Норги

         В стране наступала оттепель. Вторая после краткой  хрущовской. На этот раз горбачёвская.  Многотысячные шумные митинги, сменяя друг друга, собирали  всех, кого душило застойное время. Весёлая шалость единения будоражила даже равнодушных.
Точкой кипения этого времени стал двадцать первый день августа  девяносто первого. Этот день объединил  людей, которые хотели выбраться из застойного болота.  А смысл этого единения выразил  Виталий Соломин, артист Малого театра, сказавший: «Как не быть нам здесь?!  Потом век себе не простишь, что дома отсиделся. Своих детей будет стыдно».
«Это сладкое слово свобода», киноремейк прошлых лет, снова стал крылатой фразой.
       
      Ветер свободы  гулял и по улицам портового Мурманска.
      И хотя обнищавшие вконец прилавки магазинов кричали о несостоятельности  горбачёвской экономики, ощущение идущей свободы было опьяняющим.
В городе открылись первые коммерческие магазины. В них сначала ходили, как в музеи: невероятно высокие цифры ценников сбивали с толку  посетителей.
–Этого не может быть – шампанское полтораста рублей бутылка. Совсем недавно было по десятке!
– Так то было при коммунистах!
– А, так ты по ним скорбишь? Нет, уж лучше без шампанского, но и без них.
– Господа, здесь магазин, а не митинговая площадь, – пытался остановить реплики хозяин «комка», поглядывая на свою лобастую охрану. – У нас по сто пятьдесят есть, а там, где по червонцу – один ветер гуляет.
Многое довелось услышать и пережить в те дни первым, ещё краснопиджачным, предпринимателям. Они сами не верили в реальность происходящего, в вероятность своих собственных дел. Открыть собственный ма-га-зин! Быть хозяином его и многого другого!
Жизнь города резво менялась. Появились коммерческие банки с их фантастическими процентами, открылись кафе и рестораны с небывало вежливыми, до смущения клиентов, официантами.
Перемены коснулись многого, в том числе и гостиницы «Арктика», этого фарцовочно-эротического фантома. Двенадцатиэтажным трилистником громоздилась она в самом центре заполярной столицы. Ещё так недавно  огромный невидимый штат людей бдительно и своеобразно обслуживал гостиницу.   Лучшие номера её бывали заняты безликими мужчинами, этой безликостью  и схожими между собой.
Контакты с иностранцами были преступлением. Бывало, прознав о том, что в такой-то номер прокрался мурманчанин или, хуже  того, мурманчанка, серая личность громко стучала в дверь красной твердью служебного удостоверения. А дальше – сломанная судьба молодых людей.
Наступившие перемены словно вымели из отеля это серое братство.
Яинад вспомнила рассказ своей знакомой о романе со шведом, закончившемся, кстати, счастливым  браком. Забулдыга-муж приятельницы давно  сидел в тюрьме. Дома – трое детишек. Случайное знакомство с иностранцем по переписке постепенно переросло в добрые отношения.
Однажды швед решил навестить подругу в не столь уж далёком Мурманске. Сообщил, что будет в таком-то номере тогда-то. Очень наивно сказал в трубку:
       –  Буду у входа тебя встречать.
       –  У какого входа?! Ты сошёл с ума! – успела по-английски прокричать мурманчанка. Что-то щёлкнуло в телефонном аппарате, и связь прервалась.
Только находчивость шведа помогла ему отыскать в смрадном подъезде пятиэтажки  квартиру своей подруги, передать тёплую одежду детям, деньги и сладости. Он сказал, что возьмёт всех в Швецию, а старшему сыну, страдающему тяжёлым недугом, организует операцию в одной из лучших клиник США. Так всё и случилось. Это было в последний месяц правления Константина Черненко.   

Вернувшись из длительного летнего отпуска, порядком подуставшая от перелётов и чемоданов, Яинад заново обживала свою квартиру. С удовольствием окунулась она в купающиеся в ярком осеннем солнце улицы  заполярного города. Шла по солнечной стороне главного проспекта, всматривалась в слегка выцветшие за лето витрины магазинов и размытые прошедшими дождями афиши.
Вдруг её кто-то окликнул. Она обернулась. Это была Дарья Николаевна, преподавательница английского, которую в коллективе, любя её, все называли  Дашок. Она нравилась многим, в том числе и Яинад, своим неугомонным характером, умением просто и легко общаться. Она всегда всё знала, владела всяческой свежей информацией. Была справочным бюро о двух ногах.
 –   Когда ты вернулась, здравствуй! – Дарья с разбега обняла Яинад, дохнув на неё ароматом дамской сигаретки.
 –  Да уже  дня три дышу родным воздухом, – засмеялась та, обрадованная возможностью узнать  мурманские новости.
 – Где побывала по большому-то счёту? Или у тёток кисла? – чуть насмешливо спросила коллега. «Большой счёт» у ярых путешественников означал заграничные туры.
 – Не получилось большого счёта – лечилась в Кисловодске. А тётушек, действительно, навестила. И рада, узнала  новости о своей родне, – отвечала Яинад.
– Тогда считай, тебе повезло: больше денег осталось в кармане, –  смеясь, тараторила Дарья. – Но тур ещё не поздно совершить.
–  Да какой тур! Через неделю на работу.
– Как раз хватит времени! Знаешь, что теплоход с туристами идёт в Норвегию? Первый раз, понимаешь?! И всего на сутки, на двадцать четыре часа, –  глаза её округлились. – То ли эксперимент какой, то ли соглашение   между нашей мэрией и норгами.  И оформление документов самое простое.
– Не может быть, –  усомнилась Яинад. На краешке её сознания промелькнула мысль о розыгрыше. Но чертёнок авантюрности уже взыграл в её душе. – Так это серьёзно?
Рассказчица интригующе посмотрела на свою визави.
– Истинный крест! Я уже оформилась. Правда, перед этим Костик намекнул на дефицит кают: пришлось пошелестеть «зелёненькой». Но зато плыву на Запад!
Она торжествующе подняла руку с указательным пальцем.  – На настоящий Запад, Яинад!
– Давай по порядку, – пыталась остановить болтушку собеседница. – Скажи спокойно, что надо из документов.
– Да ерунда: загранпаспорт, он у тебя есть и в поряде, надеюсь. Да ещё новинка по требованию той стороны –  справку из органов, что не преступница.
– А кто даст её, – удивилась нововведению слушательница.
– Да в УВД  дают, не проблема, если нет приводов и всё такое...
Яинад поспешила проститься с «англичанкой», зачем-то глянула на свои часики. И вдруг поняла, что уже спешит в эту открывшуюся перспективу куда-то снова ехать. Словно сработал невидимый будильничек внутри, предупреждая её о возможности опоздать.
Она не была в Мурманске два с половиной месяца. Неужели произошли за лето такие перемены?! Полистав записную книжку, позвонила в турагентство Костику.  Тот, зная страсть клиентки к поездкам, сказал спокойно:
– Не отказываю, но знай: с местами туго.
– Да поняла я, поняла, Костик. Сейчас можно подгрести?
– Греби, – закончил диалог турорганизатор.
Она осторожно опустила волнующую тяжесть коньячной бутылки в пакет. В те годы сам импортный пакет с рисунком лёгкой эротики  бывал желанным подарком для всякого рода мелких клерков. Она отправилась к Костику. Уже на исходе этого  дня Яинад имела место в каюте первого класса. Но только в рейсе поняла, что привычно поспешила со своим размахом: дорогая каюта вовсе не пригодилась: в эту ночь на теплоходе никто не спал, не было времени. А прознавшие суть туристы выпросили у Костика места в третьем классе, сэкономив деньги ещё на такой же вояж. Но эта досада не очень расстроила Яинад, показалась ей незначительной в сравнении с тем, что довелось пережить  в эти фантастические сутки.
Судно шло серым клином Кольского залива, который становился всё шире и шире к месту слияния с Баренцевым морем. Все пассажиры поднялись на верхние палубы и стояли вдоль лееров. Скорость нарастала, усиливался ветер. Тугой, уже осенний, он трепал волосы и одежду туристов, громко полоскал в себе самом кормовой флаг.
Яинад удивило молчание людей. Казалось бы, самое время возбуждённо обсуждать неожиданно появившуюся возможность отодвинуть преславутый «железный» занавес и заглянуть за его краешек на вожделенный Запада. Позже она поняла: и радость, и восторг были внутри каждого, для этих чувств у людей в этой ситуации ещё не находилось слов.
– Смотри, – показала она спутнице на горбатую гору среди водной глади. – Это остров Медвежий. А в детстве на уроках географии я представляла его кишащим медведями. Так хотелось побывать здесь и погладить хоть одного мишку.
– Мечта почти сбылась, – улыбнулась Дарья, и обе снова замолчали: только путешествующие поймут состояние человека, которому через несколько часов предстоит открыть новую страну да ещё такую закрытую, какой слывёт Норвегия. А Яинад думала: даже не страну, а новый мир, новый образ жизни. Тогда она не могла предположить, что этот тур-однодневка многое изменит в её жизни, неожиданно заставит по-новому почувствовать Родину.
Теплоход вышел на баренцевы просторы, его окружали только ревущие, брызгающие белой пеной валы: ни селений, ни гор, ни островов. Некоторое время спустя, пассажиры стали сбегать по трапам на закрытые палубы. Яинад с подругой тоже отправились в каюту, но через несколько минут они одновременно вскочили и вышли из своего уютного уголка.  На их удивление, все мурманчане уже переселились в рестораны теплохода, так что путешественницам с трудом удалось отыскать места в розовом баре. Всюду слышались оживлённые разговоры, плескалась музыка, смех трепетал над этим весёлым шумом.
– Эх, сдвинуть бы сейчас столы, как в городском кабаке, – оживлённо оглянул пространство бара рыжеволосый пассажир. – Так нет: все привинчены! А как хочется общего застолья! Есть о чём поговорить, чёрт возьми!
Яинад глянула в его веснушчатое лицо и увидела: крапинки веснушек плавают в его золотисто-карих окружьях зрачков. И весь он какой-то светящийся, рыже-тёплый и   счастливый, излучает энергию добра.
Потом все танцевали. Тесные помещения скоро сблизили  людей.  Яинад смотрела и думала: радость требует общения, её надо делить с другими людьми, как говаривала её мать.
– Помнишь, когда мы были студентами, вышел фильм «Они были первыми»? – спросила Яинад.
– Да, был такой фильм. О революции, – живо отозвалась Дашок.
– Жаль, что нас никто этой ночью не снимает. Это ведь тоже маленькая  революция, историческое событие: после роспуска компартии впервые здесь, на Севере, выпускают на Запад столько людей сразу и даже без охраны, – возбуждённо проговорила Яинад, слегка стесняясь своей риторики.
– Да, здорово! Здорово! – старалась перекричать весёлый джаз её подруга. 
Близилась полночь. Но никто не расходился и никто из персонала не напоминал, что пора «по домам». Люди, недавно пережившие  двадцать первое августа, были уже навсегда заражены бациллой единения. Тот же веснушчатый парень, выбрав минутку тишины, встал на стул и обратился ко всем:
– Ребята, давайте сдвинемся душами – попоём! – Кто знает, где рубка радиста?
– Я знаю, – отозвалась молодая женщина. – Музыку выключить, что ли?
– Давай!
На пятачок перед барной стойкой сдвинули все стулья, усадили женскую половину. А потом запели. Пели о России, русском поле, о материнском платке, о своих деревеньках. Взгрустнувший бармен только покачал головой и вскоре скрылся за узкой служебной дверцей. А песни лились над морским простором ночи, пока не окрасились розовым облака. Когда забрезжил рассвет, все снова поднялись на прогулочные палубы, ушли на корму. Там стояли, опершись на леер, с радостью чувствуя локоть друг друга. Впереди был неведомый берег.
Этот единственный день в неведомой доселе капиталистической  стране начался для пассажиров теплохода очень рано. Уже в шесть часов утра они прошли через импровизированную таможенку, столпились на дебаркадере, слегка ошалев от мысли, что они на самом настоящем Западе, всё действительно не сон. Потом сказал кто-то: «А чё мы стоим, хоть по улицам походим!» Оказалось же, что все торговые заведения открываются здесь именно в шесть…
Не придумать более контрастной ситуации, чем полуголодный Мурманск с его «отолоненным» населением и сверкающие чистотой и ассортиментом  норвежские магазины.
– Послушай, – обратилась Яинад к своей попутчице, тоже ошеломлённой увиденным. – Мы ведь тоже не глупы, умеем работать. Значит, дело не в нас, каждом, а в чём-то другом.
– Думаю, да, – подавленно ответила Дарья. 
Они шли тихой уютной улицей маленького портового Киркенеса. Удивляло отсутствие заборов между частными коттеджами, вернее высота  этих заборчиков. Ажурные перегородки не выше полуметра высотой были лишь обозначением, отделяющим один двор от другого. Слово «двор» не подходило для определения той ухоженной территории, возле каждой из которых стояли, уткнувшись тупыми носами, два-три автомобиля.
– Что же это, в каждом доме гости, что ли? Или по стольку машинок в каждом доме? – недоумённо остановилась Дарья.
– Думаю, их машины, хозяев. Я трижды была в ГДР. Там тоже есть семьи с несколькими авто.
 – Не сравнивай ГДР и Норвегию.               
Они замолчали, думая об одном и том же: о многолетних очередях при покупке машины для «строителя коммунизма», даже если удавалось отдельным счастливчикам накопить денег.
Позже Яинад узнала, что и в капстранах люди живут по-разному: есть очень богатые люди, есть живущие в хорошем достатке, есть живущие поскромнее, есть безработные, живущие на пособие.
Из разговоров с мужем - моряком она знала, что люди тех стран защищены.
В одной из поездок в Северную Норвегию Яинад должна была рейсовым автобусом добраться из Киркенеса до Таны, небольшого посёлка близь Смальфиорда. На крошечном нарядном автовокзале она обратила внимание, что несколько озабоченных норвежцев перекидываются словом «стрейк». Повторённое несколько раз ими, оно вошло в сознание Яинад. «Это ведь похоже на забастовку, – сработала у неё ассоциация с немецким языком. – Какая забастовка при такой жизни?!» – молча возмутилась единственная русская пассажирка на автовокзале. Но, оказалось, это она, забастовка. Водители пассажирских автобусов, недовольные растущей инфляцией, отказались работать, требуя повышения зарплаты. В поисках выхода Яинад позвонила тогда Марго, своей киркенесской знакомой. К счастью, родственники Марго этим вечером ехали своим транспортом в Тану и прихватили мурманчанку. Позже Яинад захотелось узнать подробности забастовки у Марго, к которой на обратном пути из Таны она заскочила на денёк. Марго одобрила действия бастующих. Сказала, улыбаясь дорогой искусственной челюстью:
– Яинад, милая, правительство нельзя баловать и распускать. Оно нам служит, а не наоборот.
Фраза эта ошеломила гражданку России, только-только выныривающей из застойных времён. И тут же объяснила русской подруге, что норвежские водители получают в среднем до двадцати тысяч  крон в месяц. Выходит, до трёх с половиной тысяч долларов в месяц, подсчитала  Яинад. Факт этот не просто удивил её, а оставил в душе не проходивший долго след от комплекса неполноценности. «Почему наши-то водители не бастуют. Ведь многие остались без работы, спиваются, нищенствуют. И никому до них дела нет», – с грустью подумала  она.
Обучаясь на курсах норвежского языка, она познакомилась с норвежцем с нередким, как Иван на Руси,  именем Тур. Официально он был безработным, получал две тысячи долларов пособия ежемесячно и при этом великолепно зарабатывал в артели рыбаков-безработных. Имел свою клиентуру на свежую форель и другую рыбку, которую развозил по адресам на собственном роскошном автомобиле. Вот это безработный!
И вспомнилось другое. Однажды в Мурманске решила Яинад заскочить  в универмаг «Волна», что на площади Пяти углов. Перед входом в магазин в инвалидной коляске сидел безногий парень лет тридцати, внешне удивительно похожий на Тура. Парень, опустив глаза, протягивал руку за подаянием. Это было после чеченской войны…
Со временем у Яинад появилась привычка сравнивать российские, чаще это были мурманские, и норвежские ситуации. Это были не схожие, а наоборот, исключающие друг друга обстоятельства. Через несколько лет хорошим её знакомым стал бизнесмен-миллионер Улав Фискебек. Он пригласил её на католическое Рождество в Киркенес, где был филиал его строительной компании и несколько магазинов. Праздник решили провести в доме его старшего сына Стейна, успешного бизнесмена, наступающего на пятки отца. К этому  времени она уже достаточно хорошо знала норвежский язык, охотно и  небезуспешно умела поддержать застольную беседу. Улав, открывая праздничный ужин, произнёс краткий спич, пожелав всего самого доброго всем гостям и особенно хозяину дома и его «самбурь». Яинад удивлённо посмотрела на джентльмена: слово «самбурь», произнесённое тостующим с большим уважением, переводилось на русский всего-навсего как сожительница. Довольно уничижительный смысл имеет оно в России. И немало россиянок проявляют  недюжинную изворотливость, чтобы в глазах общества перестать быть «самбурь» и превратиться в законную супругу.
После ужина Улав и Яинад сели в уютном уголке под дорогим торшером, молодёжь веселилась, дети рассматривали подарки.
– Улав, у тебя  два внука от Стейна. Старшему уже десять лет. Почему Астрит, твоя невестка, до сих пор «самбурь»?   
–  Дорогая, это очень просто. Как бы богато ни жила моя невестка, пока она не зарегистрирует брак  и не повенчается в костёле с моим сыном, она одинокая женщина.
–  Так зачем, чёрт возьми, быть ей матерью-одиночкой при таком муже, красавце и богаче?! –загорячилась Яинад.
– А это очень выгодно, – спокойно, с лёгкой иронической улыбкой отвечал джентльмен. – Знай, что в Норвегии одинокие матери получают на каждого ребёнка большое пособие, которое иногда выше  многих окладов.
Сказав это, джентльмен набил душистым табаком трубку, чиркнул старомодной древесной спичкой, попыхтел и, довольный тем, что трубка занялась, откинулся на спинку кресла. А Яинад размышляла о сущности  души женщин разных стран…
Правда, несколько лет спустя ей удалось стать свидетельницей бракосочетания Астрид и Стейна. Удивительно   было видеть, как двенадцатилетний сын новобрачных нёс шлейф свадебного платья своей матери…
Позже Яинад думалось иногда: может быть, её рассказ о русских женщинах, жаждущих полноценного семейства, сподвиг благополучных норвежских сожителей   стать супругами и перед Богом.
Было грустно и больно слышать российские истории об отцах, бегающих от алиментов на своих собственных детей. Государство же наше отделывается от матерей-одиночек жалким пособием, больше похожим на милостыню. Поэтому не удивительно, что неблагополучные  женщины в России не только много работают, но не редко продают себя варягам разных мастей. А во времена, когда открылась особая экономическая зона между северными областями России и Норвегией, заработал страшный по своей сути бизнес: безработный муж-северянин чаще всего знал, к какой «подружке» уезжает жена за норвежский «бугор», привозя оттуда баулы с едой и подарками.

Со временем довелось  Яинад познакомиться и с особой группой норвежек, которые, не будучи замужем, систематически рожают.
Одна из них – дочь Улава. Ко времени её знакомства с Яинад она имела четверых детей. Высокая ростом, с какой-то по-северному крепкой статью, Дери не была красавицей, но и не слыла дурнушкой. Удивило то, что Улав познакомил их только через два года после встречи с Яинад. Это было для неё шарадой, ведь она давно уже знала всех детей и внуков Фискебека. Позже всё прояснилось.

Норвежец остановил своё авто возле добротного дома, вышел навстречу бегущей к нему молодой женщине. Они обнялись, чему-то засмеявшись. Улав указал на свою машину, где оставалась Яинад, и зовуще помахал ей. Так Яинад познакомилась с Дери. Глядя на одутловатые комбинезонные брюки норвежки, она подумала: собирается на лыжах побегать. И ошиблась немногим. Вскоре подъехал на снегоходе подросток лет пятнадцати, заглушил машину, обнял деда, сказав женщине: «Всё в порядке, мама, можешь кататься».
        – Заходите в дом, будете моей гостьей, –     заговорила северянка довольно низким, но приятным голосом. – Чуть позже, если папа не против, уезжаю в сопки покататься на снегоходе.
      Потом  помолчала, что-то обдумывая, как показалось Яинад, и добавила:
        – Но могу и вас взять  с собой. А в России любят эту игрушку, снегоход? Хотите, обую вас и одену, чтобы не замёрзнуть.
       Так Яинад впервые оказалась на машине, летающей по  заснеженным сопкам, лесным дорогам и сугробам, правда, в роли пассажирки, сидящей за спиной водителя,  вернее, водительницы.
       Ветер свистел где-то за её щеками, шум движка мешал разговаривать. Дери несколько раз оборачивалась, советуя мурманчанке держаться крепче.
         Остался позади маленький Киркенес со шпилем католического  собора на скале-носе гранитного выступа. Убежали назад  гигантские иглы портовых подъёмных кранов.
А чёрная лакированная «букашка» снегохода летела над землёй, заставляя своих пассажирок высоко подпрыгивать на ухабах. Искрился снег, не мешая женщинам смотреть в самую светлую его белизну. Защитные очки с плотно прилегающей к лицу оправой не пропускали яркие лучи  весеннего солнца. Свежесть воздуха, чистота снега и интрига предстоящего знакомства с необычной женщиной возбуждали Яинад. Ей хотелось петь. И водительнице «букашки» тоже не терпелось разговаривать:
      – Ты  хочешь в сауну? – прокричала она, словно об этом нельзя было спросить по приезде.
      – Хочу, но не имею ни одежды, ни полотенца.
      – Ерунда! Всё там есть! – рискуя, она довольно круто оглянулась назад, на свою пассажирку, и засмеялась.
Снегоход юркнул в низину, и Яинад впервые увидела норвежский хутор  на морском побережье: причал для яхты и катера, несколько гаражей, дом, многочисленные постройки, занесённые снегом скульптуры парка.
     – Здесь живут мои друзья, – ещё раз крикнула Дери и заглушила снегоход. К нему тут же проворно подбежал молодой норвежец в униформе, как на заправочной станции, взял у Дери ключ и, крикнув приезжим весёлое «О-ля-ля», исчез в одном из гаражей. Желтизна и свежесть целиндрованной древесины огромного дома как будто перенесли Яинад в солнечное лето, настолько ярким на белом снегу было поместье. Как позже она узнала, друзья норвежки держали номера  саун – таков был их бизнес. Совсем автономные бани, каждая со своим входом, раздевалкой, комнатой отдыха с камином, бассейном и солярием.
        Вошли в дом. Гостью поразило окно, выходящее на море. Это было даже не окно, а панорама фиорда, заключённая в одно цельное выпуклое наружу стекло огромного размера. Первый этаж представлял собой огромное помещение площадью метров шестьдесят. Здесь принимали гостей, оформляли заказ на услуги, выдавали махровые простыни и полотенца и весь необходимый антураж для сухой парной и бассейна. Угощали до бани чаем или кофе, а позже – обедом. В какие-то минуты Яинад показалось, что она заключена в громадный уютный аквариум, где движутся люди, горят декоративные свечи, пылает камин и звучит музыка. «И как это стекло доставили сюда, Боже мой?» – тихонько простонала она, и ей стало страшно от мысли, что оно когда-нибудь разобьётся. Позже в своих поездках она увидит такие окна-панорамы без перекрестий рам и высотой до двух метров при пяти-шестиметрой длине. «Стекло закалено  особым образом», – успокоил её Фискебек, довольно улыбаясь то ли от гордости за свою страну, то ли польщенный любознательностью своей подруги.
          В дом Дери они вернулись поздним вечером. Её дети уже спали, и только мудрый Фискебек дожидался женщин. Он вскинул на них седые кустики бровей, спокойно улыбнулся. Яинад показалось, что он хочет её о чем-то спросить, но спросил много позже, когда они покинули дом Дери. Оказалось, отец знал слабости своей дочери. В машине, которая бесшумно скользила по ночным улицам, он, не поворачивая к спутнице седую, бобриком стриженую голову, спросил:
      – Вы были в сауне у Армсенов?
      – Да,–  ответила Яинад и замолчала, выжидая.
      – Как вела себя Дери?
      – Если спрашиваешь, значит, знаешь.
      – Догадываюсь, но насколько серьёзно всё? – он попыхтел погасшей трубкой.
      – Она получила ковшом по голове и успокоилась.
      – Верю. Ты молодец, Яинад!         
        Оба надолго замолчали, словно переваривали услышанное. Но она знала, что последует продолжение их беседы – такой была привычка делового человека всё доводить до конца, коль начал разговор. После глубокого и продолжительного вздоха Улав  заговорил:
      – Да, она одной любовью любит женщин, а другой – малых детей. Как только её малыш перестаёт быть маленьким, она снова хочет малыша. Материнской любовью, совсем нормально любит их. Но только маленьких. Есть люди, которые любят только маленьких щенят или котят, и совсем равнодушны к взрослым животным. Дери продолжает воспитывать детей, но уже по обязанности.
      Потом замолчал, словно считал про себя люминисцирующие вехи вдоль ночной дороги. Но, как и предположила его пассажирка, решил сказать всё:
      – Ради следующего малыша она перебарывает отвращение к мужчине. Я знаю, что она никогда не выйдет замуж, но не знаю, сколько внуков у меня появится ещё…

 
        Другой необычной женщиной была Розалинд, пышная блондинка совсем не норвежского, а скорее, итальянского типа, хохотушка, приветливая и гостеприимная. Они познакомились на туристическом теплоходе, который курсировал от Вадсё до Бергена и обратно. Яинад получила приглашение на корабль в качестве подарка к своему юбилею. Получив на работе недельный отпуск, она с удовольствием окунулась, пусть и в чужую, но праздную жизнь.
      Пригревало солнце, обозначив конец долгой утомительной зимы, за которую Яинад сильно устала. Её одноместная каюта располагалась на средней, самой удобной палубе. Вскоре после посадки стюард принёс ей расписание, по которому обслуживали в ресторане пассажиров. Когда-то привыкнув к пунктуальности школьного администратора, она стала  воспринимать указанное где-либо  время как звонок. Отправляясь первый раз обедать, столкнулась в коридоре с женщиной, запиравшей дверь напротив. Они улыбнулись слегка друг другу и гуськом проследовали к сверкающей двери ресторана. Администратор черкнул где-то у себя их места и подвёл к  столу, пообещав им в соседи двух мужчин.
Обе засмеялись и разговорились. 
        – А я как раз хотела от них отдохнуть, – просто и неожиданно заговорила женщина.
        – А почему во множественном числе? – удивилась Яинад.
       – Их у меня было много, – как-то грустно ответила дама. Это озадачило  слушательницу, сбило с толку, и она не знала, как вести беседу дальше: серьёзно или полушутя. И, к своему удивлению, услышала:
       – Я хочу от них отдохнуть потому, что всегда в них нуждаюсь.
        Потом внимательно глянула на собеседницу и, смекнув, что она не норвежка, скорее русская, добавила:
       – На каждого надеешься, что станет мужем, но чем больше, тем меньше, – загадочной шарадой завершила мысль.
       – Как это: чем больше, тем меньше?
       – Мадам, всё так просто, – улыбнулась весело норвежка. – Чем больше мужчин, тем меньше на каждого  надежды.
        На ужин они пришли вместе: Розалинд оказалась тоже пунктуальной на редкость. В конце второго дня Яинад решила ей сказать об этом в виде комплемента.
Та, рассыпавшись мелким смешком, проговорила по слогам:
       – Тре-ни-ров-ка! Можете представить, сколько в моей жизни было свиданий?! И на каждое я боялась опоздать. 
Обе рассеялись, заставив окружающих оглянуться. Эта игриво-шокирующая откровенность удивила Яинад, уже довольно хорошо знающую сдержанный характер норвежцев. Вместе с тем, она поняла из слов Розалинд, что сердечная рана или боль терзает эту хохотушку.
         Они подружились: ведь у них практически не было языкового барьера, хотя Яинад попросила свою новую знакомую говорить на правильном норвежском, не используя диалекты, которых множество в этой северной стране. Розалинд на эту просьбу рассмеялась, сказав: «Это для меня так же трудно, как стать снова девственницей. Но постараюсь».   
Им было хорошо вдвоём. Они попросили администратора никого не садить за их стол: ни женщин, ни мужчин. «Если обойдётся с местами», – обещал тот, но на все дни предоставил им полную свободу.
      Оказалось, у Розалинд шестеро детей и ни одного замужества. Яинад ни словом не обмолвилась, не стала выяснять, как такое  возможно. Ей было приятно общаться с Розалинд. Они вместе спускались по трапу, спеша на экскурсии в портовых городах, занимали друг для друга места в автобусе, обе оказавшись любительницами первых мест. Стояли рядышком на выставках, слушая экскурсоводов, вдвоём бродили по пристаням и улочкам городков, вместе искали сувениры. Розалинд неплохо знала историю Норвегии, разбиралась в архитектуре, умела разъяснить то, что было непонятным для Яинад.
     На конечной пристани рейса, в Вадсё, их встретил Улав Фискебек. Розалинд села в  когда-то оставленный на стоянке  свой автомобиль и, сославшись на головную боль, быстро укатила в свой городок в долине реки Таны. Взяла с Яинад слово, что та приедет к ней на Новый год. Собираясь захлопнуть дверцу своей машины, сказала, дружески подмигнув: «Ты единственная, кто не тянул из меня жилы, расспрашивая о мужьях.    Спасибо тебе за прекрасную поездку. Жду!»
     Она часто звонила, отыскивая русскую подругу то в своей стране, то в Мурманске. Прошло полгода, как они познакомились, и, верная договорённости,  в начале декабря проконтролировала, всё ли в порядке у той с загранпаспортом, свободна ли она:
      – Я слышала, что у вас праздники отмечают коммунистическими субботниками. На Новый Год как?
      – Ты меня обижаешь, Розалинд, – почти обиделась Яинад. – С уходом коммунистов государственным праздником стало даже Рождество, которого десятки лет власть не замечала.
      – Ну, не сердись. Приедешь, всё расскажешь мне  про свою очень  непонятную страну.
       Позже они встретились. Розалинд  подкатила  к своему трёхэтажному особняку, бросила на предпраздничной улице машину, даже не щелкнув сигнализацией. Яинад заметила ей это.
      – Чепуха машина. Тут самую жизнь крадут. Растащили по кускам папаши моих детей.
      –  Не гневайся, ведь ты любишь своих детей, в них твоё счастье, –  пыталась успокоить норвежку Яинад.
      – Я всегда пыталась стать женой, а стала производительницей детей. Машиной!
      – Не говори так, – остановила её Яинад. – Представь на минуту: не станет одного из твоих малышей, ведь ни один из твоих мужчин не сможет тебе ребёнка заменить. Ты любила каждого мужчину, а где любовь, там нет продажи и греха.
     – Господи Иисусе, как ты говоришь! Откуда ты всё это знаешь? – Розалинд подхватила дорожную сумку мурманчанки и пошла по узорчатому каменному настилу своего двора, чуть припорошённого снежком, к своему дому.
       Линда, домоработница и няня, накрыла им стол со свечами, которые в большом изобилии горели и на подоконниках, по норвежской традиции украшая дом.
Женщины выпили вина, поговорили  о том, о сём, и Розалинд предложила  гостье осмотреть жилище, выбрать себе комнату. Они обошли второй и третий этажи, останавливаясь в каждой комнате на несколько минут, продолжая свой бестемный разговор. Детей дома не было: двое старших самостоятельно уехали в Осло, четвёрку малышей забрали родители Розалинд. Убранство комнат, качество мебели, детских игрушек, картин, ковров и сувениров – вся утварь дома показывала большие финансовые возможности  хозяйки.
      – Вот, хвастаюсь, а с двадцати четырёх лет ни дня не работала. Теперь за каждого ребёнка я получаю пособие, как зарплата учителя или врача.
      – Так хорошо же, что ты не нуждаешься ни в чём, – опрометчиво заметила гостья.
      – Яинад, милая, я уже сколько тебе твержу, что нуждаюсь в мужчине, который стал бы моим мужем и признал моих детей.
      – Ну, прости меня, – обняла её Яинад и в самом деле бессильная помочь этой богачке или утешить эту страдающую женщину.
 

         Они встречались ещё несколько раз. Их тёплые отношения сохранились на долгие годы. Много лет  спустя, уже из средней России Яинад с дочерью отправилась в Норвегию в гости к Розалинд. По пути она размышляла, что и в этой райски благополучной стране не каждый человек счастлив.
          Розалинд к этому времени выдала замуж старшую дочь и стала бабушкой.

     Норвегию нельзя назвать страной контрастов. Ровный нордический склад характеров очевиден. В большинстве своём «норги» – спокойный доброжелательные люди, готовые помочь ближнему. Откровенно бедных людей в стране нет. Многие участвуют в организации гуманитарной помощи, сами себе отыскивая подопечных. Часто делают это по религиозным устремлениям. Именно норвежские семьи из Киркенеса усыновили и удочерили большую половину сирот Мурманского дома ребёнка. Причем, были среди этих детей и больные, и негритята. Норвежцы лишены предрассудков, мало сплетничают, охотно прощают небольшие провинности взрослым и детям. И уж совсем невозможно представить уличную ссору этих людей. Говорят, они щедры. И Яинад была уверена, что это так. Однако, по русской пословице, в семье не без урода.
         Друзья Яинад, преподаватели Мурманского музыкального училища, рассказали ей как-то историю, которая заставила Яинад не идеализировать северных соседей. История эта получила широкую огласку.
        В рамках культурного обмена  преподаватели этого училища поехали с концертной программой в северную провинцию Норвегии  – Финмарк. Расселили их по частным домам, в семьях. Наслышанные о гостеприимстве  и щедрости принимающей стороны, девушки не взяли с собой запасов съестного, а денежный обмен в те времена был строго лимитирован российской стороной. Девушек определили в дом, выстроенный по лучшим образцам европейской архитектуры. Расположившись, они стали ждать приглашения к обеду – время было за полдень, голод давал о себе знать. На второй этаж поднялась хозяйка дома, постучала в комнату девушек. Те возликовали, дружно выдохнули «да-да», решив, что их пришли звать к обеденному столу. Однако хозяйка спросила, хотят ли они кофе. И хотя есть хотелось больше, чем пить, они всё же кивнули. Вскоре служанка внесла небольшой подносик, уставленный миниатюрными чашками с живительным напитком, не подкреплённым никаким съестным. Прошло полчаса, час, полтора. Музыкантши попытались заглушить голод сном. Но уснуть на голодный желудок оказалось делом не простым. Так прошло время до вечера.
           В культурном центре городка на вечер был назначен концерт, в котором девушки принимали участие. По окончании его участников угостили кофе тоже из миниатюрных чашек.
           Девушки готовились ко сну, когда служанка, казённо улыбаясь, спросила, хотят ли они кофе, словно на белом свете не существовало еды или других напитков. Гробовое молчание служанка, видимо, поняла как знак согласия. Процедура повторилась, но гости к чашкам не притронулись.
.Утром повторился вопрос о кофе, но  девушки ответили дружно по-немецки, которому обучались в школе: «Найн!»
«Филен данк», – обрадовалась служанка и дробно застучала каблуками по внутренней  лестнице  вниз. Когда в обеденное время снова поднялась к ним хозяйка, девушки сказали: «Данке шён», оделись и вышли на улицу. Они сбросились кронами, позвонили в Мурманск родителям. Те отправились в норвежское консульство, что  располагалось в Мурманске на улице Софьи Перовской. К вечеру к дому девушек подъехала консульская машина, забрала музыкантш. Их поселили в другую семью, где было им очень хорошо.
        Что это было? Издёвка? Провокация? Идиотизм? Невиданная скупость? Больные люди?
         Норвежцы – хорошие аналитики. После этого случая норвежской стороной был установлен словарный и финансовый уровень, которым должен обладать претендент на поездку.

        Но иногда разочарования случались у норвежцев.
В самые первые недели свободной экономической зоны построили они в приграничных городках добротные красивые прилавки, нечто вроде рынка, где приезжающие россияне могли бы разложить  для продажи изделия народного промысла. Народу приваливало немало: мурманчане, финны и карелы из Петрозаводсвка, архангелогородцы. В норвежских магазинах началось повальное воровство, которого не случалось никогда раньше. Воровали не мелочёвку, не сувениры, а мужские сорочки, удобно упакованные, чтобы заложить их за брючный ремень, женские майки, детскую обувь.
         Эйфория первых дней стала у норвежцев улетучиваться. Через некоторое время рыночные прилавки демонтировали. Была введена обязательная квота наличной валюты на руках приезжающих. Кражи уменьшились, всё пошло своим чередом.
          Много позже установились нормальные цивилизованные отношения, возникли совместные предприятия,  культурные фонды, общие праздники.

         Прошло два года со времени введения ОЭЗ, то есть особой экономической зоны между северными областями России и Норвегией. И тут выяснилось, что назрела непредвиденная  проблема: норвежцы стали жениться на русских женщинах. На российской стороне заработали многочисленные свахи, русско-норвежские браки приняли характер эпидемии. В ответ на это норвежские женщины объединились в движение «За чистоту нации». Движение оказалось нешуточным. Во многих городах Королевства прошли демонстрации протеста невест и одиноких женщин. Некоторые священники отказывались венчать русско-норвежские тандемы.
         Русские жёны норвежцев также объединились, хотя названия их союзу не было. Просто они стали плотнее общаться, решать одинаковые, для многих актуальные проблемы.
         Яинад  сблизилась с «киркенесскими жёнами». Как-то пятничным вечером забежала она в ресторан поужинать. К своему удивлению, увидела довольно большую компанию землячек. Вокруг скромно накрытого большого стола бегала малолетняя детвора, играя в прятки меж ресторанных стульев и материнских спин. Дети, которым в Норвегии многое разрешается и в общественных местах, резвились, громко смеялись, далёкие от взрослых проблем. В этом застолье оказалась знакомая  Яинад, бывшая преподавательница Мурманского пединститута. Они дружески обнялись, та посадила вновь прибывшую за общий стол.
      – Вижу женщин, чьи мечты сбылись, – негромко сказала Яинад на ухо знакомой.
      – Всё относительно, дорогая.
      – Есть проблемы? – полушутя вскинула брови Яинад.
      – Не без них: где люди, там проблемы, – философски ответила та. – Нам и в самом деле непросто, ведь что ни говори, всё здесь чужое: и обычаи, и язык. Один только муж вроде бы свой, но он ведь тоже дитя своей страны. Вот сейчас пытаемся открыть в детсаде хоть подгруппу на русском языке, так мэрия против. Видишь ли, разделение по национальностям, отторжение от государственного языка.
        – А кто воспитателем будет, норвежка или русская? Пусть тоже почешутся насчёт русского языка, поучат.
        – Ну, это ты уже слишком. Лет десять назад у норгов было модно жениться на подданных принца Сианука. Эти за две пятилетки уже адаптировались. Теперь считаются своими. А в воспитатели рекомендовали бы  кого-нибудь из нас, – отвечала бывшая мурманчанка.
        – А почему в общую-то группу не хотите водить свою ребятню?
        – Они совсем перестают говорить по-русски.
        – Действительно, проблема, – отозвалась Яинад.
        – Да и с мужьями  – не сахар. Кажется, всё в доме есть, но чего-то не хватает: то ли русскости какой, то ли просто тепла.
        – А знаешь, сколько наших девах мечтают здесь оказаться?
        – Как не знать – сама из них.
Обе грустно улыбнулись.
        – А сейчас это движение «За чистоту нации», словно мы грязь в их кровь приносим. Иногда включишь телик, кажется, не в Королевстве живёшь, а в предвоенной Германии. Бабы злые, ужас. Иногда чувствуешь себя гонимой, хоть в доме и все хорошо относятся.
        Они проговорили больше часа, перебирая имена женщин, которые тоже недавно оказались в Норвегии. Яинад не вынесла из этой беседы однозначного мнения – хорошо ли землячкам в такой благополучной стране, расположенной в двух часах автомобильной езды от их многострадальной родины.

       В одну из поездок она познакомилась с молодой женщиной по имени Люся. Яинад приехала из Мурманска после значительной покупки – импортной спальни, все компаненты которой были обтянуты искусственной кожей глубокого зелёного цвета.  Хотелось полной гармонии в интерьере. Решила, что постельное бельё купит в предстоящей поездке. В одном из норвежских магазинов увидела желаемое, но её поразила высокая цена постельного набора. Она обернулась, чтобы покинуть этот магазины и пройтись по другим. В этот момент почувствовала на  себе пристальный взгляд.
       – Вы из Мурманска? – спросила по-русски незнакомка.
       – Да. И  вы, видимо, тоже.
       . Так они познакомились.
        – Идёмте. Я покажу недорогой, социальный, как здесь говорят, магазин.
И они пошли предзакатными улицами в длинных тенях, беспредметно беседуя. Люся, действительно, сделала ей добрую услугу, отыскав среди десятков пакетов постельное бельё с абстрактными пятнами малахита. И оно десяток лет прослужило семье Яинад.
        Люся оказалась крепким орешком. Яинад удивил её огромный раскошный дом, выстроенный на пятачке усечённого утёса. «Какова экзотика! – подумала россиянка. – Даже на грани риска». В окна гостиной, глянув вниз, можно  следить игру белых пенных валов, бьющих в утёс, а казалось – в фундамент дома. На самом деле, дом имел большой хорошо защищённый двор, ничто не угрожало жизни обитателей и гостей. Только фантазёру и поэту мог придти в голову подобный проект.
          А сам автор проекта сидел уже в тюрьме, Люся с трёхлетним сыночком одна царствовала в этом дворце. Входя в дом, она глянула в почтовый ящик и извлекла конверт казённого вида.
      – Опять адвокат мужа пишет, – недовольно поморщилась Люся. – Как измучил меня эта сволочь!
      – Кто сволочь-то: муж или адвокат? – невольно полюбопытствовала Яинад.    
      – Конечно, муж.
         А история оказалась такой: они познакомились в мурманском  ресторане, через год знакомство завершилось законным браком. Муж Люси занимался древесным бизнесом, очень востребованным у норвежцев. Древесина у них – любимый строительный и отделочный материал.
          Но мира в семье не получилось. Несколько мужниных побоев  Люся простила. Следующие освидетельствовала в полиции и амбулатории. Муж получил девять лет тюрьмы. «Законы Королевства строги, но справедливы», – гласит  Конституция  викингов.
          И тогда Люся решила показать, что есть деловая русская баба! Будучи законной супругой осуждённого, она вникла в его предпринимательство, быстро освоила ассортимент, цены и виды услуг. Словом, стала полновластной хозяйкой всего. Она водила не только свою легковую, но очень скоро освоила вождение полугрузовой машины, оснащенной небольшим подъёмным краном. .
           К моменту знакомства с Яинад  шустрая россиянка оформляла продажу дома и бизнеса с тем, чтобы переехать в столицу Королевства – Осло.
В один из следующих приездов Яинад Люси уже не было в Киркенесе. «Может быть, в чём-то правы были те бунтарки за чистоту нации?» – озадаченно подумала тогда Яинад.

         Цивилизованность норвежского общества  виделась Яинад не только в эффективных социальных программах, высоких технологиях производства и великолепном бытоустройстве людей, но было нечто такое, что вызывало у мурманчанки гражданскую зависть. Это нечто было удивительно уважительное отношение королевских подданных к тем, кого в России с легкой руки современников Пушкина и Гоголя называют «маленьким» человеком. Яинад была уверена, что там даже не существует  такого понятия.
         И в Норвегии есть те, кто подметает улицы, чистит канализацию,  ухаживает за лежачими  больными, моет в отелях полы, а на автостанциях - автомобили на отведённом для этого месте, разделывает на промысле рыбу, пасёт в тундре оленей. Все эти люди  не только наилучшим образом защищены социально, но традиционно пользуются уважением.
         Не раз приходилось ей видеть на своей родине случаи чинушного хамства в отношении простых людей. И хотя комедии советского кино высмеивали Огурцовых всякого рода,  суть дела не менялась.
         На эти невесёлые размышления натолкнула Яинад одна неожиданная встреча, случившаяся в городе Тромсё. Она прибыла туда теплоходом с Улавом Фискебеком. Джентльмен участвовал в торжестве особого рода. Оно было организовано Союзом предпринимателей Норвегии и Всенорвежским комитетом профсоюзов. И у них есть традиция, как  во многих странах,  подводить  итоги года в бизнесе. Фискебек был приглашён как руководитель фирмы, построившей один из лучших строительных объектов года – здание банка в одном из северных областных центров России. Приятель Яинад был на этом форуме награждён высокой наградой – Кольцом Мастера. Это кольцо из золота высшей пробы, украшенное «диким» бриллиантом, изготавливается специально на безымянный палец лауреата. Вручала такие награды и ныне здравствующая королева Сания.
          Инициатором  мероприятия был руководитель  профсоюзов Х.Д.  На банкете по случаю этой высокой конференции Яинад оказалась между ним и награждённым. Разговор каким-то образом переключился на неё, хорошо, по мнению босса, говорившую по-норвежски.  Речь зашла о семьях и детях.
          В  ответ на вопрос Х.Д. о семейном положении россиянки, Яинад, ответив,  сочла возможным задать аналогичный вопрос  о его семье, о профессии его жены. Ответ профсоюзного босса Норвежского Королевства поразил русскую собеседницу. Даже, может быть, не сам ответ, а то спокойное достоинство, с которым этот государственный муж ответил. Яинад, услышав его фразу, растерялась: глагол «ридде» в переводе на русский значит «убирать, чистить». Секундное смятение испытала она, думая, что ошибается в переводе чужестранного глагола: « Не может быть, – пронеслось в её мозгу, – не может быть, чтобы его жена работала уборщицей в отеле!»  Позже поведала она о своих сомнениях Улову:
         – Правильно ли я поняла, что жена Харальда работает уборщицей в отеле?
        – Конечно, дорогая. А что тебя удивило? Уборщики у нас очень уважаемые люди.
« Тогда кто же у вас так называемые простые люди?» – чуть было не воскликнула она, но сдержалась. – Этот босс, как и его бессменный коллега руководитель российских профсоюзов Шмаков, занимает такой высокий пост. Неисповедимы пути Господни!» Яинад слабо представляла себе уборщицей жену Шмакова.


       По поручению социальной службы Мурманска Яинад побывала  в Доме для пожилых людей, как называют там дома для престарелых и инвалидов. После встречи с руководством, а главное, бесед с обитателями Дома она вынесла одно очень чёткое понимание. Разница российских и норвежских приютов для много поживших людей состоит в способе попадания их туда: российских туда отправляют, спихивают, а норвежские старики не только сами туда приходят, но и участвуют в их строительстве, внося определённую сумму денег в зависимости от желаемого комфорта. Каждый из них решает, какую квартиру он хочет иметь в этом коллективном доме. Жилище каждого кандидата планируется по его желанию или подбирается по его вкусу и предложению руководства: от комнаты гостиничного типа со всеми удобствами до трёхкомнатной квартиры с гостевой комнатой для приезжающих родственников. Норвежский Дом для пожилых людей это и медицинское, и культурное, и социальное учреждение. Его отличительный принцип в соединении автономно-удобного жилища отдельного пожилого человека с возможностью жить в коллективе сверстников.
С архитектурной точки зрения найдено простое решение: входные двери всех квартир открываются в большой уютный вестибюль, где обитатели проводят свободное время. Там эстрада для самодеятельного оркестра, играющего по вечерам танцевальную музыку, столы для виста и других игр, множество книг в старинных шкафах, кресла для отдыха, бар.
          Всё та же Марго  взялась познакомить мурманскую подругу с директрисой Дома для пожилых людей.   Будучи на пенсии, норвежка  продолжала работать там по три дня в неделю. Ей нравилось там всё: и уютная обстановка, и общение со сверстниками (обе дочери Марго были замужем и жили в других городах), и возможность проводить вечера в кругу друзей. Мурманчанку удивил презентабельный вид постройки, множество цветочных горшков на красивых балконах, во дворе зелёный ковёр стриженой травы с цветными  пятнами   пластиковых столов и стульев под кронами деревьев. Рядом с Домом стоянка стариковских автомобилей, которые обслуживают заправщик и механик.
         Марго провела визитёршу  в кабинет директора. «Традиционно обветренное лицо норвежки-спортсменки. Подаёт пример здорового образа жизни», – чуть иронично подумала Яинад, садясь в  указанное кресло. Но за время полуторачасовой беседы прониклась к руководительнице уважением и симпатией. Душевная мягкость, простота и забота о деле видны были в ней без натяжки. Бывали люди, которых Яинад принимала сразу и не ошибалась. Здесь  был тот самый случай. Она сама же стала на защиту норвежки от собственных замечаний: «Не всем же быть изящными», – упрекнула себя мурманчанка.
Закончив беседу, они отправились посмотреть житьё-бытьё стариков. Зал столовой напомнил Яинад столовые элитных санаториев, где ей посчастливилось когда-то отдохнуть. Та же система заказных на завтра блюд из предложенных в меню трёх-четырёх, тот же уют и тепло, досмотр внимательных официанток. На первом этаже расположились медицинские кабинеты, процедурные комнаты, спортивный зал. Но Яинад подтачивало любопытство, и она задала зудящий в уме вопрос:
          – Скажите, Анхель, какими остаются отношения пожилых с семьями?
Та, слегка удивившись, ответила:
           – Прежними. Хорошими.
           – Так зачем им перебираться сюда?
           – Здесь они все сверстники, никто не чувствует разницу в возрасте. У них одни и те же воспоминания о прожитом времени, даже песни одни.
Потом, чуть подумав, говорить ли это, добавила:
          – Иногда складываются очень неплохие пары и, при желании, уходят жить, куда посчитают возможным. Некоторые оставляют  место за собой, но, как правило, из ушедших пар никто ещё не вернулся за те восемь лет, которые я проработала здесь.
           Вернувшись в свой город, Яинад рассказывала об увиденном работникам социальной службы в Мурманске.  Всем было грустно…
         
          Интересны взаимоотношения норвежцев с алкоголем. Они – непьющий народ, но среди них есть выдающиеся, известные в винном мире коллекционеры. Так, совсем неожиданно несколько туристов с того, первого теплохода оказались в доме знаменитого, как оказалось потом, коллекционера. Этот  человек имел интересный бизнес: он был директором музея под открытым небом, то есть рассказывал прибывающим туристам историю своего небольшого городка. Но иногда, видимо для  разнообразия, приглашал туристов к себе домой. Так группа мурманчан, совсем не чаявших оказаться в норвежском доме, попали на интереснейшую экскурсию к знатоку алкоголя. В памяти Яинад остались межкомнатные перегородки этого удивительного дома, представляющие собой сверкающие витрины многотысячной коллекции вин.
        Со временем в северных краях России сложилось  мнение, что русские мужчины не любят бывать в Норвегии, потому что хозяева не пьют. Может быть, и так. Но, как известно, в семье не без урода. Дважды довелось Яинад  видеть смешные сценки, когда участниками их были именно подвыпившие слегка или довольно пьяные норвежцы.
          В мурманский ресторан «Арктика» при одноименном отеле собирались гости. На торжество была приглашена  и Яинад. Чуть позже в зал вошла группа норвежцев, среди которых выделялась блондинка высокого роста. Она  многим бросилась в глаза своей необычной яркостью. Вечер был в разгаре, когда Яинад с подругой спустились к вестибюльному автомату позвонить. Это было ещё до появления в России сотовых телефонов. Здесь они стали свидетелями  неожиданной сцены: четверо мужчин-норвежцев несли за руки-за ноги ту самую  блондинку, совершенно невменяемую. Голова её низко свисала, подметая длинными волосами пол вестибюля.
        А второй случай запал в память Яинад, как небольшая короткометражка. Очень рано, чуть только рассвело осенним утром, корабль  готовился причалить на одной из пристаней норвежского побережья. Название пристани не осталось в её памяти.  Белобрысый норвежец, почему-то со страхом оглядывающийся всё время назад, неверными шагами шёл на пристань. Он запрокидывал голову, чтобы стоящим на верхней палубе пассажирам посмотреть в глаза и, не переставая, щелкал себя по горлу слева знаменитым петровским щелчком. Видать, был знаком с русскими моряками, подумала Яинад. Норвежец явно просил опохмелиться, магазины были ещё закрыты, а корабль так долго причаливал, что пьянчужка куда-то исчез.
            Трогательный случай наблюдала Яинад на одной из пристаней недалеко от города Мульде. Это юг Норвегии. Она плыла на королевском корабле, взятом в аренду   пассажирским  пароходством на зимние месяцы. Есть у рачительных «норгов» такая форма сотрудничества высшей власти и бизнеса. Не стоять же кораблю холодные месяцы в затоне или порту – пусть и народ, хоть и за кроны, но попользуется собственностью высочайших особ.
          На небольшой пристани  поднялись на теплоход трое пассажиров. Мужчина и женщина терпеливо помогали  подниматься по трапу третьему, пьяному, человеку лет сорока. Яинад находилась в это время на палубе. Она рассмотрела с близкого расстояния лицо третьего, одутловатое,  с небольшими признаками синюшности. Вновь прибывшие заняли соседнюю с Яинад каюту, а спутя несколько минут женщина вышла в фойе и села в кресло у большого окна-иллюминатора, оказавшись непосредственно перед креслом Яинад. Они разговорились. Оказалось,  только что поднявшиеся на борт теплохода люди везут своего брата к наркопсихологу в большой город.
        – А что с вашим братом, – из вежливости и любопытства спросила Яинад.
        – У нас в семье большая беда: вторые сутки не можем отрезвить брата.
        – А как часто это с ним случается?
        – Да впервые, – заплакав, отвечала женщина.
Русской пассажирке, и вправду, этот эпизод показался трогательным. Она стала понимать, насколько пьянство на матушке  Руси стало обычным явлением. Кому на её родине придёт в голову так убиваться, что пьёт горькую человек уже второй день. А десять дней, а две недели будет слабо, господа «норги»? А половину жизни?! Первая выпивка сорокалетнего мужика – повод для драмы?!
 И Яинад стало жаль  женщин её страны, годами терпящих пьянство мужей и  нужду как следствие этого. А иногда бабы не выдерживают такой жизни и сами тонут в мутной и топкой трясине алкоголизма.