Куба-дуба-ду-ба...

                КУБА - ДУБА - ДУ - БА...

                Это случилось в моей жизни лет пятнадцать назад...

             Скорее всего, случилось оно даже раньше года на три — четыре. В общем, давно: когда нормальным явлением было бросить все «с легким сердцем» и начать, как говорится, «с нуля». Может потому многое, происшедшее тогда, сейчас кажется смешным, незначительным и достаточно милым. Незначительным по меркам нынешнего времени и стремительному развитию событий вообще, которые порой напоминают многоножку, запутавшуюся в своих бесчисленных ногах и потерявшую, по своей же глупости, равновесие...

                Я считала, что все забыто, и поскольку все идет своим чередом, то и напрягать память по столь незначительному поводу не стоит. Когда необходимо будет напрячься — повод появится сам собой. Без лишних усилий с твоей стороны. И все тут же удивленно прозреют, что ты, действительно, как говорится, «не такая», а просто ждешь... трамвая, само собой... Чего от этой жизни ждать еще? Разве что трамвая желаний...

                Повод, по традиции, несовместимой с нормальной жизнью, пришел прямо... из телевизора, который давно стал разносчиком рекламного мусора и ежедневного известия, что надежды нет и не будет, оттого, что все давно накрылось медным тазом. В таз не поместился только кремль с вассальными землями и спецтранспорт с синими «ведерками» на крыше, в которую вот-вот вобьют «гвозди возмездия» автомобилисты, сумевшие  вырваться из-под медного таза безнадеги.

                Ну, а мы здесь — внутри пресловутого медного таза, где орет надрывно телевизор и, непрерывно дудя в африканские дудки, как обалдевшие от свободы дети, болельщики с раскрашенными лицами поддерживают свои команды.

                Новости хорошие: пока еще ограбили только две футбольные команды, а в остальном правительство с попеременным успехом борется с болельщиками и разыгравшейся не на шутку преступностью. Преступность бесстыдно выигрывает со счетом, который напоминает баскетбольный.

                Если быть честным, то борьба с болельщиками напоминает  популярную борьбу всех времен и народов, описанную Сервантесом. (Эй, молодежь, это не от слова сервант)))!  С вытекающими результатами и последствиями. Наверное потому, они, болельщики всех возрастов и мастей, отчаянно в эти дудки не только дудят, но и успевают мериться размерами дуделок — вувузел; а потом скрипят, свистят, сипят охрипшими голосами и еще чем- то, не поддающимся классификации. И среди этой какофонии визжащих, вынимающих из души спокойствие и уравновешенность, звуков, вдруг появляются, вмонтированные в репортаж кадры открытия футбольного чемпионата...

                Мое тело резко вытягивается в струнку, словно кто-то настырно тянет меня за макушку. Ну-ка, ну-ка...
 
                Те же круговые, мерные движения, полусогнутые позы танцующих, пестрые тюрбаны наклоненных к земле голов... Отчего-то чем ниже к земле, тем значительнее трактовка самих движений. И все - в знак приветствия солнцу и всему, что еще... не съели живьем. Ой, похоже оговорилась. В танце ведь не едят, но, с другой стороны, при такой круговой поруке всякое может случиться...

                Тем более, что я уже видела подобный танец... Там, в прошлой жизни, на краю мексиканского залива. Скорее, я неожиданно для себя почувствовала силу этого танца на своей коже. Кожа, помнится, тогда, не смотря на тропическую духоту, покрылась мурашками и в глубине души, ставшей в один миг подопытной, колыхнулся страх: не приведи, Господи...

                В бликах гигантского костра, на отвоеванных у  кромешной мглы жалких участках  площадки, где мы, как разнаряженные куры, стояли оцепеневшей кучкой, также извивались полуобнаженные тела, пришедших из тьмы и моментами совершенно сливавшихся с ней, бойцов ... интернационалистов из стран карибского бассейна. Да — да - да ...

                Мы наивно полагаем, что все пережитое, как скорлупа семян, отшелушевается само собой, оставляя только чистые ядра житейского опыта. А все то, что попадает под понятие неприятные воспоминания, талой водой исчезает в песках забвения. И далее — по спирали, похожей на винтовую лестницу, уходящую к центру земли. А в центре, как известно, всемогущее ядро, которое безразлично поглощает магмой наши муки и переживания, вбрасывая их в свою раскаленную топку как неизбежный, и, потому, подлежащий уничтожению мусор. И все. И дальше мы распахиваем запыленные, проеденные молью от долгого хранения «впрок» крылья... и, соответственно, летим, куда нам вздумается... Если нет на то божьего возражения. И мы — свободны...

                Какой наив, даже неприлично вслух говорить об этом... Ведь, если даже ты и попробуешь оторвать свой зад, давший  здоровые крепкие корни в нынешнем твоем десятилетии, и оторвешься-таки от постылой для тебя ситуации, то все равно взлетишь не один. Да, нет, пассажирами не станут дети, родители, супруги и любовники. Они просто не поместятся в глубинах твоей души. Там ведь прочно и довольно давно обосновались другие непрошеные гости.

                Ты узнаешь их по пальме первенства, которую они цепко держат в своих скрюченных проволочных конечностях. У них нет персональных имен. Скорее — нумерация. А что? Удобно и в строю рассчитаться, и достаточно обезличенно. Они ведь прошли все муки твоего ада, в которые ты их собственными руками  вверг; и, представь себе, в процессе не потеряли своего общего имени. Их всех, по порядку, так и  зовут обобщенно одним именем: триггеры...

                Как раз, те самые причины наших неудач и переживаний, что только и ждут своего момента, чтобы проявиться в твоей судьбе. Момент, как супер-цель, один: дождаться ситуации, которую, мы сами, пыхтя от усердия, опять накосячим, и тогда набрать силу побегами неискоренимых сорняков. И не хитри с самим собой, дескать, зачем? Понятное дело, чтобы заполонить наше подчищенное душевное пространство, вытесняя из него все тщательно культивируемое и взлелеянное на протяжении всей жизни. В народе это состояние называется просто: ой, что-то екнуло в груди...

                О чем задумался, дружок, или у тебя тоже что-то екнуло?

                Так вот, признаюсь, что у меня-то, как раз, и «екнуло». Вынужденное созерцание футбольного колорита обернулось ночными картинками, которые смешными паровозиками хаотично забегали по рельсам моей памяти, то и дело вывозя на всеобщее обозрение целые вагоны давно забытых впечатлений и переживаний...

                А мы все ищем причины: отчего, да почему? А на самом - то деле, сами провоцируем ситуацию бессознательно. Внешне это выглядит достаточно просто и незамысловато, по настроению; просто захотелось поддержать мужа. Молодец, садись: «пять».

                Ну, заодно, изобразить супружескую солидарность, как говорится «на будущее для учета»; всегда любимому «в глаз тыкнуть» можно; я, да для тебя...  Типа, посмотри какая я хорошая, даже интересуюсь тем, что мне явно «не в дудку». Даже африканскую. Даже, если она и зовется: ву-ву-зе-ла.

                Ой, как щечки зарделись и ресницы захлопали. Прямо, крылья тропического махаона. Проснись, красавица, тебе  давно уже не пятнадцать. И гордо так посмотри по сторонам, а много ли в твоем окружении тех, кому пятнадцать, за исключением детей, конечно. Ответ всегда в твою пользу. А, по-настоящему...

                А, по-настоящему, хотелось  поддержать мужа из-за житейской расчетливости. Да нет... Ничего я у него не собиралась попросить. Если надо — сама куплю. Меркантильность такая, нетрадиционная; телесно-ориентированная, что ли.

                Мужчина умудрился так уютно устроиться на толстом ковре, прижавшись спиной к моему креслу, что мне было, по - женски, жаль лишиться этого приятного момента, когда можно ни о чем не думать и бессмысленно глядя на мельтешение в телевизоре, механически запускать пальцы в густую шевелюру мужа. При этом изредка, покачивать собственной ногой, свисающей с плеча мужа, которую он, поглаживая, легонько притягивал к себе как парашютист лямку. Ну, представил? Ну да, где—то так. Классно, правда?!  Я даже не спрашиваю. Я просто это знаю наверняка... Вот теперь и тебе понятно: за что, где и зачем случается все по настроению.               

                А Я РИБА, Я РИБА, СОЙ КАПИТАН...

                Среди пронзительных звуков вувузел, на поверхность моей  памяти пробивались совсем другие напевы и воспоминания. Это муж, в данный момент, напряженно смотрел футбол из Южно-африканской республики, путая с завидной регулярностью огромных, полосатых чищенных креветок и их нечищенных, свежеотваренных собратьев, окружавших плотным кольцом запотевшие пузатые бутылки с японским пивом... При этом, он отчаянно сопротивлялся любой попытке отделить креветки, готовые к употреблению от нечищенных, по принципу: девочки-налево; мальчики направо. Он сам, как эти креветки, был готов на все, лишь бы ему не мешали пребывать в мире собственного увлечения и, боже мой, ни в коей мере  даже не пытались хоть на йоту снизить накал страстей, царивших там.

                Правда, никто на его мир «супер драй» и не думал посягать.  Подумаешь, эдакий пивной рай с хрустящими крипсами из морепродуктов. Никто, включая меня. Все были заняты своими делами. Даже капуччиновый мопс дремал, уткнувшись в диванную подушку, больше напоминавшую сливочную помадку. Мопс никому не мешал, несмотря на постоянный храп и регулярное сладостное причмокивание, потому что маленькая домашняя собачка перехрапеть вувузелы никак не могла. А тем более перечмокать.  Мне было, по правде говоря, совсем не до мопсиных перечмоков и визга вувузел и, тем более, не до футбольных страстей. В моей голове уже шла совсем другая трансляция. С таким же темпераментом и неожиданными поворотами событий.

                ...Самый неожиданный поворот случился сразу же после приземления нашего самолета в столичном аэропорту республики Куба. Мы с удивлением оглядывались по сторонам в поисках аэровокзала, пытаясь найти хоть что-то подобное шереметьевскому терминалу. Мало того, что мы шли своим ходом, в растерянности таща тяжеленные чемоданы по посадочной полосе. Так  ко всему прочему, тащились мы  еще к зданию, больше напоминавшему унылый одноэтажный барак.

                Да... Уместно, верно, упомянуть, что передвигались мы короткими перебежками, престранно складывая нижние конечности, едва ли не коленками назад; что автоматически «спихивало нас на край пищевой цепочки» поближе к насекомому со строгим именем: богомол.  Метаморфозы стали нормальным следствием психотравмы неоправданных надежд, и потому «шли» мы с  устремленными куда-то вдаль остекленевшими взорами и совершенно бесстрастными от напряжения лицами.

                «Шли», кстати, лица, как бы отдельно от туловищ. А разнаряженные туловища, испуганно задыхаясь от тропической жары, пытались догнать те самые  серьезные лица, подпрыгивая, по раскаленному добела бетону на... высоченных каблуках. А  кое у кого тела подпрыгивали  даже  на шпильках, теряя высоту миллиметр за миллиметром: плавьтесь, супинаторы, как бесстрашные сырки!

                Здрасьте, лица, э-э-э..., барышни,... Приехали...

                С выпученными, от непонимания происходящего вокруг, глазами, миновали мы паспортный контроль, а точнее просто прошли мимо служащих терминала. К нашему облегчению, нас уже ждали. С искренними улыбками и радостными возгласами на испанском. Языке, которого не знал никто из нашей девичьей делегации. Мы считали достаточным английский и немного немецкого. С таким же успехом мы могли бы гордиться знанием японского и языка индейцев племени зулу. Просто гордиться.

                Здешний  мир жил исключительно по законам испанского, и только. Правда, прониклись  мы этим нехитрым знанием быстро. Слишком. И очень преуспели в языке жестов и шарад. Казалось, что мы приехали на чемпионат мира по невербальным техникам и создавалось впечатление, что все у нас схвачено. Но это заблуждение  разрушалось само собой, как только взгляд присутствующих падал на наши строгие наряды, годившиеся никак не для жарких тропиков, а скорее для серьезных московских учреждений.

                Не крутите пальцем у виска! Умными слишком все стали за девятнадцать лет  торгово-ярмарочных отношений. А тогда, в начале девяностых, многие ли из вас знали, как реально выглядит зарубежье? Кстати, Прибалтика заграницей не считается, как и все постсоветское пространство. Речь о другом мире. Да, не на картинке в журнале и совсем не глазами  известного политического обозревателя? То-то, же. А то сейчас каждый, умеющий держать пульт от телевизора, ощущает себя «профессором околовсяческих наук» и считает возможным комментировать чужие действия. А уж если хоть раз съездил по «горящей путевке» в Египет или Турцию, то просто: берегись...

                Да у нас сейчас, в стране «медного таза», только ленивый не болтается по миру. Многие приловчились жить на несколько стран. А те, кто э-э...подуховнее,  так вообще прописались в маленьких островных государствах и на их пляжах. В этом месте до зуда захотелось показать язык «всем таким прочим», но благоразумие взяло верх. А что вы хотите: Возраст. Выдержка. Жизненный опыт.

                Ну, и зря. Нужно было все—таки показать язык и не держать возмущение в себе. Вот так: э - э — э... Дело сделано. Можно жить дальше и дышать полной грудью.

                Дышать полной грудью хочется всегда. Особенно, когда тебя просто замаривает жара и встречающий битый час ищет автобус, присланный за нами. Искать его было особенно ненапряжно: на стоянке, в тот момент, не было ни одного транспортного средства. Ни помочь, ни помешать мы также не могли. Взмокшие, и потерявшие столичный лоск, мы уныло сидели на своих чемоданах, горестно подперев влажными ладонями щеки. Выхода из сложившейся ситуации не было. Время не то, чтобы тянулось медленно. Оно просто остановилось, как солнце в зените. Оставалось только молить бога о милости и успеть дождаться автобус еще до того, как всех нас хватит тепловой удар.

                Тепловой удар нас не хватил, но состояние «выпученных глаз» приклеилось к нам, казалось, насмерть. Транспорт прибыл. Действительно, автобус. Но двери в нем не закрывались. И, впрочем, не открывались. Их просто не было. Как и окон. Вернее окна были, но без стекол, что создавало видимость простора без ограничений. Ничего себе, начало международной конференции...
 
                Ехать в таком необычном автобусе было достаточно «комфортно» и даже смешно. Трясло так, что перестали разговаривать, что спасло от прикушенных щек и языков. Смешно оттого, что навстречу нам попадались странные «шедевры советской автоиндустрии» в виде приваренных друг к другу «Жигулей». Как сейчас сказали бы: «С удлиненной базой». А по-правде, это был, конечно же, «жигулиный тяни-толкай».

                Смешнее этого были только  венгерские «икарусы» со срезанными крышами и стоящими плотным строем кубинцами, намертво вцепившимися в поручни. «Икарусы» резко останавливались, народ также резко наклонялся и нам казалось, что мы слышим, как кто-то истошно предупреждал шофера, что он  не картошку везет. В смысле, батат. Но мы не знали испанского и потому не были уверены в своих догадках.

                «Другой мир» лишал нас стереотипов, навязанных официальной пропагандой. Он был настолько другим, что любая попытка использовать свой  жизненный опыт заканчивалась ничем. Нашему жизненному опыту было абсолютно нечем делиться. Куба не вписывалась в наше представление о ней.

                «Груда железа», с сиденьями, обтянутыми стареньким дерматином, и веселым ветерком из всех щелей, а точнее оконных  проемов, резво бежала по дороге. Бежала, оставляя за собой не только Гавану, но и дымовую завесу. Наверное, чтобы по нашим следам не пришли другие миротворцы. Точнее, конференцы, то есть те, кто отважатся еще раз приехать на подобную конференцию.

                Кстати, по поводу Гаваны. Мы—то как раз рассчитывали, что все мероприятие будет происходить именно там. Где—нибудь в центре кубинской столицы, в уютных залах института дружбы народов. По этому случаю нами были привезены особые наряды. А к ним — «сумашедше» красивая, на наш взгляд, итальянская обувь. С украшениями, само собой. По длительному переезду, уставшие от ожидания, мы, наконец, прибыли в «стан дружбы», где окончательно поняли, что все пошло не так. Совсем не так, как мы ожидали.
               
                Судя по бесконечным  просторам, мелькавшим за дырами окон, нас увозили куда—то вглубь острова, лишая последней надежды на то, что этот лагерь раскинется на берегу Атлантического океана или, на худой конец, Мексиканского залива. Очевидно, на то он и лагерь, чтобы изолировать всех от любой возможности бежать «куда глаза глядят» или же «на все четыре стороны».

                Классических вариантов побега в наличие было два, но оба они были абсолютно неприменимы к той местности, куда нас везли. То есть, мы еще не расквартировались, но уже точно знали, что влипли, что называется, «по самое  нехочу». А соответственно там, в голове, уже зрел спасительный план побега к «Большой воде», которой мы грезили весь одиннадцатичасовой перелет через половину земного шара. Мы хотели океанических брызг и море воды. В суровой действительности  вода, правда, все—таки была... Но  только в душе.  И строго по расписанию отрядов.

                Лагерь встретил международно - приветливо. Сопровождающий с воплем облегчения сдал нас «из рук в руки» и тут же укатил в тяжело надвигающуюся темноту. Те, кто изображали из себя те самые «из рук в руки», улыбнулись и,  кратко посовещавшись между собой, тоже исчезли.

                «Быть дождю», - подумали мы, с опаской и надеждой глядя на чернильную тяжесть неба. От непривычной духоты тяжелило дыхание. Вдобавок нестерпимо  щипало глаза от едкого пота, который лил с нас, не переставая. Мы хотели воды в любом виде; хоть кружками, хоть тучами. Воды без ограничения  хотелось больше всего.

                «Cкорее бы в бассейн, невозможно терпеть эту бездушицу...» - Мысленно подталкивали к действию мы кого-то,  сидя на чемоданах  и с тоскою озираясь вокруг. Ни души. И это озадачивало больше всего. Словно нас высадили на пустынном полустанке и укатили за решением в Гавану. А ведь по дороге несколько раз предупреждали, что волноваться не о чем, потому что нашего приезда уже ждут.

                Кто ждет и кого для нас так и оставалось совершенно непонятным. Кто-то даже «родил в муках» предположение, что это лишь часть пути, а сейчас пригонят верблюдов или крокодилов, навьючат наши пожитки и потащимся мы всем караваном к самому Фиделю Кастро. Как паломники. Сначала поклониться царю, само собой, а потом сразу и нажаловаться. Вызвать царский гнев, собрать все громы и молнии и вернуться сюда победителями. И пусть тогда покорчатся в муках совести как ужи на сковородке. И сразу найдут того, кто нас здесь ждет и ответит лично на вопрос: «Кто? Кто... »
 
                Мысли были ленивыми, как плавленные сырки. Казалось, что они окончательно залепили наши мозги и нам не осталось ничего кроме бесконечного ожидания.

                - Это от хронической усталости ожидания всего чего угодно.- Пробурчал кто-то особо одаренный. -  Есть такое состояние у тех, кто собирается в дальний путь. Человек просто устает ждать несколько дней. Сначала виз, затем полета, а после посадки в самолет - самого окончания полета и тягомутных ночных пересадок. Вот и мы, девочки, просто хотели прилететь, ну как в деревню к бабушке, что ли и насладиться тем, что нас ждут с распростертыми объятиями. Все-таки международная конференция; всегда кто-то за что-то отвечает.

                Ответного монолога не прозвучало, его заменили обреченно- согласительные кивки понурыми головами. Все продолжали устало ждать тех, кто до этого ждал нас. А здесь, похоже, ждать—то нас ждали, но особенно никто не торопился в этом признаться и принять в свои дружеские объятия. Вопрос о нашем размещении решался, как бы это полегче сказать, медленно и со скрипом. Возможно смущало количество: «семеро смелых», как ни как. Среди нас притаились двое пятилетних малышей, которых мы прихватили с собой «на море». Молодцы, чего уж здесь скрывать.

                «Новая кровь», - зудели москиты, кружа над нашими головами. Дело запахло керосином. Вернее всевозможными  репеллентами, которые мы судорожно принялись мазать и брызгать на потные уставшие тела. Дети умотались настолько, что заснули, свернувшись калачиками прямо на чемоданах, уложенных, как кирпичи,  на землю. Мы взрослели на глазах: «Чтобы я... Да еще раз...  Да больше никогда...»
 
                Наконец, появились те, кого мы объединили для ясности в группу «из рук в руки». Кроме испанского они говорили еще и на английском. Вздох облегчения зашелестел по нашей группе. Ожидание и долгая дорога в экзотическом транспорте вымотала нас почище сборов и подготовки к самому мероприятию. Оказывается проще найти спонсоров проекта, чем его организаторов на месте. За усталостью никто не мучил себя еще одним важным вопросом. Как же так, мы приехали в страну, которая долгое время  была едва ли не в составе СССР и прочно сидела на его дотациях, а русской речи мы здесь не слышали вообще! Как будто кубинцы толпами не учились бесплатно в наших вузах и страны не дружили, что называется «поцелуем в десны»? Куда все пропало, камарады?!

                «Идем в дальние летние домики, где нас и планируют разместить», - упрямо думали  мы по дороге, не взирая на тревогу, с которой  оглядывались по сторонам, где были навалены кучами какие—то брюки и ботинки. Дорожка была номинальной и вела аккурат  между рядов набросанной там и сям одежды. Завешенные полотенцами входы не оставляли места для фантазии. Это были явно не домики, а щитовые бараки, разделенные надвое обычной дорожкой и обочинами, на которых и  лежала чужая ...ой, не может быть... О, Господи, все таки эта одежда даже впотьмах больше была похожа... на рабочие робы. А это уже совсем не укладывалось в наши головы и представления о международной конференции. Вероятно, произошла какая—то ошибка. И нас просто завезли не по адресу. Мы ведь не стройотряд, а команда профессиональных журналистов.

                «Все может разрешиться само собой, как только нас определят жить в нормальных условиях.» - Успокаивали сами себя.

                Мы были  согласны даже на небольшой летний домик, поскольку пятикомнатным коттеджем мысленно уже пожертвовали в пользу революции. Но нас все вели и вели куда-то до тех пор, пока не уткнулись, что называется носом, в... пустующие бараки на окраине какого-то поля с редкими деревьями.

                «Интересно, что это такое?»- мелькнуло остаточное любопытство и вместе с усталой мыслью  исчезло в  потемках тяжелеющей головы.

                «Завтра, все решится завтра...» - казалось мы уже были согласны на все.

                Ан, нет. Когда кажется, креститься надо. Оказалось, что в наших пороховницах осталось достаточно качественного пороху. И он воспламенился в тот же момент, как только мы переступили порог нашего нового жилища.

                «Вот только в коробке из под холодильника мы еще не жили...» -  разочарованию не было конца. Что угодно могли мы ожидать от минимализации  условий для выживания в тропиках, но подобных «уровню плинтуса» - никогда. После предложенного нам «жилища», фанерный домик в песочнице моего детства стал казаться настоящей рубленной избой, способной выдержать любые житейские невзгоды. Здесь же не было ничего до боли знакомого. И этот  узкий проход между  стеллажами для книг... Очнись, ты даже не в гардеробной комнате. Ты.. Ты.. Я даже не знаю, как это обзывается.

                - Ах, какие шкафчики!   
                - Это не шкафчики. Это комнаты...

                Или что-то в духе бородатых анекдотов. В общем, на этих книжных полочках нам предстояло... жить. Спать, сидеть.. Нет. Сидеть нельзя. Сидеть только в лежку. Серьезное ограничение по высоте. Значит, горизонтально жить. А что нам остается, камарады, после прыганья по раскаленному бетону???

                Войти в свою «коробочку метаморфоз» все сразу не смогли. Невыполнимая задача. Запустили малышей. Те рассредоточились по книжным полкам. И сразу все стало ясно; здесь свободно разместится один взрослый или, слегка потеснившись, пятеро считающих себя таковым. А дети? Ну, дело житейское: цветы жизни на нашем подоконнике. С подоконником, правда, вышел напряг. А если окно, как крышка от почтовой коробки, в секции-бандероли? Куда тогда определять цветы? Они ведь не делятся, хоть и многолетние... Зато марлечки широкого бинта вполне хватило на полноценную антимоскитную занавеску.

                Стало совсем душно. Был, правда, вариант протыкать пальцами стенки, чтобы улучшилась вентиляция. Но прикасаться к стенкам боялись из-за бледно-зеленых лягушек, ползающих по этой стене, как по дороге жизни. Кто-то к месту ойкнул, вспомнив про точно таких же, но смертельно ядовитых. И сразу проинструктировал; прикоснешься — умрешь в муках.

                А если яд капает с лягушачьих спинок при прыжке? Как быть тогда?

                Ночь на дворе. Духота. Не видно не зги. Только простыня белеет в дверном проеме. Свечи, купленные для куражу, скупо освещали нашу «коробку метаморфоз». Лягушки пользовались длинными свечными тенями в корыстных целях для запугивания. Нам виделись уже другие пресмыкающиеся; с хвостами, когтями и длинными, гнилыми, острыми клыками. Укутавшись в постельное белье, как в  противолягушачьи доспехи, чутко дремали мы, сидя на полу, обреченно прижавшись спинами друг к дружке. Влажные от непреходящей сырости пододеяльники безропотно впитывали пот, продолжавший струиться по нашим перегретым телам. Детей спасали чемоданами, то есть выгородкой из них.

                Кризис международных отношений случился сам собой.

                Утром стало совсем очевидным, что эта коробка не для таких телевизоров как мы. А мы? Мы не стеснялись и гнули пальцы, требуя элементарного улучшения. Раздраженные остаточным принципом, плотным кольцом окружили едва вошедших хозяев лагеря и поставили ультиматум: либо новое помещение, либо телефон для жалобы в Гавану. Они выбрали первое, но резко перестали бессмысленно улыбаться. Пообещали еще и вентилятор, который возьмут у инструктора, когда тот вернется из города. Нас даже не волновало из какого. Но наши растревоженные души  не желали успокаиваться и требовали «Большой воды» и администрации. И еще переговоры с Москвой.

                Это был сильный ход. Кубинцы возненавидели нас сразу и окончательно. Мы смешали им все карты, отказавшись играть по чужим правилам. Не потерять себя в столь скользкой ситуации нам помог российский пофигизм; как хотите, а давайте нам международную конференцию. Кубинцы отчаянно жестикулировали, что-то объясняя. Догнать разгоряченную испанскую речь мы не смогли и потребовали переводчика. Нужно было скорее все расставить на свои места. Второй такой ночи нам не пережить.  Хотелось одного: отмыть дорожную грязь и растянуться во весь рост на чистых простынях. Отоспаться младенческим сном...

                Раздраженные перепираниями кубинцы тоже не унимались: предложили поработать со всеми на прополке ананасовой плантации пока все не разрешится, чем вызвали новый шквал возмущения. Народ на шпильках излишне заволновался и потребовал консула и Москву. Когда горячечная волна спала, решили никуда не ходить, до тех пор пока не прибудет переводчик. Вот тогда—то и поговорим. Наконец  уразумев, что на нас где сядешь, там и слезешь, революционеры отправились решать квартирный вопрос. Мы, в свою очередь, быстро охладели к «ихним шарадам» и сразу переключились на обсуждение возможных вариантов побега из этого лагеря.

                Граждане камарады, вы что—то попутали: мы вам — коммунизм, а вы нас в рабы определить задумали? Не жирно ли иметь даровую рабочую силу из России? Поближе ничего не нашли?! Как они нас, сюзеренов, под дых...

                Столько лет прошло, а ведь мучает один «канючный» вопрос; где же мы справляли, так сказать, свою нужду? Ничего путнего на ум не приходит. Неужели прямо за домиками, в чахлой апельсиновой рощице с незрелыми плодами? Не может быть. Уж такой-то драйв запомнился бы мне бесспорно: и вся колхозно-  интернациональная рать... Далеко ее видать... Да, нет. Не видать. Такую «травму черепа» не пережить... В прямом смысле этого слова: кровососущие всех мастей раздерут на лимфоциты и тромбоциты за несколько минут. Ведь такого количества злобного гнуса, кучкующегося на острове Свободы, в следующей счастливой жизни мне не довелось встречать больше никогда. А тогда, куда?  А куда? Да какая разница, если даже память уморилась вспоминать.

                Что-то совершенно неприметное и запретное, а может и постыдное было, видно, в том «торжественном» акте, раз уж переместилось на полку вымещенных воспоминаний. Вам—то хорошо, потому что все — равно... А мне жуть как интересно. Потому, что необъяснимо.


                Продолжение следует.