Алик

Из "Записок о минувшем"

После 5-го класса в пионерлагере «Запасное» я познакомился с Аликом Шварцбургом, оригинальным мальчишкой моих лет. В  разношёрстном лагерном скопище он был белой вороной: не матерился, не курил, не играл в спортивные игры. Наивно-вопросительный взгляд слегка выпуклых круглых глаз придавал его облику некоторую беспомощность. Просто удивительно, что его не задевали, не сделали объектом жестоких мальчишеских насмешек. 

С Аликом было интересно, он знал множество разных, в том числе забавных, историй, обладал хорошим чувством юмора. Любил не то чтобы приврать, а так, слегка пофантазировать. Мы сдружились с ним, часто бродили вдвоём то в поисках ягод, то просто так.

 Однажды в лесочке за оградой нам приспичило, мы присели. Я оторвал Алику клочок имевшейся у меня газеты.
— Хочешь, покажу фокус? — спросил он.
— Давай!
— Подожди  немного, — сказал  Алик и уставился в газетный клочок.
Через минуту он протянул его мне.
 — На, проверяй!
И он без запинки, будто читая, повторил весь текст, включая обрывки фраз.
— Ну  как?
— Так  это же настоящий цирковой номер! — смеясь, воскликнул я, возвращая Алику бумажку. — Как  ты это делаешь?
Тот промолчал.

Странное дело, я не раз приходил в изумление от куда менее удивительных вещей, но сейчас почему-то не испытал особого удивления. Я решил, что этот фокус – просто одна из тех необычных способностей, которыми обладают многие мои знакомые, да и я сам.

Кто-то умеет шевелить ушами, кто-то гонять волну по животу… Женька Коноваленко, например, может играть на балалайке с завязанными глазами, а я – сыграть любую мелодию на зубариках, на щеках и даже костяшками пальцев на черепе. Ещё я могу как угодно переставлять буквы в словах, а если слова не очень длинные – свободно произносить их задом наперёд… Да мало ли! Могу бегло писать левой рукой в зеркальном изображении…

Я не стал приставать к Алику с просьбой раскрыть секрет его фокуса.

Мы учились в разных школах, встречались лишь изредка и то случайно. Через несколько лет снова оказались вместе в «Запасном», на этот раз в так называемом комсомольском лагере (кстати сказать, в комсомоле я никогда не состоял).

По поручению руководства лагеря мы с Аликом за пару дней сварганили литературную часть концерта, посвящённого открытию лагеря: сочинили скетчи, сценки, накропали кучу эпиграмм и частушек. Сценки разыгрывали «артисты», а стишки и частушки мы с Аликом исполняли сами, причём, если я постоянно заглядывал в бумажку, то Алик шпарил наизусть и свои и мои сочинения. Он вообще знал весь сценарий наизусть, хоть подряд, хоть с любого места.

Восхищаясь его памятью, я, конечно же, вспомнил о «фокусе». Собственно, я и не забывал о нём, более того, я уже давно подозревал, что это был никакой не фокус, не иллюзия. Но тогда что?
Я попросил Алика продемонстрировать свой «аттракцион». Не удивившись моей просьбе и не ломаясь, он согласился. Вперившись в текст, занимавший на этот раз чуть ли не треть газетной страницы, минуты через две Алик повторил его, не пропустив не единого слова, в том числе и оборванного. Ошеломлённый, я молчал. Не оставалось никаких  сомнений в том, что Алик обладает феноменальной, фотографической  памятью.

 Я признался ему, что в прошлый раз принял его необычную способность за ловкий трюк.
— Я  тогда так и понял, — засмеялся Алик.
Ничто не выдавало в нём человека, наделённого особым даром. Простой в общении, доброжелательный, с виду он был обыкновенным, ничем не примечательным пареньком.


Прошли годы. Мы учились с ним в одном институте, он курсом ниже. Я  не отличался прилежанием: пропускал первые пары, на занятия ездил с единственной тетрадкой «по всем предметам», засунутой за брючный ремень. Иногда  мы с Аликом   сталкивались в трамвае, он тоже ехал на вторую пару с тетрадкой, свёрнутой в трубочку.

Я считал его сачком вроде меня, и  когда он толковал о своих планах, связанных почему-то с физикой, о каком-то Ландау и экзаменах в Москве, я слушал его в пол-уха, воспринимая эти планы, как странноватую маниловщину. Иногда мне даже казалось, что у него не все дома. Серьёзные вещи, о которых говорил Алик, забавно контрастировали с его внешним видом: коротковатыми брючками,  мятым кургузым пиджачком, непричёсанными вихрами…

Как-то, после долгого перерыва, мы снова встретились с Аликом в трамвае по дороге в институт. На этот раз он держал подмышкой какую-то книгу. Мы немного поговорили, он протянул мне книгу, оказавшуюся довольно увесистым фолиантом. Надпись на обложке гласила: «Л. Ландау. Е. Лифшиц. Теоретическая физика. Том второй».
— Первый я уже ему сдал, — пояснил Шурик, — скоро поеду сдавать второй.
 - Кому ему?
 - Ландау, кому же ещё!
 
Почему физика, почему Ландау? Я уже знал, что Ландау — физик мирового уровня, слышал о его школе для одарённых, но причём здесь Алик?

Всё, что мне рассказывал Алик, оказалось сущей правдой.
И про физику, и про Ландау...
После окончания института он не сразу, как намеревался, а только после двух лет навязанной ему работы в заводской лаборатории сдал экзамены Ландау и был принят на работу в Дубну.               
 
Впоследствие  Александр Шварцбург стал одним из ведущих отечественных физиков-теоретиков.

Во времена нашего доинститутского общения тяга Алика к физике никак не проявлялась: то ли он не считал нужным её демонстрировать, то ли она в нём еще только созревала. Во всяком случае, мне о ней не было ничего известно.

А вот о его, мягко говоря, неординарной памяти я знал не понаслышке. И убеждён,что наряду с его одарённостью, целеустремлённостью, трудолюбием и упорством,  она сыграла не последнюю роль в его впечатляющем взлёте на вершину отечественной науки.

И чувство юмора никуда не делось: в кругах его ценителей  А. Шварцбург известен как один из составителей некогда суперпопулярного сборника «Физики шутят».