Пепел...

Весна никак теплом не разродится. Река уже пошла, теперь чистая. Неуклюжие, зазевавшиеся в потоке, ледяные глыбы, брошены не ласковой волной на берег. Подойди к ним, кажется, гудят морозами, шипят, трескаются в злобе. Дождь то и дело срывает ветром в мелкую сечку.
 Холодно, бушлат не греет. Сидишь вот так на шконке, кочетом, в кулаки дуешь. Пальцы мерзлые растираешь и тошно так сделается, и так себя жалко станет. Жалеешь себя, жалеешь, до крайности, а потом любить начинаешь, до умопомрачения, все вокруг, как в последний  раз на свете.
Камеру - гробиком, полтора на два, луну эту беглую, клеткой решетки дробленную. Себя любить начинаешь. Капли, рыжие, ржавчиной на стене, вонь- рвотную, что по полу качкой перекатывает.
Меры воспитательные они применяют…. Специально баржу, поперек течения на якорях растянули, что б раскачивало посильнее.
Раньше на этой барже песок таскали. Величаво так, медленно, пирамидой. И всегда хотелось мне забраться на самую макушку, песок горячий между пальцами по  ветру сеять…
Вот времена были…
Теперь корыто старое под тюрягу приспособили, клеток понаделали и арматурой сверху накрыли с номерками.
 Интеграционному правительству с низким поклоном, спасибо трепетное, за щедроты…
По глупости, по озорству своему бесшабашному на трое суток загремел. У блок- поста частушки распевал, думал не догонят. Куда там.
 А так здорово вышло:
- Пошла плясать бабушка Лукерья
-Нет волос на голове, нацепила перья…

Не хочу я, не могу на европиде их чертовом разговаривать. Объединенный мир, интеграционное правительство, горите вы  синим пламенем.
Прошлепали, профукали все свое. О чем думали, истинно не ведали что творим…

Видно, давно это началось, когда последнего солдата Великой Войны схоронили.
Помню, сидим с батей, в телек таращимся,  парад должен…
Диктор, слащавый такой, ушей из-за щек не видно:
- Все мол, конфликт исчерпан, ни кого не осталось, праздновать не кому, да и никчему вовсе…
Батя долго  молчал, а потом говорит:
- Ты, всегда помни, кто ты и откуда пришел….
Митинговали, кто за, кто против. Страшно на улице стало, стреляли ночами, жгли…
Летом переходное правительство выбирать решили и не заладилось совсем….
Ну а как же, буза в  державе, надо помочь… Тут они родненькие и нагрянули, каски белые, интеграционные войска.
Сначала все больше сверху, с самолетов поливали, потом сапогом протопали.
Отец добровольцем ушел. Туман был, помню… не виделись больше…
Всех  в общей яме  прикопали, на пустыре,  за трамвайным парком.

Мировое сообщество перевоспитывать взялось, рьяно так. Язык общий придумали, своих богов привезли, все порушили…
Теперь или живи как велят, или в бега, на другой берег, за реку. Дико у нас, тяжело, оскотинились совсем.
Школы закрыты, работы нет, денег нет. Живи, как получается. Мы вот с пацанами, на крыше разбомбленной девятиэтажки, огородик разбили. Картоха знатная уродилась, сторожили весь срок, только долго на одной картохе не протянешь.
И вот интересное дело, повадились к нам миссионеры, проповедуют, и так, что похавать подкинут. Только почему-то все больше спирт раздают. Вот и стоят наши как суслики на цыпочках
-Где же, где же спасители с заветной флягой…
А тут еще, трущобы наши, колючкой взялись очертить. Профилактика распространения инфекционных заболеваний говорят. Из столицы слышно, вывозят людей куда-то целыми кварталами. На юге, мор какой -то страшный, деревни выкашивает подчистую. А ещё, лихие люди объявились, по дорогам странников отлавливают.
Хорошо как все начиналось. Как мы были горды. Идем в ногу с мировым сообществом. Как смеялись над варварскими своими обычаями и верой. Как верили банкам,  вползая в очередной кризис. Какие мы были дураки…как были легковерны…

Не весело тебе, молчишь… знаю что нужно…

Из потайного кармашка, он вытащил отточенный гвоздь. Нацарапанный кем- то на стене камеры, лопоухий человечек, стоял в маленькой лодочке, держась за мачту паруса. Он осторожно вычертил  широкую улыбку и круглое, в ласковых лучиках, солнце.

Теперь порядок. Что еще желать, только попутного ветра.
Плыви, без страха.
А мне  останется только горечь и пепел….