Прикосновение к вечности

        Зои не стало в середине сентября, в пору тихого листопада. В солнечный и безветренный день немногочисленные друзья и родственники собрались в ритуальном зале областной больницы, чтобы проститься с усопшей. Посреди мрачноватого зальчика  возвышался постамент, на который обычно ставится гроб.  Туда быстро и ловко  поставили Зоину домовину расторопные работники похоронной службы. 
       Оказалось, отпевание умершей уже состоялось заочно. Это удивило не сведущую в христианских обычаях татарку Алию. Она в этот день сопровождала свою русскую подругу, много лет дружившую с ушедшей Зоей.
     Восемнадцатилетней выпускницей педучилища пришла когда-то Лиля работать в оформительскую мастерскую. Радушно  встретила её тогда молодая и деловитая Зоя. Она заведовала мастерской, где изготовлялись по заказу  различных организаций лозунги и плакаты,  рисованные агитки к праздникам. Вскоре рабочие отношения Зои и Лили переросли в дружеские, пусть и с нечастыми, но искренними встречами помимо работы. В семье Зои и её мужа Михаила подрастала их единственная дочь Ольга.  Теперь ей было уже около сорока,  она никогда  не была замужем  и кротко покоила старость своих немолодых родителей. Когда-то и Михаил был могучим крепышом, увлечённо занимался живописью, имел несколько персональных выставок. На одной из них довелось в своё время побывать и Алие. 
       И вот теперь Зои не стало. Измученное длительной и тяжёлой болезнью исхудавшее  тело,  казалось, было слишком мало для  домовины, в которой оно покоилось. Восковое лицо с заострившимся носом принадлежало уже не Зое...
В зальчике стояла  тягостная тишина, лишь изредка нарушаемая чьим-нибудь осторожным шёпотом. И затянувшееся это беззвучие гнетуще давило на сознание.
      «Да,  – подумала тогда Алия,  – не хотела бы я такой тишины в свой последний час...».  Ей казалось, что было бы уместно сказать  добрые слова об усопшей, может быть, даже почитать  стихи, написанные по этому случаю или любимые самой Зоей при жизни.... Каждый из находящихся в ритуальном зале хорошо знал  усопшую, иначе не появился бы здесь. Но почему-то в течение всего прощания висела под куполом зала  тягостная тишина.
       Эта внезапно пришедшая Алие мысль возникла из гнетущей  своей беззвучностью  обстановки, от того тягостного факта, что так немного в зальчике людей да и те поочерёдно выходят на солнечное крыльцо. Только овдовевший старик бессменно стоял у гроба, скорбно и кротко глядя на лицо жены. Он держал в кулаке выцветшую драповую кепку, которой время от времени смахивал со щеки слезу. Кое-то из пришедших на похороны выходил из мрачного зала на холодноватое, но ещё яркое предосеннее солнце, и, спустясь со ступеней помпезного крыльца, какое-то время прохаживался  по двору. Здесь постоянно выезжали в  привычный  путь автобусы городской ритуальной службы.
     Вышла прогуляться и Алия. Она невольно подумала о своих, теперь уже нередких разговорах о смерти с  Лилей. «Конечно, – подумалось женщине, –  и мой уход недалёк. Пролетело  семьдесят годков, хотя  и самой не верится». Ведь ещё несколько лет назад и не думала она об  уходе из этого мира, который очень любила  за многое: и за неповторимые воспоминания о детстве на Байкале, и за Казанский университет, и за многочисленные путешествия по миру, и за мужчин, которые встретились ей... «Жить – прекрасно», –  расхоже, но искренне  радовалась она каждому прожитому дню. Она и в теперешнем возрасте слышала приятные для себя слова: «Вам не дашь ваши годы». И ещё одна особенность была у Алии: она не хотела быть как все.   
     Церемония прощания удручающе подействовало на неё. Алия  понимала, что переступить порог смерти всё равно придётся. «Но зачем же так понуро, ведь у иных народов похороны это прощание с особыми действиями,  прощание на короткое время, до встречи в ином мире».   
    Наконец, подали автобус, которому предстояло увезти Зою к месту её вечного упокоения. Привычно и ловко  похоронщики  втолкнули через специальную дверь в задней части автобуса  гроб покойной. Дали минуту времени, чтобы вошли в автобус желающие ехать на кладбище. Остальные сделали несколько шагов за автобусом, а потом медленно разошлись –  каждый пошёл по земле своей дорогой дальше....
Случилось в жизни Алии так, что ей почти не пришлось участвовать в похоронах близких людей. Когда умер после сибирской ссылки отец в сорок девятом, она лежала в больнице, и старшие   об этом сказали девочке только по выписке её из диспансера . Мать умерла, когда Алия находилась в туристической поездке по Сибири. Её просто-напросто тогда не нашли на Байкале, где она была на турбазе. Не хоронила она и зятя Эммануила, которому была искренне благодарна за многое – работала в другой стране....
     Участие  в зоиных похоронах  особым образом отрезвило её. «Всё равно,  дорогая, от этого печального акта тебе не отвертеться, – иронично сказала она себе. – Но не в такой же гнетущей обстановке уходить, чёрт  возьми, когда отыграешь  все свои «таймы»! Прежде всего, думала она, нельзя быть разоблачённой после смерти: выразительность её лицу всегда придавал искусный макияж, который она в мельчайших подробностях изучила и успешно осуществляла. Она уже давно сделала правилом своей  жизни пользоваться  дорогой косметикой. Следовательно, и на лице её, ушедшей из этого мира , должен  быть приличный макияж.
     Алия не любила повязывать  голову, хотя по татарскому обычаю в её теперешнем возрасте должна бы носить платок. Она делала исключение только для мечети, где бывала не часто. И хотя добрый десяток косынок, шарфов и платков  скопился на полках  стенного шкафа, носить их она не собиралась. «Но среди вещей, которые я должна готовить «туда»,  платок должен быть обязательно»,  –  соглашательски - уступчиво  решила она. И, подумав немного, представила, что на ней лучше будет смотреться длинный шарф из тонкого шифона, повязанный на манер чалмы. Платье же для другого мира виделось ей из муара или, в крайнем случае, из атласа. Она представила себе воротничок стойкой: ведь похвастаться лебединой  шеей она не могла, да и случай обязывал к скромности и телесной закрытости. Здесь она улыбнулась себе – со скромностью в этой жизни у неё бывали проколы. «Да Боже мой, у кого их не бывает, разве что у серой мышки»,  – хмыкнула писательница. Подумала о туфлях, которых, правда, не будет видно. Но надо же быть последователmymy//// и выдержать стиль! Тапочки из ритуального магазина были  отринуты ею в ту самую секунду, когда только проклюнулась  в мозгу обувная тема. Оставалось договориться с собой относительно покрывала. Фактура его, понятное дело, должна быть плотной, непрозрачной. А вот цвет? С чем должно оно сочетаться по цвету: с одеждой ушедшей фантазёрки или, может быть, с обивкой её домовины? 
   “Какой абсурд!  – возмущённо сказала она через секунду.  – Разве о платье надо думать, если ты истинная мусульманка?! Как хоронят мусульман? Вот то-то же!» Но её риторический вопрос секунду повисел в воздухе, а мысли побежали дальше. Мумией, закутанной в ткань по татарскому обычаю, Алия быть не хотела. Среди её друзей-писателей не было мусульман, её татарская родня постарше вся уже там, куда  и она со временем отчалит. Муж-христианин уже три года,  как скончался. Дочь по примеру отца стала исповедовать христианство.
     Словом, Алия, пришла к бесповоротному решению, что она должна быть похоронена по-светски. При  этом ей совсем не хотелось, чтобы тягостная тишина сопровождала её уход, как это происходило на похоронах Зои.
      Конечно, пришедшие, скорее всего, надумают какое-то время  постоять у постамента молча.  «Друзья мои, не делайте этого!» – чуть не крикнула, обдумывая свой уход,  кандидатка на тот свет.  Была уверена, что в памяти  каждого из знакомых она останется каким-нибудь запомнившимся случаем, может быть, даже смешной выходкой.  Так пусть вместо молчания  собравшиеся  именно это и озвучат. Она не только не обидится на них, но даже просит об этом! Хочется, чтобы всё сказанное о ней не было драматично или понуро, а сверкнуло бы юморком, который она любила в людях и о наличии которого у ней говаривали приятели. По сценарию эту первую часть прощания с покойной можно назвать «страничкой воспоминаний».
       А потом можно начать и художественную часть. Чем богаты писатели и поэты? Литературным словом, стихами,  своими и чужими. Пусть собравшиеся вполголоса почитают любимые строки, а она их послушает. Ещё в студенческие годы полюбила она Пушкина, да не просто полюбили, а чтила своим кумиром. Заучивала километры его строк, испытывая при этом душевное волнение. Любила в пушкинской поэзии  её «универсальность»: ведь на любое движение души можно найти в ней отклик! Пробовала иногда писать сама. Ясно осознавая, что и теперь поступает нескромно, вставила в своё завещание: «Была бы рада, если и вирши ушедшей озвучили здесь. Она была прозаиком, но иногда хваталась за поэтическое перо». Дала на всякий случай подсказку: лучшими считает своё программное: «Перекрёстки Европы», видит смысл в стихотворении о своих отношениях с русским языком «Не исключенье я», в бытность свою друзья отмечали её «Грусть юбилея». Но, отдавая честь её сумасбродному характеру, пусть друзья не забудут одно из любимейших её виршей – её любимый «Автотриптих». В нём она вся с её озорством, смелостью, бравадой. Будьте послушны воле автора, живите долго и счастливо!
      Вот так-то, мои будущие посетители небольшого ритуального зальчика! Программа написана. Но как хочется отодвинуть её исполнение!!!