Художник Гниль. Часть вторая. Знакомство

Аккуратно, едва ли не крадучись, ступая по земле, устланной ковром листьев и веток, ломающихся под ногами, Гниль вышел из подземного замка. В неверном свете бледноликой Селены, деревья выглядели таинственными, даже мистическими. Каждый шорох приобретал теперь другое значение, а иссиня-черный купол неба, усыпанный звездами, казалось, сейчас падет тяжелыми складками бархата на осенний лес, наполненный тишиной, изредка прерывающейся уханьем филинов. Какая ночь! Художнику вдруг представилось, что луна – вовсе не далекое небесное светило, а фарфоровая чашка с безупречно гладкой поверхностью и ароматным кофе внутри, с кардамоном, гвоздикой и сливками. На миг Художнику даже показалось, что из чашки идет дым… Но… Видение рассеялось, мимо совершенного диска луны проплыли мрачные тучи. Завороженный и вдохновленный, Художник Гниль достал из небольшого кожаного сундука, углы которого были обиты бронзой, замечательный пленочный фотоаппарат, выпущенный еще в 70-е, с гравированным названием и металлическим объективом «Юпитер».  Рассвет не близко, ночь – время делать странные кадры.
Художник был сегодня в своем парадном фраке, подаренным ему на День Рождения. Фрак этот был из чистого атласа, черный, блестящий. «Как жук» - подумал Гниль, любуясь на подарок. А подкладка этого фрака богато вышита узором из «турецких огурцов», мягко переливающихся фиолетовым кобальтом, пастельным кармином, жженой умброй и золотистой охрой.
Восточный узор, так ярко пестрящий роскошью, странно смотрелся в сочетании с медленным увяданием в торжественной печали. Театрально чахнущему Гнилю же казалось, что он сочетается с осенним упадком. И вдруг все вокруг стало неестественно декоративным, художественным. Деревья – словно нарисованы китайской тушью, листья под ногами легли индийским платком, а свет луны рисовал в чистом ночном воздухе образ танцующих божеств. Ах, этот волшебный час пролетел калейдоскопом. Декорации сдернул звук уханья сов. Пленка почти кончилась, на душе Художника разлилось удивительное спокойствие, безразличие, почти апатия, он впал в прострацию, а глаза затуманились. Прогуливаясь вдоль любимых болот, он напевал под звучащее где-то на безумном расстоянии фортепиано:
«Вы сегодня нежны,
Вы сегодня бледны,
Вы сегодня бледнее луны...
Вы читали стихи,
Вы считали грехи,
Вы совсем как ребенок тихи.

Ваш лиловый аббат
Будет искренно рад
И отпустит грехи наугад...
Бросьте ж думу свою,
Места хватит в раю.
Вы усните, а я вам спою.

В синем и далеком океане,
Где-то возле Огненной Земли,
Плавают в сиреневом тумане
Мертвые седые корабли.

Их ведут слепые капитаны,
Где-то затонувшие давно.
Утром их немые караваны
Тихо опускаются на дно.

Ждет их океан в свои объятья,
Волны их приветствуют, звеня.
Страшны их бессильные проклятья
Солнцу наступающего дня...»
                (А. Вертинский)

О, сегодня определенно ночь чудес, прекрасная ночь путешествий в чужие миры и пространства. И время исчезло, эпохи смешались, подобно медленно текущей легкой и прозрачной акварели. Гладь покрывшегося тончайшим мутным стеклянным льдом пруда подернулась: всплеск, трещина… А когда круги разошлись, Художник увидел рядом со своим отражением точеную фигурку…  Но сколько он ни вглядывался… Она была эфемерной. Существовал лишь ее лирический образ. «Ломаные линии, острые углы» и пластичность. А еще было в ней что-то от княгини Орловой с портрета кисти Серова, от царственного и элегического взгляда Незнакомки… 
- Вы, наверное, ненастоящая… Вы мне привиделись. Знаете, со мной часто такое случается, но право, таких прекрасных галлюцинаций у меня еще не было. – Недоверчиво и кротко улыбаясь, он вглядывался в эти очертания, чувствуя, как холодеют пальцы, и тело его сотрясает мелкая дрожь и озноб. А это ведь и вправду странно…
- Почему же вы считаете меня ненастоящей? Может быть, мир снов и видений, может быть именно он – настоящий? А все, что вы считаете реальным, материальным, из мира земного, все это – лишь ваши фантазии, которым совершенно не стоит предавать значение? – Ее вопрос будто прозвучал риторически. Да, эти слова не поддаются сомнениям! Все верно, существуют лишь астральные миры, тонкие материи. Стоит отстранить от себя эту вульгарную материальность. Боже, как поэтично! Сейчас она была похожа на Веру Холодную, в широкополой черной шляпе с перьями, но этот облик ненадолго…
     Их диалог продолжался довольно долго, да и если бы не светлеющее небо     железной лазури, пение птиц и всполохи рассвета, продолжался бы, наверное, вечно. Рыжие лучи прокладывали путь между стволов деревьев, проходили сквозь ветки, растапливали замерзшие капли росы на траве. «Потрясающий рисунок света! Какое благолепие!» - Художник Гниль принял наигранно-театральную, выразительную позу критической оценки, он чувствовал необыкновенный душевный подъем. На пленке осталось еще несколько свободных кадров, и Художник с удовольствием вытащил фотоаппарат: щелкнул затвор, неизменная ироничная улыбка сменилась искренней и радостной.
И, войдя в подземный замок, Гниль сменил жесткие ботинки на теплые войлочные туфли,  заварил свежий чай из сухих трав и рассветных лучей, добавив несколько капель осеннего льда из флакончика с толстыми стенками и деревянной пробкой. «На удивление хороша эта осень!» - Подумалось ему…