Две половинки

(для киносценария
по мотивам рассказа О. Генри «Без вымысла»)


     Я сидел в редакции за материалом впрок, в субботний номер, когда в журналистский зал вошел Пит. Понуро передвигаясь, он подошел ко мне. Сколько я работаю в этой газете, это всегда был человек, как говорится, «незначительный». И делал второстепенную репортерскую, а часто и просто курьерскую работу, словом, «куда пошлют». Такие и пьют, чтобы заглушить чувство своей незначительности.

     Зарабатывал он, конечно же, мало. Да и вообще, дела в газете были в последний год не самые лучшие, а уж ему-то доставались самые крохи с нежирного тогдашнего редакционного пирога. Образования не было, особыми талантами не блистал (да и имя себе на заурядной хронике не сделаешь!), так что на хорошее место рассчитывать не мог и в другой газете …
          Как говорится, жить на эти деньги было нельзя, а, вот, чтобы участвовать в репортерских обедах вскладчину, на это его мизерных заработков хватало… Поскольку же эти приятельские заливания безденежья были ежедневными, то за неполный год его лицо стало изрытым лицом старика. Может, он чем-то болел, и пьянство ускорило скрытый процесс?.. Правда, на здоровье он никогда не жаловался, но ведь близких приятелей, с кем можно поделиться, у него и не было.
     Фигура осталась молодой, зато прическу он сделал более нависающей, дабы хоть чуть замаскировать изъяны еще недавно привлекательного лица. Видеть это было настолько тяжело, что мы, сотрудники редакции, которые помнили его недавнее сияющее лицо, старались смотреть ему точно в глаза – дабы не видеть ужасной маски, которая скрыла красоту его молодости.

     Так вот, подходит он к моему столу и вдруг… Начинает сбивчиво рассказывать, что, возвращаясь на пароме из Лонг-Айленда, где был по редакционным делам, он разговорился с молодой девушкой.
     Зная, что у него нет возможности претендовать на серьезное знакомство с хорошими девушками, он любил общаться с ними в дороге. Те, чувствуя его доброжелательность и «незаинтересованность», а особенно – учитывая неизбежное скорое расставание, причем навсегда, охотно рассказывали ему о своих проблемах по части молодых людей.
     Но вдруг я, слушая «в пол-уха» и продолжая в уме прокручивать материал, над которым работал, автоматически открыл свои уши полностью.
     Оказывается, та девушка рассказала ему, что едет разыскивать своего возлюбленного, который пару лет назад уехал «за новой жизнью» в Нью-Йорк и пропал… За эти несколько лет от него не пришло ни одного письма, и она решила поехать на розыски.
     Душещипательная история! Хотя таких историй с деревенской девушкой, которую её парень оставил в своем деревенском прошлом, хоть пруд пруди…
     И тут его быстрая речь обратилась прямо ко мне. Надо, дескать, эту девушку отправить назад, пока с ней в большом городе какая-нибудь беда не приключилась. А девушка милая – жалко. (Она в гостинице остановилась – он туда вещи помог ей отнести.) Ну, как она может найти того парня в Нью-Йорке!..
     – Ну, и уговори её возвратиться домой!
     – Да она меня не послушает! Думает обратиться в адресный стол. А у парня заурядная фамилия – в Нью-Йорке таких тысячи, десятки тысяч… Будет мыкаться по адресам, пока деньги не кончатся…
     – Я-то тут при чем?..
     Но, сказав «дежурную фразу», я увидел его согбенную фигуру, лишенную даже намека на убедительность, потухший взор и лицо пьяницы со стажем… и мысленно согласился с ним: да, не послушает.
     Он унылой скороговоркой начал меня уговаривать. А я, продолжая осмысливать услышанное, и не сопротивлялся: уже решил, что поеду с ним, чтобы направить девушку на путь истинный.

     …Мы пришли в её гостиничный номер. Печальная девушка повторила мне свой рассказ, а затем добавила, что при расставании парень разрубил зубилом десятицентовик… Она вынула из сумочки завязанный платочек и развернула его, чтобы показать свою половинку.

     Посадив девушку на паром, мы, не сказав другу ни слова за всю дорогу, вернулись в редакцию. Я уже был готов снова засесть за субботний материал, как неожиданно Пит достал бумажник и… на его ладони оказалась половинка разрубленного десятицентовика.