Место, В Котором Мы Живем. продолжение 1

   Путь по дорожке-широте оказался интересным. Это сначала казалось, что вокруг ничего нет. На самом же деле, то тут, то там виднелись выступающие из Пурламутрового нечто то небольшие рощицы деревьев, то, как бы островки суши. Присмотревшись, девочка убедилась, что это действительно самое настоящее суши, которое она ела с папой и мамой в японском ресторанчике.

   На одном, особенно большом участке суши Люкай увидела множество черепов. Одни просто грелись под лучами солнышка (ночь куда-то загадочно исчезла), другие меланхолично ползали, казалось без всякой цели.

   — Это Черепушкина пустошь, — как заправский гид пояснила Фотя. — Здесь живут черепухи и их детки, маленькие черепушки. Хотя они и все разные по форме, но все как одна пустые внутри. Потому и пустошь. Никто не знает, для чего они есть. Известно только, что поклоняются они своему богу — Черепухе-ниндзо.

   — А что они едят? — поинтересовалась девочка. Слово «есть» напомнило ей о еде.

   —  Да какую-то свою чепуховую черепуховую еду, — пожала плечиками Фотя. — Для нас она несъедобна.

   Вскоре Черепушкина пустошь осталась позади. Люкай внезапно осознала одну странность. Хотя дорожка-широта и была, лишь ступня помещалась, но шагали они, точнее, Люкай шагала одна, а Фотя летела рядом, не вдоль дорожки, а вширь, то есть поперек.

   Перед ними, во всю ширину широты были разбросаны палки и ветки разной длины, толщины и расцветки. Девочка уже занесла ногу, чтобы отпихнуть одну, особо мешающую палку, как фея вскричала:

   — Осторожнее, это — Гадочное гнездо! Некоторые из гадов очень раздражительны и могут укусить. С ними это случается из-за несварения желудка. Мы уже почти пришли.

   Люкай присмотрелась. Действительно, все эти палки при детальном изучении оказались разнообразными змеями. Они были тонкими и толстыми, длинными и очень длинными. Некоторые носили капюшоны, совсем такие, как на осенней курточке Люкай. У одной на кончике хвоста была яркая детская погремушка в виде Покемона, которой хозяйка время от времени потряхивала, и тогда раздавались раскаты самого настоящего грома.
 
   — Это громучая змея, - пояснила Фотя. — Держись от нее подальше.

   Но вот осталось позади и Гадочное гнездо. Впереди раскинулся преимущественно лиственный лес. То тут, то там виднелись сосны и пихты.  Только сейчас Люкай поняла, почему их так называют. Первые действительно выглядели сонными, Они опустили ветви к земле, и сквозь шорох хвои явственно раздавалось похрапывание. А вторые усердно отпихивали друг друга, чтобы оказаться поближе к опушке.
 
   — Так вот оно какое, За гадочное место, — подумала девочка.

   — Ну, ты тут осваивайся пока, — сказала крылатая спутница, — а я по делам смотаюсь. — Закончила Фотя, скрываясь за деревьями.

    — Эй! А куда мне идти? Я здесь уже освоилась. И как мы встретимся?

   Фея, совершив виток вокруг пихты, которая попыталась пихнуть ее ветками, но промахнулась, подлетела к девочке.

   — Вот так, — она широко раскинула крохотные ручки и прижалась к щеке спутницы. — Как встречаются давно не видевшиеся старые друзья. А иди — куда пожелаешь. Если пойдешь по этому языку, он сам тебя до киви доведет, — и она окончательно упорхнула.

   От опушки начиналось много тропинок, одна из них, розового цвета, покрытая мелкими пупырышками и была языком, который приведет к киви, решила юная путешественница. Девочка любила эти мохнатые, со вкусом земляники плоды и она решила идти по языку. Тем более, это был единственный общий с Фотей ориентир.
 
     Хотя Люкай до сих пор никогда не заходила так далеко одна, идти по лесу оказалось совсем не страшно. Лес был редким и светлым, вокруг цвели яркие цветы и было множество птиц. Они совершенно не боялись, перепархивали с ветки на ветку, слетали на язык прямо под ноги девочки. До сих пор Люкай не видела так близко птиц. Конечно не считая воробьев и ворон.

   «Вот интересно, — вдруг подумала она, — почему воронами назвали ворон, а не сорок? Это же сороки всегда воруют всякие блестящие предметы».

   Одних птиц она узнавала по картинкам из книжки, о названиях других догадывалась по их поведению. За ней увязалась парочка пичуг. Одна была пересмешником, потому что все время передразнивала девочку, смешно коверкая ее слова. А вторая, явно — переспрашником, потому что то и дело переспрашивала и Люкай, и пересмешника.

  От их трескотни заболела вскоре голова, а от долгого путешествия — ноги и девочка решила присесть на пенек, съесть пирожок. Ну, пирожка-то как раз и не было, значит просто присесть отдохнуть. Мысль о пирожке напомнила девочке, о горячих бабушкиных ватрушках, которые она так любила есть, запивая молоком. Люкай уж было собралась загрустить, как вдруг услышала громкий крик:

   — Эх, прокачу!

   — Ох, поркачу! — радостно заверещал пересмешник.

   — Поркачу? — оживился переспрашник. — Чем, чем, чем?

   На обочине тропинки щипала травку взнузданная по всем правилам верховой езды гусеница зеленовато-болотной масти. Вместо седла на ней красовалась мягкая даже на вид попона, сплетенная из паутины.

   — Это вы мне? — поинтересовалась девочка.

   — Ух, какие мы ВЫспитанные, — фыркнула гусеница, как всамделишный жеребец. — Тебе конечно. Эти пернатые своими крыльями доберутся. Взбирайся.

   — Вы, ой, — поправилась Люкай, — ты меня будешь катать?

   — Вот еще! — снова фыркнула гусеница. — Я тебе что, прогулочный катер? Я, между прочим, скаковая гусеница и значит, мы поскачем, мы помчимся. М-да, ну далее по тексту.

   По какому тексту Люкай не поняла, но переспрашивать не стала и подошла поближе к неожиданному средству передвижения.

   — Только пришпоривать меня не нужно, — гусеница с сомнением посмотрела на босые ножки Люкай. — Я и без того резвая.
 
   — Только знаешь, куда мне нужно? — начала девочка.

   — Знаю, — перебила ее гусеница. — Тут одна дорога, или к бабе-Йоге, или к Киви. Конечно, если не взбредет в голову отправиться еще куда-нибудь.

   Поскольку Люкай в этой местности была впервые, то она рассудила, что взбредать ей в голову не должно, пожалуй, ничего.

   — А ты горбатиться не будешь? — девочка видела, как ползают гусеницы: сначала подтягивают заднюю часть к передней, от чего их туловище превращается в крутую горку, потом голова отползает от попы и процесс движения продолжается.

   — Вот еще, — обиделась гусеница, — я все же скаковая, а не какая-то там ломовая. И добавила непонятно:

  — Пусть горбатятся те, кому это в тягость, а мне — в удовольствие.

    Люкай подпрыгнула, плюхнулась животом на круп насекомого (поскольку гусеница была скаковой, то у нее, конечно же, была не спина, а круп), подтянулась, немного неуклюже перебросила ногу и, наконец, села. До этого момента Люкай еще никогда не доводилось ездить верхом не то что на гусенице, но и на лошади или, скажем, пони. Но гусеница казалась такой смирной и ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОЙ, что опасений не возникло.

   Как у любой скаковой лошади у нее была уздечка и даже настоящая нагайка. Люкай слышала, что так называется специальный кнутик, но вот почему гайка и кому ее предлагали, было совершенно неясно — нагайка была из той же, что и попона паутины, сплетенной в тугую косичку.

   — Ну, пошла, залетная! — сама себя понукнула «лошадка» и неспешно двинулась вдоль языка.

   Сидеть было очень удобно и мягко. Бабушка назвала бы такую езду комфортной. Гусеница не обманула, она действительно не горбатилась, а словно перетекала по земле, ВОЛНОВАЛАСЬ.
Было примерно так же удобно, как в лодке на пруду при небольшом ветерке.

   Пересмешник и переспрашник, неумолчно треща, то порхали рядом, то опускались рядом с Люкай и развлекали ее разговорами.

   — Тпру! — так внезапно осадила сама себя гусеница, что не упрись всадница ногами в землю, определенно вылетела бы из седла. Точнее с попонки.

   — Эй, не дрова везешь! — возмутился пересмешник.

   — А что везет, что везет? — влез переспрашник.

   —Ну, не дрова, это точно, — отозвался пересмешник..