Батюшка Дон кн. 2 гл. 11

Ранней весной 1942 года, сразу после скоропалительного отъезда Иоганна Майера на фронт из Сталино, к Антонине Шелеховой неожиданно заявился серьёзный Николай Симагин.
- Помяни чёрта, - побледневшая женщина увидела его, - он и проявится!
Причём пришёл не один, а в сопровождении двух хмурых помощников. Он нахально толкнул жалобно скрипнувшую входную дверь и, ввалившись в комнату хрипло спросил:
- Где твоя дочь?
- Хотя бы поздоровался… - укорила гостя Шелехова.
- Не до церемоний… Зови её!
- Нет её. Зачем она тебе? - возмутилась она. - А ты чего командуешь?
- Ты со мной так не разговаривай, - встал в позу Николай. - Твоего немецкого хахаля отправили на фронт… Так что сиди и помалкивай.
Всё ещё красивая женщина от возмущения только всплеснула загрубевшими от стирки руками, слов достойно ответить хаму не нашлось. Симагин по-хозяйски прошёлся по дому, заглядывая в каждую дырку.
- Последний раз спрашиваю, где дочка? - грозно спросил он и сплюнул на пол. - Не скажешь, заберу тебя в кутузку.
- За что, Коля? - попыталась по-хорошему решить вопрос Антонина.
- Я тебе не Коля, а господин старший полицейский! - гордо сказал Николай и поправил нарукавную повязку. - Так сказать, законная власть.
При последних словах переминавшиеся до этого момента два помятых полицая дружно зашевелились.
- Точняк! - прошамкал более пожилой. - Нам ноне приказ вышел собрать полтысячи работников для отправки по «железке» в Германию.
- Так что колись, хозяйка, где попряталась дочка, и мы двинем дальше…
- У нас работы до чёрта! - признался маленький гнусавый напарник.
Последние слова пришельцев полностью лишили Антонину сил и надежды. Она, не глядя, опустилась на кухонную табуретку и, посмотрев с мольбой на Николая, спросила:
- Как же это?.. Может, как-то договоримся?
- Ничего не могу сделать, - притворно извиняющим тоном ответил Симагин. - Приказ господина коменданта.
- Врёшь ты всё, Николай! - заплакала Шелехова и топнула ногой. - Это ты от моей Сашеньки избавляешься…
В дом влетела шустрая дочка, бегавшая к подружке на соседней улице.
- Ой, у нас гости! - она хитро поинтересовалась. - По какому поводу?
- Собирайся, - коротко приказал главный полицейский. - Сегодня отправляешься на работу в Германию.
- Куда? - натурально изумилась Санька.
- Слышишь плохо?
- Да нет…
- Раз слышишь, значит, чтобы через десять минут была готова.
После сообщения Шелеховы сообразили, что незваные гости не шутят и бросились собираться в дальнюю дорогу. Антонина тихо причитала, но ловко упаковывала в фанерный чемодан немногочисленные вещи дочери. Санька безразлично собирала дорожную еду.
- Господи! - приговаривала старшая из женщин Шелеховых. - За что на нас такая напасть?
- Глупая ты тётка, право слово… Чего, однако, ревёшь? - сказал пожилой полицай, подкуривая немецкую сигарету. - Девка хоть посмотрит на настоящую жизнь, увидит, как в Германии люди живут.
- Пахать она там будет с утра до вечера! - напомнила Антонина. - Жилы рвать на немцев.
- Некоторые добровольцами едут, там хотя бы голодать не будут.
- Сам бы и поехал заместо её…
- Я бы с превеликим удовольствием, - смеясь, ответил полицай. - Только по разнарядке рабочие должны быть до двадцати лет от роду.
- Чтобы не окочурились по дороге! - неприятно заржал младший.
- Типун тебе на язык!
Пока шли суматошные сборы, Симагин сидел, молча, но, как только вещи были собраны, он встал и громко сказал:
- Хорош трепаться, пора идти.
- Дай попрощаться по-человечески…
- Попрощаешься на вокзале.
- Куда её? - спросил подручный.
- Ведите на сборный пункт, - ответил Симагин и предупредил: - Смотрите, черти, чтобы не сбежала.
Полицейские нервно вытолкали Саньку за дверь и двинулись к местной школе, куда сгоняли завербованную молодёжь. Антонина суматошно бросилась одеваться, чтобы проводить дочь на станцию.
- Не спеши, Тоня, эшелон отправляют ночью, - остановил её Николай. - Давай поговорим спокойно.
- О чём нам говорить? - Шелехова накинула плечи платок.
- Как же? - удивился мужчина и напомнил: - Мы же договаривались, что если не будет здесь дочки, то станем жить вместе…
Антонина резко остановилась перед ним и, сжав кулаки, выкрикнула прямо в ненавистное лицо:
- Даже думать забудь! Я не буду твоей.
- Брехала значит?
- Не тебе, Иуда, говорить о чести!
- Вон как ты запела…
- А ты как думал? - спросила возмущённая женщина. - Сначала заложил моего мужа Григория, продал в рабство дочку и ещё хочет любви… Никогда!
Симагин вскочил на ноги и положил правую руку на кобуру с немецким пистолетом.
- Миром не захочешь со мной жить, - нервный тик передёрнул его широкое лицо, - заставлю силой. Вечером приду!

***
Согласно календарю, давно должна была наступить весна, но вместо этого снова вернулась зима. Безжалостная и жестокая русская зима, такая холодная, что всё вокруг, как по волшебству злого колдуна превратилось в хрупкий лёд.
- В этой забытой Богом стране бывает тепло? - поинтересовался кто-то из немецких солдат.
- По всей вероятности нет! - вздохнул Иоганн Майер.
Закутанные с ног до головы в шинели его боевые сослуживцы ехали на пугающий фронт в открытых грузовиках и отчаянно мёрзли.
- Как здесь люди живут? - проворчал кто-то.
- В этой стране людей нет… - буркнул Майер.
Синевато-белый снег хрустел под колёсами машины, как раздавленное ненароком стекло. 
- Больше всего на свете завидую сидящему впереди водителю, - признался товарищам посиневший Вилли Шольц. - Его хоть защищает от холода кабина грузовика.
- Проклятый холод и варварская страна! - выругался Франц Ульмер и выпустил изо рта легкомысленное облачко пара.
- Сейчас бы выпить шнапса…
- Это грех пить спиртное с утра! - напомнил Вилли.
- Раскаяться никогда не поздно, а вот согрешить можно и опоздать! - чтобы согреться, молодые солдаты принялись мутузить друг друга, устроив в кузове настоящую свалку.
Однако они сильнее стали дрожать и едва могли говорить, потому что губы задубели от мороза.   
- Пилле не стучи так сильно зубами, - иронично предупредил Ковач. - Будь осторожнее, иначе сломаешь себе челюсть.
- Пошёл ты! - ответил тот, мелко трясясь. - Ты догадываешься куда?
- Я как раз туда и направляюсь, - пошутил Ковач и добавил: - Думаю, мы там точно согреемся…
Дизельный мотор трудолюбивого грузового «мерседеса» продолжал довольно урчать, но сквозь его голос начал пробиваться гул передовой. Когда Иоганн в первый раз услышал громыхание фронта, то от страха перед этим диким монстром у него мурашки пошли по коже.
- Теперь мороз у меня не только снаружи, но и внутри, - признался он Вилли.
- А я уже давно ничего не чувствую! - равнодушно ответил товарищ. - Наверное, мы зря согласились на твоё дурацкое предложение пойти на передовую добровольцами.
Унылое свинцовое небо в состоянии сплошной облачности висело над головами холодным, совершенно безжалостным блином.
- Куда ни глянешь вокруг, повсюду только снег, - думал Иоганн, - бесконечное снежное пространство.
- Выгружаемся! - последовал ожидаемый приказ командира их дорожной команды.
Когда грузовики внезапно остановились посредине пустынной степи, он крикнул:
- Построение через десять минут.
- Хотя бы согреемся от ходьбы… - через час ускоренного марша окончательно промёрзшая воинская часть достигла участка лесистой местности и миновала сожжённую бревенчатую избу.
Рядом с развалинами стояло чёрное от пожара дерево. С него, как гигантские груши, свешивались три голых тела, замёрзших до твёрдости гранитного камня.
- Что тут произошло? - шептались потрясённые немцы, проходя под ними.
Подбородки неестественно вывернутых голов были намертво прижаты к вытянутым верёвками невероятно длинным шеям. Тела болтались на них, покачиваясь от ветра, иногда глухо ударяясь друг о друга.
- Смотрите! - потрясённо сказал Пилле. - Одно из них принадлежит женщине.
- Вернее принадлежало… - уточнил Майер.
- Как думаешь, за что её повесили?
- За шею! - отрезал он и заметил: - Чтобы она ни сделала, она не заслуживала такой смерти.
Ледяной ветер играл её льняного цвета волосами, которые доставали до узких бёдер и частично закрывали торчащие ледяные груди. Под шеей на верёвке висела табличка, на которой было написано:
- «Партизанен».
Она болталась с правого края, привязанная первой за крепкий сук, нависший над дорогой.
- Какая некрасивая смерть! - брезгливо сплюнул на снег, раздосадованный Ульмер.
- А разве смерть бывает красивой? - намекнул Ковач. - Я красивый мертвецов не видел…
Проходя мимо, солдаты глядели на её посиневшие ноги, и почти у всех сжалось горло. Долговязому Вилли пришлось наклонить голову, чтобы не задеть тело, и он проворчал:
- Не хотел бы я, когда умру, светить перед всеми знакомыми своим синим задом.
- То, что они умерли, ещё не доказывает, что они жили... - Франц перекрестился.
- Нам это явно не грозит, - возразил ворчливый Ковач. - В лучшем случае нас будут отскребать лопатами с земли после прямого попадания снаряда.
- Спасибо, на добром слове! - огрызнулся Иоганн. - Я всё же, надеюсь, выжить в этой дикой русской мясорубке. 

***
Настоящая весна вернулась на Харьковщину внезапно и смело, не обращая внимания на реакцию воевавших здесь людей. Несмотря на затишье на фронте, время от времени случались артиллерийские перестрелки.
- Мы установили временное негласное перемирие с немцами… - шутил Павел Лисинчук.
Его командир Михаил Кошевой знал, когда снаряды падали в реку, разделявшую противников, то взрывом глушило рыбу.
- Если снаряд падает ближе к нашей стороне, мы собираем улов, и немцы не стреляют! - радовался бывший шахтёр, жаря на костре рыбу. - Мы отвечаем тем же в знак благодарности, если у их берега разрывается снаряд.
Командиру роты не слишком нравилась такая практика, но ради дополнительного питания для бойцов он терпел. Однажды, когда погодка стояла хорошая, немцы с гармошкой на высоком берегу начали танцевать и плясать. На передовую пришёл командир полка. Он подвыпил где-то с друзьями, увидел на берегу пляшущих немцев и приказал:
- А ну-ка, дайте по танцующим!
Красноармейцы открыли огонь и больше контуженную рыбу никто не собирал. Стало разведчикам у немцев «языка» брать. «Гансы» начали бдительность проявлять.
- Никак не пролезешь… - Павел ночью дополз до колючей проволоки, на которой у немцев консервные банки висели и верёвочку привязал.
С вечера начал её дергать. Немцы занервничали.
- Бегают, суетятся и стреляют как сумасшедшие! - Лисинчук сидел в окопе и посмеивался. - А немец не спит.
Дёргал до трёх часов ночи. Когда они перестали реагировать, на пару с разведчиком сползал к ним и разжился «языком».
- Только придётся его тащить на себе! - понял Павел. 
Карабин ему пришлось закинуть за спину. Вдруг рядом разорвался снаряд, один из осколков угодил ему в спину.
- Не будь карабина, осколок пронзил бы мне сердце… - охнул он.
Он попал не просто в круглый ствол, с которого он легко бы мог соскользнуть в спину, а в плоскую грань патронника. Скорость осколка была так велика, что он на целый сантиметр врезался в стальной патронник и отпечатался на спине.
- У тебя отпечатался целый карабин, - засмеялся Кошевой, когда Лисинчук снял гимнастёрку по прибытию в землянку. - По негативу можно обучать новобранцев…
- Лучше жить с синяком, чем валятся с дыркой от осколка… - беззлобно заметил счастливчик. 
Бродя по первой линии бывших немецких окопов, старший лейтенант Михаил нашёл лог, в котором навалом лежали оставленные противником многочисленные патронные ящики. В них оказались сотни тысяч боеприпасов, а у русских ротных пулемётов патронов осталось в обрез. 
- Вот бы пулемётов нам достать немецких, - от неожиданности он даже воскликнул вслух. - Тогда, «фриц», держись! 
Он набрал патронов из разных ящиков. Попались всевозможные: бронебойные, бронебойно-зажигательные, обыкновенные, разрывные с красным капсюлем.
- Немецкая пуля калибром 7,9 мм против 7,62 миллиметровой пули, принятой на вооружении Красной Армии, - оценил Павел. - Саданёт такая, разорвёт что угодно.
Немцы начали палить из всех стволов. Они теперь почти все ночи стреляли по советским позициям, высвечивая небо и всё вокруг тысячами осветительных ракет. Русская сторона молчала, патронов не хватало.   
- Но они об этом не знают! - засмеялся Лисинчук. - Поэтому нервничают, а вдруг русские двинут в атаку?.. Или пустят разведку? Тишина бесит немцев. Они явно «дают труса»! 
- На батальон у нас, например, всего два противотанковых ружья с запасом патронов «на вес золота», - огорчился Кошевой. - Если выстрелил и промазал, пиши объяснительную! В штабе лишь бы бумагу марать…
Просьбу ротного будто услышал кто-то, начальник хозвзвода привёз на следующий день четырнадцать легендарных немецких пулемётов МГ-34. Один дюралевый станок весом не больше семи килограммов.
- Весь пулемёт с сошкой весит килограммов двенадцать, - удивился Павел. - Это против «Максима» весом в семьдесят килограммов.
- Пулемёт МГ-34 являлся основным у немцев, - пояснил Михаил. - Был принят на вооружение в 1934 году и используется как ручной, лёгкий станковый, зенитный и танковый. Темп стрельбы был примерно восемьсот выстрелов в минуту. Прицельная дальность до двух тысяч метров.
Солдаты приволокли ящики с патронами из лога и занялись изучением устройства пулемёта.
- Совершенство, верх военно-технической мысли! - вывод лучшего пулемётчика военного училища был однозначным. - Гениальная простота конструкции... Подача ленты при стрельбе справа или слева, как удобней.
- Охлаждение воздушное, - поддакивал Лисинчук, ловко разбирая оружие врага. - Но, когда раскаляется ствол, замена его занимает три секунды. Три щелчка и новый ствол в ствольном кожухе - веди стрельбу!
- Красота! - подтвердил старшина.
- Лента металлическая гибкая по пятьдесят патронов соединяется патроном стыковкой «в гнездо»! - восхитился Павел. - И она может быть бесконечной, только успевай, наращивай…
- Ни сырость, ни сушь в жару ему не помеха! - Кошевой внимательно осматривал оружие врага. - Наш же капризный. То перекос патрона, то отсырела хлопчатобумажная лента, то закипела вода в кожухе.
Михаил освоил пулемёт досконально. Потом раздал трофейное оружие по своим взводам.
- Задача такая, - инструктировал он. - Не давать «фрицу» покоя, ночами с ложных огневых точек из траншеи вести ответный огонь беспощадно!
- Всё ясно.
Так с середины апреля батальон усилился надёжными немецкими пулемётами. У Кошевого остался станок, остальные пулемёты устанавливались на сошках.
- Я сам пристреляю опушку леса за ручьём, - решил практичный Михаил. - Самую опасную и вредную.
Из ложного дзота правее своего КП он несколько ночей «давал жизни» пулемётчикам противника.
- Выбиваю на нём настоящую чечётку… - похвастался он сержанту. - У немецкого «зверя» два спусковых язычка. Длинный на долгую очередь, а короткий на одиночные. Вот и «чечётка».
- А на нашем почему так не получается?
- У пулемёта Дегтярёва общий спусковой крючок, - пояснил старший лейтенант. - Сам ухитряйся, когда дать одиночный выстрел или тройной. Это было не каждому дано, обычно вылетало три-четыре пули. 
- Как ты на нём работаешь! - недоумевал Лисинчук. - Косишь «фрицев», как июльскую траву.
- Уметь надо…
Немецкий пулемёт помогал им отбивать атаки гитлеровцев. Вдруг он после нескольких дней безупречной работы отказал.
- Сломался боёк затвора, - поставил диагноз Кошевой.
- Хреново…
- А, где взять запасной? - ломал голову ротный.
Павел распилил шомпол от немецкой винтовки, сделал новый стержень с бойком. Пулемёт заработал, но после нескольких очередей замолчал.
- И снова поломка! - понял он, после осмотра. - Боёк, как бритвой, срезает. 
Никто не понимал почему. Всю ночь думали, а утром они вышли со из блиндажа. Поставили удобный пулемёт на приклад, Сержант копался в затворе.
- В чём же дело? - он глянул в дуло, что категорически запрещалось. – Не понимаю…
Внезапно раздался выстрел над самым ухом. 
- Это моя очередная смерть прошла мимо! - сказал побледневший Лисинчук.
- Буквально просвистела, - опешил Михаил.
Они совместно сушили головы над проблемой ночь. Понимали, что без огневой поддержки пулемёта им придётся туго.
- Ура! - Кошевой перед рассветом вскочил с топчана.
Он ухватил злосчастный пулемёт и, вынув ствол, обнаружил на его конце, в пламегасителе заметный слой нагара. Буквально через минуту Михаил удалил нагар, и пулемёт снова заработал как оглодавший, жаждущий крови зверь.


 
 
продолжение http://proza.ru/2012/04/14/11