Четвертое измерение русской литературы

Наверное, популярное розановедение началось в СССР с опуса Венедикта Ерофеева "Василий Розанов глазами эксцентрика", где Ерофеев с удовольствием приводит наиболее глумливые реплики в отношении русских классиков и интеллигентов, которые неприятно цитировать. Должен сказать, что попытка В.Е. в этом очерке оживить Розанова как некоторое собственное сверх-я, неудачна. Достаточно прочитать зарисовки Розанова, выполненные Андреем Белым, чтобы отсечь всякий пиетет перед этим мыслителем, но сознающему свою ущербность однобоко выученному советскому вольнодумцу и эта фигура казалась громадной, спасительной, все разрешающей, растворяющей в себе все проблемы и боли.

Мое отношение к В.В. Розанову сформировано в основном свидетельствами А. Белого и Н.А. Бердяева, причем моя собственная интуиция насчет Розанова, основанная на прочтении его текстов, укладывается в эти понятия. Несомненно, что в Розанове есть флюид, который необходим для понимания России, важный ракурс и дискурс, суть которых в отсутствии "внутреннего комиссара" (отсюда своеобразная беспомощная обаятельность) и наличие определенной потребности во внешнем поводыре, средоточии силы.

Все же, Розанов несомненно содержит в себе затягивающую бездну смысла, точнее, своего рода, "бесконечный тупик" (название еще одной известной розановедческой книги), выйти из которого очень просто - надо дорисовать еще одно измерение, того самого внутреннего комиссара, и несколько поубавить назойливой душевности. Что собственно и сделал Чернышевский, ополчившись в лице "новых людей" на уклад, милый сердцу Розанова.

Чернышевский проходился мной более 25 лет назад в тогдашней школьной программе. Должен сказать, я ненавидел преподавание литературы в старших классах советской школы настолько, что после выпускных экзаменов сжег тетрадку по литературе в присутствии свидетеля - подверг гражданской казни не самих классиков, а методы их внедрения. Но в душу все же запало и проросло спустя годы нечто важное - спасибо советской школе. Потом - преходящее увлечение Набоковым и глумливая главка в "Даре", выполненная Набоковым совершенно в духе Розанова.

Недавно я взглянул на Чернышевского новыми глазами, наверное, потому что повзрослел и остепенился - почувствовал, что эта фигура до сих пор стоит в нашей литературе особняком, и это неспроста. Углубление в этот вопрос - занятие нешуточное. Интерес усилился, когда я нашел убедительные свидетельства, что Чернышевский был сослан по поддельным уликам; знаменитая прокламация "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон", скорее всего, фальшивка, изготовленная обвинением. http://tululu.ru/read56697/5/

Противники Чернышевского хотели избавиться от него во что бы то ни стало. И здесь Достоевский с Тургеневым по существу были заодно с его гонителями.

У них были на то основания. Чернышевский не вышел из "Шинели " Гоголя, у него мало общего с традицией Пушкина или Лермонтова - это особый и новый базовый элемент, появившийся в тогдашней литературе, на фоне которого и Тургенев, и, особенно, Достоевский выглядели вторичными фигурами.

Когда-то мне казалось, что в русской литературе можно выделить всего три измерения: Пушкин – наше всё; Лермонтов – всё, кроме нас; Гоголь – это мы все. Казалось, что эта система координат логически исчерпывает все, что было, есть и будет в русской литературе, если не сказать более.
(http://plebson.livejournal.com/2009/04/01/

http://plebson.livejournal.com/31459.html
 )

Но как быть с Чернышевским? Очевидно, что он вне этих координат. Он не сводится к ним. Он взрывает их, но и дополняет. Это еще одно измерение, которое нужно добавить к трем перечисленным. Если Пушкин, Лермонтов, Гоголь - это наше трехмерное евклидово пространство, то Чернышевский - прогрессист, и ему должно отвечать измерение времени. А совокупность всех четырех измерений составляет пространственно-временной континуум нашей литературы с поправкой на принцип относительности Эйнштейна в гуманитарных науках.

Гоголь не дал нам положительного героя, как ни старался. А Чернышевский предложил его в образе "нового человека", как заготовку для будущего, и имел успех у нарождающихся в то время новых людей. Если бы правящий класс прислушался к конструктивной составляющей "нового человека", ему не пришлось бы потом иметь дело с его негативом.