4. Иллюзия. Мой город

 

Кто-то наверняка мне позавидует потому, что мой путь домой с работы начинается у моря.
За воротами территории, где когда-то был научно-исследовательский институт – дорога вдоль залива. Слева сзади видна раковина Певческой эстрады. Впереди дуга Таллинского залива. Справа над небольшим каменным уступом возвышается острый шпиль заброшенного Мемориала, который вроде и снести нельзя, и вспоминать о котором сейчас не принято. Ещё дальше что-то видно от Олимпийского Центра и кусочек мола, за которым выходят в море яхты. Дальше дуга земли и островок около. А слева, над песком забытого пляжа, куда летом всё-таки приходят люди, силуэт города. Этот силуэт приятно иметь на фотоснимках с разных ракурсов – башни, шпили церквей, красные черепичные крыши, а ещё труба давно не работающей электростанции и сверкающие коробки современных монстров.
Это совсем как жить на Елисейских полях или у Римского Колизея. Кто-то стремится сюда, чтобы вдохнуть весь этот аромат, приобщиться хоть на миг, а я здесь живу.
Мой город. Я иду по дорожке вдоль моря. Ветрено. Здесь часто ветрено. Если этого не любишь, равно как Питерский мелкий дождь, то и жизнь тут не жизнь. Так, существование в месте, о котором не думаешь и тебе всё равно. Дом, остановка автобуса, магазин, рынок, работа, поликлиника, школа, киоск с газетами, вокзал, где садишься на поезд и едешь туда, где тебе хочется быть, но не получилось, и возвращаешься обратно и снова – дом, остановка автобуса, магазин… .  А мне совсем по-другому – это мой город.
У памятника Русалке спуск к морю. Песок пляжа мокрый и холодный. Только два месяца в году, если ты не морж, можно снять обувь и идти по тёплым песчинкам, изредка горячим, заходя в прохладную воду залива, щекочущую низкой ленивой волной. А за пляжем, перед запущенным берегом, за которым сверкает невдалеке шумный и вылизанный порт со снующими паромами и круизными лайнерами – откосы берега, выложенные валунами. Я забираюсь на наш валун. Здесь мы долго сидели и по большей части молчали, и потихоньку прихлёбывали из горлышка Хеннеси. Перед нами летали чайки и ныряли за чем-то съедобным утки. Чаек было много. Они и сейчас взмывают передо мной на той самой фотографии, а бутылка от Хеннеси была аккуратно выброшена в мусорку. Ты любишь чистоту. Чистоту во всём. И мы потом не шли к тебе, а только до автобуса, где мне налево, а тебе прямо. Нет, нет! Теперь это только мой камень. Точно также летают чайки, только кричат по-другому, без того восторга и ожидания чего-то. Теперь они просто летают, а кровь ровно и плавно пробегает по жилам от сердца к кончикам пальцев и обратно, насытиться кислородом и получить новый импульс от беспрерывного до времени насоса. Мне не нужен новый. У меня было. Теперь нет. Но было.
Теперь это только мой город. Ты видишь те же дома. Ходишь там же, куда иногда попадаю я. Но это всё другое. До. И потом.
А потом дорога вдоль длинного забора. За забором какой-то котлован. Здесь мы шли с твоей подругой, и я что-то говорил. Выговаривался. Глупые эти мужики. Ну, зачем? Зачем морочить голову хорошему человеку, стоящему посерединке между теми, кто ей дорог? Зачем? Но выговаривался. А разве вам не приходилось делать того, что совершенно бесполезно, от чего нет никакого проку, от которого потом только тяжесть и осознание ушедшего, как ушедшего? Не приходилось? Ну, и слава Богу.
Впрочем, я совсем не о том. Я же хочу рассказать о городе. Дальше порт. Отсюда мне приходилось на теплоходике до Хельсинки. Иногда качает весело посередине Финского залива. Но если присядешь, и не думаешь о плеске волн и о раскачивающейся палубе… Мне лично порт нравится. Сюда я иногда хожу.
А потом, через ворота около Толстой Маргариты – по улице Пикк. Она и вправду длинная. Может даже несколько сотен метров, около километра. А церковь Олевисте возвышается четырёхгранным шпилем над совсем близкой Конной Мельницей. Там сейчас пьют и едят по-русски. То есть, ресторанчик какой-то с русским акцентом. Совсем в другом ресторане, кажется в Тройке, молодой эстонец наливал хорошо охлаждённую водку в рюмки с высоты примерно полуметра от бутылки до рюмки. С размаху и точно, не пролив ни капли. Очень! Очень и очень! Просто, очень! Вот это и есть русский акцент. Мне лично от него смешно. Но здесь ты тогда не была со мной. Какая-то корпоративка… Ах, да! Это у них называется – создание командного духа. Ничем по сути не отличается от того, как раньше создавался командный дух за столом восьмого марта или под седьмое ноября. Разное только  лозунги и слова. Смысл один. Вместе, значит вместе. Врозь, значит…
Что-то слишком часто стал зацикливаться именно на этом. Прочь! Я иду один потому, что мне так нравится. Мне хорошо! Мне хорошо! Мне хорошо! Я люблю один!
В церкви Пюхавайму и Нигулисте хорошо слушать концерты. Там ты действительно наедине с собой и с чем-то очень важным, что выше мирской суеты. А по улице Виру сквозь Вируские ворота идёшь почти автоматом. Вышгород остался сзади вверху. Впереди автобусная остановка, та самая, после которой снова: магазин, рынок, работа…
Мой город, в котором есть всё – самое обыденное, которое идёт неторопливо друг за другом, переливая плавно одно в другое, оставляя за бортом несбыточное, а ещё прекрасные улицы и дома, историю и мечты, желания и прошлое-будущее, которое, если по серьёзному, почти одно и тоже – ведь оно не сейчас. Мой город. Город моего одиночества.