Чернышевский как стихийный кантианец

Н.Г. Чернышевский, по-моему убеждению, особенно интересен тем, что это стихийный мыслитель, пытавшийся найти правильные формы тому ощущению истины и красоты, которое представлялось его интуиции.

В чистоте его интуиции и нравственных истоков сходятся все, даже злейшие критики вроде известного персонажа Набокова (тактичность требует не смешивать Набокова и вымышленного им Годунова-Чердынцева, хотя и очень хочется): "Вместо ожидаемых насмешек вокруг "Что делать?" сразу создалась атмосфера всеобщего благочестивого поклонения. Его читали, как читают богослужебные книги, - и ни одна вещь Тургенева или Толстого не произвела такого могучего впечатления. Гениальный русский читатель понял то доброе, что тщетно хотел выразить бездарный беллетрист".

Философ Н.О. Лосский также отдает косвенную дань этике Чернышевского, видя в его "разумном эгоизме" целомудрие: "В области этики Чернышевский был сторонником теории «разумного эгоизма». Разумная личность понимает, что ее личное счастье сочетается с общим благополучием. Наибо­лее убедительно Чернышевский излагает свои этические теории в романе «Что делать?». Один из персонажей этого романа—Лопухов,— жертвуя собой ради блага других, говорит: «Не такой человек, чтобы приносить жертвы. Да их и не бывает, никто и не приносит, это фальшивое понятие: жертва — сапоги в смятку. Как приятнее, так и поступаешь»... Некоторые рассматривают этот аргумент как неопровержимое доказательство истинности даже гедони­ческих теорий этики. В действительности, однако, он таит в себе заблуждение малообзервации. Целью всякого нашего действия является какая-то действительная или вообра­жаемая ценность, которую мы любим, а чувство удовольст­вия, которое нами переживается,— это только признак достижения цели, но, конечно, не цель сама по себе. Материалисты не могут объяснить бескорыстную любовь к таким объективным ценностям, как правда, красота или ценности другого существа, поэтому пытаются истолковать всякое действие человека как следствие его стремления к удовольствию. То, что такие люди, как Чернышевский, посвятившие всю жизнь бескорыстному служению безличным ценностям, стремились объяснить свое поведение мотивами эгоизма, часто является следствием того, что называется скромностью, которая не позволяла им прибегать к таким высокопарным словам, как «совесть», «честь», «идеал» и т. д."

Соглашаясь с последним из тезисов Лосского о скромности, необходимо оспорить предыдущий его тезис, что "Материалисты не могут объяснить бескорыстную любовь к таким объективным ценностям, как правда, красота или ценности другого существа, поэтому пытаются истолковать всякое действие человека как следствие его стремления к удовольствию".

На помощь материалистам здесь частично приходит Кант с его врожденными нравственными ценностями, которые надо постулировать как данность для каждого отдельного человеческого существа - и это истинная правда: общественная природа человека вмонтирована, запрограммирована в его индивидуальной сущности и раскрывается в, так сказать, гормональной мотивации тех или иных поступков (инстинктивно спасти тонущего чужого ребенка и т.п.). Не следует при этом зацикливаться на материализме - хотя слова о генетической программе, о записи в цепочке нуклеидов ДНК (а что это как не материализм) здесь напрашиваются сами собой.

Таким образом, разумный эгоизм - это общественная природа человека, которая раскрывается через индивидуальное эго посредством врожденного кантовского императива, который есть данность, такая же как "звезды на небе".

Позорное клеймо нигилизма (поставленное на Чернышевского далеко не безупречными противниками) не должно затмевать истинный, целомудренно-конструктивный облик этого мыслителя.