Волны

       Колышущиеся волны зеленой травы охапками надвигаются на мое лицо, кончики ромашек и сиреневых васильков щекочут щеки, подбородок, губы. Вдали, очень высоко надо мной, безмятежное небо, вид которого заслоняет жужжащая и трепыхающаяся в воздухе рассеянным облаком мошкара. Теперь мне известно наверняка, что жизнь есть процесс бесконечного созерцания; единственное, что по-настоящему мудрое может делать человек – наблюдать её. Вы можете мне поверить, ведь никто  не поведает о жизни лучше смерти. А я так давно лежу в этой взрыхленной временем земле, быть может, с начала сотворения мира: плоть моя сгнила и превратилась в прах, кости обглоданы могильными червями,  одежда истлела. Но я не жалуюсь, ведь именно благодаря смерти я получил свободу.
       Я вижу её. Это рослая, крепкая женщина лет 37, с мягкой смуглой кожей, с классически правильным строением лица, но форма которого уже теряет свои миловидные очертания, подтягивается и сужается, отчего черты её становятся строже, а глаза пронзительнее. Начинающееся увядание её тела настолько поражает своей естественностью, что не вызывает ни малейшего признака неприязни или отторжения. Она снимает шелковый платок со своих длинных густых и слегка спутанных волос, расстилает его  и ложится на землю. Она опускается прямо в мои объятия, не догадываясь об этом. Я глажу её волосы, а ей чудится, будто по ним скользит еле уловимый солнечный луч. Губы её сами собой растягиваются в улыбке.  Когда она улыбается, возле её глаз появляются морщинки, она понимает это и так резко сжимает рот, что на лице не остается ни малейшего отпечатка того, что здесь только что расцветала улыбка. Оно очень странное, её лицо. В нем так быстро и внезапно меняются признаки счастья, боли, грусти, что я не могу предугадать, какое выражение будет следующим. Я люблю её лицо и могу изучать его бесконечно долго, тем более что времени у меня в запасе целая вечность. Не думаю, что я люблю её саму или испытываю к ней нежность или страсть, но её лицо   вызывает у меня такое же чувство восторга, как у талантливого скульптора  вид великолепного куска мрамора или глины, как у всякого художника вид того, из чего можно сотворить иллюзию.
       Я видел много женщин, приходивших сюда. Беспечные потомки античных сирен - они заманивали мужчин в ловушку. Они испуганно озирались, властно ступали, кокетничали, смеялись тонким девическим смехом, плакали навзрыд, мстили, сходили с ума. Но все они покоряли своей необыкновенной женской сущностью, чем-то прекрасным и таинственным, каким-то неуловимым секретом, неподвластным моему разуму.  От моей незнакомки веяло спокойствием, и в то же время в ней чувствовалась сила и страстность. Я хотел представить себе кто она, чем занимается, есть ли у неё дети, муж. Вот она сидит в уютном соломенном кресле, накрытая пледом, и срезает тонкую кожицу с яблока, так, чтобы ни разу не порвать, на радость маленькому мальчику лет шести, который изумленно смотрит на неё и смеется. В стакане с водой на окне стоят свежесрезанные тюльпаны, а рядышком уютно примостились спеющие помидорные бока. Дверь на дачную веранду приоткрыта, и свежий летний воздух врывается потоками света и тени, которые в один миг сменяют друг друга, без устали и непрерывно соревнуясь, подтверждая извечный свой спор. Пахнет дождем, только что прошедшим, и принесшим с собой безумство запахов. 
       Видение затуманилось и исчезло. Я почувствовал, как она шевельнулась, задрожав от внезапного порыва ветра. Небо вмиг потемнело, предвещая грозу. Как мне укрыть её, подсказать ей, что я здесь, что она не одна?! Несколько дождинок упали на мои тяжелые от бремени вечности веки. Со времен своей смерти я могу плакать лишь так. Она стремительно уходит, убегает, оставляя меня одного.  Ливень хлынул с неба, и ручьи слез заструились по моему лицу.