Сальто на помойку

Свежим летним утром Юрка Клыков – тридцатилетний тунеядец, пряча от прохожих глаза, усердно махал метлой в группе пятнадцатисуточников, убирающих центральную аллею парка культуры и отдыха им. Артёма. Он обиженно молчал, шаркая метлой по мокрому асфальту.

…

До войны здесь было кладбище – печальный финиш злоупотреблявших чем – нибудь предков. Над покойниками буйствовала зелень, звенела философская тишина и на оградках, как на отчетно-выборном собрании, кемарили нахальные вороны, с благородной проседью на темечках. Шли годы. Кладбище, пережило войну и наклонив кресты в высокую траву, неухоженным и беспризорным кончало своё существование.
Страна индустриально голодала и кладбище оказалось зажатым с трёх сторон заводами, а с четвертой, растущим рабочим посёлком.
Даже от названий улиц : Энергетическая, Котельная, Дизельная отдавало соляркой, жаром и пахло рабочим энтузиазмом. Кладбище, занозой скорби торчало между индустриальными экоразгильдяями и власти решили на его месте создать парк культуры и отдыха.
За дело взялись рьяно. Хрипло смеялись экскаваторы, разгрызая трухлявые гробы. Визжа, от восторга, толпами носились пацаны с подцепленными на палки «эксгумированными» черепами, чем вызывали ворчливый гнев набожных старух и улыбки у атеистов в замасленных спецовках. С пацанами носился Юрка Клыков – вертлявый, картавый подросток.  Юра не обременял себя тягой к знаниям, не истязал себя примерным поведением. «Детки» демонстрируя силу коллектива, легко могли завязать на узел стальные прутья «качелей-лодочек» или  выдернуть из земли конструкцию вместе с баскетбольными щитами и мощным фундаментом.
Первый сданный в эксплуатацию культурно-развлекательный объект, массы одобрили. Это был сваренный из листового железа павильон «Ивушка», где по замыслу создателей, развлечения выдавали «на разлив». "Бистро" напоминало тяжелый английский танк первой мировой войны, который во дворе Харьковского краеведческого музея дублировал общественный туалет, и поэтому экспонат пропах войной и человеческим испугом.
На ядовито-зеленой стенке сданного объекта, посетитель, поверх арабской вязи матюков, неуверенным почерком, начертал кузбасс-лаком пророческую фразу "Сюда не зарастет народная тропа".

…

Рос Юрий Клыков полусиротой. Генеалогическое древо прослеживалось только до отца Николая, покинувшего семью, когда Юрка при помощи материных подзатыльников успешно оканчивал первый класс. Когда Юрий влился в рабочую среду, он стал значительно серьёзней. Плечом к плечу с новыми товарищами он боролся за выполнение плана, боролся с прогулами, боролся с космополитизмом и тлетворным влиянием Запада. Если в цеху появлялся «заблудший» в «дудочках» и с причёской «кок», в стилягу летели шайбы и болты под дружный свист и улюлюканье сплочённого коллектива.
На похоронах за упокой новопредставленного пили все, даже комсомольцы, свадьбы тоже гуляли всем поселком. Три дня двоюродные братья, кумовья, троюродные сёстры, зятья, племянники, шурины и товарищи с неопределенной степенью родства, веселились на Юркиной свадьбе, истребляя семейный бюджет Клыковых. После свадьбы властный характер Валентины (супруги) развернулся по всю ширь. Она свысока смотрела на картавого мужа и не терпела возражений с его стороны.
Молодые прожили в относительном согласии без малого семь месяцев, до апрельского дня, когда Юркина тёща пришла проведать молодых. Дородная тёща была из того поколения, которое получило воспитание от верующих родителей, но растило детей безбожников. От религиозного фанатизма она была  далека, не изводила себя постами, не утруждала себя походами в церковь,  но пасхальные праздники встречала в окружении крашеных яиц и куличей, а на остальные православные торжества наотрез отказывалась работать. Вообщем была умеренноверующей тещей, со способностями вызывать нервные расстройства у зятя. Своего мужа она похоронила после мастерски вызванного инфаркта.
Заменяя веер пухлыми руками, теща пыхтела от жары, но не умолкала:
- Чей то вы стирку затеяли? – строго спросила она
- А что? – испугалась Юркина мать.
- Как «что»?! – сегодня грех работать. Бла-го–ве-щень-е. Такие вещи знать надо, сваха – пристыдила тёща. Юрке стало обидно, что его мать, как двоечницу, стыдят и он заёрзал на стуле.
; Что за Благовещенье б...? – переплетая слова матючками, с вызовом спросил Юрка.
- В этот день, зятёк, принесли весть, что дева Мария понесла, - зятю тёща объясняла тоном вежливой учительницы из школы для придурков.
- Ну, и что б…?! – нажимая на вопрос Юра свирепел.
- Что «ну»? Понесла!
- Что понесла б...? Тушёнку с мясокомбината или шпалу с железной додоги б... для дастопки  упёдла?  Ну?! – краснея, картавил Юрка.
- Тьфу ты! Иисуса Христа. Ох, и бестолковый ты.
- Слава богу, ты умная б.... Ну?!
- Ну что ты всё «ну» да «ну»!
- Куда понесла, спдашиваю б...?!  В дом дыбёнка, в лазадет, в детскую комнату милиции, в садай к дяде Боде…
- Да, беременная стала! Непорочно! Дурило!
- Что ветдом надуло, б...? – не обращая внимания на оскорбления продолжал допрос тёщи зять.
- Да пошел ты!
- А чего ты по стадодежимному объясняешь б...? «Понесла»! Кудыца-несушка б....
- Тебе дураку только и объяснять. «Кудыца-несушка». – передразнила Юрку тёща.
- От тебя от умной мужик с инфадктом б... в дедывянный ящик сыгдал. Адхиепископ нашёлся.
О своем муже тёща не могла вспоминать без скорби и в муках, выдавив слезу, покинула не гостеприимную квартиру, под руку с дочерью. Вечером вернулась за вещами молодая жена с твёрдым намерением припугнуть своим уходом мужа. Юрка был беспомощен доказать свою правоту Валентине. Это было всё равно, что идти с мухобойкой на медведя. Взвинченный Юрка ударил в нос супругу и совместная жизнь на этом окончилась.

Валентина после разрыва еще долго донимала заводскую общественность пытаясь открыть  ей глаза на своего экс-супруга.
- Если вы не примите меры с этим алкоголиком, я категорично заявляю, что пойду в народный суд, - сказала она председателю завкома – брату Юркиной матери, дяде Ване и срываясь на плач добавила:
- Он изломал мне нос. Он сделал меня инвалидкой. Он всю жизнь мне пенсию платить будет. Не рассчитается, черт картавый.
- Ну, это ты, Валентина, напрасно. Всё таки он был тебе мужем, а ты «чёрт картавый». Расставаться надо по людски.
- А чего это расставаться? Я ему развод, не давала.
- Опять я тебя не пойму: он алкоголик, такой рассякой, картавый, а разводиться не хочешь.
- Я его перевоспитаю.
- Ну давай, давай Макаренко. А если не нос, а шею сломает? Ты ведь тоже, еще та птичка, - отреагировал на педагогический порыв Валентины дядя Ваня.
- Конечно, племянничка выгораживаете. Я вот к директору пойду, он тут ваше гнездо расшугает! Сидят тут, морды поразъедали, - и пошла к директору.
Во время второго визита, уставший от Валентины директор спросил у нее:
- Как ты хочешь, что бы мы его наказали?
Валентина по природной глупости не могла родить изощрённого наказания и равномерно ударяя ребром ладони по директорскому столу стала по слогам требовать:
- Нехай попросит у меня прощения и у мамки тоже. А не попросит, увольте с работы.
- Я с ним поговорю, - пообещал директор.
- Вы, его заставьте чтоб он сошелся.
- Постараюсь, - сказал директор, понимая, что этому брачному союзу был уготовлен крах еще до обмена обручальными кольцами,  хотя профсоюзная организация, играя бицепсами строгих выговоров и предупреждений, требовала воссоединения  семьи.
С Юркой директор говорил мало. Клыков сразу пообещал директору:
- Понято, её тут больше не будет.
- Ну, ну, ну. Ты смотри там, не учуди еще чего-нибудь. Попроси прощения, а дальше дело твоё – сходиться, расходиться. Понял? – Юрка кивнул и вышел.
Извинялся перед экс-супругой Юра энергично и шумно.
На следующее утро директор узнал, что Клыков загудел на пятнадцать суток, из-за дебоша в доме тёщи. Лишившись премиальных и волос, дважды наказанный, Юрка помрачнел и осунулся. От неожиданно полученной свободы Юрка запил, попутно меняя трудовые коллективы. Перед каждой сменой места работы Юрку пробивали приступы трезвости. В такие дни он одевал белую рубашку, резко бросал пить, курить и лениво сосал леденцы состраивая при этом гримасу презрения к «алкашам». В это время он многозначительно молчал и был полон сентиментальной задумчивости. Зато после «белорубашечного» кризиса он напивался вдрызг и совершал подвиги поселкового масштаба. Когда отделы кадров, окруживших посёлок заводов, стали пренебрегать Юркиной кандидатурой, он «присел» окончательно, карауля у винного отдела бывших коллег. Участковому Юрка обещал, что «завязывает с понедельника» и клятвенно шлёпал красной пятерней по впалой груди.

…

Вода для купальщиков и охлаждения турбин на ТЭЦ-3 перекачивалась в два спаренных бассейна, огороженных забором из серых шлакоблоков. Но надо сказать что на надпись на шлакоблоках - изюминках советской архитектуры: "Купаться категорически запрещено. Штраф 10 рублей", местные плевали с высоты тэцовских градирен. С одной стороны под забором бассейна устроилась мусорная куча, а с другой за столиком, галдели мужики и шуршали карты. До глубокой ночи, многоватная лампочка на столбе освещала турниры в "очко" и "секу".

Раньше здесь цокало «домино» и кроме популярного «рыба» и «козлы» тут можно было услышать еще много познавательного. Рядом внуки и дети "козлов" гоняли мяч. Выстроят мужички, из костяшек длинный, аккуратный позвоночник и затаившись ждут эффектной концовки. Но часто и густо полет мысли, перешибался полетом мяча и на венец кропотливой работы, собранный в восемь рук "хребет", после "свечи" с треском падал грязный мяч. Костяшки разлетались "веером" в "козлов", и начиналась истерическая воспитательная работа. Как-то, постоянно проигрывающий, бульдозерист Степан Кацко, попытался руками раздавить ненавистный мяч. Ни в какую. Вконец взбесившись, он, трясущимися руками, с силой припечатал мяч к земле, запрыгнул на лавку и хищно выставив каблуки, коршуном спикировал на него. Палач спружинил нападавшего к столбу. Тогда Степан поломал руку и потерял два передних зуба. Так, домино сдавало позиции картам.

...

На столе вперемешку лежали карты и мелочь, а в мутном граненом стакане лежали карамельки "Клубника". Под столом развалились фауст-патроны из под "Бiле мiцне". Июльская жара раздела игроков и сегодня мужики сидели по-домашнему, в майках, тапочках и сатиновых трусах. Но филиал Монте-Карло зудило от набегов старухи Дрокиной, которая в данный момент возвращалась с неудачной операции по агитации пенсионеров в группу здоровья. Мужики плавились на солнце.
- Спека неможливая, ити ё мать. А тут еще и политрук в гости к нам пробирается.
- Иде же есть эта лазутчица? Лизонька Дрокина.
- А вон, мелкими перебежками под забором, крадется. Делегат от ВКП и маленького бе.
- Теперь вижу. Чуть не по-пластунски гнидушка чешет. Припадает к земле. Она в тени под забором смотрится, как бледная поганочка.
Хитрый маневр, бабы Лизы не сработал. Внезапности не получилось.
- Здорово, стриптизеры. Вот, вы тут зубоскалите над пошлятиной, а рядом детвора с неокрепшей психикой черпает вашу густую матерщину, - без подготовки приступила к разборкам Дрокина.
- Боже упаси, замполит. Тут у нас разгорелся диспут на воспитательную тему, про несъедобные грибы, - успокоил бабу Лизу кто-то из мужиков.
- И вообще Баба Лиза, ты выражения-то выбирай. Тут рядом в песочнице, как ты справедливо заметила, подрастающее поколение, а ты нас такими позорными словами клеймишь. Что это еще за "стриптизерщики", - возмутились за столом. 
- А скажите-ка Вы мне на милость, это в порядке вещей, что вы перед согражданами окороками своими трусите? Как в предбаннике, в трусах и в майках. Еще по шайке каждому выдать. Постеснялись бы хоть меня, перед вами все таки женщина.
- Мадам. У нас открытое партсобрание, мы поэтому, так сказать и разоружились, - сказали за столом.
- Гримасничаем, значит. Паясничаем, значит, над святым. – сказала баба Лиза, медленно скользя непримиримым взглядом по игрокам и споткнувшись на Иване, начала сверлить его через свои 8 диоптрий.
- Ваня мы с тобой, я смотрю, никак не разминемся.
- Зачем, зачем я повстречала тебя на жизненном пути, - прокомментировали за столом
- Да, да, да. Зачем ты в наш колхоз приехал, зачем нарушил мой покой – подхватила нараспев баба Лиза и барабаня пальцами по столу добавила, -Как ни приду, а коммунист Бугаев в "очко" гуляет. Тебе, что мало платят? Иван, одумайся. Тебе партия завкомом руководить доверила, а ты значит в нерабочее время, притон возглавил. Нечем заняться? Неужели в клубе мало кружков? Хоть на баяне играй, хоть лобзиком выпиливай. А ты...
- Мелочная опека, можно сказать унижает, Елизавета Петровна. Спусти малеха пар. Дай спокойно добанковать. А политинформацию, я в "ленинскую" пятницу, в заводе послушаю.
- Эх, вы. Алконавты! Цедим, гнилушку значит. Во, "биомицинчик". – Дрокина перевернула ногой пустую бутылку.
- Да ну. Не может быть. Это поклеп, - возразили за столом.
- Вы все, потерянные для общества люди, - сказала Дрокина.
- А вот такими словами, политрук, разбрасываться не надо, - предупредил студент, Колька Чахальян.
- Не делайте из меня дуру. Что это под столом? Склад стеклотары?
- Сегодня, у нас железный повод. Праздник сегодня, - сказал студент.
- Какой еще праздник? - заинтересовалась Дрокина.
- Ну, Елизавета Петровна, человеку вашего уровня, стыдно не помнить такую знаменательную дату. В парке к памятной годовщине даже фейерверк готовят.
- Погодь, погодь. Ну-ка, какое у нас сегодня число?- свернув "гармошку" на лбу, Дрокина ушла в расчеты.
- Ну ладно, только из уважения к реликту партии, помогу. Сегодня день в день, ровнехонько 200 лет русскому граненому стакану, - сообщил студент.
После паузы Дрокину взорвало. Она схватила со стола стакан с карамельками "Клубника".
- Я, вот тя, щас "юбиляром" промеж рог оприходую, что б ты не умничал.
- Тпррру. Сквернословить не надо. Елизавета Юрьевна, стаканчик тута не при чем. Поставьте инструмент на место,– попросил Федор Шматько. И добавил, - Ему еще сегодня трудиться и трудиться.
- Я, этот ваш кружок "Два валета и вот ето" припечатаю когда-нибудь к позорному столбу.
- Ну все, прорвало и понесло, - сказал Иван.
- Да представь себе, прорвало. Я еще участковым займусь. Он тут вам потакает, я смотрю. Я гору заявлений ему отнесла, а он ни мур-мур. Ты Иван, таким макаром еще того и гляди и до церкви доскачишься.
  Дрокина измерила взглядом болельщиков и взбивая пыль замаршировала к участковому.
; Поскакала. Вперед к победе ботулизма, - сказал вслед активистке студент.
Участковый не хотел портить отношений с мужиками и всегда заверял Елизавету Петровну:
; Примем меры.
; Пожалуйста, пожалуйста. А то ведь сил нет никаких. Столько секций в клубе и духовой тебе оркестр и кружок вышивания, а они только и знают «банкирское очко», «шабор»,  «коза», «иду на банк». Вы уж, пожалуйста, - просила Дрокина.
Участковый просил мужиков играть, поосторожней, но бдительная пенсионерка прибывала, когда объявляли «стук».
; Вы у меня «постучите», кажется. Детей бы постеснялись, - кричала Дрокина.



Прекрасный летний день затухал. Юра заскочил в «Гастроном» и присоединлся к группе мужиков, которые разливали по стаканам. Подошёл запоздавший Степан Кацко.
- Налывай, - с разбегу потребовал Иван.
; Рубэль, - потребовали из толпы.
; А-а? А ось и рубэль. Ты бач яка падла, куды заховавсь. Зубоскал Степан вынял замусоленный рубль из спецовочных брюк.
Юрка, как должное, бесплатно выпил стакан, крякнул и похвалил вино:
; Ходоша медзавка!
; На халявку и уксус сладкий, - сказали из толпы.
Это был шестой стакан, который приняли за текущие сутки Юркины потроха. Возле клуба, куда забрёл, захмелевший Клыков было тихо и прохладно. Тетя Шура, кассирша заводского клуба, по совместительству контролёр, мечтательно наблюдала со стула, за утопающим в темной зелени парка апельсиновым закатом и размышляла о красотах жизни и сегодняшнем кассовом сборе, равном двум килограммам кровяной колбасы. Её воспарившие куда-то вверх мысли, словно палкой, перебил Юрка, который околачивался в поисках приятелей.
; Тёть Шуд, б .. Ивана Кабана б...не видели
; Тьфу ты налякав. На кой вин мэни?... Дэсь пье.
- Теть Шуд, б... какой седни б ...фильм?
; Юрка,  негиднык, колы ты вжэ скинчышь матюгаться?
; Все б..., теть Шуд, больше ни-ни...б..., - и шатаясь побрел к бассейну...
Тетя Шура посмотрела Юрке вслед и покачала головой...
; Юрка, гляды нэ втопысь...
; Теть Шуд б..., ты меня б... знаешь
; Та, отож. Знаю, та й кажу.

...

Когда Юрка Клыков, пришел в бассейн освежиться, он обнаружил там аншлаг. Публика от удовольствия хрюкала, сморкалась и визжала. Тела с матюками пикировали с забора и лязгая об воду разлетались на брызги. Затем устремив вверх туманный взгляд и сцепив прокуренные зубы, полез на покорение забора. Черные семейные трусы, пиратским парусом хлопали по худым коленкам, когда он на четырех точках осваивал покоренную вершину. Юрка не мог оторвать рук от забора. Дядя Ваня, Юркин дядька, сидел на бортике. Загорал. Юрка уравновешивая "низкий старт" жмурился и орал.
- Дядь Вань! Дядь Вань!
- Ну чего тебе? Нажрались Юрий свет Васильевич, теперь счастьем хотим поделиться?
- Дядь Вань, засекай. Исполняется сальто.
- Кузнечик. Щас башку развалишь о шлакоблоки. Какое сальто?
- Дя Вань будь спок.
- Я спокоен. Одним дураком меньше будет.
- Дя Вань засекай. Показываю класс. Вхожу в воду без бдызг,- членораздельно пообещал Юрка.
- Ну, ты чево дурью мучаешься? Тебя снять или сам слезешь?
- Дя Вань пдыгаю. Засекай.
Но прыжок задерживался. Юрка врос в забор раскачиваясь на пятках и ладонях.
Дяде Ване надоело ждать, он плюнул в сторону племяника и полез купаться. Зыбкое счастье покорителя длилось недолго. С водоема подул ветерок, сняв с забора прыгуна, который так и не добившись славы Франко Каньото и не сорвав аплодисментов дяди Вани, приземлился по другую сторону забора на мусорную кучу и еще долго матюкаясь, выпутывался из объятий ржавой проволоки, но сильно уставший уснул среди исполинских лопухов, чертополоха, консервных банок, желтых газет и овощеотходов.
В бассейне поднимая ожерелье брызг, резвился народ, не замечая отсутствия Клыкова.

 Степан Кацко опять проигрывал и успел уже разъяренно сцепиться с Дрокиной, которая пошла искать участкового.
  Влажный дядя Ваня примкнул к столу. Он "банковал", когда к нему прибежали пацаны и перебивая друг друга доложили.
- Дядь Вань, Юркина одежда там, а его нема...
- Ну, мракобес!- сказал дядя Сеня, бросил карты и побежал будоражить  органы. Для спасения прыгуна прибыл полный боекомплект: "скорая помощь", милиция и нервный водолаз, внушительный двухметровый детина.
Пока в бассейне работал водолаз, возле милицейского "бобика",  водитель и сержант болтали с врачом. На заборе, молча, сидели зеваки. Время застыло. И только, когда врачи приводили в чуство полуживого водолаза, на сцене, возле одежды, появился проспавшийся герой. Проснувшись Юра почувствовал полуобнаженность и напрягая память направился за забытым в бассейне гардеробом. Он вполне уверенно направился к своим свадебным туфлям и вьетнамским «техасам». Из-за отсутствия утопленника интерес к происшествию резко пропал. Толпа разочарованно расходилась.
- В чем дело, молодой человек? – спросила врач.
- Я имею пдаво одеться, б…?! – возмутился Юрий.
- Это ваше?
- А может ваше, б…?
Спина исцарапана, волос матюком, в глазах гладиаторский блеск и жажда опохмелки. Демонстративно, не замечая зрителей, Клыков по-хозяйски застегивал ширинку и напряженно вспоминал таблицу умножения. В этот момент сзади прилетела звонкая оплеуха от дяди Сени, запоздалый аплодисмент за сальто.
- Дядь Сень, ну ты натудальный пдидудок. У меня тепедь в пдавом ухе, последний звонок на всю жизню поселился. Ты, что офонадел?-обиделся Юрка.
- Не жужи, я, любя по-родственному. Щас тебе мусора в левое ухо сирену поселят,– пообещал дядя Сеня, и добавил, - Гастелло с помойки.
Нюхнув нашатырного спирта заговорил и водолаз.
- Припаять бы тебе в пятак, чмо болотное.
- Глохни, жаба, -огрызнулся Юрий.
Пока врачиха с водителем висели на руках припадочного водолаза, сержант, от греха подальше, грубо затолкал Клыкова в задний отсек "бобика", после чего заборы осиротели. Мелко сплевывая досаду, разбредались неудовлетворенные зрители.
Клыков, по-лошадиному подергивая красным ухом, осваивал будку "бобика", водолаз не находил места своим кулакам, а рассвирипевший водитель, никак не мог завести "бобик". Когда двигатель наконец заурчал, финальную сцену Клыковского бенефиса оживила, ископаемая большевичка Дрокина. Обняв капот "бобика", она вибрировала нижней челюстью и сквозь жидкие волосы, упавшие на очки, безумно вглядывалась в лобовое стекло.
Так. Серия вторая. Явление Христа народу, -сказал сержант.
; Чего ей надо? Валера, иди узнай. Что за блоха субтропическая? Бабуля отойди-ка в сторонку, - попросил водитель.
- Не дождешься, -решительно ответила Дрокина.
  Власти вышли к народу. "Бобик" не глушили, разговор вели перебивая шум мотора. Представитель народа – Дрокина, от капота не отходила.
Сержант Валера, обильно вспотевший при усмирении водолаза, без охоты покинул машину. Баба Лиза погнала с места в карьер.
; До каких пор?!  До каких пор, я спрашиваю?! – закричала Дрокина.
- Спокойней мамаша. По порядку.
- Я не могу спокойней. У меня два внука и внучка. А они делают из них моральных уродов. Все перебор. Если вы не примите мер, случится страшное. Иду на банк! Хана!
- Я ничего не понял, - сержант Валера вытер со лба пот и пригласил из машины остальных.
Дрокина долго объясняла блюстителям порядка в чем состоит вред азартных игр и какие унижения ей приходиться терпеть во имя светлого будущего ее внуков.
- Надоело участковому жаловаться, - завершила речь Капитонова.
- Примем меры, - пообещал сержант Валера, направляясь к машине.
И тут же из дыма протарахтела ультимативная очередь.
; Молодой человек, не надо меня в лапти обувать. Я член партии с 905 года и если вы немедленно... Сигнал от народа был принят.
- Значит так. Я подхожу к злачной точке, усыпляю бдительность преступных элементов, а вы по моему сигналу, как можно быстрее окружаете стол, чтобы ханурики не успели попрятать деньги и карты. 
- По какому сигналу?
- Как только я накрою банк, вы рысью ко мне. Пару минут я продержусь. - Откуда мы будем знать, что банк накрыт?
- Я громко крикну "Товарищи у меня очко".
; Вопрос снят.
Стол под тополем был окружен высокопрофессионально. Особенно отличилась Елизавета Петровна Дрокина. Баба Лиза подошла к столу, открыто, не маскируясь.
- Ну что, дятлы, все телесами трусим? Конфузим общественность? - спросила она.
- Елизавета Юрьевна мы сидим, так сказать, вдали от оживленных людских потоков, - сказал Степан.
- А ты Степан, не отвлекайся, следи за игрой, - сказала баба Лиза.
- Если старейший "очкарь" просит, тогда попрошу еще -сказал Степан и взял карту
- Товарищи у меня очко, -заорала Дрокина, и накрыла мелочь дрожащими руками.
- Баба Лиза, да ты что? –спросил Степан.
- Да, туго с пенсией у комиссара, - с сочувствием предположил банкующий.
; Во, до чего пенсионеров довели. Может сбросимся, замполиту?- предложили стоящие за столом болельщики.
Но тут обстановка изменилась.Милиция застала мужиков врасплох, с картами на руках.
- Значит, в картишки на деньги? - спросил сержант.
- Ребята, да вы что? Какие деньги? По копеечке гоняем, это все равно, что на  конфетные фантики...
- А вот гражданка заявила, болтаем тут лишнее, - продолжил сержант.
- Ну, мл! Сержант, тебе щас, эта палочка Коха, поведает, что мы грохнули Патриса Лумумбу и "очком" прикрываем антисоветский заговор...
- Ваня, я как коммунист, перед лицом своих товарищей клянусь, что палочка Коха тебе еще, ой как отрыгнется. Да, да, да.
- Распиваем, в общественном месте. Материмся, значит, - монотонно продолжал сержант.
- Да что у нас "сухой закон"?
- Не положено. Дома, пожалуйста, сколько угодно, хоть до поросячьего визга. А тут сами понимаете, дети.
- Сержант, поимей совесть.
- Ну харэ на совесть давить. Колющие, режущие, острые предметы имеются? - заученно спросил сержант.
- Только тупые. В трусах, -попытались разрядить обстановку.
- Значит так, остряки, кончай базар. Чтоб наряд мне не вызывать, встали, построились и пошли в отделение. Организованно. Раньше пойдем раньше вернемся. Иначе будет хуже, я обещаю.
- Сержант, да ты что. Через весь поселок в трусах, что ли?
- Не замерзнете. Июль на дворе.
- Да при чем тут "не замерзнете". Неудобно все-таки, -возмущались картежники.
- Неудобно спать на потолке. Составим протокол, напишем объяснительные и на свободу с чистой совестью. По домам к семьям. Ну все, живенько построились в колонну по два.
- Мужички, ну что вы в самом деле? - напоследок с надеждой попросили милицию.
- Ну что, дебаты продолжаются? Вызываю наряд? Имейте ввиду, что это уже будет, как сопротивление при задержании. Минимум 15 суток.
- Ну все. Понято.
  Обыск показал, что в арсенале группировки было две колоды карт, пятеро роговых очков и слуховой аппарат, принадлежащий болельщику, деду Лифчику. Так же было изъято 4 рубля 12 копеек. Дрокина гремела конфискованными медяками и тараторила:
- Вот пожалуйста, в то время, как в Америке работяги пухнут с голода, бедствуют. Вынуждены бастовать. Мы тут жируем. Разлагаемся. Сидим на шее у государства. В "очечко" упражняемся. Не прячь, не прячь, Степан. Давай сюда. Ты ноги мне хотел высмыкнуть? А? Вот тебе в милиции быстренько поправят мозги, выйдешь смирным мальчиком, а я тебя устрою на курсы домоводства или с пионерами лобзиком узоры будешь выпиливать. «Шабор», Кацко, ты опять проиграл! Она гремела конфискованными медяками, как шаман бубном, в религиозном экстазе:
- Вот они денежки, недостроенных яслей и электростанций. Тунеядцы! Капитонова победно осматривала выстроенных в шеренгу картежников, от свежих маек и глаженных трусов которых веяло домашним уютом. Пенсионерка улыбалась. Не улыбка, а хвастовство парадонтозом. Со стороны это напоминало группу здоровья с высохшим нервным вожаком в длинной юбке. «Команда» была одета, для стайерской пробежки.
- Сейчас все пройдем в опорный пункт, составим протокол и на все четыре стороны… - сказал милиционер.
- Я присоединяюсь к словам предыдущего оратора, - торжественно заявила Баба Лиза.
- Слышь, сержант отпусти хоть одеться, - попросил дядя Ваня.
Сержант не успел принять решение, как Дрокина, свернула жилистый кукиш и ткнула им под нос дядю Ваню продолжая тянуть нервы из душ пролетариев, заорала сержанту:
- Они сбегут! Нельзя их отпускать! Никак нельзя!
- Ну, катафалка, смотри, - тихо, но веско сказал дядя Ваня и глубоко вздохнул носом.
; Слыхали, слыхали?! Вот так и живем, того и смотри, что когда-нибудь в темном переулке ножом проткнут. Про катафалку отметьте в протоколе. Боров конопатый, еще угрожает.

Мотопехотная делегация обречено поползла в пасть райотдела. В голове процессии, с резвостью катафалка, с кочки на кочку, переваливался "бобик", на борту с Клыковым. За выхлопной трубой, вразнобой шаркали тапками, по разбитому асфальту, пасмурные пехотинцы в нижнем белье. Из заднего окна "бобика", через решетку, на стадо арестантов тоскливо смотрел "воскресший утопленник", с разноцветными ушами. Ловил на себе немые угрозы. Замыкал тылы, сержант, заметая следы форменным клешем.
; Товарищи, в ногу. Носочек тянем. Левой, левой, - подбадривал он.
Сбоку, марш-бросок, вприпрыжку, сопровождала ветеран коммунистического движения, Елизавета Юрьевна Дрокина. Ее глаза, увеличенные очками и победой, по-каннибальски, плотоядно блестели.
- Степа, что же ты сопельки развесил. Ей бо, как на расстрел семенишь. Запевай. У тебя красиво получается. Лирично.
В ответ Степан прижав пальцем ноздрю громко высморкался.
- Ух ты, бози мой, какие у нас, Бисмарки вылетают, -притворно удивилась Дрокина и продолжила, -  Ну, давай, Степа, давай.
Маруся, раз, два, три калына, чорнявая дивчына, в саду ягоды рвала...
- Кверху жопой, - закончил куплет Степан и спросил,- Ну тепер, твоя душенька довольна? –спросил, бабу Лизу, Степан.
- Шаг влево, шаг вправо, считается побег, -сказала Дрокина, не удосужив Степана ответом.
Шествие ковыляло по Дизельной - центральной улице поселка.
Околачивающиеся вдоль дороги и сидящие, на низких железных заборчиках, мужики при виде конвоя, проявляли желание почесать языком.
- Баба Лиза, ребятню выгуливаешь на ночь? Это надо. Это актуально. Иначе простыни замучаешься стирать.
- Ударим по бездорожью и разгильдяйству, - цитировали с забора.
- Бурлаки на Волге.
- Нет. Это 33 богатыря. И с ими дядька Черномор из завкома.
- Крестный ход в Курской губернии. Ваня, где хоругви и транспаранты?
- Физрук Дрокина с группой здоровья.
- Нет правильнее будет, баба Лиза с группой дрессированных шулеров.
- Степа, вот это правильно. Одобряю. Прогулка перед сном, хорошо от бессонницы.
А под занавес похода, возле "Гастронома", икающий дуэт, экспромтом исполнил двустишие:
- Кто шагает др-р-ружно в р-р-ряд ?- бодро спросил первый.
- Пионер-р-рский наш отр-р-ряд,- также бодро ответил ему второй.
Баба Лиза, куда этот парад - алле тащишь? – любопытствовали прохожие.

; На свалку сдавать? - подсказывали с галерки.
Но баба Лиза не отвлекалась на мелочи и, крепко сжав бледные тонкие губы, чеканила шаг, щелкая подковами, как строевой офицер. Давилась пафосом.
- Ты гля на бабу Лизу. Нахохлилась, як соплива энтузиастка, - поделился наблюдениями с дядей Ваней, Кацко.
- Иди молча. А то еще искусает, – буркнул дядя Ваня.

В райотделе майор Бухаидзе спросил у сержанта:
- Что ты привел,Андрюха? Что за сбор блатных и нищих?
; К вечеру солидный посетитель пошел. В нижнем белье – это ходоки от картографической артели, а этот взъерошенный герой, в слегка примятом смокинге – двойник Гастелло, с помойки, - представил коллектив сержант.
  Виновнику торжества, Клыкову, выписали штраф за нарушение общественного порядка и за купание в неположенном месте, несмотря на то, что режимной акватории бассейна, Юрий изменил, с мусорной кучей.
А за возмущение и дерзость сержант приложился к его левому уху и устно пообещал:
- Слушай, дух святой, не успокоишься, в вольер посажу.
Затем блистала эрудицией, главный осведомитель - Дрокина. Она шныряла по закоулкам своей склеротической памяти, выскребая выдержки из досье, на каждого члена "преступного синдиката".
- Значит так. Иван Бугаев, бессменный капитан команды, так сказать, профессиональный шуллер..., - скрипела Дрокина, закрыв глаза и причмокивая, по-хозяйски развалившись в деревянном кресле.
Потом на помощь ей пришел участковый, Коля Бирин, которого вызвали, как близко знакомого с компанией.
- Все таки доставила, бригаду, - сказал он бабе Лизе, войдя в райотдел.
- Тебя, не допросишься, Николай. Вот, пришлось самой подсуетиться.
Потом дежурный всем задержанным, выдал по листику бумаги и они по очереди, под диктовку сержанта писали объяснительные.
Потом выстроившись "гуськом" расписывались в протоколе.
Студент переживал больше всех.
- Сержант, может не будем сообщать? В институте за это по головке не погладят. Может штраф там или...
- Это не ко мне. Это вот к э-э-э..., - махнул в сторону Дрокиной сержант.
- Елизавета Петровна, прошу любить и жаловать -подсказала Дрокина.
- Если Елизавета Петровна заберет свое заявление тогда...-сказал сержант.
- Елизавета Петровна...-начал было студент.
; По всем вопросам, Колюня, после фейерверка и народных гуляний, посвященных празднованию двухсотлетия русского граненного стакана.
Потом отпустили по домам свирепых мужиков.
Со старухой было труднее. Одержимая идеей создания клуба трезвости она делилась планами с издерганными за день милиционерами.
- … создадим хор из бывших алкоголиков. Вы бы слышали, как некоторые из них поют, - распалялась мечтами Дрокина.
; Это все чудесно. Но нам пора уезжать. Алкоголиков послушаем в следующий раз. Общественницу вежливо, вывели из опорного пункта, когда теплая ночь облизывала слабомощные фонари.


Проходя мимо подшефного столика, за которым истуканами под лампочкой застыли два шахматита баба Лиза проверила, чем заняты эти двое, заглянув каждому в лицо.
- Чего надо?! – гаркнул очкарик, оторванный от перспективного эндшпиля.
- Тю-тю-тю. Спусти пар, Ботвинник! А то быстро у меня загудишь суток на пятнадцать, - посоветовала, баба Лиза. Очкарик «спустил пар» и упавшим голосом спросил:
- Баба Лиза, когда мы уже на твоих поминках погуляем?
- Чего? – баба Лиза вопросительно сморщилась и приблизила свою воинственную физиономию вплотную к очкам оппонента, нервно тарахтя при этом вставными челюстями.
- Свою жизнь исковеркала, теперь нам жизнь пахабишь, - спокойно добавил очкарик.
- Эту тему, мы с тобой разовьем завтра в опорном пункте.
; Иди ты, уже домой. Там невестка, наверно, от скуки, на стенку лезет. Пол первого ночи, а борца за правду где-то носит. Успокой  колыбельной, родственников... От уже, романтик счастье не мерит метром, он сеет счастье по всей земле.
Усилием воли сдержавшись от ответа баба Варя с высоко поднятой головой покинула шахматистов и до двух часов ночи погрязла в конфликте с невесткой.

 В квартире Ивана, допоздна горел свет. Его природное спокойствие дало трещину сразу по возвращению из опорного пункта.  Гнев накатывал приступами. Он казнил себя, ломая с хрустом свои увесистые кулаки о крепкую, подстриженную под «бокс», многострадальную голову. Профсоюзный бог завода, очищался перед лицом партии и изливал душу народу, богом данной супруге. Хозяин квартиры, лязгая мозолистыми пятками по линолеуму, шнырял из угла в угол, как хряк-рекордист на выставке ВДНХ. На диване, перепуганной, псовой борзой, притаилась сухопарая жена Клава, исподлобья рассматривая розовую спину мужа, который гулко истязал свою голову неприподъемными кулаками. Иван комбинировал. То он, бил себя, по черепной коробке, подстриженной "под бокс", то осыпал штукатурку на стене. Свирепый председатель завкома наворачивал по голове, от души.
- Тебя дурака, в партию приняли… — причитал он ударяя себя по лысине кулачищами,- Это ж надо, позорище, - треск стоял на всю квартиру.
- Ваня, да успокойся ты...,- попросила жена.
- Замолчи, я сказал. О-о-о! Тебя дурака в завком избрали. А ты..., -и с треском, себя, по макушке кулаками.
- Вань, да перестань ты, так убиваться. Так и до "дурки" недалеко.
- Клава, прошу тебя. Заткнись!- просил Иван жену и продолжал себя казнить,- Тебе люди, такой пост доверили...В завком посадили. У-у-у.
И снова гулкий удар по голове. В два кулака. Потом по стене.
; Еще эта бледная поганка. Ой.
; Ваня, ну перестань. Ну что уж теперь сделаешь? А то так и в «дурку» заберут. Ложись. Соседи подумают черт знает что. Ты же сам милицию вызвал. Соседи за стеной, тоже запереживали. Проявляли интерес. Слава, богу и строителям, слышимость была прекрасная.
- Клавдия, что у вас там происходит?- орали из-за стенки.
- Чего скулите? Имею право, -отвечал вместо Клавы Иван.
За стеной опять вопрос.
- Всю штукатурку струсил. Кто ремонт будет делать и.. вашу мать!
- Я сейчас кажется, приду, отремонтирую.
- Клава, он, что тебя бьет? Милицию вызвать что ли?
При слове "милиция", с Иваном приключился новый приступ.
- Я вот тебе сейчас вызову. Вы оставите меня в покое или нет.
И снова комбинация. Двойной удар по стене. Удар по голове.
Клава сидела в углу. Нервно грызла ногти и испуганно смотрела на мужа, подающего надежды на успешный прием в психбольницу.
; Иди пострадай в уборной. По стене он долбит. Долбоюноша.
- Клава, я тебя прошу, заткнись пожалуйста. Прошу по хорошему, не трожь меня. – и дядя Ваня повел дальше самобичующий монолог, прерывая его то гулкими то сочными ударами по своей голове.


Утром дядя Ваня, посетил опорный пункт. Нашел сержанта и переминаясь с ноги на ногу начал:
- Слушай, сержант может как нибудь договоримся?
- Я еще раз повторяю. Просите старушонку. Пусть забирает заявление и скажите спасибо своему артисту, который штаны свои для приманки оставил. Шуточки! На ноги всех поднял.
- Ее просить дохлый номер.
- Ну этого, я уже не знаю. Надо чтобы она забрала заявление.
"Стрелочником" картежники единогласно избрали Юрку. По просьбе коллектива, "судебный исполнитель", дядя Ваня пригнал подзатыльниками, на "скамью подсудимых", племянника. "Толковище" голосом Степана приступило к работе.
- Ну шо, Юрко? Кажи що робыты. Оштрахувалы дванадцять чоловик на мисти. Нас из картамы узялы.
- А пдычем здеся я? – спросил Юрка и осекся, взглянув на бугристые пролетарские кулаки.
- Ты должен смыть кровью свою вину и наш позор, - сказал дядя Ваня
- А пдычем здеся я?
- Ты должен убедить бабу Лизу, забрать заяву.
- А пдычем здеся я?
- Да потому, мой юнный друг, что благодаря твоему героическому проступку, - начал дядя Ваня
- Когда ты своей цыплячьей грудью отважно бросился на помойку,- встрял студент.
- Наш столик посетили блюстители социалистической законности,- продолжил дядя Ваня.
; По наводке твоей ближайшей подруги Елизаветы Юрьевны Дрокиной,- уточнил студент.


- Какая она мне поддуга,- фыркнул Юрий.
; Даже можно сказать родственница. Вообщем, что бы небыло неприятностей, ты идешь к бабушке Лизе и просишь ее по старой дружбе забрать заявление из милиции. В случае успеха, иначе сам понимаешь,…тебе прощаются все твои грехи и плюс премиальные пол-литра за мой счет. Дерзай! – закончил свою речь дядя Ваня, постепенно восстанавливая  спокойствие.
Баба Лиза приходилась родной теткой по отцу бывшей супруге Клыкова. Юркину тещу баба Лиза не переносила и на этой почве, вначале Юркиной супружеской жизни была союзницей Клыкова. Она не могла простить Юркиной теще смерти брата. Но после того, как Юрка поломал нос ее любимой племяннице и разорвал с ней узы брака, Дрокина люто возненавидела бывшего сообщника.

До подъезда, где жила Дрокина Юра шел под конвоем мужиков.
- А пдычем здеся я? – спросил у родного дядьки, Юрка.
- Притом! Что ж по твоему Степа Кацко к ней пойдет? Ты как близкий родственник, муж любимой племянницы.
- Да какой там …
- Самый что ни на есть. Скажи ей хочу мол сходиться опять. Помоги, мол. А потом под шумок так мол и так, забери мол бумажку. Мужики мол угрожают. Из-за меня мол все вышло. Прибьют мол. А что прибьют, так это точно, я тебе обещаю.
; И я обещаю, затарахтел встрявший в разговор студент, - прибьем, как пить дать, если пришлют в институт эту писанину.
; Прибьемо точняк, - Юрке трудно было двигаться, его плотно взял в свою руку Кацко. Дядя Сеня на всякий случай тоже обхватил пышной ладошкой Юркин бицепс.
- А я буду бить больнее всех, потому, как сам вызвал «скорую» и милицию. Спасал тебя оглоеда. Тут и моя вина. Так что иди–ка ты к бабе Лизе по хорошему.
- Дя Сень… - жалобно подал голос Юрка.
- Давай Юра, давай. Без слов. Перед смертью не надышишься. Время пошло.
- Да что я агитатод? Она чихала на мои пдосьбы.
- Давай, Юрик, за поступки надо платить, - подгонял Юрку дядя Сеня.
- Знаю мне уже офодмили небольшой штдафик.
- И если эта, инфузория туфелька, не заберет свое заявление, ты будешь жрать священную землю, с мест твоей боевой славы,- дорисовал   перспективу студент.
- А пдычем здеся я?
- Опять не понял. Ты, как второгодник, в натуре. Разжевываю. Будешь кушать почву, с летной полосы. С аэродрома, где ты приземлился. Теперь доходчиво?
- Она меня и слушать не будет.
; Юраня, а ты добейся благосклонного расположения. Рыльце разгладь, волосья наслюнявь, пожуй валидольчику, чтоб перегаром не несло. Все-таки к даме идешь.
Валидол, взяли у деда Лифика. Юрку привели в божеский вид и доставили в подъезд назначения. К двери подвели тихо. На цыпочках. Клыков получал последние напутствия. Тарахтели наперебой.
- Главное не перебивай ее, она любит, когда ее внимательно слушают. Открой рот, вывали язык.
- Ну пдавильно, это я до утда тут буду слушать, как она толклась у
  истоков индустдиализации и коллективизации.
- Коллектив прикажет, будешь стоять, хоть до потери пульса, понял.
- Хоть пдибейте, не пойду.
; И правильно. И не ходи. Дело хозяйское...- сказал  Степан. И после паузы добавил,- а ты подумал о передовиках производства, которых ты сегодня выставил в непристойном виде на обозрение всему поселку. Какими глазами они будут завтра смотреть в лицо своей бригаде, которую лишат переходящего вымпела и премии, из-за того, что ты решил вздремнуть на помойке. Детвора, значит, без гостинцев останется. Мужики без наркомовских. С доски почета, Юрик, больнее падать, чем с забора. А ты подумал о Николае, которого, из-за твоих акробатических этюдов, могут отчислить из института. Ты о всех нас подумал, во время своего бреющего полета?

- Ну ходош пдо модальный облик стдоителя...
- Херня война, главное маневры. Пошли на свежий воздух,- предложил студент.
- Чего?- заволновался Юрий.
- Будем качать героя,- объяснил студент,- как на батуте. Ты же акробат, у нас. Два раза подбросим, один раз поймаем.
- Потом начнем охаживать,- добавил Степан.
- Чего?
- Ну что ты заладил. "Чего,чего". Пыльцу с ушей струшивать.
- И потом на пенсию. Досрочно. По инвалидности. Без теплых слов и сожаления коллектива.
- В общем, Юрик, что хочешь делай, но если на завод придет телега...
- Ну все ясно,- перебил Клыков.
- Ты бабе Лизе скажи: больше играть в карты не будут, за столом выпивать не будут, скандалить не будут, – торопился с советами Студент.
- Ты что, Коля посылаешь меня сватать за себя бабу Лизу?  А? Смотды-ка не пьет, не кудыт, не матедытся. Обдазцово – показательный жених!
- Я смотрю у тебя после мусорки веселое настроение. Если премии лишат или в отпуск зимой пошлют из-за этой писульки, я тебе бледный вид устрою, …в мусорку навечно закатаю. Я тебе роги пообламаю. Понял шутник?! Камикадзе с помойки! – взвился Шматько.
Юрка остановился. Вид он имел оскорбленный, но не униженный.
- Я не пойду! Убивайте не пойду! Паганка эта мне еще угрожать будет.
- Кто поганка?! Ты ворона чердачная! Да я тебе…- закричал Федя Шматько.
- Ну че сцепились, идиоты. Время нашли. – вовремя притупил стычку дядя Ваня. Раскрасневшего Юрку подтолкнули в подъезд. Мосты были сожжены. Клыков стоял у двери полностью потеряв присутствие духа. Собирался с мыслями.
Сквозь дверь стали пробиваться отчетливые отголоски семейной баталии. Дрокина перед сном, сцепилась с невесткой. Клыков сделал глубокий вдох, собрал волю в кулак и громким шепотом сказал:
- Впедед!
; Да звони ты балбесина! - громким шепотом галдела канитель
; Будете гавкать, вообще уйду! - таким же шепотом поклялся Юрка.
; Ну ладно молчим. Давай, только быстрей, а то так до утра примеряться будешь и опять не в ту сторону прыгнешь. Пикирующий бомбардировщик!
; Юрка пошел на выход, но его с шиканьем вернули на исходные позиции.
; Ну, - шепнули из толпы.
; Гну, - ответил переживающий Юрка.
Переговоры были прерваны. Внезапно у Дрокиной щелкнул замок. Толпу вынесло в дверь. Мужики, как от прокаженной, спотыкаясь друг об друга с шумом ломанулись из подъезда. Форум застрял в дверях, помогая себе матюками вырваться на свободу. Рыхлый, с похмелья Клыков, даже не успел среагировать, когда из двери выскользнул музейный экспонат, Дрокина. Юрку остановил окрик Дрокиной.
; Я тебя узнала Клыков. Иди сюда, - приказала Дрокина.
; Зддасте, теть Лиз, - сказал Юрка, возвращаясь от дверей с виноватой улыбкой.
- Пакостить пришли, мстители. Клыков, а ты что здесь, в такое время, отираешься? Ага-а-а. А я все думаю, кто это мне, ручку на двери и звонок, говном мажет, -
- Да ты что, Петдовна! Мне, что, делать больше нечего.
; А чем ты занят? Болтаешься без дела. Кружки не посещаешь, в хоре не поешь, лобзиком не владеешь...
; Юдьевна. Я к тебе по делу.
- Ну, давай, давай коли не шутишь.
- Тут такое дело. Тут милиция забдала мужиков. Ну вообщем... Кодоче, я пдошу вас, заявление забдать обдатно. Я, если надо, заплачу.
- Какое заявление, трюкач? Я к тебе, пока, претензиев не имею.
И потом. Ты, что же, мне коммунисту взятку предлагаешь?
- Ну давай, хоть, на колени стану. Получилося, что мужиков, из-за меня, сегодня  пдиютили...
- Не присваивай чужие заслуги, Клыков.
- И они мне тепедь соответственно дыло изъелозят...
; Не переживай. Пока я жива Юрик, никто твое рыло елозить не будет. Я помню, как в войну, когда я была связной...
Дрокину захлестнули воспоминания о подпольном райкоме... Потом пламенное повествование, притормозило на форсировании Днепра.
Чаша Юркиного терпения была слишком мелкой, для Дрокинских повествований. До взятия рейхстага Клыков не выдержал и заорал:
До каких под ты будешь кдовь сосать? Кдовососка хедова!
- Опять за воротник принял? Сейчас возьму и отведу в опорный пункт, бухарик.
; А ты наливала мне кошелка?
; Поговори, поговори. Завтра ты за «кошелку» начнешь отработку на стройках народного хозяйства. Расхорохорился.
; Педед этим я тебя офодмлю на твое законное место, дядом с бдатцем. Хдычевка. Подадю поселку душевный комфодт. Как Пдометей.
Дрокина обиделась крепко, и неожиданно громко заверещала. Юрка непроизвольно присел.
; Убивают! Караул! А-а-а на помощь! Изо всех своих сморщенных сил, - заорала Дрокина, выкатив наружу бесцветные, с канибальским блеском, глаза. Дрокина, дребезжала протезными клыками, ухватив за грудки «Прометея», смотрящего на нее перепуганными глазами. Юрка был контужен криком бабы Лизы. Он еле шевелился, слабо пытаясь освободиться от истеричной общественницы и от выдавленных контузией соплей. Их окружили соседи и стойко ждали приезда милиции.

 
...

Целых 15 суток Клыков опасности для окружающих не представлял.
Центральная аллея парка культуры и отдыха отдавалась метелке монотонно. Хозяин метлы - Юрий Клыков, монотонно подвывал в такт шуршащему инструменту. Юрка мел аккуратно. А в это время Елизавета Петровна Дрокина оформляла Юре протекцию в лечебно — трудовой профилакторий.