Эрнест Афанасьевич

 Эта история произошла прошлым летом.
 Я как обычно гостил у бабушки в деревне. Я всегда приезжаю к ней на пару летних жгучих месяцев, спасаясь от индустриального зноя в огромном тихом оазисе в Калужской области. Там не очень много деревень, до туда не добрались ещё ищущие уединения с природой толстосумы, там много лугов, почти зеркальные свежие речушки, густые леса, где не перевелись ещё дикие звери, заливистые трели птиц постоянно наполняют чистый воздух теплой душевностью, в общем, там та самая красота русской природы, практически не тронутая человеком.
 Обычно я помогаю своей трудолюбивой бабушке вести небольшое хозяйство: поливаю огород, копаю, полю, кошу траву и развлекаю её вечерами долгими разговорами. В свободное же от этого время я беру свой уже немолодой, но до сих пор довольно резвый велосипед и еду куда-нибудь наслаждаться мирной природой и умиротворенным одиночеством, или если жара просто сбивает с ног, то еду на речку охлаждаться, или же просто сижу на лавочке и вдохновленно наблюдаю за небом, особенно ночным. Ах, какое же там бездонное яркое усыпанное миллионами маленьких приветливых огней ночное небо!
 Бабушкина деревня - это тот уголок Земли, где я отдыхаю душой. Нигде мне ещё не писалось так ладно и так легко как здесь. Но навсегда я бы здесь не остался: слишком уж тихо. Приехать отдохнуть от суеты, набраться сил - это да, но вот постоянно жить в этом спящем крае - нет. Не могу я всё же долго без динамики и постоянной круговерти.
Так вот тогда я приехал к бабушке с не очень хорошим настроением. Тот год вообще складывался преужасно: проблемы и напасти были, наверно, чуть ли не в каждой сфере моей жизни, как будто мне перебежал дорогу целый караван черных кошек. Именно тогда я расстался с девушкой, у меня начались трудности с учебой, я ломал руки и ноги, терял телефоны, попадал в передряги по глупостям, нервы начали сдавать, с творчеством не ладилось совсем. Я начал задумываться, а правильно ли я всё делал в жизни, может я пошёл не той дорогой? В голову лезли нехорошие мысли, хотелось бросить абсолютно всё, но сил начинать сначала не было. Я стал сомневаться о значимости моего существования вообще. Я с нетерпением ждал лета и с трудом его дождался.
 В таких вот чувствах и в таком вот разобранном состоянии я приехал в свою отдушину, в надежде найти ответы на вопросы или хотя бы подсказки. Это был последний вариант. (Забегая вперед скажу, что ставка себя полностью оправдала)
 Я начал заниматься тем, чем обычно я там и занимался: облагораживал себя трудом и упивался великой красотой. Только в полной мере отдавать себя этому у меня не получалось - всё было не так. Меня постоянно отвлекали бредовые и депрессивно-философские мысли, работа не шла так легко, не хотелось никуда ехать, даже разговоры с бабушкой стали не такими задушевными. Всё было так, как будто мне надели черные очки, и теперь мне весь мир казался мрачным и неуютным, и к моему огромному сожалению оазис был не исключением. Надежда стала сильно меркнуть и исчезать.
 Я был у бабушки уже больше недели. Состояние моё практически не изменилось, по крайней мере, лучше мне точно не стало. Звезды мне больше не казались приветливыми огоньками, они на меня давили своим величием, а богатырский сон, который был вечным моим спутником в деревне, кинул меня как и многие в тот год. Время ползло на удивление медленно, каждый день забирая у меня частичку надежды, с каждым разом всё большую.
 В таком же стиле прошла ещё одна пустая заунывная неделя. За ней ещё одна. Отчаяние уже маячило на горизонте своими пугающими очертаниями, готовое в любую секунду прилететь ко мне и окутать меня собой. Я стоял на краю пропасти. Руки уже чесались, просились собрать в охапку мои немногочисленные пожитки и отправиться куда-нибудь далеко отсюда. Или хоть куда-нибудь. Только не было ни одной мысли куда...
 Я стал считать дни, часы, минуты, секунды. Это было единственное занятие, которое я мог себе безболезненно позволить. Ну, как безболезненно - с наименьшими потерями, так сказать. Потом я считал шаги, движения, вдохи, короче просто грузил свой мозг, чтобы он не сгнил изнутри.
 Я поставил условие, я люблю ставить условия, особенно Судьбе. Итак, я сказал себе и Судьбе (или что там Оно есть): "Если через три дня ситуация не изменится, то я уеду отсюда. Да вот так, раньше срока, не насладившись вдоволь, потеряв связь с этим местом, возможно и навсегда. Я не хочу этого, но если всё не повернется в лучшую сторону, то придется это сделать. От меня ничего уже не зависит, так что вся последняя капля надежды полностью Твоя. Не разбазарь её пожалуйста... Я ещё верю."
 В тот момент моя вера в людей была ничтожная, честно говоря, я в них разочаровался: слишком уж много раз я обжегся в тот злополучный год. Единственным мужественным атлантом, державшим эту веру ещё на плаву, была моя бабушка. Что бы я без неё делал?
 Условие было поставлено, а дни шли всё так же серо. Ничего не изменилось.
 Вот закончился и последний день моего договора с Судьбой. Вечером я чувствовал, что ничего не произойдет, я вообще знал, что перемены не наступят, но почему-то, из-за какого-то внутреннего непонятного мне чувства, я решил остаться на один денёк. Ещё один и баста.
 В тот последний день я решил съездить на кладбище. Это был мой финальный каприз, последняя просьба, если можно так выразиться : посетить то место, где все мы будем.
 Не скажу, что мне вообще куда-нибудь хотелось ехать в тот день, но я сказал себе: "Надо. Всё, последняя вылазка, и домой."
 Я взял своего верного двухколесного друга, медленно выкатил его блестящий стан на узкую протоптанную тропинку, ведущую к недавно заасфальтированной дороге, с некоторой неохотой запрыгнул на него и лениво закрутил педали.
 Дорога предстояла недалекая, всего километров семь, но я как-то не очень часто катался туда, возможно из-за того, что она такая короткая, а может ещё из-за чего-нибудь другого, просто так сложилось. В последнее время было всегда пасмурно, что ещё больше меня угнетало, и тот день был не исключением: серые тяжелые облака затянули собой всё небо, прохладный ветер всё время пытался сбить меня  с велосипеда, мелкий и жгучий дождик иногда начинал моросить, застилая мне глаза, никакого намека на солнце, лето и тепло. Хотя мне вообще нравится такая погода.
 С удовольствием превозмогая все усилия, я уже мчался туда, подстегиваемый погодой.
 Вскоре я достиг пункта своего назначения. Это было обычное ничем не примечательное маленькое довольно старое деревенское кладбище. Не думаю, что здесь сейчас вообще хоронят людей, хотя оно далеко не заброшенное: на пасху здесь всегда много людей, и недавно около него построили небольшую аккуратную церквушку, в которой я, к сожалению, ни разу не был.
 Само кладбище представляло из себя прямоугольник земли, огороженный метровым железным забором, с синей уже слезающей краской, на некотором возвышении, в поле, граничащий с лесом и даже залезающий в него. Скорее даже с него и начинался сам лес. Кладбище находилось недалеко от основной дороги, проезжая по которой можно было без труда увидеть купол церквушки, и к нему вела ещё одна дорога, но не заасфальтированная.
 Раньше я никогда там не был.
 Я подкатил к таким же синим открытым воротам, аккуратно оставил своего железного друга у забора и зашел внутрь.
 Как я и ожидал, на кладбище никого не было (откровенно говоря, это и было главным мотивом моей поездки туда - гарантированное отсутствие людей). В довольно неровные ряды и с такими же покосившимися оградками мрачновато, но гордо стояли кресты, в основном сделанные из металла (может быть бронза или чугун). Было правда несколько деревянных крестов, большинство из которых уже основательно подгнило и скоро перестанет представлять собой крест, что уже делает с трудом, правда была парочка новых. То из-за чего многие люди приходят на кладбище, или что особенно привлекает их внимание и заставляет беззвучно поразиться и преклониться, о, эти величественные произведения искусства - памятники, вообще там отсутствовали, хотя я надеялся найти здесь хотя бы один, например какой-нибудь дворянской семьи. На кладбище (я даже запамятовал его название) из камня были только гранитные плиты, но, конечно, в не очень большом количестве. Могилы были средней ухоженности, но куч мусора, к радости, я там не обнаружил.
 Я начал медленно ходить по зарастающим тропиночкам и рассматривать кресты и плиты, в надежде найти что-нибудь интересное или просто полюбоваться этой специфической красотой и проникнуться этой молчаливой загадочной атмосферой.
Казалось, что на кладбище было ещё пасмурнее и холоднее, чем есть на самом деле. Величественную тишину нарушали только периодические вскрики птиц, да унылый шум листвы, беспокоемой ветром. Ничто не должно тревожить вечный покой.
 Ходил я так минут 20, за которые я не нашел ничего примечательного: все кресты были похожи друг на друга, плиты тоже, люди были простые, ничем не выделяющиеся: стандартные русские фамилии, иногда старорусские имена (кладбищу было лет двести), портретов было очень мало, впрочем как и плит (видно сказывался массовый отток деревенского населения в города, вот она, урбанизация). Мне наскучило читать однотипные фамилии и далекие года, и я стал искать только портреты.
 Портреты были в основном уже потертые и почти исчезнувшие, лица были похожи на призраков. Те же изображения, которые можно было различить, не очень-то меня впечатляли или цепляли. Я походил ещё несколько минут, с каждой из которых мне всё меньше хотелось здесь находиться. Надежда и воодушевление снова улетучивались.
 Твердо решив уйти, я заметил могилу, стоявшую немного на отшибе, но не совсем обособленно. На ней стояла черная гранитная плита и был различим выпуклый портрет, рядом стояла маленькая лавочка (невиданная роскошь для того места), позади которой раскинулся своей пышной кроной вековой дуб, ограда отсутствовала. Эта могила меня заинтересовала.
 Подойдя к ней поближе стало ясно, что ограда раньше была, но видимо кому-то очень сильно понадобились деньги, или просто нетрезвой молодежи было нечем заняться. На первый взгляд могила была не слишком ухожена по сравнению с другими, но и заброшенной её назвать тоже было нельзя - были участочки и похуже.
 Я сел на лавочку отдохнуть, сам не знаю от чего, наверно от жизни, и облокотился на могучее дерево. Ветер колыхал мои волосы. Мелкие капельки освежали картинку. Солнце всё так же пряталось за мокрые ватные облака.
 Я стал пристально разглядывать захватившую моё внимание могилу. Вначале мой взгляд рефлекторно пал на плиту и на надпись на ней. Там было написано: "Эрнест Афанасьевич Деймонов", чуть ниже - "1888-1943". Мне сразу как-то приглянулось такое сочетание, такой контраст имени и отчества и такая необычная, особенно для тех мест, фамилия. Годы жизни мне тоже запомнились сразу.
 Над этой надписью располагался портрет. На выпуклом подобии холста находился мужчина русской внешности и средних лет, с темно-русыми короткими волосами, серыми живыми глазами, загадочно прищуренными, и не большой щетинкой. Черты лица были правильные, красивые, немного округлые, высокий лоб бороздили волнистые морщинки, нос был прямой, довольно тонкие губы застыли в какой-то непонятной полуулыбке, широкий мужественный подбородок выдавался вперед. Человек на портрете был одет в костюм, на его шее поверх рубашки был неаккуратно повязан серый галстук. Мне показалось, что он сидел, сутуля свои могучие плечи. В целом, на фотографии покойный выглядел естественно, но мрачновато.
 Лицо Эрнеста Афанасьевича, сам не знаю почему, навсегда впечаталось в моё сознание тем портретом с его надгробной плиты.
 Я пристально разглядывал его несколько минут, подмечая каждую деталь. Дольше всего я смотрел в его необычные серые глаза: несмотря на время и качество фотографии они всё равно казались очень живыми, словно вот-вот он подмигнет тебе. Чуть меньше я вглядывался в его улыбку, пытаясь понять что же она из себя представляет, и что Эрнест Афанасьевич этим показывал.
 Первое впечатление о нём у меня было таково: можно сказать, что это был добрый, приятный, знающий и опытный человек, который уверенно чувствовал себя в большой компании и не испытывал проблем с общением, был в меру же'сток, имел внутренний стержень и, возможно, харизму. Но что-то в нём настораживало, было такое чувство, что он тебе что-то не договаривает, даже сейчас. Его глаза будто скрывали какую-то тайну, при этом смотря тебе в душу, а вкупе с той ухмылкой, которая по степени загадочности напоминала улыбку Джаконды, они создавали устойчивый образ в моей памяти, с тех пор не дававший мне покоя.
 На фото ему было около сорока - значит снимался он примерно в конце двадцатых - середине тридцатых. Странное было время: конец НЭПа, начало индустриализации и коммунизации, не за горами были репрессии и война. Интересно, а он понимал в какое же знаменательное для страны и мира время он живет?
 Интересной мне показалась и одежда Эрнеста Афанасьевича: видно, что не сельский костюм, довольно необычная для того времени рубашка, с через чур своеобразным узором, и галстук. Было ясно, что он не жил в деревне, хотя мог быть и местным.
 Я стал оглядывать участок могилы. Как я уже отмечал, он не был сильно ухожен: трава была густая, некошеная в отличие от многих участков, валялось несколько веточек и фантиков (видимо те кто следят за кладбищем, не знаю, кто они, сторожа я не увидел, периодически убирают более габаритный мусор, например пивные бутылки, так как там было довольно много окурков, оставленных явно не родственниками Эрнеста Афанасьевича, козырное ведь место как никак), плита была грязная и, конечно, не было ограды. Можно было подумать, что на могилу никто не приходит, особенно если сравнивать с некоторыми образцовыми соседними. К слову, я так и подумал в первый момент. Но приглядевшись повнимательнее, я понял, что ошибался.
 Во-первых, могила Эрнеста Афанасьевича была не так уж заброшена, было видно, что за ней пускай и не сильно, но ухаживали, хотя не исключено, что этим занимаются смотрители, но мне всё равно казалось, что одними ими уход за участком не ограничивается.
 Во-вторых, я заметил парочку красных лепесточков, листок от стебля цветка и даже разглядел дырку в земле, где они, по-видимому, и стояли. Если носят цветы - значит не забыли ещё Деймонова Эрнеста Афанасьевича, вряд ли кто-то ставит цветы на могилы просто так.
 И в-третьих, трава у самой могилы была достаточно примята, будто кто-то там ходил. Я, конечно, знал, что это могли бы быть и смотрители, и пьяная молодежь, и такой же случайный прохожий как я, но думаю, что такие совпадения маловероятны.
 Итак, кто-то Эрнеста Афанасьевича навещал.
 Я продолжал задумчиво сидеть на маленькой лавочке. Курить там я себе не позволял (хотя в тот период жизни я смолил одну за одной, что иногда дико раздражало моё окружение). Дождь к тому моменту усиливался, но меня это ничуть не смущало - я привык к такому повороту событий.
 Сопоставляя свои наблюдения и свои знания, моё любопытство захватили несколько интересных моментов: происхождение покойного и его судьба.
 Насчёт его происхождения у меня были сомнения, что он местный: ну не деревенский у него внешний вид, и фамилия странная, не скажу чтобы очень русская.
 А если он не местный, то каким ветром его сюда занесло. Правда тысяча девятьсот сорок третий год был ещё страшный, вроде фронт и отодвинулся далеко от этих мест, но какие-нибудь гарнизоны продолжали стоять и люди умирали, братские могилы, хоронили где попало. С этой теорией не очень вязался памятник - для погибших на войне в этих местах были отдельные захоронения, памятники и мемориалы. А может быть это врач? Или журналист, в общем не военный? Это было загадкой.
 А даже если он и местный, то как он оказался тем, кем был на портрете на своей надгробной плите. Я был уверен, что он не жил долгое время здесь.
 Это тоже было загадкой. И эти загадки мне захотелось разгадать. Не знаю зачем. Не знаю с чего вдруг взялось это чувство, этот порыв. И даже было необязательно разгадать их по правилам, докопаться до истины, мне хватило бы и разгадки в голове, просто по своим ощущениям (впрочем этим я и занимался прямо перед этим). Но получить хоть какую-то достоверную информацию об Эрнесте Афанасьевиче Деймонове мне тоже хотелось.
 Ещё некоторое время я сидел, смотря и сопоставляя факты. Голова была полна мыслями, предположениями, догадками. Эрнест Афанасьевич сильно взбудоражил меня и мою мозговую активность.
 Внезапно я почувствовал, что как-то похолодало. Переключившись с могилы и фантазий на внешнюю среду, я обнаружил вечер, медленно надвигающийся своими прохладой и полумраком. Перестав следить за временем и считая, что прошло не больше часа, я к моему удивлению просидел там около трёх.
 Я решил, что на сегодня хватит, и поехал домой, сделав остановку у ручья, чтобы покурить и ещё раз обдумать произошедшее.
 Стоя на берегу небольшой журчащей речушки, где глубина не больше полутора метра, смачно затягиваясь и красиво выдыхая дым, я понял, что мне серьезно хочется узнать об Э.А.Деймонове что-то большее, чем просто фотография и годы жизни, поэтому на завтра я запланировал поход в сельский архив, в надежде найти там нужную мне информацию.
 Вернувшись домой в хорошем приподнятом настроении, я до поздней ночи болтал с бабушкой за морем чая обо всём подряд. И, выйдя на крылечко, после того как она ушла спать, я в первый раз за этот год полюбовался необъятными звездами.
 Он меня не обманул. В тот день я передумал уезжать.
 Потом я часто вспоминал  мою первую встречу с Эрнестом Афанасьевичем и до сих пор её вспоминаю.
 Выбранный мной день икс располагался во второй половине предполагаемого мной вояжа к бабушке. А это значило, что осталось мне релакситься там уже недолго. А если быть точным, то всего две недели, а если быть совсем-совсем точным, то тринадцать дней.
 Те две недели пролетели со сверхзвуковой скоростью. Я даже не успел заметить как так быстро закончился мой отдых. Я не запомнил их в таких подробностях как первое знакомство с Деймоновым Э.А., но рассказать Вам о них, конечно, стоит.
 Моим любимым местом за те тринадцать дней без сомнения стало кладбище. Я ездил туда каждый день. Могло показаться, что я стал готом, но это было не так. Это был всё тот же я. Только обновленный.
 Сначала проводить своё "расследование века" я хотел по всем канонам: брать только достоверную информацию, проверять результаты, рассуждать непредвзято и докопаться до разгадки, чего бы мне это не стоило. Но такого настроя мне хватило только на один день. Да, это был именно тот день, когда я поехал в архив.
 Не буду подробно на этом останавливаться, потому что, хотя я и люблю архивы и особенно в них копаться, там было очень скучно и однообразно. Я даже не помню, как там было всё устроено, что очень странно. Видимо моя душа хотела другого в тот момент. И я ей дал это "другое", но это было чуть позже. Пойдем по-порядку.
 Пробыв пару душных тошнотворных часов в сельском архиве, перебирая, кажется что циклично повторяющихся, Ивановых и Сидоровых (начинаешь верить в реинкарнацию), я всё же нашел Эрнеста Афанасьевича Деймонова.
 Фотография была та же, что и на надгробии. Родился он одиннадцатого июня тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, а ушел в мир иной девятого ноября тысяча девятьсот сорок третьего, причем дата смерти была дописана уже позже, совсем другим карандашом, и неуверенно. Место рождения не было указано, но я нашел сведения, что он был впервые зарегистрирован здесь в этих местах (а именно в местечке Папино, если это вам о чем-то говорит) в тысяча девятьсот восемнадцатом году от Рождения Христова. О родителях ничего написано не было. О других родственниках тоже. Браки не регистрировал. В партии и колхозе не состоял, графа, отвечающая за образование и место работы, как и многие другие, была чиста (конечно, а что я там ожидал увидеть? Полное досье? Авттобиографический фильм? Страницу в вконтакте? Право, смешно), но, как и некоторые, она была такой по чьей-то загадочной воле - было явно видно, что карандашные записи стерты. Правда в конце папки я нашел один интересный документ. Я не понял его суть, но из него следовало, что Эрнест Афанасьевич работал в сельской школе. Кроме этого я не обнаружил ничего интересного.
 Согласно личному делу в сельском архиве он уехал отсюда в тысяча девятьсот тридцать третьем. Куда не сообщалось, что странно.
 В общем, это была вся информация, которую я нашел про загадочного покойного.
 Из-за такой результативности и из-за той необъяснимой скуки я решил сойти с "праведного пути". Я понял, что этих данных мне хватит. Это будет просто для себя.
 Из архива я сразу же поехал на своём двухколесном коне снова на кладбище.
 Я приезжал туда каждый день. Менялась погода, менялось время суток, менялись одежда и настроение, практически не менялось количество людей на кладбище (только раз я встретил там какую-то бабушку, но она явно не хотела со мной общаться, впрочем как и я не хотел с ней), менялось всё, кроме моей одинокой фигуры на лавочке, полета моей мечтательной мысли и, конечно, Эрнеста Афанасьевича, который всё так же загадочно ухмылялся.
 Я много думал о нём, пытался понять, прочувствовать кто же он, кем он был, пытался придумать ему его судьбу. Этим я занимался охотнее всего.
 Мне хотелось думать, что Эрнест Афанасьевич был непризнанным гением, что у него была очень сложная судьба, которая изрядно потрепала его, что он был эпицентре основных исторических событий и что, возможно, он был писателем и оставил после себя какие-нибудь очерки и записи, а может даже и целую книгу.
 Вот как мне представились Деймонов Э. А. и его судьба: родился он в купеческой или мелко-дворянской семье в большом городе, в Москве или Санкт-Петербурге например, получил хорошее образование, не исключено, что имелись лишние деньги. Наверно, поступив в университет, не успел в нём доучиться из-за сложившейся ситуации в стране и решил уехать подальше от города и большевиков - в глубинку, где было тише и спокойнее и где к нему было бы меньше вопросов.
 Из страны решил не уезжать, потому что любил свою Родину и считал, что не приживется в другом месте. А в этих местах его привлекла природа. А может у него где-нибудь недалеко отсюда была дача, куда он часто ездил, и где ему нравилось быть.
 Жил, наверняка, довольно обособленно, где-нибудь на отшибе, но затворническую жизнь не вел. В сельской школе работал скорее всего ради, так сказать, морального удовольствия, так как деньги у него были.
 Эрнест Афанасьевич был умным человеком и не поддался искушению НЭПа - не уехал в город и не раскрылся, хотя, наверно и частенько покидал свою обитель в поисках той потерянной юности.
 Видно он нашел там хороших друзей и мог ничего не опасаться даже на первых парах коллективизации. Но затем скрываться стало труднее, вопросов о его личности возникало больше, голод давал о себе знать, да и противен ему был тот красный деспотизм, возможно он был почти раскрыт как скрытый кулак, что было по сути правдой.
 Я думаю он помогал крестьянам, пока был там, деньгами и не только. Не исключено, что он был там такой не один.
 Но тиски сжимались всё сильнее и он принял тяжкое решение уехать из того места, где благополучно прожил десять лет, предвидя Сталинские репрессии. Уезжал он с огромной грустью.
 Уезжая, он тщательно заметал за собой следы, не оставив после себя практически ничего. Куда он уехал, вопрос спорный: мог найти ещё одно такое тихое местечко ещё дальше от Москвы, в Сибири например, а мог, потратив последние деньги, уехать из СССР куда-нибудь в Европу, а потом может быть и в Америку.
 Красивой была моя фантазия, в которой я подумал, что он влюбился в обычную крестьянку и, не удержавшись, смотря на ужасы тридцатых и на то, как ей там живется, уехал вместе с ней. Я бы мог всё это проверить, но мне не хотелось разочаровываться.
 Там, куда они уехали, у них родилась дочка (я просто чувствовал это; он был прекрасным отцом). Они вели довольно тихую, но не без фейерверков, счастливую семейную жизнь: он зарабатывал преподавая и литературным трудом, творя под псевдонимом, а она вела домашнее хозяйство.
 Но их семейную идиллию разрушила вторая мировая война, которая даже если их и не затронула, то уж точно не смогла не потревожить Эрнеста Афанасьевича. Где бы он ни был, он всё равно воевал. И воевал за Россию. Представляя каким он был, не могу не предположить, что он не раз отличался в бою и его награждали. Только вот он был в опасности, его в любой момент могли поймать и расстрелять прямо на месте, но ему везло, в его перебежках из батальона в батальон (по-другому было нельзя).
 В сорок третьем, когда немцы уже отступали, он, вернувшись на его духовную Родину, найдя своих старых знакомых, попросил "похоронить его", чтобы его потом не искали и забыли о нём. Не думаю, что это было очень сложно сделать.
 Во время войны он, конечно, писал и не исключено, что вернувшись в Европу, присутствовал на боевых действиях в качестве журналиста.
 А когда война закончилась, он вместе с семьей уехал куда-нибудь к морю и жил там до самой смерти, наслаждаясь жизнью и творя, но каждый день с грустью вспоминая свою Родину и мечтая туда когда-нибудь вернуться. К сожалению, его мечте не суждено было осуществиться.
 Но его дети и внуки, наверняка переехали в Россию и навещают своего папу и дедушку. Те цветы, что я видел на могиле у Эрнеста Афанасьевича, принесла ему его самая любимая внучка, которая обожала дедушку и прониклась его любовью к России. Возможно, я как-нибудь встречу её на той лавочке.
 Вот такую вот насыщенную и ценную жизнь прожил Эрнест Афанасьевич Деймонов. По крайней мере, в моей голове всё было именно так.
 За те две недели он стал моим лучшим другом и единственным собеседником, которому я мог рассказать все, это было несложно, так как друзей у меня тогда не осталось, а с моим единственным собеседником - бабушкой, я не мог затрагивать многие темы и раскрывать большинство своих проблем. Эрнест Афанасьевич выслушал всё, что у меня произошло за тот самый ужасный в моей жизни год, и не только за тот год, но и вообще; он безмолвным пониманием проникался во всё, что я ему рассказывал, участливо сострадал моим переживаниям, всегда охотно внимал то, чем я с ним делился. Он был великолепным слушателем и, кажется, прекрасным советчиком: он с высоты своего опыта и положения так с легким недоумением смотрел на то, чем я загонялся, что я начинал думать, что это,и вправду, всё пустое.
 В конце концов, он убедил меня, что все эти переживания бессмысленны, ничтожны (особенно по сравнению с его), и мне стало как-то легче. Намного легче.
 Это случилось в последний день перед отъездом: я решил в последний раз перед тем как я вернусь в шумный мегаполис навестить своего, как я уже считал, закадычного и вечного друга. В знак уважения и дружбы, а также благодарности за его ежедневное терпеливое выслушивание меня я принес ему пару красных гвоздик. Именно в момент того последнего разговора до меня наконец дошло истинное осознание своего положения: не пессимистическое и депрессивно-упадническое, а реальное.
 Чаще всего мы себя накручиваем в своих проблемах, очень часто проблема кроется даже не в стечении обстоятельств, а в голове. Решение таких проблем по сути не сложное: нужно лишь спросить себя, а так ли всё плохо на самом деле, просто не принимать всё происходящее близко к сердцу, обращать пристальное внимание не на негативную сторону, а на позитивную или хотя бы нейтральную. Не нужно заниматься самоедством - жизнь сама расставит всё на свои места, а постоянно укоряя и унижая себя, ты только делаешь себе хуже.
 Как же ничтожен человек по сравнению со Вселенной! И так же его проблемы - ничтожны. Мы сами превозносим их в ранг общевселенских.
 Нет, конечно, есть жизненные ситуации, в которых по праву опускаются руки и теряется рассудок, но таких проблем меньшинство, и с ними люди сталкиваются очень редко.
 Не требуется чего-то сверхчеловеческого чтобы пережить простые жизненные трудности, часто признаваемые за неразрешимые, в основном нужен только настрой и уверенность в себе - это тот минимум, который нужен.
 Вся сложность заключается в осознании. Это первый шаг и самый трудный. Только благодаря Эрнесту Афанасьевичу я смог его сделать.
 Я находился в каком-то благоговейном шоке от произошедшего, с меня будто сняли черную повязку с глаз и выбили из моей головы весь сор. Но не смотря на то, что я находился в прострации и до конца не осознавал всё происходящее, мне всё равно было очень грустно уезжать и прощаться на неопределенный срок с (на тот момент) самым близким мне человеком, пускай уже и не существующим.
 Я сел в машину и поехал домой, к тем неразрешенным проблемам, к той двоякой динамичной атмосфере. Но теперь у меня не было страха, у меня не было отвращения, у меня не было желания повернуть обратно. Я с нетерпением ждал встречи с самым опасным врагом - городом. Я знал, что всё получится.
 За окном проносились леса, поля, деревни, размываясь и сливаясь в одно пятно. Дорога была не короткая. Вскоре потемнело и разноцветные разводы и пятна превратились в большую черную массу, в этакий занавес, изредка разбавляемый вспышками фонарей. Обожаю ночной загород.
 Я сидел и любовался этой красотой, от которой у меня захватывает дух, и просыпается непреодолимое желание творить. И в этом ночном экстазе передо мной открылась одна истина, ради которой я и рассказал Вам эту историю.
 Мне было понятно, как, надеюсь, и Вам, что на самом деле Деймонов не был таким, каким его обрисовал, и жизнь его была совершенно не такая, какую ему придумал я. Мне просто хотелось, чтобы он был таким. Чтобы он был похож на меня, и чтобы у него всё сложилось. На самом деле он, наверняка, был неудачником, ну по-крайней мере ничем не выдающимся человеком.
 Я уверен, что он не сделал ничего существенного в жизни. Он не был похож на героя. И в войне скорее всего не участвовал. В общем, он был простым серым гражданином, сумевшим накопить денег себе на памятник, но не оставившим потомство.
 Не исключено, что он не был удовлетворен своей жизнью, если, конечно, он смог осмыслить, дойти до этого.
 Но не смотря на всё это, он всё равно не зря жил на Земле. Каким бы ни никчемным и пустым не было его существование, Эрнест Афанасьевич оставил свой след в истории, по-крайней мере в моей.
 Не важно кем он был, пускай даже самым последним отморозком, но он смог помочь мне, в отличии от многих живых и, как я думал, неравнодушных ко мне людей. Он смог стать моим самым верным другом, даже не зная меня лично. Он оказал на меня очень большое влияние. Он вытащил меня из огромной ямы.
 И если это был вдруг его единственный хороший поступок, то всё равно его жизнь была прожита не зря. Одна эта история несет в себе столько жизненного смысла, сколько нужно ещё поискать.
 Не думайте, что я какой-нибудь сумасшедший или душевно больной, если я видел в надгробной фотографии своего друга. Мне нужен был слушатель, которому я бы смог рассказать всё, а в нашем мире такие люди (живые) на дороге не валяются, их гигантский дефицит; мне нужно было найти то, на что я бы смог полностью отвлечься. И я нашел всё это в лице Эрнеста Афанасьевича Деймонова.
 Вот одна из самых важных мыслей в жизни, которую очень часто забывают в нашем извращенном и жестоком мире : жизнь, особенно человеческая, бесценна, она всегда имеет смысл, даже если мы его не видим или не хотим видеть. Его можем не понять мы, но могут другие.
 И если кто-то умирает или сам лишает себя жизни, чувствуя себя несчастным и сожалея, что не прожили другую, осмысленную жизнь, не найдя ответа на вопрос: зачем я существую, то это не значит, что как они думают, так и есть. Нет. То, что они проморгали, найдут потом. Может не скоро, но найдут. Каждая жизнь имеет смысл. А забирая сами у себя это сокровище, они делают хуже не только себе, но и людям, которые верили в них, даже если они считают, что таких не существует. Они заблуждаются.
 Даже после смерти негодяй может стать самым важным человеком для кого-то. Даже самого последнего неудачника могут возвысить до небес. Неоцененного оценят. Любой человек может стать смыслом жизни для другого человека.
 Душа бессмертна. Жизнь бесценна. Память вечна. Всегда есть выход.
 Помните это. И не совершайте глупостей.
 P.S. После моего вояжа к бабушке и этой истории моя жизнь кардинально поменялась в лучшую сторону.