглядывалась во взволнованную темень. - Мало кому удается пройти через те коварные врата и не запачкаться: самое тяжкое из всех испытаний. Не понимают, что власть и богатство, как талант и способности, - дар божий, высочайшее доверие Промысла, величайшая ответственность перед людьми. Не понимают, что хлебнув сей отравы, позволив проникнуть яду корысти, обрекают на муки себя и потомков своих. Не понимают, что помыслом живет человек - каждое мгновение. Не понимают временности, быстроты всего, скоротечности и необратимости расплаты. Прокляты на века устами тех, кого мучили при жизни, и души их не будут знать успокоения. А, значит, покоя не будет никому. И так - без конца. Пока человек не прозреет. Не прозреет - погибнет. Природа уже не в силах выносить человеческую грязь.
«Возлюби ближнего как самого себя» - набившие оскому слова. А ведает ли кто, что они значат? Кто знает о том, что сожаление о прошлом – один из самых больших барьеров на пути продвижения вперед? Кто знает о том, что проклятья в адрес властей, пусть даже порочных и скудоумных, оборачиваются против всего народа? Кто знает о том, что независимость и свобода духа – основа крепкого здоровья? Кто знает о том, что если у человека сексуальные проблемы, значит, ему ставят на место мозги? Кто знает о том, что понятие «духовность» гораздо шире религиозности: если истинная духовность служит Добру, объединяя все человечество, то религиозность, мир разделяя, служит на руку Злу? Кто знает о том, что именно его благодушие может стать той решающей силой, которая и определит балансирующую в Космосе чашу весов: быть или не быть Жизни на Земле?
Верят в нечто сверхъестественное, осознают его значимость, но слишком тяжелы оковы быта, заставляющие думать о хлебе насущном. И вот это насущное, которое не должно обременять и тяготить человека, становится сущим кошмаром благодаря индивиду в человечьем обличье. Его призывают любить. Но как его полюбить, если он страшен: лжив до мозга костей и ненасытен как океан; если живым сжигает человека, вставшего на защиту дерева; если мстит из рода в род за ошибки предков, пытаясь кровью доказать невесть что?
Может, и существует другой рай, но то, что рай на Земле возможен, это бесспорно. Для рая она и создана. Неужели не рай - птицы и звери, цветы и леса, озера и моря: море Красное и море Белое, море Черное и море Желтое, море Мертвое и Живая вода. Все – разное и все - едино. И всему есть место под солнцем. 
Как почувствовать такое единство? Как вырваться из стен малого и тесного мирка? Как достучаться до каждого сердца, чтобы понял каждый великий смысл существования земного, и что не сводится он, этот смысл, лишь к примитивным инстинктам тела и плоти? От них, от инстинктов, никуда не уйти - ими жив человек. Они же и превращают его в скота, когда забывает о «возлюби»!
Грянул гром, содрогнулась Земля. Взорвалось сполохами темное июньское небо, и хлынул ливень: обрушился с ревом на стонущий лес. Падали могучие деревья, скошенные, будто косой, шквальными потоками воды и бешеного ветра.
Утро следующего дня предстало ужасающей картиной.
Огромные деревья завалили весь город: парки, дороги, кладбища, дворы. Уцелел лишь мелкий кустарник. Мы ехали по Москве, усеянной рекламными щитами, сорванными крышами. Трамваи и троллейбусы кое-где стояли с выбитыми стеклами, с оборванными проводами. В центре, на высоком тополе, завис светофор, да так и мигал, посылая сигналы неведомо кому. Перегородив трассу, рухнул башенный кран. В речном порту затонули несколько судов. Стены Кремля оказались поврежденными из-за вывороченных с корнем деревьев, а на самой территории, говорили, их было разбросано несметное число. Здесь же рассказывали, что накануне, ночью, в подземных туннелях плавали автомобили.
Улицы дышали еще живыми, медленно умирающими деревьями. И были они - принявшие на себя первый удар неистовой стихии - как суровое предупреждение, как немой крик уставшей Природы о том, что беда не идет одна, что вслед за этой бедой грядет множество бед. 
И вспомнилось мне: «Там, где духовность и нравственность переступили определенную черту, человечество может быть возвращено к признанию своих духовных основ только каким-либо большим потрясением или серией потрясений, обращающих личное сознание вглубь себя, к вечным истинам, к присущей ему божественности и таким образом предотвращающих дальнейшее сползание к соблазну, ложности внешнего блеска и чувственных  иллюзий»...
Почему вспомнилось это? Да потому что, видимо, правы мы с Юлькой. Страха быть не должно, но и безмятежность зачастую преступна.
Все должно быть иначе. И все будет иначе. Сказано же: «Над страной тени смертной великий свет воссияет». А вот когда он воссияет, зависит от каждого из нас. От того, сколь скоро каждый из нас откроет такой Свет в себе.
Ведь Свет – это Тот, Кого мы и называем  Богом. У Него столько лиц, сколько людей на Земле. Мы плетем сети мрака, куда сами же и попадаем: делами своими, помыслами своими. Что сеем – то и пожинаем, что мыслим – то и получаем. 
Это был день счастливого избавления - двадцать шестой по лунному календарю день.
ЛЮБОВЬ
Что есть Любовь? Это Блажество.
Что есть Блаженство? Это Гармония.
Что есть Гармония? Это Любовь.
Все начинается с Любви.
А где же на Земле истоки Любви?
Оказалось - в Сердце человека...
Я долго искала ее. Она была рядом, витала вокруг, исчезая тотчас, стоило к ней прикоснуться, будто желая научить чему-то такому, чего еще не понимала. Это потом, с годами, я сообразила, что она, таким образом, испытывала меня на прочность: отрекусь или не отрекусь; впаду ли в разочарование, под пеплом которого померкнут мои стремления и желания. Ведь смысл жизни не в том, чтобы их удовлетворять, эти стремления и желания, а в том, чтобы они не угасали.
Искушение ходило за мной по пятам. Сопровождало всюду - в образе молодых людей, коих, несмотря на мой достопочтенный возраст, день ото дня пребывало. Но я избегала их, держась на расстоянии, позволяя иногда опустошать свои карманы, не допуская опустошения души.
Все это было происками любви-страсти - когда-то, в юности, мне ее не хватало: поверхностно-неглубокой, влекуще-обманчивой, доступной и легкой, быстротечной и быстроуходящей.
Любовь-вдохновение была серьезной и недоступной. Случайно вспыхнув, она жила во мне, и при этом где-то далеко: реальная и призрачная, мучительно-раздвоенная, повергающая в тоску, заставляющая совершать нелепейшие поступки во имя ее, обрекающая на невыносимую душевную боль.
Она водила меня, моя Любовь, путями извилистыми, будто проверяя на верность ей. Выстраивала препятствия на ровном месте, осложняя, в общем-то, удачную жизнь. Она омрачала жизнь тем, что посылала мне самых лучших мужчин, но все они были от чего-то зависимы, к чему-то привязаны, кому-то обязаны. В который раз я оставалась одна, но разочарование по-прежнему блуждало за моим порогом.
Я верила в нее, в Любовь, в ее могущество и силу. Не отрекалась от нее, когда она полудышала. Напротив, чем дальше шла, чем дольше жила, тем больше ее было во мне. Собранная, как нектар, по крупицам и каплям, при каждой встрече, от каждого человека, она переполняла меня, и, в конце концов, трансформировалась в какое-то неистовое желание сделать совершенной, безо всяких страданий, жизнь на Земле.
И все же было в ней нечто такое, что я не могла разгадать.
И вот однажды, на юге... Стояло чудесное декабрьское утро. Я проснулась с ощущением радости, предшествующей озарению. И меня, на самом деле, озарило.
Я вдруг осознала, что Любовь - начало всему. И счастлив не тот, кого любят, а кто сам умеет любить. Способность любить до конца, невзирая на слезы, обиды, душевные раны и травмы, и есть тот единственно правильный путь - к здоровью и благополучию, который все ищут, но не могут найти.
Она - Любовь - оказалась самым благодарным, реально-живым существом из всех тех, в кого влюблялась я, и кто не оценил моей любви. Она, лукавая и коварная, изменчивая и непостоянная, хрупкая и нежная, осыпала милостями мой каждый день, превращая будни в незабываемые дни. Она дарила мне то, чего не имели другие: вместо снега - кленовую листву; вместо унылых фонарей - яркие звезды; вместо скудных осенних вечеров - незабываемые закаты и рассветы; вместо нужды - достаток; вместо горечи - радость; вместо бессилия - неиссякаемые силы.
Осыпала любовь своей милостью и моих детей: что с трудом давалось иным, легко удавалось им. Их жизнь была еще красочней. Там, где не ступала я, шли мои дети: Европа, Азия, Африка, Америка, Австралия, экзотические острова, океаны, моря и горы...
Мои дети шли по земному шару.
И поняла я, какой же это неисчерпаемый источник – Любовь, когда не позволяешь ему оскудевать, а наполняешь силой духа и веры.
СЛОВО
- Чем вы сейчас занимаетесь? Пишите что-нибудь? – спросила меня Юлька.
- Реабилитирую идею всеобщего блага, во всем мире признанную утопической. Если человечество не изменит курс...
- Куда?!
- В светлое будущее, - рассмеялась я.
- Оно не изменит. По крайней мере, в ближайшие сто лет.
- Но у нас нет этих ста лет! 
- А зачем вам все ЭТО надо?!
- ЭТО надо не только мне, но и тебе!
- Вообще, правильно делаете, - захохотала Юлька. - Ученые доказали: человек, у которого мозг загружен на полную катушку, медленнее стареет.
- Эти несчастные ученые вечно опаздывают со своими открытиями. Разрежут лягушку, сидящую в банке, и сравнивают с мышкой, бегающей на воле. Старость, ежели хочешь, отступает перед внутренней наполненностью и целеустремленностью. А наполненность дают увлеченность и труд! Вот секрет легко победимой старости.
- Вы забыли про любовь.
- Любовь - само собой. В первую очередь. И слово, конечно. Несколько дней назад чувствовала себя прегадко. Состояние - наимерзчайшее. Вдруг звонит Галка. Я заскулила, завыла, заныла, застонала. И она начала говорить - обычные слова, банальные слова, которые тысячу раз я повторяла ей. Так полегчало! Утром была как огурчик. Будто кто тучи развел.
- Я тоже не понимаю, отчего мертвых осыпают цветами, а живым скупятся на доброе слово? Видимо, надо умереть, чтобы за поминальным столом услышать такие слова, - вздохнула Юлька.
- Лишают покоя усопших и не дают жить живущим! Ты знаешь, одно время на телевидении шла передача Володи Молчанова «До и после полуночи». Умная, интеллигентная, надо сказать. Мне запомнился такой эпизод - об энергетике слова. Гостья попросила ведущего встать, поднять обе руки, приговаривая: «хороший, очень хороший». Резко ударила по правой руке - та не колыхнулась. При словах «плохой, очень плохой» обе руки упали плетьми.
- А что вы хотите, если слово способно вызвать инфаркт.
- Осознав значение слова, Николай Васильевич Гоголь, в преддверие смерти, отрекся от своего творчества, завещав лишь духовную прозу: советы и наставления по переустройству России. Он понял, каких уродцев наплодил на свет пером. Теперь догадываешься, отчего у нас, в России, все толковое пробивается с огромным трудом? Донельзя загажено духовное  (или, как теперь говорят, ментальное) поле!
У нас не принято дарить вдохновение - принято судить и осуждать. У нас не принято дарить комплименты – принято злословить. У нас не приняты внимание и понимание – мы сходу все отрицаем. Меня всегда поражало, как чумели! очумевали! люди, когда осыпала их высокими словами! Мужики становились ручными: в мгновение ока из них улетучивалась грязь. Плакали! От того, что к ним прикоснулась ладонь. Заболевали! Потому что не привыкли - к женскому теплу.
Мы утратили способность дарить ласку и нежность. Мы напичканы интеллектом, но он не согревает души людей. Сколько ошибок совершают любящие люди - мужчина и женщина! Все их несчастья от того, что не умеют пользоваться СЛОВОМ. А ведь слово – это лекарство и яд, цепи и крылья, удача и неудача. Мы не придаем словам значения и, выдавая мнимое за действительное, накручивая себя, начинаем плести дурные обстоятельства вокруг предмета своей любви. В его душе и намека нет на злой умысел, но он, даже не подозревая о том, откуда исходит опасность, невольно попадает в такие обстоятельства. А недомолвки! Что может быть хуже!? Сосуд, заполненный собственной фантазией. Но фантазии большинства на уровне животных. Да простят меня животные.
- Что правда, то правда, - согласилась Юлька, выслушав мой страстный монолог. - Мир, в его нынешнем виде, напоминает человекоподобных мутантов, где все кусают и жалят друг друга.
 - Жалят! А надо – жалеть!
Наверное, мне повезло: добрых слов я все-таки слышала больше. Всю жизнь пожинаю восторг. И если он пребывает во мне до сих пор, не убывая, в том нет моей заслуги и вины. Восторгом меня оплодотворили. Им зачали меня. Напоили – выше крыши. И мне хочется сеять его - теми же словами. Чтобы явились крылья у людей и взлетели они над Землей. Взлетели и осознали, как красива Земля и как она мала; как быстротечна Жизнь и как она хрупка; как коротко время свиданий и как его надо ценить; как лечит слово и как оно убивает.
Октябрь 1996 - июнь 2008
Книга первая - ГОВОРИТЕ ТОЛЬКО О ЛЮБВИ...
ЦИКЛ «ЛЮДИ, ИНФУЗОРИИ, НЕЛЮДИ»
Часть первая. «Страх – отец всех пороков»
1-Инстинкт самосохранения 2-Тринадцать ступеней 3–Обреченность на пьяную тему 4-Аленький цветочек 5-Кооператив утопленников 6-На чьи деньги построен дом? 7–Спелое яблоко вкуснее 8–Сатанинский день 9-Алло, это ты? 10-Общий вагон 11-Отверженные 12-Из пункта А в пункт Б…13-Разноцветный серпантин 14- Глядя – не видят 15-В долине древних могил 16– Полоса невезения 17-Святой день – пятница 18-Эротический калейдоскоп 19-Босоногий граф 20–Чайник 21-Визит французского банкира 22-Генеральный директор 23-Как рождается антисемитизм? 24-И вновь вариации на еврейские темы 25-Рафаэль 26-Обида 27-Осторожно: Курортная зона 28- Парадоксы перевоплощений 29-Тайна превращения людей в нелюдей
Часть вторая. «Призвание женщины – облагораживать мужчину»
30-Топкое болото одного улуса 32-Чужих детей не бывает 33-Национальная гордость 34-Ночной горшок 35-Пикник 36–Телка для «нового русского» 37– Оранжевая лошадь 38– Как один конь может задержать весь караван 39-«Я – сам себе президент» 40--Караоке для чукчей 41-Зачатые впотьмах 42-Авиценна из деревни Новинки 43-За кого голосовать? 44-Орлеанская дева 45-«Философические» беседы 46- Священный сосуд 47–Точка отсчета 48-Вера 49-Надежда 50-Солнечные люди 51– Поиск Истины вдоль исхоженных троп 52-Л