Моя команда

Сладкий

Я стоял на стуле и разглядывал свою жалкую тень. Это был прекрасный солнечный день, в школе к обеду подавали булочки с изюмом, училка по алгебре не вышла на работу, как и обещала, и мы свалили с последнего урока. Вчера она сложила свои папки в сумку, а потом громко хлопнула ею по столу.
- Хватит! - заорала она. Только несколько человек повернулось к ней. Я, например, играл в "Пакман" на телефоне. В жопу алгебру - я давно для себя решил, что образование это не мое.
- Хватит с меня этой школы! - она опять хлопнула по столу своей большущей сумкой, весь класс захихикал, только я знал, что она права. С меня тоже хватит. Сегодня училка по алгебре наслаждается заслуженным отдыхом, а для меня настало время покончить со всем этим дерьмом. Бельевая веревка обнимала мою шею так крепко, будто она давно обо мне мечтала. Я, сказать по правде, тоже давно о ней мечтал. Только не так. Слишком жалко, слишком трусливо. Моя тень была похожа на висельника. Одного из тех неудачников, которых в старину отставляли болтаться на ветру до тех пор, пока они не превратятся в скелеты и не рассыпятся костями. Я разглядывал свою тень и представлял торчащие из земли белоснежные ребра. Однако, меня ждала более прозаичная смерть. Узел был отличный, осталось только выбить из-под себя стул, но я медлил. Любовался своей тенью в лучах собирающегося уже на покой солнца, тер шею, которая ужасно чесалась из-за туго завязанной веревки, тысячи мыслей роились в моей голове. Самых идиотских и нелепых мыслей. Я думал о том, что случится раньше - я умру или я обосрусь. И вдруг мамин чокнутый хахаль вернется сегодня раньше нее и надругается над моим трупом - мало ли на что он способен, он же фрик. Буду ли я уже вонять, когда меня обнаружат, и если буду, то продаст ли мама наш дом. Куда она денет мои вещи, а автографы знаменитостей, а коллекцию ниндзя из коробочек кукурузных хлопьев - я собрал их всех, наверняка они чего-то стоят. Я думал о деньгах, которые имею - не стоит ли мне их потратить перед смертью. Я думал о том, что ничего не останется после меня, кроме этой дурацкой коллекции игрушечных ниндзя. Я ведь совсем ничего не сделал, чтобы умереть.

Алик

Первый надрез я даже не почувствовал. Зато второй дался мне с трудом. Вид моей крови заставил меня запаниковать. Я будто вмиг превратился в пятилетнюю девочку, которая осталась одна-одинешенька в лесу. "Мамочка!" - захотел я крикнуть, - "Мамочка, я потерялся, помоги мне!". Было бы глупо звать на помощь, лежа голышом в ванне, вода в которой начинала окрашиваться моей кровью. "Мамочка, я порезался, когда брился!". Мне было так страшно, что я не мог пошевелиться. Полтора надреза, а мои пальцы уже онемели, руки затряслись, я чувствовал, что вот-вот обоссусь. "Мамочка, со мной что-то происходит! Где же ты?". Я старался глубоко дышать, старался вернуть самообладание, не выглядеть идиотом (и зачем я только разделся, я ведь умереть собрался, а не мыться, черт!), я занес лезвие над кровоточащим запястьем, но рука меня не слушалась, она просто зависла в воздухе, и я сидел и смотрел, как кровь вытекает из тоненьких разрезов навстречу воде, сливному отверстию, канализационным крысам. "Мамочка, мне больно!". Хотелось плакать и хохотать до потери голоса, как мне было стыдно. Трусливей меня никого нет, я не способен даже вскрыть себе вены. Кровь все текла и текла. Но я понимал, что я вряд ли умру. "Мамочка!..".
- Дорогой, тебя к телефону! - мамин голос прорвался сквозь преграду деревянной двери, сквозь занавеску с дельфинчиками, сквозь мое отупение. Я сделал еще один надрез.

Моби

Я сегодня очень торопился. Никогда я еще никуда так не торопился. Я люблю опаздывать, я всегда делаю это, даже если меня потом наказывают. Но на собственную смерть опаздывать не стоит. Я назначил себе на два. Я выбрал крышу. Точнее, она меня выбрала, и я этому рад. Прыгать с крыши гораздо веселее, чем резать себя или топить. Пару секунд я буду парить в воздухе, смогу испытать ощущение полной свободы, которое не ощущает никто, кроме самоубийц, прыгающих с крыши. Лететь вниз, зная, что умрешь, чувствовать, как воздух проходит через тебя, в последний раз разглядывать землю новыми глазами, сверху вниз, одна секунда длиной в пару часов, а то и дольше. Я долго выбирал саундтрек, а потом решил послать к черту музыку. Вместе со всей остальной планетой. Я сегодня послал столько людей и вещей, и привычек, больше, чем за всю свою жизнь. Я заикаюсь - ну и к черту, сегодня я умру, поэтому мне нихера не стыдно пойти и купить сигарет. "М-м-м-м-мож-н-н-но-но-но ммм-м-мнн-не-не-не п-п-пач-ку ссс-сиг-гаре-т-т? Ллл-л-лю-б-бых". Жаль, что я не смогу выпалить гневную тираду о том, как мне надоело жить, как меня достал этот мир и как я ненавижу молчать. Жаль, что "П-по-ш-шел т-т-ты" звучит не так круто, как "Пошел нахуй, тупой еблан, исписывающий своим дерьмом стены в туалете, когда никто не видит, а я видел, блять, ты ****ый извращенец, жрущий свое гавно!". Жаль, жаль, жаль. Когда хоронили деда, я только и слышал "Мне жаль", "О, мне так жаль", "Жаль". Я стоял там на кладбище, готовый свалиться от обезвоживания, выплакавший все, что было в моем организме, единственный, кому было по-настоящему жаль, и слушал лживые сочувствия тех, кто уже на следующий день готов был разорвать мою глотку за дедушкино наследство. Жалкий заика, вот кем они меня все считали. "Бог мой, как его угораздило облысеть в пятнадцать лет?". Им всем меня жаль. Я видел людей, мелких, как тараканы, шагающих по своим делам там, внизу, куда я упаду кровавой лепешкой через несколько минут. Я смотрел на этих людей и пытался проникнуть к ним в головы, головы, на которых растут волосы, головы, которые способны воспроизводить свою речь безо всяких трудностей. Вот бы вселиться в одного из них, я бы столько смог. Ветер сдул с меня бейсболку, она закружилась в воздухе и стала падать, я представил себя на ее месте, о чем бы я думал - "Еще чуть-чуть и будет нестерпимо, жутко, невозможно больно!". Я попытался представить эту боль, вгрызающуюся в меня сотней клыков, перемалывающую мои кости, вырывающую мои мышцы. Я сделал шаг назад. Для разбега, наверное. И тут в кармане завибрировал телефон. Буквы расплывались перед глазами, сердце нетерпеливо затолкалось, я нажал на "открыть сообщение": "Я не смог, черт!".

Снайпер

Все ждали, что я вытяну "застрелиться", но мне попалось "прыгнуть под грузовик". Вот так рушатся детские мечты. Думаю, я единственный из нас четверых, кто не особо хотел умирать. То есть не имел веских причин, чтобы не жить. Сладкого затравили в школе, Алик - аутист, у него не все дома, Моби не может внятно объяснить причину, потому что боится разговаривать, но одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, что ему-то это больше всех нужно. А нужно ли это мне? Быть размазанным по капоту какого-нибудь грязного большегруза, чтобы мои останки обматерил невыспавшийся дальнобойщик? Зачем я вообще придумал эту игру? Самая тупая моя идея. Клуб неудачников-суицидников. Я не гей, мои мама и папа здоровы и любят меня, я хорошо играю в баскет, увлекаюсь огнестрельным оружием, езжу с отцом на охоту, я нравлюсь девчонке, которая нравится мне, у нее сексуальная сережка в пупке, у меня есть клевая собака, в школе меня обожают, говорят, я славный парень, у меня никогда не было прыщей, проблем с речью, я не чернокожий, мои предки никогда меня ни в чем не ограничивали, в том числе и в деньгах, мне никогда не приходилось подрабатывать в закусочных после уроков, мыть машины на заправке, меня никогда не избивали. Я не неудачник. Так какого черта я бреду по шоссе, как лось, который бросается под колеса по своей тупости? Я думал обо всем этом и понимал, что я изначально не хотел умирать, и я не собирался умирать. А это значило, что я толкнул на смерть своих лучших друзей, планируя остаться в живых. Я достал телефон и глянул на часы. Время было четыре. Первый был Моби, о нем должны были уже показать в новостях. Затем шел Алик, он тоже наверняка уже был вытащен из ванной и направлен в больницу. Я без особого энтузиазма набрал Сладкого.
- Алло? - ответил мне бодрый голос. Не похоже, чтобы он болтался в петле.
- Я не могу, - скорбно произнес я.
- Никто не смог, приезжай ко мне, у нас есть план! - веселые и оптимистичные короткие гудки задудели мне в ухо, даже не подозревая о том, что я был слегка разочарован.

Сладкий

Я распластался на диване и потягивал пиво, которое было предназначено маминому чокнутому хахелю. Мои друзья сидели на полу и смотрели на меня, как на придурка. У Алика была забинтована рука, Моби был без кепки, а Снайпер - не в духе.
- Мы сильные, - сказал я. Снайпер поднял брови, а Алик опустил глаза. - Мы сильные, потому что нам нечего терять. Вы ведь все еще хотите умереть?
Я указал на них банкой пива, и они закивали.
- Не понимаю, к чему ты клонишь, - раздраженно пробормотал Снайпер и отнял у меня пиво.
- Мы не можем умереть, потому что еще не отомстили за себя, - внутри у меня все трепыхалось, я чувствовал, что я словил ту волну, которой мне не хватало, я чувствовал, что я все могу, что я сейчас смог бы даже выбить из под себя стул и умереть. Снайпер усмехнулся, остальные выглядели заинтересованно.
- Мы можем отомстить... отомстить всему человечеству. За себя, за наши дерьмовые жизни... - я не узнавал свой голос, он был слишком глубоко внутри, я едва слышал его.
- Отомстить человечеству?! - Снайпер прыснул от смеха, он был весь красный, я видел, что он держится неестественно, у меня было чувство, что он мне вот-вот врежет.
- Ты не дослушал... - я ожидал, что они поймут меня, все ведь было так просто, я хотел объяснить, во мне было столько слов, что они застревали в глотке, пытаясь выйти всей толпой.
- Я думал, мы сделаем это все вместе, - промямлил Алик, - ну, раз поодиночке не вышло, то мы поддержим друг друга и все такое...
- Сиганем с крыши, взявшись за ручки, как пятиклассницы? - Снайпер сделал вид, что беззвучно смеется, но я его уже раскусил - он бесился, очень сильно бесился, что эта игра не сработала.
- Нет, мы ограбим банк, - я решительно встал и посмотрел ему прямо в глаза.

Алик

Сладкий все отлично придумал. Как в фильмах. Мы купили маски клоунов и водяные автоматы. Снайпер подобрал те, которые были похожи на настоящие. Ну, у него и впрямь был настоящий, но наши не сильно отличались от его на первый взгляд. Я сказал маме, что иду на вечеринку. И плевать, что был день, моя мама не так продвинута, чтобы что-то заподозрить. Ведь не догадалась же она, что я резал вены в ванной, пока она готовила мне оладьи на обед. Моя маска была самая страшная - ухмыляющаяся клоунская рожа, покрытая шрамами. Я три раза примерил ее перед зеркалом. Будь я на месте зеркала - обосрался бы от страха. Маска Сладкого похожа на Роналда Макдональда, Снайпер взял себе классического клоуна с разноцветными кудряшками, а Моби купил накладной нос и усы - он спустил все деньги на водяной автомат. Мы собирались, как настоящие гангстеры. Никогда еще я не чувствовал себя таким счастливым. Я был на своем месте. Это то, что я должен сделать. То, ради чего я смогу умереть.

Моби

Этот банк находится прямо под моим окном. Я каждый день видел, как к нему подъезжает инкассаторская машина. Иногда мы вчетвером фантазировали на тему ограбления, но никогда - всерьез. И вот настал день, когда мы обговариваем детали. Все так нереально. Машина подъезжает в два. Инкассаторов обычно двое, но иногда они приезжают поодиночке. Они суровые, при себе у них пистолеты. Снайпер говорит, что возможно их сумки с сюрпризом - взрываются краской, если вскроешь. Но мне плевать, на самом деле. Нам нужно лишь дождаться, когда они откроют задние двери своей бронированной тачки и начнут доставаться деньги. Алик выглядит счастливым, он сидит в своей стремной маске на моей кровати и тяжело дышит. Ему жарко, но он не снимает ее. Я смотрю в окно. Скоро подъедет машина, и мы выйдем. Снайпер трещит затвором своего автомата. Он выглядит очень серьезным. Я вижу, как из-за угла выруливает инкассаторская тачка. Она сегодня раньше обычного. Я кричу, чтобы все бежали на выход, Сладкий второпях натягивает свою маску, Алик хватается за свой водяной автомат, как солдат перед боем, Снайпер говорит: "****ь".

Сладкий

Мы четверо врываемся в теплое и умиротворенное пространство летнего дня, как отвязные грабители. Я вижу двух парней в черном, которые не видят нас. Они открывают задние двери машины, и Снайпер орет во всю глотку:
- Ограбление нахуй! Всем ****ь руки за голову!
Не успевает один из парней положить руку на пистолет, я слышу грохот. Он стреляет. Я сто раз видел, как Снайпер стреляет - по бутылкам на пустыре, по дурацким чучелам, которые они с Аликом по полдня строят, чтобы расстрелять за пять минут, однажды он даже застрелил какую-то птицу - он нахмуривается, закусывает нижнюю губу, закрывает глаза и давит на курок. Перед каждым выстрелом. У него красивое правильное лицо. Такие лица бывают у солдат-героев, которых не стыдно показать по телеку, которые украшают газетные страницы, похож на актера фильмов про солдат, про крутых парней с оружием. Нахмуривается, закусывает губу, закрывает глаза, стреляет. Я слышу выстрел, и этот парень в форме инкассатора передо мной падает на колени, его голова взрывается, как какой-то арбуз, забрызгивая своей мякотью его офигевшего от страха напарника. Этот напарник высокий, белобрысый, и он испуган, как ребенок. Моби целится в него из водяного пистолета, подбегает к машине и хватает сумку с деньгами, я смотрю на Алика, у него в руках тоже сумка, он кивает мне в сторону машины, типа, бери денежки. Я стараюсь не смотреть на Снайпера, что он чувствует, он же убил этого парня, отстрелил ему голову из своей винтовки, я глотаю густые слюни, на непослушных ногах подбираюсь к машине и цепляюсь за сумку. Не думал, что деньги могут быть такими тяжелыми. У меня в руках миллионы и водяное ружье. Мы бежим к той высотке, с которой вчера должен был прыгнуть Моби. За спиной у меня раздается выстрел. Я слышу вой сирен. Снайпер кричит: "Пошевеливайтесь!", и я ускоряюсь. Мы вбегаем в подъезд, из лифта выходит блондинка, которая визжит, увидев нас. Моби бьет ее по лицу и говорит: "Заткнись", и я удивляюсь, что он не запинается больше. Мы заходим в лифт, и я вижу, как Снайпер хмурится, он делает глубокий вдох и закрывает глаза, он стреляет. Дверь лифта закрывается, но я успеваю заметить, что девушка пошатывается, будто кто-то толкнул ее в спину.

Снайпер

Я убил их, я убил троих. Живых людей. Они такие мягкие, пули входят в них, как в масло, я чувствую приятное тепло, разливающееся по телу. Пуля - это я, я хочу проникать в плоть, я хочу поглощать тепло, забирать его из их тел. Мне нравится стрелять, мне нравится, когда кто-то падает, когда я стреляю. В лифте воняет мочой. Эти трое стоят с сумками, набитыми деньгами. Все по плану, я вижу, как трясется Алик, не от страха, а от экстаза. Мальчик, который писался в постель до двенадцати лет (наверняка и сейчас писается, просто не говорит нам), мальчик, которого мама до сих пор провожает в школу, мальчик, который плакал, когда резали лягушку на уроке биологии, стоит в маске клоуна-убийцы и ловит приход, оттого что ограбил банк. Мы ограбили банк. Четыре неудачника-самоубийцы. Я смеюсь в голос, дверь лифта открывается. Моби пинком открывает дверь на крышу, я вижу вертолет, летящий в нашу сторону. Там внизу наверняка куча полицейских. Я подбегаю к краю крыши и целюсь вниз. Я и есть пуля, и я сейчас прострелю кому-то башку. Сладкий хватает меня за локоть. У него всегда такие ледяные руки.
- Зз-зач-чем ты их уб-биваешь? - он начал заикаться? Я опять смеюсь, мне хочется застрелить его.

Моби

Алик тоже целится вниз из своего водяного оружия. Снайпер палит без разбору. Сладкий стоит, обняв себя руками, ветер треплет красные патлы Рональда Макдональда, его водяной автомат валяется в стороне. Я бросаю свой тоже.
- Эй, вояки, пора заняться денежками! - кричу я, ветер такой сильный, что мои слова разлетаются разные стороны, и я не понимаю, удалось ли мне произнести что-то внятное или моя первая четкая фраза долетела до них в виде "Эауыауаи!".
- Вертолет, черт! - кричит Алик. Сладкий бросается к сумкам, а Снайпер целится в вертолет. Я перестал заикаться. До меня не сразу доходит весь смысл того, что произошло за эти два дня. И вот теперь, стоя на этой чертовой крыше, в усах и клоунском носе, глядя на своих друзей, вскрывающих набитые деньгами сумки, на вертолет, летящий на нас, чтобы ликвидировать как опасных преступников, я начинаю понимать, что со мной произошло что-то офигенное. Я перестал быть неудачником.

Алик

Такой жутко громкий, что у меня слезятся глаза. Мне трудно дышать в этой маске, я сбрасываю ее с себя, туда, вниз, где столпились полицейские и бог знает кто еще. Может даже мама. Страшная клоунская рожа летит к ним, чтобы упасть рядом с кем-то, заставив его вскрикнуть от ужаса. Вертолет. Он уже близко. Он гудит в моих ушах, заставляя желудок слать тревожные сигналы моему мозгу. Я резал свою руку вчера. А сегодня я грабил банк. Я слил кровавую воду в канализацию, а куда мне слить тех мертвых людей, мешки с деньгами и вертолет, гудящий над нами? Я представляю, как прыгну вслед за клоуном, разобьюсь насмерть перед толпой полицейских, сжимая в руках водяное ружье. Геройская смерть, не правда ли? Я уже достаточно силен, чтобы умереть? Я смотрю на Сладкого. Он вскрывает сумки, одну за другой. У него в руке охотничий нож Снайпера, его руки трясутся, он никого и ничего не замечает. Даже громкий вертолет. Я вижу людей в нем, я знаю, они вооружены. Нас убьют или мы умрем. Снайпер начинает орать и стрелять в вертолет. Я слышу, нам что-то пытаются кричать в громкоговоритель, но у меня заложило уши. Я вижу голубое небо и кудрявые облачка. Моби хватает меня за руку, чтобы я не упал вниз. Вертолет разворачивается и летит прочь.

Сладкий

"Бросайте оружие"? "Сдавайтесь"? "Мы вас убьем?" Что они пытаются нам сказать, я ни слова не понял. Я рассматриваю купюры. Много денег, столько красивых чистых новых денег. Сложены так аккуратно и с любовью. Я уже привык к стрельбе Снайпера, истеричной и беспорядочной. Но тут я слышу другой выстрел. Оттуда. Издалека. Моби с криком падает. Я ожидаю увидеть разбросанные вокруг остатки его головы, но он цел.
- Там снайпер на соседней крыше! - Алик падает рядом. Наш Снайпер пытается отстреливаться, но я знаю, что у него ничего не выходит. Я слышу, как он хрипло ругается. Я загребаю в руки купюры и встаю. Я поднимаю вверх руки, в моих кулаках целое состояние. Я подхожу к краю крыши и отпускаю их. Просто летящие бумажки, а я чувствую себя самым значимым человеком на свете. Я делаю денежный дождь. Рядом подходит Алик с сумкой, он опрокидывает ее и трясет, как ведро с помоями, денежные пачки падают, как мусор, там внизу будут им рады. А для нас они ничто. Моби поет какую-то попсовую песню, и, кружась разбрасывает купюры вокруг себя. Мы с Аликом смеемся. Он выглядит другим, я вижу, как он счастлив, я вижу какие ровные у него зубы, когда он улыбается. Он раньше никогда так не улыбался.
- Всем стоять, руки за голову! - я слышу за спиной топот ног. Моби пинает свою сумку вниз. Я стою с поднятыми руками и медленно разворачиваюсь. Выстрел, один, два, еще и еще. Стреляют вправо. Я слышу, как кричит Алик, вижу, как Моби падает на землю. Я смотрю на людей в форме, крутых накаченных ребят, какие-то военные или что-то в этом роде. Или это полиция теперь так одевается? Я стараюсь не думать о Снайпере, но непроизвольно кошусь туда, где он стоял. Там его нет. Я слышу, как рыдает Моби. Что-то произошло, мне приходит в голову. Меня хватают какие-то руки, у Алика отнимают его водяное ружье, Моби поднимают с колен - он в порядке, только усы отвалились. Меня толкают в спину, я едва не падаю. О нас напишут в газетах. Мы ограбили банк, убили троих (или больше) человек, разбросали деньги, огромную кучу денег, мы малолетние преступники. Наши уродские фотки поместят в газетах. Прыщавый Алик, лысый и очкастый Моби, моя бледная физиономия - на первых страницах. А тот, кто реально заслуживает фото на первой полосе, валяется размазанный по асфальту, набитый пулями. Снайпер любил болтать, что погибнет в перестрелке. Кто бы мог подумать? Нас выводят из здания, как преступников, я снимаю дурацкую морду Роналда Макдональда и улыбаюсь всем, кто удивленно пялится на нас, толпе, для которой я пару минут назад устроил денежный дождь. Они смотрят на меня, они запоминают меня, они расскажут обо мне. Хорошо, что я вчера не повесился.