Приговоренный быть человеком

Солнце. Да. Солнце и лучи. Да. Тысячи лучей заполняют комнату. Спальню. Врываются и начинают плясать по двум усталым лицам, заставляя лица стать лицами с открытыми глазами.
Комната была большая и богато уставленная. Со вкусом. Да куда там, любой дизайнер бы встал в ступор от одного фота этого уютного мирка. Любой гость мог бы потом часами рассказывать «какая у них отличная комната» а любой парень мог бы совратить тут десяток девушек.

И даже не удивляет тот факт, что на стене висела Мона Лиза. Почему то над входом висело «Постоянство памяти» Сальвадор Дали. Над потолком висели старинные мечи, а в шкафу лежали доспехи, сделанные из драгоценных камней. Все. В них были самые большие изумруды, рубины, бриллианты… если бы хозяин этого бесполезного барахла захотел бы продать эти вещи, он бы стал самым богатым человеком в мире.
Но хозяина это не волновало.
Он лежал на кровати… на огромной кровати. С прекрасной девушкой. Женщиной. Она бы легко могла бы выиграть в любом конкурсе, и стать королевой мира. Она была ею. О таких женщинах слагают легенды, и преклоняются. Возможно, она могла бы стать мисс любого города, государства, планеты. И любой мужчина бы преклонялся перед ней.

Она проснулась.

Она лежала в кровати… на огромной кровати. С прекрасным парнем. Мужчиной. Он был довольно некрасив, но сила, бьющая из него могла бы сделать его королем мира. Политиком. Художником. Поэтом. Всем. Кем бы он захотел. Он бы мог хлопнуть в ладоши, и любая женщина встала бы у него под дверью.

Он проснулся.

Человек мира недовольно зажмурился и резким движением отшвырнул сразу три подушки. Нежная ткань дразнила тело, заставляя этого извращенца боязненно осмотреть руку – не запачкалась ли она? Он поглядел на свою женщину и отвернулся. Закрыл глаза. Медленно посчитал до семиста.
Женщина поглядела на своего мужчину и медленно подползла к нему. Будь на её месте кто то другой – это было бы смешно. Но это было красиво. И она положила свой лицо ему на плечо.

Он повернулся к ней и посмотрел в глаза. Потом резко ударил её по лицу…
Девушка слетела с кровати и врезалась в стекло, что стояло на полу. Зачем – не ясно. Но раздался звон, и осколки вонзились в нежное тело, и кровь, много крови залило пол.
Она встала с колен и произнесла

Доброе утро, Жак. Ты еще жив, а?

А ты жива. Жаль. Честно.

Она фыркнула и ленивым движением накинула на себя халат, на совершенно целое тело. Он фыркнул и резко вскочил с кровати. Никто не заметил (хотя никто и не глядел, а если бы и глядел – то лишь на девушку) но он стал за секунду одетым. Длинный потертый плащ, старый зонтик и толстые перчатки на ладони. Брюки. Рубашка… шляпа. Он подошел к женщине и поглядел ей в глаза.

Саламандра, я ненавижу тебя. Опять. Снова. Сколько во мне человеческого? Половина? Больше? Меньше? И нам опять снились небеса, и белые крылья. Не надо, молчи. Зачем говорить? Ведь мы познали как это противно.

Жак, я люблю тебя. Останься со мной.

Я жалею что не могу тебя убить. Разорвать на куски, как при Черном Хореро. Втоптать тебя в грязь, как при Битве у Забвении. Застрелить, как у Башни Молчания.

А я люблю тебя. Останься со мной.


Он снова её ударил и она упала на ковер, даже не заметив, что он сломал ей шею в трех местах. Она засмеялась. Чисто. Зло. С яростью.

Он выбежал из квартиры и слышал её смех
Ты станешь человеком, Жак. Или умрешь!

*****

Когда мне плохо, я думаю, что пишу книгу.
Здравствуй читатель. Я – существо из высшего порядка. А ты?
Алиса – пудинг. Пудинг – Алиса.
Когда мы появились на свет, нам сказали – если вы умрете, то это навсегда. Ведь у вас нет души. Вы – существа. Вы – боги. Все. Если умрете – навсегда.
А теперь вот вам мир, и делайте что хотите.
И мы делали. Боже, что мы делали! Возводили вселенные, создавали цивилизации. Мы могли все.
Ты читатель. Ты не поймешь. Ты глупая тварь!
Но порой Пудинг умнее Алисы.
Потом мы стали выдыхаться. Та сила, что нас родила стала уходить из наших рук. Сначало мы были Богами. Потом стали ангелами. Потом – божками. Потом…
Потом пришел Господь и стал нас кормить. Но мы не хотели есть, отворачивались, Становились как люди.
И нас сделали людьми. Против нашей воли. Господь принес новую игрушку.
Когда мне плохо, я думаю что пишу книгу.
Но не долго. Ведь я не умею писать.

*****


Жак вышел на улицу и недовольно поглядел на солнечное небо. Оно не подходило под его настроение. Кучерявые облака, яркое солнце, и смех детей в саду. Ну нет, не за этим его сбросили с небес. Он поднял голову еще выше и прошептал что то под нос. Резко подул ветер и с востока стали подползать черные тучи. Послышалась чья то ругань и несколько бабушек на скамейке начали резко говорить, обсуждая погоду
- Ох чую гроза будет! Спину ломит…
- И у меня. Рассердился на нас Боженька
- Не на нас, а на молодеж!
- Верно.
Бабульки как по команде поглядели на Жака. Тот опешил и поглядел на них. Потом криво улыбнулся, умело скрывая растерянность, и пошел в другую сторону.
Все же бывает такое – угадала. Вот ведь старая карга!
А потом поймал себя. Он ворчит. Боже! Тьфу. Эм, Себя же! Вот правильное восклицание для умирающего бога. Себя же!

Мысли были грустные, как печальная овечка Долли. Видимо гипотетический бог все таки решил его доконать – тучи сгустились над городом и пошел дождь. Правда, Жак вызывал лишь туман – но сейчас трудно что то угадать.
Жак достал зонтик и раскрыл его над собой, неумело шевеля перчатками. Это были его любимые перчатки – коричневые, грубые, и толстыми черными нитками, мелко сшитые и с золотым теснением. Толстые, неряшливые, и очень любимые.

Жак любил их. Жак не любил людей. Жак любил перчатки.
Зонтик тоже был не прост. Точнее, прост. Но сложен в душевном смысле. Это был Зонтик из одежды – тонкая ткань между спицами была раньше рубашкой Жака. Тот разорвал её на куски, обматал на спицы скотчем и ходит теперь довольный. Саламандра лишь кивает головой и тихо смеется.

Больно на душе. На что скрывать то! От себя. Он её любит, и ему противна эта мысль. Любить – по человечески. А он не хочет этого, ему нужно чувство родства, чувства что без неё он не может. Это сильнее любви, это высшее её проявление. Это как между матерью и ребенком. А эта любовь – между любовниками. Бррр, противно, омерзительно…

Лицо Жака скривилось и он огляделся. Переулок стал уже, и улочка стала петлять, как Саламандрин Зад. Да, где то рядом заведение Медузы, его бывшей сестры.
Он постучал в тяжелую дверь и вздохнул. Это место было его когда то любимым местом. Его детищем. И трудно глядеть как дети вырастают. Умирают. Становятся не нужным. Жак потряс головой и улыбнулся открывшему дверь.
Открывший был громилой два метра ростом. Он смерил подозрительным взглядом Жака и тупо ухмыльнулся.

- Здравствуйте сер.
- Здравствуй, Джерри.

Жак подал свой плащ и зонтик. Потом снял рукавицы и вошел в коридор. Деревянная мебель и огромные столики с милой чепухой вроди оловянных солдатиков и старых дисков. Порядок, черт побери!
Только его брать не будут. Черти среди нас.
Жак прошел по знакомому коридору и вышел.. в огромный зал. Наполненный светом, громкой музыкой и голыми женщинами. Орущей молодежью. Пьяными и укуренными. О да, это был Ад.
Нет, не тот что в Библии или в других книжечках, по мнению Медузы. Жак называл это место так, потому что он называл это место в надсмешку над Богом. Жалкой, недостойной.
Вместилище человеческого порока встретило его радостно. Жак пробивался через толпы орущих людей, пока ему на шею не повисла некая девушка. Красивая. Пышная. Проехавшись грудью по всему Жаку он тихо и горячо зашептала ему что то. Потом сделала так
БУ!
Жак с руганью пошатнулся и оттолкнул смеящуюся девушку. Та картинно взмахнула руками и сказала

Здравствуй брат!
Привет, Медвед. Можно отдельную комнату?
А чем тебе не нравиться эта коморка?
Девушка схватила какого то парня и закружила в каком то танце, а потом пренебрежительно отпустила руку. Тот пролетел пару метров и вмазался в какой то столик.
Не нравиться, а чем – знаешь. Пошли Мед, пошли.
Ладно, пусик. Пошли!
Жак снова скривился. Человек, черт её побрал…
Не поберет, Жак! – она шлепнула себя по заду.– Все черти уже тут! Это же Ад, забыл, глупышка?

Она не любит когда я зову её Мед. А я не люблю когда меня называют пусиком и прочим. Она знает. Я знаю. Но мы упорно продолжаем так называть друг друга.
Я все больше человек!
Минутное желание и вот слышны яростные звуки одной из неизвестных песен…

In a world that I don't want to know
With a message that I never want to send
To be free from all of this
I want you to quicken my end
Don't tell me I can not go
With a wound that refuses to mend
Deliver me from all of this
I want you to quicken my end!

Terrible and crippling
The pain is much more than
Physical beyond belief
When we're alone?

Верно. А я знаю эту песню! Эти строки. Какой писатель нашептал мне их? Откуда я знаю эту правду? Не знаю. Вот вот. Не знаю.

Медуза и я наконец дошли да соседней залы, которая была в разы меньше. В центре былбольшой стол. На столе стояла бутылка водки, черной, как смола. Как услужливо показало мне зрение – на корнях.

Жак сел и послушно уставился на Медузу. Видимо он ждал от неё каких то слов вежливости, или молчания. Но он не получил ничего из ему нужного. Ему задали вопрос

- Ну что же, Равновесие, не пожелаешь выпить с Равнодушием?
- Мне больно слышать наши имена, Мед. Я не человек. Ты знаешь.
- Расскажи мне все. Пожалуйста. Излей душу.
- Ну что же слушай. Хотя ты все знаешь. И сделай заинтересованное лицо, пожалуйста. Не будь равнодушной, Равнодушие.

*****

Когда мне плохо, я думаю что пишу книгу.
Пятнадцать лет назад нас сбросили с небес. Мы попали в этот мир, и мы могли все. В человеческих рамках. Мы обрадовались, решив что Господь оставил нам этот мир, так сказать на растерзание. Было время развлечений. Было время власти. Было время мыслей.
Было время
Потом мы начали терять свою силу. Ни магия, ни единство духа. Даже банальное физическое здоровье стало нам не доступно. В обычном понимании этой фразы. Нет, конечно мы могли многое – мы были неуязвимы, мудры, и могли менять этот мир по нашему желанию. Но постепенно мы становились людьми. Мы теряли себя.
Обьясню. У нас есть черта, которая была главным в нашем характере, мы были воплощением человеческих эмоций, мыслей, понятий. Радость, Горе, Возбуждение, Одинчиство… нас было много, и в тоже время мало. Пока мы были живы – у людей были характеры. Но разве кому то хочется быть тем кем являешься? Нет. Люди и Духи могут меняться, а мы – нет. И спустя миллионы лет службы, мы стали старательно походить на людей. Копировали их привычки, вкусы, подолгу находились на земле. Мы и раньше так делали, однако не в такой мере. Когда Господь вернулся, он увидел что мы специально теряем свою силу, пытаясь стать кем то другим. Он пытался нас вразумить, но не получилось. И тогда он убрал нас на землю, а сам продолжил заниматься своей игрушкой.
Ты все понял, Пудинг?
Когда мне плохо, я думаю что пишу книгу.
Но не долго. Ведь я не умею писать.
*****


Ты же знаешь что не надо – девушка поднялась со стула и вхдохнула – тебе не надо мне ничего говорить. Ты не хочешь быть человеком, Равновесие. Я знаю что тебе тяжелее всех, ведь ты – вода. Который приказали перестать быть мокрой.
Тогда зачем ты привела меня сюда? – Жак зарычал и одним движением руки отшвырнул стол. Девушка равнодушно на него уставилась – Ты знаешь, что я не могу искать утешение. Не в любви, не в выпивке, не в деле. Я перестал быть богом, но еще не человек. Я! Кто я? Я даже думаю как человек уже! Как Равнодушие могло стать хозяйкой ночного клуба? Как Равновесие могло стать библиотекарем? Как Собранность собирает часовые механизмы? Как Желание работает в ларьке? КАК? Мы стали тем кем хотел – проклятыми людьми! Я вижу что вам нравиться, я вижу как вам хорошо!...
Но тебе плохо – она не спрашивала, она утверждала.
Тебе не надо отвечать, Медведик. – Жак махнул рукой и закрыл глаза. Сосчитал до сотни, и открыл. Девушка была на месте
- Открой полог, Мед.
- Хорошо, Равновесие.
Жак кивнул, и исчез. Ему надо было поговорить с еще одним богом…

*****

Был вечер. Темно, но не душно, ведь эти понятия не связаны. Маленький мост был пуст – какой то умник распорядился его перекрыть. Ну и что? Людям было все равно. Кроме влюбленным. Они очень любили те фонари.
Что-то мелькнуло и на мостике возникла фигура. Неизвестный в плаще и с удивительно уродливым зонтиком…
Жак отряхнулся и с удивлением осмотрел мост. Потом мысленно удивился снова – оказывается он еще может перемещаться. А он думал что позорно грохнется в обморок перед Равнодушием. Она бы оценила, ведь она уже вполне человек.
Да и он, чего греха таить.
Жак тихонько мяукнул. И неожиданно рассмеялся. Все же подражать животным весело как и богам так и детям. Это был его знак, его просьба, его зов.
Мигнуло и на мосте появился седой мужчина в каких то лохмотьях . Посторонний бы назвал его бомжом, но Жак знал кто это.
- Здравствуй Одиночество. Я пришел к тебе с поклоном
… рассказать что солнце село? Я вижу. – старик ядовито произнес. – Жак....

Зови меня Равновесие.

Мне решать как тебя звать, оболтус. Если ты за пятнадцать лет лишь сейчас понял как это страшно – быть человеком! Ты не видишь вечности и будущего. Ты – жалкая тварь. И человек перед тобой – Брюс Всемогущий! ТВ, знаешь ли
Не увлекайся. Я пришел к тебе задать один вопрос
И какой же?

Все просто. Отдал бы ты своё могущество ради одной несчастной попытки?
Одиночество рассмеялся и вдруг резко замолк. Потом недоверчево покрутил головой и спросил
Неужели я слышу это? Маленький глупый Равновесие просит помощь у Одиночества?


Да. Я прошу. Потому что… я устал! Я не хочу становиться Желанием или уподобляться Равнодушию – я Равновесие, я Бог, я хочу обратно! И лишь вы, глупые, хотите стать людьми!
Жак часто задышал и упал на колени. Он больше не мог. Не мог…
Старик покачал рукой и произнес

Да
Что, да?
Согласен.

Жак ошеломленно поглядел на старика. Раздался свист и что-то возникло сзади.
Равновесие встал на ноги и обернулся. Сзади стояла Саламандра.
Свист. Шепот. Шелест. Цоканье.

Со всех сторон появлялись люди. Хаста, Медуза, Чернышь, Танатос, Пром, Золтан , Фанта и десятки других воплощений. Десятки человеческих(верно ли?) глаз смотрели на него. Выжидающе.

Ну что, Жак? Готов ли ты? – Старик засмеялся
Не уже ли... ты решился? Ты же знаешь что я хочу, что я понял, что мне надо?
Мы все поняли, любимое ты моё Равновесие. И мы отдадим тебе всю нашу силу, наши души, которых никогда не было, ради того что бы ты вернулся на небеса и попытался вернуть того, чего нет. – Саламандра робко кивнула в так своим словам.
Ну что ж. – Жак закрыл глаза досчитал до трех. – Я готов.

*****
Когда мне плохо, я думаю что пишу книгу.
А в книге – картинка

На ней нарисован человечек в плаще, с зонтиком и с удивительно уродливыми перчатками. Он молча глядит куда то вдаль, и о чем то думает.
Больше тебе скажу, мой дорогой читатель. Он ходит по настоящим улицам настоящего города. И он работает в библиотеке. Его любимая выпивка – водка. На кореньях. Каких он сам не знает, но всегда берет одну и ту же марку.

У него есть очаровательная жена, дорогой читатель. И он её очень очень любит! Они очень хорошие люди, можешь мне поверить . Они очень добрые. Хоть и бедные, увы.

Читатель, ты думаешь это – я? Нет, и слава богу. Именно. Слава ЕМУ. Ну и пусть этот маленький двойник, вечное напоминание, кем бы я мог стать – пусть он живет и радуется.
Я так хочу.
Что бы радовался я – Равновесие.

Когда мне плохо, я думаю что пишу книгу.
Как хорошо, что я не умею писать!