Как я впервые стал свидетелем настоящей драки

REX LUPUS DEUS


Брату Леониду Сабинину O.S.M.T.H.


Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.


В детском саду, больницах, школе и во дворе я, разумеется, наблюдал за драками сверстников и даже принимал в них посильное участие. Но настоящую драку, между взрослыми, свидетелем которой стал только будучи учеником пятого "Б" класса спецшколы №13 Краснопресненского района города Москвы, я запомнил особенно хорошо. Впрочем, начнем ab ovo.

Когда я был маленьким, папа часто водил меня в кафе и в рестораны. Такое бывало еще в детском саду. Помню, я как-то сижу в нашем детском саду на Беговой (у Художественного Фонда, где тогда работала мама, было два детских сада - один на Беговой, другой - на Масловке, и позднее, когда я год прожил в "лесной школе" под Тарусой, среди ее питомцев поначалу существовала вражда между "теми, кто с Беговой", и "теми, кто с Масловки"), не желая есть борщ, который еще не успел полюбить всей душой (все уже поели и пошли на "тихий час", а я все упрямо сижу за столиком, накрытом белой скатертью, в белом передничке с оранжевой морковкой, и воспитательница Светлана Михайловна кормит меня с ложки - а ведь нужно было съесть еще второе и третье!). Другая воспитательница, Ольга Петровна, подходит к нам и укоризненно говорит мне: "Где же ты это так есть научился?" А я мрачно отвечаю: "В ресторане!" Всеобщий смех...

Когда я пошел в школу, то в конце каждого учебного года, когда нам выдавали табели, папа забирал меня из школы и первым делом проверял табель (а со временем - дневник). У меня всегда были отличные и хорошие оценки по всем предметам, кроме математики (как получил в пятом классе тройку, так выше этой "планки" - увы! - никогда не поднимался, ни по арифметике, ни по алгебре, ни по геометрии) и физики (по химии у меня была четверка, я любил ставить опыты и делать лабораторные работы - например, получать "реакцию серебряного зеркала"; к тому же у нас была очень красивая и элегантная преподавательница химии - рыжая. в золотых очках, по имени Нина Владимировна Пушич, я даже фамилию запомнил). Проверив мои оценки, папа сокрушенно качал головой и проводил со мной воспитательную беседу, доказывая, что отличникам (и даже "хорошистам") лучше жить на свете, чем каким-то жалким троечникам, которых все порядочные люди презирают (сам-то папа всю жизнь учился только на "отлично" и даже был сталинским стипендиатом, несмотря на репрессированных родителей). Я со всем покорно соглашался и клятвенно обещал в следующем учебном году непременно исправиться.

После этого папа, по заведенному ритуалу (начиная со второго класса, когда у меня - о счастье! - еще не было троек ни по одному предмету), вел своего единственного сына отмечать окончание учебного года в расположенный неподалеку от нашей школы, на улице Горького (которой ныне возвращено ее историческое название - Тверская), болгарский ресторан "София" (там теперь, кажется, "Ростикс"). Для этого надо было пройти мимо театра "Современник" (чье тогдашнее здание находилось на Триумфальной площади - именовавшейся в то время площадью Маяковского, по стоящему там до сих пор памятнику "крикогубому Заратустре"; теперь площади вернули ее прежнее название Триумфальной, но воздвигнутые, если не ошибаюсь, в честь победы Российской Императорской Армии над Бонапартом Триумфальные ворота, давшие, вроде бы, в свое время название площади, по-прежнему стоят в конце Кутузовского проспекта, переходящего в Смоленское шоссе, бывшую старую Смоленскую дорогу, по которой вступал в Москву Наполеон во главе своих "двунадесяти язык" - очередная нелепость нашей эпохи!). В "Софии" папа всякий раз заказывал нам на двоих болгарское мясное ассорти, подававшееся прямо на стол на круглой жаровне с тлеющими углями; на пышущей жаром сковородке шкворчали, подогреваемые жаром углей, в горячем жиру болгарские кебаб-чичи (по-нашему, люля-кебабы), бараньи колбаски (вроде так любимых всеми нами в детстве и юности купатов - говорю о моих одноклассниках - для нас с моим другом Андреем Баталовым alias "Батой", ставшим впоследствии крестным моего старшего сына, много лет не было ничего вкуснее горячих купатов с солеными огурчиками под холодное свежее пиво!), ломтики сочной и нежной баранины - в общем, пальчики оближешь...

На следующий день (обычно получалось почему-то так, что в "Софии" мы обедали по пятницам), папа вел меня в кафе "Шоколадница" на Октябрьской площади (где, вместо поставленного при "минеральном" секретаре ЦК КПСС Михаиле Сергеевиче Горбачеве последнего в истории СССР памятника Ленину, еще возвышался огромный православный храм, переделанный в кинотеатр и впоследствии снесенный). В "Шоколаднице" мы тоже почему-то всегда заказывали одно и то же: жареных цыплят с маринованным виноградом, а на десерт - очень вкусные, поджаристые блинчики с начинкой из протертых орехов, миндаля и изюма, политые густым шоколадным соусом. Обед обычно завершался чашкой горячего шоколада.

Со временем в меню "Шоколадницы" произошли изменения - причем не в лучшую сторону (например, вместо винограда к цыплятам стали подавать моченые сливы), но блинчики оставались такими же вкусными - пухленькими, жирненькими, румяненькими, съешь один - другой сам в рот просится (как, наверно, сказал бы в этом случае любимый писатель нашего детства Антон Павлович Чехов - см. его знаменитый рассказ "Торжество победителя").

Но однажды папа (со своим аспирантом дядей Славой Белоконем - моим другом "Джимом") взяли меня после школы в ресторан гостиницы "Будапешт", где у папы была деловая встреча с какими-то немцами (или венграми, точно, к стыду моему, не помню - бывают и у меня, грешного провалы в памяти). Причем зашли они за мной в школу как раз в момент моей драки с двумя одноклассниками из Организации Мушкетеров, соперничавших, на протяжении ряда лет, с нашим Орденом тамплиеров (именовавшимся изначально Орденом Золотого Орла, а затем сменившим последовательно несколько названий). "Джим"-Белоконь подоспел как раз вовремя, взяв оседлавшего меня в тот момент мушкетера Сашку Штернберга (по прозвищу "Шпривальд" или "Шпреевальд) за шиворот и без видимых усилий подняв его в воздух, как котенка. Увидев, что расклад сил изменился, мушкетеры сочли за благо ретироваться. А мы с папой и "Джимом" пошли в "Будапешт".

У нас с дядей Славой Белоконем (Царствие ему Небесное, вечный покой - как, кстати, и Саше Штернбергу!) была своя, особая игра. Мы с ним играли в ковбоев. Он был "Джимом", а я "Биллом" (но о нашей ковбойско-индейской эпопее я расскажу как-нибудь отдельно - право, она того стоит).

Когда мы ужинали в "Будапеште" (о папиных немцах, или венграх, я помню только одно - это были двое мужчин и одна дама - брюнетка с шиньоном по тогдашней моде), в зале играл, как тогда говорили, вокально-инструментальный ансамбль - молодые люди с прическами "под битлов" - я впервые услышал вживую звучание электрогитары (одну песню, "Йеллоу Ривер", знаменитую в те времена "Елуриву" - известную впоследствии как "Толстый Карлсон" -, я запомнил совершенно точно). Помню также закуску - маринованную сельдь с красной паприкой, а на второе - "трансильванское кушанье на двоих" (это блюдо так и называлось). На круглой деревянной дощечке (совсем как в известной истории Даниила Хармса о зашедшем в трактир Иване Сусанине и боярине Ковшегубе, сидевшем в углу и пившем свое сусло) лежали громадные (как мне показалось) ломти жареной свинины (из гарнира помню только острый квашеный зеленый перец). Взрослые пили красное вино, а к десерту (какие-то блинчики, густо посыпанные белой сахарной пудрой) - другое вино, янтарно-желтого цвета, из рюмок другой формы, на тонких высоких ножках (скорей всего, токайское).

Вероятно, уже довольно поздно вечером мы распрощались с папиными знакомыми и покинули ресторан. Решили взять такси (как видно, метро уже не работало). Такси долго не было. дальнейшее я припоминаю довольно смутно. То ли перед нами, то ли рядом с нами стояли двое мужчин (один пожилой и толстый, другой моложе и стройнее, с черными волосами, в модном тогда темно-синем плаще "болонья", а с ними - дама, ведшая себя довольно нервно - может быть, под воздействием выпитого). Почему-то разгорелся конфликт из-за подъехавшего, наконец, такси. Мне кажется, эта троица полезла без очереди. Во всяком случае, я запомнил, как незнакомец в "болонье" отлетел от папиного тычка, а пожилой и толстый полез с кулаками на "Джима" - я запомнил его фразу: "Убирайся ты со своей шляпой!" ("Джим" был в тот вечер в шляпе, как и полагается ковбою). В следующий момент драка уже шла вовсю. Я запомнил, как Джим рубанул грубияна в "болонье" ребром ладони по шее, и тот рухнул на асфальт, как бык на бойне (я тогда впервые в жизни увидел этот прием). Дама визжала и оттаскивала пожилого и толстого, которому все было мало... В-общем, наши победили. Не помню, как мы добрались домой - по-моему, все-таки на такси. "Джим" с довольной улыбкой сказал мне о своем противнике в "болонье": "Вот завтра утром у него будет сильно болеть шея". Дома нас ожидал страшный скандал. Мама и бабушка не знали, что и думать. Папа ведь обещал вернуться со мной домой не позднее восьми часов вечера..."Джим" остался ночевать у нас на улице Фрунзе. Лежа в кровати, я прислушивался к его проходившей на весьма повышенных тонах беседе мамы с папой в соседней комнате, пока не заснул. А они в ту ночь, по моему, так и не ложились...

Здесь конец и Господу нашему слава!